Секретарь разведки.*
- - - - - - - - - - - - - - - - - -
* По-видимому, имеется в виду Бюро военной контрразведки, которым Джордж Х. Шарп руководил во время Гражданской войны. Позднее Шарп был направлен в Европу с задачей обнаружить пособников убийства Президента Авраама Линкольна. См. об этом в Википедии.
- - - - - - - - - - - - - - - - - -
* * *
Дункан заварил себе чай «Твайнингз» на плите в углу, над которой висела модель дирижабля, размышляя о человеке, который так дорого обошелся американскому флоту. Следующими изображениями из проектора стали рисунки морских чудовищ, передовицы, написанные военным корреспондентом Гидеоном Спилетом*, и старые зернистые фотографии Э.Лайма.
- - - - - - - - - - - - - -
* Как и капитан Немо, профессор Пьер Аронакс и репортер Гидеон Спилет также являются героями романов Жюля Верна «20 тысяч лье под водой» и «Таинственный остров». – Прим. переводчика.
- - - - - - - - - - - - - -
Лицо Дункана превратилось в холодную маску, когда он всмотрелся в последний микро-слайд, из архива газеты «Сан-Франциско Ивнинг Трибьюн». Передовица ее буквально кричала крупными заголовками «БЕЗУМНЫЙ КАПИТАН СХВАЧЕН!», «ФАНТАСМАГОРИЧЕСКИЙ ПОДВОДНЫЙ КОРАБЛЬ УНИЧТОЖЕН!» с сумасбродной карикатурой на Немо, отважно и непокорно стоящего на «Наутилусе» в окружении погубленных им душ мертвых моряков, в виде призраков кружащих вокруг, и каждый из них в разорванной и окровавленной морской форме своей страны.
А внизу под ней – единственное слово: «БЕЗУМЕЦ».
И тут вдруг тело Немо согнулось, а затем было сожжено изнутри, так как загорелся проектор, расплавивший микро-слайды. Дункан плеснул в него чаем, затушив огонь, затем открыл небольшое окно, раздвинув виноградные лозы, и впустил внутрь свежий воздух с первыми лучами утреннего солнца.
Он собрал разбросанные на столе остатки истории Немо. На золотом конверте он обнаружил сгусток красного сургуча, с придавленной печаткой в виде литеры «N» в центре, обведенной словами «Mobilis in Mobile»*.
- - - - - - - - - - - - - - -
* Девиз капитана Немо, переводится: «Подвижный в подвижном», «Подвижный в подвижной среде», «Свободный в свободном» и т.д. (лат.). – Прим. переводчика.
- - - - - - - - - - - - - - -
Сургуч уже был вскрыт, со знанием дела. Дункан открыл конверт, вытащив пергамент с собственноручной декларацией Немо, объявляющей войну на уничтожение, написанной его рукой, и в его стиле:
«Остановить военачальников и поджигателей войн до того, как они их начнут; уничтожить их и их возможности вести эти войны – это и есть единственная надежда на мир во всем мире».
_______________________________________________
_______________________________________
________________________________
_________________________
__________________
_____________
ДЬЯВОЛЬСКИЙ СКЛАД
Тюремного надзирателя ударили деревянной доской в висок, и он растянулся на полу, после чего вокруг него раздались голоса заключенных, начавших его избивать со всех сторон: «Говори, где Немо, или язык у тебя будет висеть из пасти, как у зарезанной свиньи!»
Он покатился, ошеломленный, и потянулся за кожаным слеппером*, который крепился у него на петле на ремне – к той самой миниатюрной дубинке, которую он применял уже сотни раз против них. Но заключенные схватили его за руки и потащили его по почти черному коридору. Он закричал от боли в сломанном плече.
- - - - - - - - - - - - - - -
* Оружие американских копов: небольшого размера кожаная дубинка (называется иногда в России слеппер, блэкджек), на одном или обоих концах которой внутри под кожей имеется свинец; во всю длину ее под кожей находится гибкая пружинящая сталь. Такие дубинки очень удобно прятать в кармане, они очень незаметны, но способны нанести удар невероятной силы, даже не прилагая к тому особых усилий.
- - - - - - - - - - - - - - -
Они остановились, бросив охранника лицом вниз, волосы его были все в крови, рот превратился в кровавое месиво на холодном, покрытом льдом каменному полу. Кусок льда вонзился ему в щеку, его осколки порезали ему челюсть.
Лайл, заключенный с единственной рукой, которую не успела оторвать артиллерия Союза, бросился на него, он был среди них главным, прижав коленом к полу охранника в спину. Раздался хруст ломающихся костей. «Ты, кажется, говорил, что мы настолько тупые, что не сможем захватить это место, но вот – мы взяли его! Говори, где Немо, или мы сделаем с тобой то же самое, что вы сделали со стариком».
Другой заключенный бросил фразу: «Только еще хуже».
«Но я ничего не сделал ему––»
Лайл сказал: «Неважно, на тебе форма!»
Охранник попытался прохрипеть: «Но… я… не могу даже рукой пошевелить».
Лайл приподнял колено и налег всем своим весом на шею охранника. Надзирателю удалось расправить руки, и он стал шарить пальцами, пытаясь выхватить дубинку-слеппер. Но другие заключенные стали рвать его форму по швам, вырвали у него это оружие и вытащили у него из кармана большое кольцо с единственным ключом.
Два жестоких удара в живот единственной рукой Лайла – и охранник вновь теперь рухнул на пол, сложившись пополам и взвыв от боли: «Я знаю, вы хотите меня убить. Но у меня дети. Маленькие».
«У нас у всех дети». Лайл наклонился близко к нему, охранник почувствовал его разгоряченное дыхание, его лицо темной бесформенной массой перекрыло надзирателю весь обзор. «Единственный твой шанс выжить, это если он, может быть, спасет твою грёбаную жизнь. А он – самая большая тайна этого заведения, и если ты не выдашь его нам, твоя мамочка не узнает того, кого она будет хоронить!»
Охранник сказал: «Последняя, самая последняя камера».
Она была похожа на черное углубление в углу обвалившейся шахты, заключенные на ощупь стали ее искать, пока, наконец, не ухватились за толстый висячий замок. Лайл вскрыл его ключом, сняв железную цепь, продетую между ржавыми скобами, привинченными болтами к выемке в каменной стене.
Лайл сказал: «В каком ужасном склепе они его держат!»
«Так, взялись!», крикнул кто-то, и двое заключенных схватились за ручки. Это была гранитная плита, шести футов в высоту, но она отодвигалась на стальных катках, двигавшихся по дорожке на полу. Поднатужившись, они с немалыми усилиями стали оттаскивать эти катки, и камень заскрежетал о камень, пока за гранитом не оказался проем с узкой, но высокой клеткой.
Из темноты с визгом бросились в стороны крысы.
Заключенные вытянули шеи, пытаясь разглядеть силуэт человека в глубине этой почти что гробницы: он сидел на краю койки, опустив подбородок на руки, со скованными цепями запястьями. Он поднял голову, и они увидели его глаза. Пламя двух свечей на темном лице.
Он сказал: «Если я возглавлю вас, вы должны в точности выполнять мои указания».
Лайл сказал: «Не так просто было вытащить вас отсюда, сэр».
«Но все же теперь я свободен».
Он оглядел этих людей, лохмотья их воинских мундиров поверх серых тюремных роб в полоску, а затем встал и сказал: «Слушаться только моих приказов. Мятежников быть не должно».
Лайл кивнул: «Мы с вами, капитан».
«Тогда поднимите этого человека, пока он не умер».
* * *
Президентскую карету занесло на шоссе Вирджинии, упряжка из четырех лошадей изо всех сил старалась удержаться. Полуночный дождь сделал скользкой дорогу в Ричмонд, покрыв ее водой на несколько сантиметров. Застучали копыта. Скользя, они затормозили. Но затем лошади вновь разобрались с дорогой. И, найдя верный курс, поскакали дальше.
Когда карета накренилась, Грант, пошатнувшись, схватился за что-то рукой и зажег сигару от бра, висевшего над мягкой кожаной обивкой, а затем посмотрел на Дункана, сидевшего напротив. Руки Дункана потянулись к паре шестизарядных Кольтов «Нэви-Сикс», висевших на дверях, готовые схватить их в случае покушения.
Неловко повозившись, он затем сказал: «Раньше я не был знаком с декларациями Немо настолько полно».
«И как, ты впечатлен? “Когда тиран избавится от внешних врагов путем покорения их или договора с ними, и ему больше нечего будет их бояться, тогда он обязательно начнет разжигать какую-нибудь новую войну…” Это Платон*. Остановить войны, перебив вояк. Этим рассуждениям Немо уже тысяча лет, и вот ими-то он, черт, и оправдывал свои действия».
- - - - - - - - - - - - - - - -
* «В первые дни, вообще в первое время он приветливо улыбается всем, кто бы ему ни встретился, а о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он дает много обещаний частным лицам и обществу; он освобождает людей от долгов и раздает землю народу и своей свите. Так притворяется он милостивым ко всем и кротким…
Когда же он примирится кое с кем из своих врагов, а иных уничтожит, так что они перестанут его беспокоить, я думаю, первой его задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе... да и для того, чтобы из-за налогов люди обеднели и перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него…
А если он заподозрит кого в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю. Ради всего этого тирану необходимо постоянно будоражить всех посредством войны…»
(Платон, «Государство», 360 г. до н.э.).
- - - - - - - - - - - - - - - -
«Его слова перешли в действия», сказал Дункан.
«Потопив наши корабли, он лишь продлил войну, но не остановил ее, проклятую. Так не бывает. Убил кучу наших людей, и вот – сидит в тюремной камере, а не гниет в безымянной могиле. В этом единственном случае я не согласен с Линкольном. Он пожелал сохранить этот чертов подводный корабль…»
«И вот теперь он нам понадобился».
«Он не стал подписывать приказ о смертной казни, думал, что этот ваш Немо раскроет все свои тайны, свои проекты, чертежи. По этой причине ты тоже, наверное, считаешь, что я варвар, так ведь?»
«Президент Джонсон встал тогда на вашу сторону».
«Джонсона привели к присяге, когда Линкольн лежал наверху уже мертвый. Только так он мог стать президентом – через пулю. И все указания, которые он отдавал, они были вредными или ошибочными, за исключением этого. Немо надо было повесить. А может быть, даже хуже».
Дункан ответил: «Но решение о смертном приговоре так и не было реализовано».
«Потому что этому придурку устроили импичмент, превратив Немо в какого-то мученика. И это сделало из него грёбаную легенду». Грант затянулся и посмотрел на свою сигару. «Даже для тебя. Ты чтишь его за то, что он создал, вместо того, чтобы осуждать его за то, что он при помощи этого сделал».
«Я прекрасно понимаю, кто он такой, Сэм, и почему ты планируешь его повесить».
«С огромной радостью избавлюсь от него, туда ему и дорожка». Тут голос Гранта затих.
Оливер, кучер с толстым затылком и шеей, хрястнул кнутом, и упряжка поскакала быстрее, пробиваясь сквозь бурю. Он почувствовал, как задние колеса занесло, когда он заставил передних лошадей повернуть на полном ходу широким углом, после чего осадил их. Небрежное вождение. Удар молнии высветил колючую проволоку и баррикаду из мешков с песком, перегородившую Кэнал-стрит, в полумиле впереди них.
Дункан вцепился в подлокотники. «Один-единственный человек, в одном каком-то подводном батискафе – и вот целые правительства трепещут от страха. Сила, которой он тогда обладал, была ужасающей, но теперь он заключенный, а Наутилус…»
«Военный трофей». Грант наклонился вперед, требуя от него ответа: «Я позволил тебе ознакомиться с этими документами, и они не изменили твое мнение об этом мерзавце?»
Дункан постарался тщательно подобрать слова: «Это не меняет того, что нам от него нужно. Нам придется поступить именно так, Сэм».
«Я еще не принял такого решения».
Грант задумался о чем-то, о том, что лежало где-то за границами этого дождя, на том, чего не мог видеть Дункан. Его мысли сдались под эхом пережитых отголосков: грянувший в отдалении виргинский гром напомнил ему артиллерийские залпы, смешивавшиеся с криками умирающих солдат. А молния показалась пламенным огнем пушек, запах дождя – серой и черным порохом.
Один за другим мимо проносились неровные силуэты складских зданий, выстроившихся вдоль кварталов, ведущих к тюрьме Либби [в Ричмонде], и Грант смотрел на них как на город, который он сжег. «Это воскрешение мертвых».
«Сэр?»
«Восстановление после войны. Джонсон срывал все мероприятия по реконструкции страны, и будь он проклят за это. Мы слишком сильно пострадали, это были глубокие раны, и мы потеряли два года, когда можно было их залечить. Я не собираюсь становиться Президентом, при котором страна погибнет».
«Нам нужна поддержка мира, других стран».
«А вместо этого они берут нас на прицел своих пушек». Грант посмотрел на Дункана: «Знаешь, враги кругом, Джон. Как думаешь, скольким своим советникам я действительно доверяю? Черт, это очень короткий список, и ты в их числе».
Дункан ответил: «Я всегда откровенен с тобой, Сэм».
«Этот твой капитан не раскаивается ни в одном своем безумном действии, им когда-либо совершенном. Это безумное самомнение тирана, а ты клянешься, что он нам нужен. Провидец? Фантаст-мечтатель?» Грант выбросил окурок сигары в бушующий ветром дождь. «Проклятый головорез».
Оливер осадил упряжку, мчась к баррикадам, поводья впились ему в руки в перчатках. Животные свернули, крутя мордами, запаниковав на бегу, когда задние колеса экипажа, тормозя, занесло в сторону, а затем они остановились.
Грант, не дожидаясь полной остановки, распахнул дверь экипажа «Студебеккер», ринувшись в дождливую бурю. «Моя слепая бабка, и та лучше справилась бы с этой четверкой!»
Дункан соскользнул со ступенек экипажа, поднял воротник и спрыгнул на землю рядом с Грантом. Они быстрым шагом подошли к стене из мешков с песком и колючей проволоки, забаррикадировавшей угол у пересечения Кэнал-стрит и Двадцать Первой улицы.
Два солдата поднимали там еще один мешок, пытаясь водрузить его на груду других. Он повалился вперед, и Грант схватил мешковину. Один из военных, с капральскими нашивками, сказал, не глядя на него: «Премного благодарен! С этими чертовыми придурками одни только сплошные мучения на мою задницу!», после чего сунул себе за щеку табачную жвачку.
«Вольно!»
Капрал вытаращил глаза, мгновенно превратившиеся в белые шары, а затем неуклюже отдал честь и вытянулся в струнку. Грант кивнул на заграждения и солдат, расставленных вдоль Кэнал-стрит. «Для чего это всё, солдат? И смотри не подавись этой гадостью».
Капрал, который был слишком стар для своего звания, выплюнул изо рта коричневую струю. «Черт, нам ничего не говорили о том, что вы сюда прибудете, господин Президент».
«Когда это произошло?»
«Заключенные вырвались из главного блока камер сразу после ужина. Нам приказали взять под контроль улицы на случай, если они прорвутся через главные ворота. И должны еще прибыть подкрепления из Форт-Индепенденс. Сэр».
Грант проверил наличие армейского Кольта в плечевой кобуре у себя под пальто. «Тебе нужно что-нибудь взять с собой из экипажа, Джон?»
«Я просто буду стараться держаться рядом с вами, сэр», ответил Дункан.
Солдаты, передвигавшиеся по Кэнал-стрит, стали показывать на них и толкать друг друга локтями, когда Грант с Дунканом двинулись дальше, пробираясь сквозь серую завесу лившейся с небес воды, проходя последний квартал к тюрьме Либби. Грант стал хромать, от застарелой травмы, из-за которой он был вынужден тащить за собой ногу. Он выглянул из-под шляпы, когда рваная молния осветила мощеную булыжником улицу и главный вход в тюрьму. По груди его струились потоки дождя.
Грант произнес, ни к кому не обращаясь: «Дьявольский склад».
Стоявшую в удалении от кирпичных зданий заводов и предприятий Кэнал-стрит тюрьму Либби по-прежнему можно было ошибочно принять именно за то, чем она когда-то и была на самом деле – за продовольственный склад. Трехэтажное сооружение, скрытое за стенами с колючей проволокой, подавляло весь окрестный квартал, став тюрьмой, но с погрузочными зонами для грузовых вагонов, торговыми прилавками и ржавыми знаками, приглашающими фермеров – напоминаниями о прежнем назначении здания.
Грант сказал: «После капитуляции я приезжал сюда, забрать труп молодого лейтенанта. Он подавал большие надежды, но попал в плен и был отправлен сюда». Он вытер лицо от потоков дождя. «Покончил с собой, проглотив собственный язык. Он понимал, что мы побеждаем, и не стал ждать последних нескольких недель до Аппоматтокса».
«Я искренне сочувствую, Сэм».
«Мы проклинали тюрьму, в которую превратили это место, а теперь мы сами используем его точно по такому же назначению».
«Иногда разница только в цвете мундира».
Тут с виргинских холмов прогрохотал гром, и Грант посмотрел на Дункана: «Джон, никогда больше не повторяй эту фразу при мне».
Грант захромал еще сильнее, когда они подошли к въездным воротам. С подоконников четвертого этажа над входом свисали вниз простыни с намалеванными на них кровью надписями «СПРАВЕДЛИВОСТЬ ДЛЯ НЕВИНОВНЫХ!», «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!» и «МЫГОТОВЫПОГИБНУТЬ!». Уголками эти простыни были привязаны к железным тюремным решеткам, дождь смывал кровь с этих посланий на стены, и казалось, будто само здание Либби было расстреляно в упор.
Грант спросил: «Все это говорит как-то не в пользу этого твоего Немо, не так ли?»
У ворот Либби стоял смотритель Крамер, начальник тюрьмы, с зонтиком из китового уса в руках, который он держал под наклоном, защищаясь от дождя с сильным ветром. Он увидел Гранта и Дункана, идущих по Кэнал-стрит, в сопровождении небольшого патруля. Он достал расческу и провел ею по нескольким своим оставшимся волоскам, прежде чем зашагать по старым доскам Либби – помосту для скота, подняв зонт вверх, с протянутой рукой навстречу начальству.
Дункан пожал его приветственно протянутую руку, но все внимание тюремщика было приковано к Гранту: «Господин Президент, это больше, чем честь для нас, что вы посетили наше заведение». Крамер наклонил свой зонтик, прикрыв им Гранта и плечо Дункана, пресекая и разделяя потоки дождя.
«Но могу ли я предложить вам вернуться сюда утром, или, может быть, даже на следующей неделе – и тут всё будет… лучше подготовлено к вашей встрече?»
Дункан ответил: «Мы прибыли по делу, не терпящему отлагательств».
Крамер провел пальцами по своей спутавшейся мокрой бородке: «Но тут у нас сейчас в самом разгаре… ситуация, сэр».
Грант сказал: «Вижу, она прямо свисает из ваших окон».
«Сейчас главное – сдержать бунт и подавить его, но я гарантирую вашу безопасность, господин Президент».
«Я сам себе гарант. Дункан, вы свидетель. Этот жалкий смотритель тюрьмы хочет увильнуть от неприятностей».
«Всем отойти!»
Этот выкрик исходил от грубого детины – комендор-сержанта артиллерии на высоком жеребце, тащившем артиллерийское орудие на латунных колесах. С толстыми ручищами и лицом, похожим на отбивную говядину, этот сержант ехал в окружении солдат со всех сторон, бежавших к главным воротам и с саблями в руках окружавших пушку.
Грянула молния, высветив войска, приближавшиеся из темноты откуда-то за Кэнал-стрит – солдат, промокших от дождя и готовивших к бою винтовки перед тем, как занять позиции вдоль внешних стен.
Грант обошел Крамера: «Мне с ними».
_______________________________________________
_______________________________________
________________________________
_________________________
__________________
_____________
ДАККАР
Мертвец лежал в центре старой погрузочной платформы, с пулевым отверстием в горле, в левой дряхлой руке с явными признаками артрита он сжимал детский чепчик с узором цветочками. Дождь смыл с него лужи крови, и кожа его начала уже синеть.
Сверху и сзади убитого из окон, выходивших во двор, раздавались крики заключенных, требовавших правды и справедливости. Побитые, истощенные, грубые и обозленные лица. Из решеток высовывались кулаки, швырявшие камни и куски ржавых цепей.
Стоявший рядом с Грантом Дункан сказал: «Хм, начальник тюрьмы назвал это “ситуацией” ».
«Да уж».
Они двинулись в сторону ворот, когда внутрь, за ограду стали заходить все новые солдаты. Последний из них хлестал кнутом мула, тащившего зарядный ящик, доверху набитый гранатами Кетчума. Один из рядовых распределял людей по однофунтовым пушкам, устанавливал заряды и подготавливал рукоятки ударников, за чем наблюдал Грант.
Люди побежали под дождем, держа по гранате в одной руке и винтовку в другой, рассредоточившись и заняв позиции по всему двору. У седобородого сержанта в руках было три гранаты Кетчума, он жонглировал ими, как булавами в цирке.
Грант сказал: «Мы бросали их в расположение противника, южане ловили их в одеяла и швыряли обратно в нашу сторону. Ребята подползали к ним, они взрывались и отрывали им руки и ноги».
«Оружие не разбирает, кто свой, а кто чужой».
Грант посмотрел на Дункана: «Именно на это ты рассчитываешь в случае с этим Наутилусом».
Смотритель Крамер последним прошел через ворота, перед тем, как они были закрыты, и прижался к стене, которая вся была в следах от пуль, выпущенных расстрельными командами. На ней красовалось изображение улыбающейся свиньи, заявлявшей: «Никто не забьет меня в Либби!»
Крамер пару раз опустил зонт, отряхивая его.
Солдаты приставили карабины к плечам, целясь в окна – в головы и грудь заключенным. Им быстро раздали патроны, которыми тут же были заряжены карабины. Сержант-артиллерист улыбнулся ртом с выбитыми зубами, наведя на массивные двойные двери главного здания орудие, а затем закрыл затвор. Снаряд был дослан в патронник, и заложен порох.
Грант сказал: «Черт, такой огневой мощи даже у меня не было во время первых трех моих сражений».
Пригнувшись, прибежал снайпер, отдал Гранту честь, а затем опустился рядом с ним на одно колено, вытащив из кожаного чехла карабин Шарпса, рассчитанный на стрельбу одиночными выстрелами. Он положил ствол на тюк сена, прикрыв от дождя ударник винтовки ладонью. Это был какой-то парнишка с фермы, с густой шевелюрой и веснушками, по имени Билли Джуниор (Младший), названный так в честь деда.
Раздался ломающийся, еще детский почти голос Билли, щурившегося вдоль ствола винтовки: «Господин Президент, линия смерти – 50 футов. Любой, кто ее пересечет, второй шаг за нее уже не сделает. По указанию начальника тюрьмы Крамера».
«Я скажу тебе, когда стрелять, сынок. Только по моему указанию, а не кого-то другого», сказал Грант.
«Честер!», раздались крики из зарешеченных окон, это закричали заключенные, когда два солдата стали оттаскивать труп убитого старика, по-прежнему сжимавшего в пальцах детский чепчик. Охранник, уже приготовившийся действовать и дожидавшийся, пока будет убран труп, зажег факел из обычной бочки, а другой солдат, стоявший прямо за ним, поднял наполненные керосином и выливающиеся через край ведра.
Крамер увидел это и покрутил своим зонтом как весенним зонтиком. Солдат кивнул, увидев этот сигнал, и плеснул керосин на двойные двери, ведущие к камерам, полностью их облив. Охранник с факелом, пригнувшись, подбежал к дверям, поджег их, а потом спешно отбежал. Под дождем зашипело пламя, принявшееся затем пожирать керосин шквальным порывом раскаленного оранжевого огня и влажного черного дыма.
Грант эффектным жестом поднес к сигаре спичку, вспыхнувшую, как цветок: «Петля для Немо не понадобится; он тут задохнется».
Сержант-артиллерист с мулом и ящиком обернул пусковой шнур гаубицы вокруг костяшек пальцев, увидел, как Крамер опустил свой зонт, и заорал: «Эй, сволота, как хотите сдохнуть сегодня? Зажаренными живьем? Пристреленными в голову или истечь кровью, как Честер? Вам выбирать, мне все равно».
Из окон полетели разъяренные крики, а затем и бутылки. Солдаты, держа в руках оружие, пригнулись от разбитого стекла и посмотрели на начальника тюрьмы. Дождь хлестал вовсю, но зонт остался неподвижным.
«Идиоты». Грант продолжал следить за горящей дверью: «Ну что там, черт, сдаются они?»
Тяжелый удар со стороны заключенных расколол горящую двойную дверь изнутри. Буквально на несколько дюймов. Но затем последовал новый удар, выбросивший наружу тлеющие куски дерева и взметнувший вверх, в дождливый воздух, искры.
Винтовки не опустились. Пальцы на курках, капли дождя, отскакивающие от стволов винтовок и высвечивавшие их в темноте. Раздались новые крики заключенных из окон, и комендор-сержант натянул шнур гаубицы еще на одну восьмую дюйма.
Двери, наконец, треснули и с грохотом развалились, рухнув горящими кусками во двор и извергнув вверх снопы искр. Из густого, едкого дыма и языков пламени, охватившего дверной проем, появился капитан Немо, сбивший горящие обломки цепями, сковывавшими его запястья.
Немо показал открытые ладони, он не был вооружен, после чего остановился на погрузочной платформе, прямо перед пушкой, глядя вниз, в трехдюймовое жерло ее ствола. Лицо его было покрыто копотью и засохшей кровью, одежда опалена и разодрана. Но он откинул голову, открыл рот, ловя капли дождя, жадно их сглотнул и вызывающе улыбнулся.
Он сказал: «Я Немо. А это мои люди».
Заключенные радостно заулюлюкали, но комендор-сержант их перекричал: «Черт, ты просто идеальная мишень!»
Искрящееся в огне дерево превращалось в сырой пепел, серым плащом покрывая Немо. Он сказал: «Покорить врага без боя – исключительное искусство, это нужно уметь, но у вас это не вышло. Как и у нас».
Грант сказал: «Хитрая сволочь».
Рука его легла на плечо Билли, и вновь раздался его ломающийся голос: «Вы только дайте сигнал, сэр».
Но Грант сказал «Нет», когда Немо стал продолжать: «Один из наших мертв, и мы подготовились покончить со многими из вас. Запал подожжен, но взрыва нельзя допустить. Если вы меня выслушаете».
Сержант крикнул Немо: «Для них твои разглагольствования ничего не значат, кроме неповиновения приказам! Всем вам было сказано, что делать, и вас хорошенько предупредили!»
Немо ответил: «С нашими людьми обращались крайне несправедливо!»
Комендор-сержант приподнял руку, немного, чтобы Немо увидел пусковой шнур. Совсем немного. «Достаточно мне почесать себе нос или задницу, и вы все трупы! Не очень-то славный конец для знаменитого капитана Немо».
«Я простой заключенный», сказал Немо.
Он почти не двигался, руки его были опущены, и он мок под дождем, но внимательно смотрел на солдат перед собой: шеренгу карабинов, нацеленных ему в грудь, и других солдат, следивших в прицелы за окнами камер. Глаза и лица этих бойцов были такими же, как и у заключенных у него за спиной.
Немо сказал: «Выведите его».
Охранника из камер вытащили через тлеющий дверной проем двое заключенных, державшие его за руки с обеих сторон, и отпустили его. Он, пошатываясь, двинулся вперед, споткнулся, но удержался и не упал на землю, замахав солдатам рукой, чтобы те его не подхватывали. Одним из этих двух заключенных был Лайл, и он был готов в любую минуту действовать.
Винтовки и штыки бросились вперед. Но остановились, замерев на месте.
Грант пристально следил за происходящим. Дункан сказал ему: «Это единственный человек, который может управлять Наутилусом, сэр».
«Я в курсе».
Немо крикнул во двор: «В любое другое время власти не снизошли бы до нас, но теперь, в данный момент, как я вижу, вы» – он кивнул на Гранта – «слушаете меня с полным вниманием. Тут все началось с убийства старика, но мы не стали мстить, хотя и могли бы––»
Удар грома прервал его. Охранник добрался, наконец, до пикета штыков, скатился с погрузочной платформы и тяжело рухнул вниз. Комендор-сержант закричал «Иди к черту!» и дернул за пусковой шнур. Он порвался в центре и свернулся, и из-за этого орудие не выстрелило.
Немо поднял руки вверх, цепь между его запястьями повисла у него над головой. «Угрожать пушкой в конечном счете бесполезно––»
В Немо попала пуля, заставив его скорчиться от боли.
«Черт, всем стоять! Не стрелять, это приказ!»
Стволы винтовок поднялись в небо после этого крика Гранта, охранники и солдаты расступились, и он прошел сквозь строй к фронту пикета. Он остановился у орудия, пока Немо напряг все свои силы, чтобы не упасть, истекая кровью.
Немо сказал: «Форма, разделяющая вас на два лагеря, это только тряпки––»
Из окон тюрьмы заорали хором: «Мы требуем справедливости!»
«Но вы продолжаете настаивать на том, что эти люди – враги вам, вы считаете их своими военнопленными––»
Лайл дирижировал хором тюремных голосов своей отсутствующей рукой: «Где справедливость? Требуем правды!»
Грант ответил ему: «Эти люди не просто какие-нибудь попавшие в плен призывники, и тебе, к черту, прекрасно это известно».
Немо опустился на одно колено и увидел «Смит & Вессон», с отделкой в виде золотых завитков, который Грант держал прижатым к пальто, стволом вниз. «Тогда обращайтесь с ними как с заключенными, по правилам мирного времени, а не как с животными! Дайте им еду, которую можно есть, доступную медицинскую помощь. Им все равно отбывать здесь весь свой срок».
Он с явными усилиями поднялся и сказал: «Найдите внутри себя каплю гуманности, проявите хоть такое сострадание, и все кончится мирно. А ответите еще одной пулей – мы отплатим вам в тысячу раз страшнее».
«Справедливости! Требуем справедливости!»
«Видите эти руки? В каждой из них оружие». Немо показал на заключенных. «Мы заполучили в свои руки ключи от оружейного арсенала. У нас есть гранаты и бомбы, в противовес вашим – а также черный порох и динамит, в укромных местах на каждом этаже».
Затем, обращаясь к Гранту, он сказал: «Десять заключенных на каждого вашего солдата, и все они жаждут сражаться, изнывая по еще одной войне!»
«Ты прячешься за спиной этих людей, внушив им свои слова».
«Я говорю от их имени, генерал. Но если вы убьете меня, это не остановит кровопролития. Начните, наконец, в кои-то веки, обращаться с этими людьми должным образом! Это все, что они требуют».
Комендор-сержант сказал: «Мы зачистим это проклятое место, а потом свалим все ваши трупы штабелями!»
Немо посмотрел на Гранта: «Вы сражались в прошлом со всяким сбродом, генерал. И вам хорошо известно, какой кровавый бардак может из этого получиться».
«Позволить мертвецу выдвигать какие-то требования». Грант посмотрел на Крамера, прижавшегося к стене, и сказал: «Начальник?»
Крамер ничего не сказал, зонтик его был неподвижен. Грант посмотрел на встревоженные лица вокруг, омытые дождем и потом.
«Примирение должно начаться с вас. Заключенные должны сложить сначала оружие», сказал Грант.
Немо почти улыбнулся: «Чтобы их можно было всех перебить?»
«Чтобы мы знали, что им можно доверять. И время уже истекает».
Немо поднял руки, качнув своими цепями: «Всем, отойти от окон!» Затем – Гранту: «Это лучшее, что я могу для вас сделать».
Заключенные отошли от решеток, не выпуская из рук бутылки и самодельные бомбы, но продолжая скандировать: «Справедливости, требуем справедливости!»
Грант сказал: «Начальник тюрьмы! Последнее слово за вами!»
Немо, сжимавший рукой рану в плече и покачивавшийся из стороны в сторону, не желая терять сознание, посмотрел на струившуюся собственную кровь: «Один случайный выстрел, и все погибло».
«Справедливости!», звучали крики хором в тюремных коридорах. Грант тоже крикнул, перекричав их: «Смотритель!»
Крамер опустил зонт, затем закрыл его и дважды встряхнул. И вот тут, в этот момент, пальцы соскользнули с курков, винтовки вновь легли на плечи, а гранаты были убраны. Дождь стал рассеиваться, прогремел гром, но уже где-то далеко.
Немо рухнул.
Прицел винтовки Билли последовал за упавшим на землю капитаном, но руки Билли дрожали. Он посмотрел на Дункана: «Его лоб был у меня на прицеле, я целился в него совершенно хладнокровно, но палец мой замер на курке, не в силах его нажать. Я не смог выстрелить».
Дункан ответил: «Ты правильно поступил, сынок».
«Тут столько стволов, а единственно, за что он боялся, это за своих людей, а не за себя», сказал Билли, положив винтовку на колено. «Я с таким раньше не сталкивался».
Грант закурил сигару.
_______________________________________________
_______________________________________
________________________________
_________________________
__________________
_____________
КРОВАВЫЕ ВОЛНЫ
Аугусто был самым молодым из всех рулевых, которые когда-либо ходили на «Регине», и он не мог сказать точно, как долго он уже находился в воде после того, как затонуло его грузовое судно. Он старался держаться на поверхности, решив дать океану нести себя по волнам. Кашляя и выплевывая морскую воду, а затем глотая воздух. Молясь и держась за камею с изображением Stella Maris – Девы Марии, висевшую у него на шее, и заставляя себя двигать руками и ногами.
Этот участок, от залива Фанди до порта Нью-Йорка, был известен своей глубокой океанской впадиной и температурой, близкой к ледяной. Но здесь никогда ничего не бурлило и не пенилось. А сегодня тут все кипело: океан вспенился, после чего последовала атака.
Перед началом вахты Аугусто думал о погибших здесь кораблях, наполняясь храбростью и гордостью, что идет тем же курсом. Сегодня был его двадцатый день рождения, и он несколько часов праздновал его не без рома, но бравада длилась не дольше минуты. Поднятому в воздух и сброшенному с палубы, ему чуть не вывихнуло позвоночник, когда он врезался в воду.
Завертевшись в океанских волнах, корабль буквально развалился вокруг него на части. Аугусто попытался было, но так и не смог увидеть, кто или что именно на них напало. Толком так и не смог. Сквозь обломки и пламя он что-то видел, но смутно, и он подумал, что это, может быть, какая-то лодка с каким-то новым особым оружием. Но потом он подумал, что, возможно, это что-то живое. Нечто доисторическое. Невероятно быстро разрезающее воду, с огромными клешнями. Острыми, как бритвы, которыми тварь стала буквально кромсать экипаж, корпус и каюты судна.
Крики, хаос.
Он изо всех сил старался сохранить спокойствие, остаться на плаву, двигаться. И думать. Он обрывочно помнил, что схватился за мачту как за спасательную соломинку жизни, прижимая к себе свободной рукой умирающего товарища, пока чувствовал еще теплившуюся в нем жизнь.
Этот парень вскоре умер, и он выпустил его, как раз перед тем, как гигантской волной смыло мачту, сбросив его в воду. Он запаниковал и стал прорываться вверх, на поверхность. Вынырнув, он стал глотать ртом воздух, держась на дюйм выше воды, густо покрытой смешанным с кровью моторным маслом.
Когда оказалось, что погибли все, и Аугусто остался один, окруженный мрачным небытием, он услышал то, что ему было очень нужно – собственный голос: «Sì, questo è quello che devo dovuto fare... si...» [«Да, я долже