На железнодорожной ветке, мимо которой ехал Грант, он увидел платформы с уложенными на них балками, брусьями, пролетными конструкциями и бочками с цементом. Он подумал, что эти материалы похожи именно на те, которые необходимы для новой гимназии.
Грант не знал, закончилась ли уже поездка генерала Зигеля к месту его упокоения в Германии, но он уже видел новенькую сталь и свежесрубленные бревна, необходимые для восстановления здания, где он погиб. И почва там была уже очищена от крови.
Реконструкция, печально подумал он, проезжая последний отрезок. Солдаты старались от него не отставать, словно защищая его эти последние несколько кварталов. Подскакав к нему сбоку, рядом с президентской каретой двинулся почетный караул, полыхая огнем своих масляных факелов, и протрубил горнист, объявив о прибытии Гранта.
Именно этого ему как раз и очень не хотелось.
Уличные фонари вокруг Белого дома горели, да еще с факелами, привязанными к лампам, отбрасывая огромные желтые круги, образовывавшие свои собственные баррикады за колючей проволокой, перекрывавшей проходы и тротуары. На лужайке перед Белым домом на часах стояли две гаубицы.
Грант выбросил сигару и свернул с дороги, срезав травяной склон и выскочив на покрытую гравием дорожку, хрустевшую из-за конюшни, которая вела к самой удаленной части территории Белого дома.
Не снижая скорости, он скакал все с тем же галопом, будто уворачиваясь от вражеских снарядов. На своих лошадей попрыгали и другие охранники, а некоторые побежали за ними, когда карета свернула к конюшне.
Грант остановился у оранжереи четким уверенным движением: затормозив и осадив лошадей. Он схватил свою винтовку и пистолет из голенища, спрыгнул с сиденья и направился к двойным дверям оранжереи, таща за собой ногу, но все-таки добравшись. Охранники скатились с крыши экипажа, спрыгнув на землю с винтовками. Некоторые ушиблись коленями, и все кашляли пылью.
«Г-н Президент––»
Грант сказал: «Сзади в карете раненый, займитесь им!»
Грант остановился и посмотрел на задний балкон, протянувшийся вдоль второго этажа Белого дома, и увидел миссис Грант у перил, державшую в руках бутылку бренди. С улыбкой облегчения на лице.
Грант сказал: «Ну давай сделаем это, к черту».
Дункан вылез из кареты, отряхиваясь, а солдаты тем временем стали грубо вытаскивать изнутри кучера: «Он сумел дотянуть до Белого дома, джентльмены, так что давайте дадим ему шанс выжить».
Подъехали другие всадники, крича что-то президенту, но Грант с Дунканом вошли в двойные двери оранжереи, и они захлопнулись за ними, после чего автоматически заперлись. Щелкнули замки.
Чей-то голос снаружи воскликнул: «Войти не сможем, у нас нет доступа!»
Двери были из толстой стали, но окрашенные под старую, гнилую, изъеденную термитами сосну, заросшую виноградными лозами, вившимися на проволоке. Она вела в длинный туннель с глиняными стенами, освещенный с потолка.
Грант с Дунканом услышали собственные шаги и еще один звук, откуда-то из конца туннеля. Ритмичный. Что-то накачивавший, с негромким присвистом.
Долетавший до них из открытых дверей, ведущих в темный подвал, протянувшийся во все стороны, этот звук был механическим, но казался отчасти чем-то знакомым. И человеческим. Звук огромных легких, вдыхавших воздух; дыхание спящего гиганта.
Внезапная вспышка горячего света из подвала ослепила их, вслед за ней вырвалось облако сожженного магния и серы.
Мастон вручил им синие бумажные солнцезащитные очки: «Сэр, я не знал, когда точно вы прибудете, но, слава Богу, вы здесь».
«“Слава” – тут совсем не подходящее слово». Грант надел бумажные очки, сказав: «Все мои указания выполнены?»
Новая вспышка.
«Я не совсем допущен к этим секретам, сэр», ответил Мастон. «Но если позволите, да, я видел, что в исполнительном офисе собрались все, и сэр…» Он протянул большой конверт, запечатанный со всех сторон: «Это от мистера Колфакса. Он посчитал, что первым делом вы спуститесь именно сюда, проверить, как идут дела. На всякий случай».
Грант взял конверт: «И как же?»
Мастон посмотрел на Дункана, надевавшего солнечные очки, и сказал: «Все указания мистера Дункана также выполнены, в точности, относительно всех работ и подготовки. Так мне сказали, по крайней мере».
Дункан поправил очки, скромно кивнув, но Грант сказал: «Черт, Мастон, я на это надеюсь».
* * *
«Генерал, конечно, я рад, что вы выжили в этой мясорубке», сказал Лайм, насыпая новый порошок на полку для вспышки, установленную рядом с его камерой, обе на штативах, и обе направленные в сторону другого конца подвала, к дышащему механизму. «Не думал я, что этот ваш друг оставит меня в живых, не избив меня еще раз, однако – вот он я, здесь, целый и невредимый. Не так чтобы живее всех живых и во всей красе, но все же я здесь, а?», кудахтал Лайм, нацепив темные очки в золотой оправе, висевшие у него на шее на цепочке.
Он проверил кадровые окошки и диафрагмы на раскладном павильонном фотоаппарате, на гармошке которого до сих пор болтался ценник. Он прикрепил спусковой трос к камере и полке, после чего нажал, и раздался хлопок с яркой вспышкой.
«Немного желтовато», сказал Лайм, «но зато все будет замечательно видно во всех деталях».
Он поклонился Гранту. «Несмотря на рукоприкладство, я премногим вам обязан, сэр. У меня даже было время освоиться с новой аппаратурой, отпраздновав наше небольшое соглашение».
Грант сказал: «Просто соблюдай его, и всё».
«О, конечно». Лайм отряхнул брызги магния с новой своей зеленой рубашки, поправив стрелку на брюках. «Вы скажете мне, что именно напечатать, и когда, иначе меня ждет расстрельная команда, к черту. Что ж, мотивация вполне достаточная».
«Но разве это не совпадение», Лайм показал в другую сторону подвала, «что все эти тайны и загадки под землей? Или под водой?»
Лайм с шумом просипел носом, как ворона. За спиной его продолжали дышать какие-то машины, втягивавшие воздух, а затем чуть быстрее его выдыхавшие. Он настроил свой фотоаппарат. И хлопнул вспышкой. Ярче прежней.
Он сказал: «Когда эти снимки появятся на первых полосах, Генерал, весь мир будет завидовать вашим Соединенным Штатам и вашим невиданным чудесным игрушкам».
Лайм быстро извлек отснятую пластинку с негативом, заменил ее, затем отнес фотоаппарат в угол, захватив в ее короткий объектив весь секретный механизм.
Он заворковал, почти запел: «Это ваше творение покорит сердца ваших врагов страхом. Как с этим капитаном Немо. И вообще-то вам нужно, чтобы это кто-нибудь описал, как это сделал мистер Спилет».
Грант сорвал с лица очки: «А как же этот твой чертов шпионаж, будь он проклят?»
«Ваш человек получил все до одной мои фотографии, которые я отснял – фото Немо, Наутилуса и того берега», ответил Лайм. «И уничтожил все мои уникальные особые фотоаппараты. А что там в Норфолке, кто-нибудь выжил?»
Грант проигнорировал этот последний его вопрос, повернувшись к Дункану: «Нас ждет миссис Грант. Через пять минут мы потонем в неопределенности, полудогадках и в невежественных военных планах сражений со всем этим безумием, и мне нужно с кем-то поговорить».
А затем Мастону: «Лепрекон должен оставаться здесь, пока мы отсюда не уедем».
* * *
Белый дом находился в состоянии военного положения.
Лужайки патрулировались охранниками, и колеблющийся свет их фонарей лился в угловой кабинет Дункана, отбрасывая тени на чертежи подводной лодки на стенах. Рассекая их на тонущие в волнах света части.
Дункан сидел за своим столом, спиной к подводным лодкам, поставив на огонь чайник, и пытался оживить Теле-Фонограф.
Пальцы его умело бегали по шкалам и дискам, отыскивая оптимальную силу сигнала, после чего он заговорил в трубку-рожок: «Милая, это твой отец. Ты меня слышишь? Немо, вы принимаете это сообщение? Говорит Дункан, вызываю Наутилус. Ситуация изменилась, мне нужно поговорить с дочерью, узнать, все ли у нее хорошо. Это Дункан».
Но из рожка доносились одни только помехи. Дункан налил себе чай, вытащил из ящика стола Дерринджер, проверил патроны, после чего сунул небольшой пистолет в карман жилета.
Он попытался снова: «Сара, говорит твой отец», затем отхлебнул чай, «если ты слышишь сейчас меня – пожалуйста, вернись».
Единственным ответом ему был отдаленный электрический гул.
_______________________________________________
_______________________________________
________________________________
_________________________
__________________
_____________
ПРИЗРАК ИЗ ТУМАНА
Торпедированный из Наутилуса, спасательный батискаф метеором из полированной стали пронесся сквозь темный океан вместо летнего ночного неба, со скоростью пушечного выстрела бешено вращаясь в водовороте, созданном водно-энергетическим двигателем.
Находившуюся внутри шара Сару чуть не вывернуло наизнанку. Затем ее толкнуло влево, бросило вперед и, наконец, она выпрямилась. И всё это за несколько секунд. Ее сиденье выровнялось, как гироскоп, а батискаф тем временем прорезал слои воды, непрестанно вращаясь.
«У меня позвоночник сейчас выскочит – то ли сзади, то ли спереди. Боже, это ужасно».
Это первое, что ей удалось пробормотать после того, как Джесс пристегнул ее в этой камере так крепко и жестко, что центробежная сила словно выталкивала из скелета ее внутренности.
«У тебя прямо-таки дар всё преувеличивать», ответил Немо, управляя шаром при помощи педалей. Он облетел риф, а затем снова стал пулей подниматься вверх. «Я уже давно не был за рулем этого аппарата, с того момента, как меня схватили. Кое-что тут нужно отрегулировать, но в целом я доволен. Приготовься к спасательной операции».
* * *
Фулмер не видел ни Желтую Бандану, ни его людей, забравшихся в спасательную шлюпку. Так что когда он очнулся, они стали для него полной неожиданностью. И даже тогда он не был полностью уверен в их реальности. Фулмер теперь не мог доверять своим чувствам; его кошмары становились все более и более реальными, и он не знал точно, не мог понять, где и когда они сливаются с его рассудком. Овладевая им.
Но он услышал голос Желтой Банданы: «Эй, нет, ты еще не сдох».
Желтая Бандана появился откуда-то со стороны носа шлюпки, воткнул мачете в буквы «Маринер», нанесенные синей краской, отодрав от носа часть деревянной обшивки.
«Твой корабль погиб, но ты нет. Не будешь говорить – вырежу тебе глаза и скормлю их чайкам. Где все ваше оружие? Эти особые, специальные бомбы? Я знаю, у вас было оружие, где оно затонуло?»
Брызгая слюной с гнилых десен, с каким-то акцентом с далеких берегов, Бандана склонился над Фулмером: «Давай показывай! Отсюда!»
Фулмер прошептал: «…ничего… не вижу…»
«Вот, твоя рука, ты можешь ей опять двигать!»
Фулмер попытался. Он пошевелил рукой, впервые за долгое время. Мышцы его взвыли от боли, когда он поднес руку к лицу, с трудом приоткрыв зараженные глаза и выкопав из них соленую пасту, скрывавшую веки. Кривой турецкий ятаган какого-то бербера сильнее вонзился ему в шею, это был сигнал ему, снова заложить руки за спину.
Бандана сказал: «А теперь говори. Хоть что-нибудь».
Очистив глаза, Фулмер увидел беззвездную ночь, луну – лишь слабый серый ее диск, стелющийся туман. Затем его бросили головой вперед, придавив челюстью к уключине весла, вновь связали запястья, туго затянув узлы.
«Все равно заговоришь!»
Но Фулмер молчал, сгорбившись над еще мокрым от крови мешком, лежавшим теперь у него между колен. Из мешка исходила постоянная вонь, и Бандана отшатнулся, отмахиваясь, когда заглянул внутрь, сразу же после того, как они захватили шлюпку, угрожая убить Фулмера, если он не покажет им, где затонул «Маринер». Но теперь солнце уже зашло, а он до сих пор еще жал на него, пытаясь добиться от него, где «Маринер» и его груз.
Бандана сказал: «“Маринер”. Все утонули, но мы нашли тебя тут, оборванного, вцепившегося в какой-то мешок с дерьмом. Может, мы и спасем тебя, но ты должен будешь сказать, куда нырять за оружием. Эта сделка честная, цена – твоя жизнь. Adil ticaret [Честная сделка (тур.)], так?»
Океанская соль плотным слоем обложила Фулмеру язык, и этот едкий раствор устремился ему в горло, сжигая все, что он мог сказать.
Бандана прошипел: «Это что – преданность что ли какая-то? Чему? Мертвым? Или, ты просто geri zekali [рехнулся (тур.)]? Не осталось уже мозгов?»
Фулмер наполовину улыбнулся. Он знал, что вскоре бред унесет его куда-то далеко-далеко отсюда; его силы и чувства были сломлены кораблекрушением, качкой на волнах во время дрейфа, ночными штормами, а затем их добило безжалостное изжаривающее солнце. И его рассудок вскоре его покинет. И он улыбнулся, потому что никто не в силах был это предотвратить.
Бандана ударил Фулмера по улыбающимся губам тыльной стороной руки: «Слушай сюда! Ты даже можешь получить часть денег. Понимаешь?»
Фулмер кивнул, и ему захотелось вдруг стать Рэдом, оказаться на дне океана, уносимым его течениями. Пираты его убьют. Он знал это и не боялся. Нужно иметь ясный ум, чтобы чего-то бояться, ощущать боль, а они пробили дно шлюпки уже почти обезумевшего человека, пытаясь выбить из него секреты. Он бы рассмеялся, но ему уж слишком раздирало горло.
«Что ты защищаешь? Ты такой же как мы. Морской бродяга, никому не нужный», сказал Бандана, приставив нож к шее Фулмера, порезав ему кожу и стерев кровь большим пальцем. «Хочешь сдохнуть тут, или покажешь, где вы затонули? Может, даже разбогатеешь».
Бербер обхватил голову Фулмера руками, обездвижив его, и Бандана ударил его своим мачете под углом чуть выше плеча. Точным чистым надрезом. В ночной воздух фонтаном брызнула кровь, и Бандана подумал, что, по крайней мере, это убийство поможет ему держать в узде свою команду. Этот полуслепой Фулмер, этот piç Kurusu [сукин сын, ублюдок (тур.)], хоть чем-то ему пригодится.
Остальные пираты стали орать и свистеть, размахивая широкими ножами, пистолетами и нарезными ружьями. Повиснув со всех бортов шлюпки, набившись в нее от кормы до носа, они затянули какую-то песню: их смех превратился скоро в какие-то глухие грубые звуки слов на турецком языке, которых Фулмер не понимал. Но это еще сильнее возбудило Бандану, и он поднял клинок еще выше.
Наступил момент, который, по идее, должен был сломить Фулмера. Это пение. Скандирование, притопывание, бившее по ушам. Ятаган в свете луны, уже приготовившийся его гильотинировать. Голоса становились все громче, окружив его со всех сторон. Горящие глаза, открытые рты. По идее он должен был сейчас сломаться, но как это могло произойти, если он не чувствовал страха?
Грохот стал громче: «Ölüm en iyisi! Ölüm en iyisi!» [«Смерть ему! Смерть!»]
Но Фулмер мысленно был уже где-то в другом месте, он с удивлением следил за тем, как стала пузыриться вода вокруг шлюпки: словно сало на раскаленной сковороде. Какая-то энергия, бившая снизу, прямо из-под шлюпки. Что-то поднималось вверх. Морскими саженями, а затем футами.
Бандана в ярости завопил, перекричав скандирующую толпу, и его мачете стало опускаться вниз, и в этот момент шлюпку подбросило мощной волной носом в воздух, сбросив с боков и кормы пиратов в воду. Они закричали на дюжине языков.
В шлюпку ударило пушечным взрывом воды. Внезапным и мощным. Вода стала бурлить и пениться, как будто что-то из глубин морских поднималось на поверхность, со стороны носовой части. Несколько саженей, а затем уже ближе, несколько футов.
Океан вскипел от этого воздействия.
На поверхность вырвался спасательный батискаф, катапультировавшись в воздух силой собственного движения и сбрасывая с боков льющуюся воду, словно искрами фейерверка, после чего он снова опустился в воду. Он метеоритом упал в океан, разрезая воды глубокими бороздами.
Фулмер откинул голову назад, беззвучно смеясь, и огляделся, вокруг себя он словно увидел те самые цвета и движения из своего бреда. В голове у него всё плыло, она закружилась. Галлюцинация. Должно быть.
Огромный полированный стальной шар, бешено вращавшийся, залил водой шлюпку, а затем, перескочив оставленные следом за собой волны, выкатился на спокойный участок океана и остановился, прочно и непоколебимо, как только что уложенный новенький булыжник.
В нескольких метрах от них бились в волнах пираты, задыхаясь и пытаясь вернуться на шлюпку, паникуя и взывая о помощи. Хватаясь за борт. Бандана прокричал им какой-то приказ. Никому не двигаться в воде, но держать под прицелом ружей большой стальной шар, который, вращаясь, плыл по воде, и его верхняя и нижняя стороны быстро менялись друг с другом, взбивая вокруг себя энергию воды.
Фулмер, руки которого по-прежнему были связаны, следил за происходящим, свернувшись над своим мешком, зрение его снова стало затуманиваться, но он пытался поверить в то, что видел этими мутными глазами: посередине шара раскрылся широкий паз, за которым оказалась не видимая до этого дверь, словно скальпель, рассекающий плоть. Как складки кожи, они раздвинулись, и между ними внезапно появилось отверстие.
Фулмер ухмыльнулся, мысленно представив себе, что же появится из дверей этого корабля, и увидев металлический трап, со скрипом выпущенный из шара. Трап остановился перед самым носом шлюпки, на расстоянии нескольких дюймов над водой, с конца его свисала цепь с крюком.
Механические шумы в батискафе прекратились, остался лишь плеск воды и звук поднимавшегося северного ветра.
Бандана указал на шар своим мачете, как указкой, выкрикнув в свойственной ему манере: «Эй! Ты кто – океанский монстр? Canavar okyanuslarin? [Океанское чудовище? (тур.)] Похоже, ты оно и есть! Ну что, покажешься?»
Из отверстия появился Немо, с акульим черепом на плече, с лазером, включенным на полную мощность и светящимся красным светом. Он не дал своему оружию сместиться в сторону, когда начал говорить, увидев ружья, направленные на себя, в этом сгущавшемся вокруг находившихся в шлюпке людей тумане, тоже целясь в них.
«Evet» [«Да» (тур.)], ответил Немо, узнав турецкий язык, на котором говорил Бандана. «Для тебя я Океанский Монстр».
«Кто же еще мог построить что-нибудь подобное?», спросил Бандана. «Не думал я, что ты действительно существуешь, но кто еще мог такое соорудить?»
«Твой пленник, он отправится со мной. А лодка эта ваша».
«Все это, за этот мешок?» Бандана ударил Фулмера закругленным концом мачете. «Но он еще не сказал мне о товаре, о котором ему известно».
Фулмер закашлял, выплевывая соль, глаза его блуждали; наблюдая, чем все это обернется. Немо кивнул в сторону Банданы и сказал: «Не думаю, что он скажет тебе, даже как зовут его отца».
Бандана рассмеялся. «Да, если ему вообще известно имя своего отца!» Он взял мачете другой рукой, но не убрал его от головы Фулмера. Рядом с ним встал бербер с молотом-чеканом в кулаке.
Немо спросил: «Это что – объедки, которые вы подобрали?»
Он твердо стоял на ногах у входа в свой шар, заметив одноглазого пирата, который как стервятник уселся на корме шлюпки, направив на него китайский фитильный мушкет, и метательные ножи, сунутые за голенище.
Бандана, продолжая улыбаться, ответил: «О чем это ты?»
«О том, что я повидал на своем веку тысячи пиратов, из сотен разных стран». Немо разглядел еще четверых вокруг Одноглазого, все с револьверами разных марок и боевыми топорами. «Китайское ружье, и сколько таких вы себе подыскали, разгуливая по морям? У троих из твоих людей немецкие армейские пистолеты, еще у одного – испанский».
Бандана сказал: «Ты так говоришь, как будто это твои пушки».
«Презирая что-нибудь, ты обычно хорошо это узнаешь. Бьюсь об заклад, все это с кораблей, затонувших в Атлантике за последние месяцы. И сколько же кораблей вы напали и разграбили?»
«В отличие от тебя, чудовище», сказал Бандана, «мы не отправили на дно ни одного корабля. Но ты efsane », он подыскал необходимое слово, «легенда ».
«Ты полностью их ошмонал, набив собственные карманы их добром, и этот человек тебе абсолютно бесполезен. Не тупи».
«Тупить? Мои люди могут сожрать твою печень на завтрак. Только зачем? И какой толк тебе от этого полумертвого? Или ей».
Голова Фулмера была опущена, но он поднял ее, когда услышал эти слова Банданы и увидел Сару, стоявшую у раздвинувшегося входа в батискаф, на металлическом трапе за спиной Немо, оба они были окутаны холодным туманом.
Бандана сказал: «Вас только двое, а нас сколько?»
Поднялся ветер, а вместе с ними и волны, и шар со спасательной шлюпкой сдвинуло с места океанским волнением, они чуть не столкнулись. Трап окунулся в зыбь, волны которой врезались в Немо, вода затем отступила и снова ударила его в грудь. Но, не взирая на это, он твердо стоял на месте. Не обращая никакого внимания на волны и оценивая своего врага – того, у которого в руках было мачете и желтая пиратская косынка на голове.
Для Немо этот небольшой клочок океана отнюдь не был лишь холодной, черной водой между их кораблями, с туманом, приносящим холод. Этот клочок океана был тайной камерой в каждой тюрьме, где он когда-либо сидел, каждым двором, где ему приходилось сражаться. А Бандана был тем, кому придется бросить вызов, и кого придется убить.
И он видел перед собой только это, даже когда Бандана предложил ему: «У нас тоже свои задачи. Нам придется погружаться в море. И твой чуднОй шар, кажется, нам как раз очень подходит, поэтому мы купим его у тебя. И твою пушку. Относительно девчонки, мы даже не станем пытаться. Она твоя. Onu boğazından vurdu, sonra onu ateş açın [Попади ему в горло, а потом расстреляем его (тур.)] ».
Эти последние слова были сказаны тепло, словно какое-то приглашение, Бандана был уверен, что они их не поймут.
Сара стояла рядом с Немо, который тихо сказал: «Если ты не поняла, тот с ножами сначала должен убить меня».
Немо крепче сжал в руках акулий позвоночник: «Я не был уверен в их приоритетах».
«Ты никогда не опускаешь эту свою безумную пушку? Ладно, будем считать, что всё это твое. Всё», сказал Бандана, откинув назад по-прежнему тяжелую и плохо слушающуюся голову Фулмера, снова закрывшего глаза. «И его тоже. Забирай всю эту фигню, и мы расходимся. Друзьями».
Бандана наклонился к носу, чтобы его не видно было его людям, и сказал: «Мы ведь морские волки, да? Пришлось попробовать, но ты победил. Как с теми затонувшими кораблями. Как поговоришь с моряками, они говорят, что всё это монстры. Даже некоторые из моих людей. Но я уже слышал об этом раньше. Так ведь тебя всегда называли, Немо, да? В моей деревне твою подводную лодку назвали бы драконом. Не знаю, как назвали бы этот серебряный шар!»
Все то время, пока Бандана это говорил, его люди двигались в лодке, занимая свои стратегические позиции. «Это же не ты потопил эти корабли, верно?»
Немо сказал: «В этот раз нет».
«Сколько раз тебя пытались повесить, а ты еще жив? Рад это знать, если меня когда-нибудь поймают, потому что всякие ölü piç [мертвые ублюдки] всякое болтают».
Лазер рассек воздух, пролетев от Немо до своей цели – пирата с ножами. Две вспышки: одна обожгла нож, отбросив его прочь, а другая прошла через глаз. Выжгла ему глазницу и сбросила пирата с кормы в мучительной боли.
Стоявший на трапе Немо развернул винтовку, выстрелив Одноглазому в ружье. Порох у того на полке взорвался, курок с другими деталями ударили ему в лицо, сбив его с ног, сквозь пальцы хлынула кровь.
Сквозь серую дымку тумана пираты стали бросать ножи, швырять боевые топоры. Сара отбила один из ножей медицинской аптечкой, остальные ножи отскочили или лишь скользнули по полированной стальной поверхности. Немо выстрелил и обжег чью-то руку и челюсть до обнажения костей.
Оставшиеся пригнулись, укрывшись за скамейкой шлюпки, разрядив свои револьверы. Шальные пули, рикошеты. Сара бросилась в шар, Немо пригнулся к трапу, стреляя сквозь верхушки волн, накатывавшихся на него, разрезая лазером воду, а вслед за ней и глотки с грудными клетками своих врагов. В слепой боли пираты начали теперь палить друг по другу.
Немо выжигал кровь и плоть людей Банданы, так же легко, как пиратское мачете обезглавливало людей. Они кричали в воде и истекали кровью в лодке, держась за животы, как будто могли засунуть обратно в себя вываливающиеся внутренности, после чего падали в ледяную воду, с открытыми от изумления глазами.
Фулмер остался лежать, свернувшись и радуясь происходящему. Со связанными руками, уткнувшись обросшим бородой лицом в корпус шлюпки, с полуотключившимся сознанием, освободившим его от лицезрения творящегося хаоса и отделившим его от происходящего. А огонь из ружей, пистолетов и лазера прорезал тем временем воздух, орошая кровью ему лицо. Он не знал, чьей кровью, и не видел, кто именно это упал, но паники в нем не было. Вообще никакой реакции. Уставившись в корявые доски корпуса, он стал отползать вперед, подальше от бербера. Осторожно и незаметно.
Новая кровь и волна, окатившая его. Он снова сдвинулся.
Бербер одной рукой схватил Фулмера за воротник, а другой поднял молоток-чекан. Неожиданным резким движением Фулмер перевернулся на спину, перебросив вес тела на плечи и, подняв ноги, изо всех сил ударил ими бербера в грудь. Жестоко, обеими ногами.
Бербер рухнул, но выхватил из ножен Одноглазого нож и бросился на Фулмера, прыгнув через всю шлюпку. По обоим его глазам полоснул красный луч. Они лопнули и вытекли. Он упал. Фулмер обхватил коленями шею бербера и сжал их, заглушив его крики, а затем повернул. Сломав ему шею.
Фулмер представил себе, что улыбается, упав на бок и разжав ноги, дав берберу обмякнуть между ними. Теперь угрозы от него уже не исходило, это был лишь мертвый груз. Якорь. Сознание у Фулмера словно легко плыло во время всего этого, а сердце даже не колотилось. Как будто им двигала какая-то внешняя сила.
Он встал и бросился на Бандану, сбив того с ног и сбросив через борт лодки, корпус которой качнулся к нему. Треснули кости. Пробив Бандане голову. Кровь хлынула на желтую его косынку, и Бандана стал захлебываться в зыбких волнах, наполнявших его легкие морской соленой водой, прежде чем утащить его под волны. Фулмер, шатаясь, двинулся дальше, все еще силясь разглядеть сквозь густой туман, кто следующим может на него наброситься.
Сара, поморщившись, перешагнула через бербера, встав обеими ногами перед окровавленной канатной петлей, и разрезала ее, развязав Фулмеру руки. Она взяла его за руку и повела к трапу, где стоял Немо с лазером, луч которого бил вверх, прямо в небо, где разбивался в высоких облаках, рассеиваясь красными звездами.
«До самых небес или сквозь человеческое горло», сказал Немо, не глядя на побоище, разыгравшееся на шлюпке. «Они сами это выбирают, и результат всегда таков. А теперь посмотрим, стоит ли того твой спасенный. Я в этом сомневаюсь».
Сара сказала: «Эти мертвецы считали его ценным», а Фулмер схватил свой мешок и сунул его себе под мышку. Он попытался что-то сказать Немо, но сделать это не позволило ему его горло.
«Пираты, рыскающие в поисках затонувших кораблей, чтобы обчистить то, что в них осталось, убивают всех, кто не утонул. И эта шельма – единственный оставшийся в живых свидетель», сказал Немо.
«Вы знаете этого человека?», Сара задала этот свой вопрос как раз в тот момент, когда Фулмер был сбит с ног порывом ветра и повалился на труп одного из пиратов, но она подхватила его. Он пожал ей руку в знак благодарности.