Усмехнувшись(апросебяоннадэтимничутьнеусмехался), Дёмкасказал:
— Вотобсуждали, например—чемлюдиживы?
— Какэто?
— Ну, —зачемживут, чтоли?
— Хо! —УАсинавсёбылответ. —Намтожетакоесочинениедавали: «длячегоживётчеловек?»Ипландаёт: охлопкоробах, одоярках, огерояхгражданскойвойны, подвигПавлаКорчагинаикактыкнемуотносишься, подвигМатросоваикактыкнемуотносишься…
— Акакотносишься?
— Ну—как? Значит: повторилбысамилинет. Обязательнотребует. Мыпишемвсе—повторилбы, зачемпортитьотношенияпередэкзаменами? АСашкаГромовспрашивает: аможноянапишувсёнетак, акакядумаю? Ятебедам, говорит, «какядумаю»! Ятебетакойколзакачу!.. Однадевчёнканаписала, вотпотеха: «Яещёнезнаю, люблюлиясвоюродину, илинет». Такакзаквакает: «Это—страшнаямысль! Кактыможешьнелюбить?»«Данаверноилюблю, нонезнаю. Проверитьнадо». —«Нечегоипроверять! ТысмолокомматеридолжнабылавсосатьилюбовькРодине! Кследующемуурокувсёзановоперепиши!»Вообще, мыеёЖабойзовём. Входитвкласс—никогданеулыбнётся. Ну, дапонятно: стараядева, личнаяжизньнеудалась, нанасвымещает. Особеннонелюбитхорошеньких.
Асяобронилаэто, увереннозная, какаямордочкачегостоит. Она, видно, непрошланикакойстадииболезни, болей, вымучивания, потериаппетитаисна, онаещёнепотеряласвежести, румянца, онапростоприбежалаизсвоихспортивныхзалов, сосвоихтанцевальныхплощадокнатриднянаисследование.
— Ахорошиепреподаватели—есть? —спросилДёмка, чтобтолькоонанезамолкала, говорилачто-нибудь, аемунанеёпосматривать.
— Не, нету! Индюкинадутые! Давообще—школа!.. говоритьнехочется!
ЕёвесёлоездоровьеперехлёстывалосьикДёмке. Онсидел, благодарныйейзаболтовню, ужесовсемнестеснённый, разнятый. Емунивчёмнехотелосьснейспорить, вовсёмхотелосьсоглашаться, вопрекисвоимубеждениям: ичтожизнь—длясчастья, ичтоноги—неотдавать. Еслибноганегрызлаиненапоминала, чтоонувязилеёиещёскольковытащит—полголени? поколено? илиполбедра? Аиз-заногиивопрос«чемлюдиживы?»оставалсядлянегоизглавных. Ионспросил:
— Ну, аправда, кактыдумаешь? Длячего…человекживёт?
Нет, этойдевчёнкевсёбылоясно! ОнапосмотреланаДёмкузеленоватымиглазами, какбыневеря, чтоэтооннеразыгрывает, этоонсерьёзноспрашивает.
— Какдлячего? Длялюбви, конечно!
Длялюбви!.. «Длялюбви»иТолстойговорил, давкакомсмысле? Иучительницавонотнихтребовала«длялюбви»—давкакомсмысле? Дёмкавсё-такипривыкдоточностидоходитьисвоейголовойобрабатывать.
— Новедь… —сзахрипомсказалон(просто-тосталопросто, авыговоритьвсёженеудобно), —любовь—этож…Этожневсяжизнь. Этож…иногда. Скакого-товозраста. Идокакого-то…
— Аскакого? Аскакого? —сердитодопрашивалаАся, будтоонеёоскорбил. —Внашемвозрастевсяисладость, акогдажещё? Ачтовжизниещёесть, кромелюбви?
Вподнятыхбровкахтакбылаонауверена, чтоничеговозразитьнельзя—Дёмканичегоиневозражал. Даемупослушать-тонадобыло, аневозражать.
Онадовернуласькнему, наклониласьи, ниоднойрукинепротянув, будтообепротягивалачерезразвалинывсехстенназемле:
— Это— наше всегда! иэто— сегодня! Акточтоязыкамимелет—этогоненаслушаешься, толибудет, толинет. Любовь!! —ивсё!!
Онаснимдотогобылапроста, будтоониужестовечеровтолковали, толковали, толковали…Икажется, еслибнебылотутэтойсанитаркиссемячками, медсестры, двухшашистовдашаркающихпокоридорубольных, —тохотьсейчас, тут, вэтомзакоулке, вихсамомлучшемвозрастеонаготовабылапомочьемупонять, чемлюдиживы.
Ипостоянно, дажевоснегрызущая, толькочтогрызшаяДёмкинаногазабылась, инебылоунегобольнойноги. ДёмкасмотрелвраспахнувшийсяАсинворот, иротегоприоткрылся. То, чтовызывалотакоеотвращение, когдаделаламать, —впервыйразпредставилосьемунипередкемнасветеневиноватым, ничемнеиспачканным—достойнымперевесомвсегодурногоназемле.
— Аты—что?.. —полушёпотомспросилаАся, готоваярассмеяться, носсочувствием. —Атыдосихпорне..? Лопушок, тыещёне..?
УдарилоДёмкугорячимвуши, влицо, влоб, будтоегозахватилинакраже. Задвадцатьминутэтойдевчёнкойсбитыйсовсего, вчёмонукреплялсягодами, спересохшимгорломон, какпощадувыпрашивая, спросил:
— Аты?..
Какподхалатомбылаунеётолькосорочка, дагрудь, дадуша, такиподсловамионаничегоотнегонескрывала, онаневидела, зачемпрятать:
— Фу, даунас—половинадевчёнок!.. Аоднаещёввосьмомзабеременела! Аоднунаквартирепоймали, где…заденьги, понимаешь? Унеёужесвоясберкнижкабыла! Акакоткрылось? —вдневникезабыла, аучительницанашла. Дачемраньше, теминтересней!.. Ичегооткладывать? —атомныйвек!..
Рак берёзы
Всё-таки субботний вечер с его незримым облегчением как-то чувствовался и в палатах ракового корпуса, хотя неизвестно почему: ведь от болезней своих больные не освобождались на воскресенье, ни тем более от размышлений о них. Освобождались они от разговоров с врачами и от главной части лечения — и вот этому-то, очевидно, и рада была какая-то вечно-детская струнка в человеке.
Когда после разговора с Асей Дёмка, осторожно ступая на ногу, занывающую все сильней, одолел лестницу и вошёл в свою палату, тут было оживлённо, как никогда.
Не только свои все и Сибгатов были в сборе, но ещё и гости с первого этажа, среди них знакомые, как старый кореец Ни, отпущенный из радиологической палаты (пока в языке у него стояли радиевые иголки, его держали под замком, как банковую ценность), и совсем новенькие. Один новичок — русский, очень представительный мужчина с высоким серым зачёсом, с поражённым горлом — только шёпотом он говорил, сидел как раз на Дёмкиной койке. И все слушали — даже Мурсалимов и Егенбердиев, кто и по-русски не понимал.
А речь держал Костоглотов. Он сидел не на койке, а выше, на своём подоконнике, и этим тоже выражал значительность момента. (При строгих сёстрах ему б так не дали рассиживаться, но дежурил медбрат Тургун, свойский парень, который правильно понимал, что от этого медицина не перевернётся.) Одну ногу в носке Костоглотов поставил на свою койку, а вторую, согнув в колене, положил на колено первой, как гитару, и, чуть покачиваясь, возбуждённый, громко на всю палату рассуждал:
— Вот был такой философ Декарт. Он говорил: все подвергай сомнению!
— Но это не относится к нашей действительности! — напомнил Русанов, поднимая палец.
— Нет, конечно, нет, — даже удивился возражению Костоглотов. — Я только хочу сказать, что мы не должны как кролики доверяться врачам. Вот пожалуйста, я читаю книгу, — он приподнял с подоконника раскрытую книгу большого формата, — Абрикосов и Струков, Патологическая анатомия, учебник для вузов. И тут говорится, что связь хода опухоли с центральной нервной деятельностью ещё очень слабо изучена. А связь удивительная! Даже прямо написано, — он нашёл строчку, — редко, но бывают случаи самопроизвольного исцеления! Вычувствуете, какнаписано? Неизлечения, а исцеления! А?
Движениепрошлопопалате. Какбудтоизраспахнутойбольшойкнигивыпорхнулоосязаемойрадужнойбабочкойсамопроизвольноеисцеление, икаждыйподставляллобищёки, чтобоноблагодетельнокоснулосьегоналёту.
— Самопроизвольное! —отложивкнигу, трясКостоглотоврастопыреннымируками, аногупо-прежнемудержалкакгитару. —Этозначитвотвдругпонеобъяснимойпричинеопухольтрогаетсявобратномнаправлении! Онауменьшается, рассасываетсяинаконецеёнет! А?
Всемолчали, ртыприоткрывшисказке. Чтобыопухоль, его опухоль, вотэтагубительная, всюегожизньперековеркавшаяопухоль—ивдругбысамаизошла, истекла, иссякла, кончилась?..
Всемолчали, подставляябабочкелицо, толькоугрюмыйПоддуевзаскрипелкроватьюи, безнадёжнонабычившись, прохрипел:
— Дляэтогонадо, наверно…чистуюсовесть.
Невседажепоняли: этоон—сюда, кразговору, илисвоёчто-то.
ПавелНиколаевич, которыйнаэтотразнетолькосовниманием, адажеотчастиссимпатиейслушалсоседа-Оглоеда, отмахнулся:
— Причёмтутсовесть? Стыдитесь, товарищПоддуев!
НоКостоглотовпринялнаходу:
— Этотызд о роворубанул, Ефрем! Здорово! Всёможетбыть, нихренамынезнаем. Вотнапример, послевойнычиталяжурнал, тактаминтереснейшуювещь…Оказываетсяучеловеканапереходекголовеестькакой-токровемозговойбарьер, итевеществаилитаммикробы, которыеубиваютчеловека, покаонинепройдутчерезэтотбарьервмозг—человекжив. Такотчегожэтозависит?..
Молодойгеолог, которыйпридявпалату, непокидалкнигисейчассиделскнигойнакойке, удругогоокна, близКостоглотова, иногдаподнималголовунаспор. Поднялисейчас. Слушалигости, слушалиисвои. АФедерауупечкисещёчистойбелой, ноужеобречённойшеей, комочкомлежалнабокуислушалсподушки.
— …Азависит, оказывается, вэтомбарьереотсоотношениясолейкалияинатрия. Какие-тоизэтихсолей, непомню, допустимнатрия, еслиперевешивают, тоничточеловеканеберёт, черезбарьернепроходитионнеумирает. Аперевешивают, наоборот, соликалия—барьеруженезащищает, ичеловекумирает. Аотчегозависятнатрийикалий? Вотэто—самоеинтересное! Ихсоотношениезависит—от настроения человека!! Понимаете? Значит, есличеловекбодр, еслиондуховностоек—вбарьереперевешиваетнатрий, иникакаяболезньнедоведётегодосмерти! Нодостаточноемуупастьдухом—исразуперевеситкалий, иможнозаказыватьгроб.
Геологслушалсоспокойнымоценивающимвыражением, каксильныйстудент, которыйпримернодогадывается, чтобудетнадоскевследующейстрочке. Онодобрил:
— Физиологияоптимизма. Поидеехорошо.
Ибудтоупускаявремя, окунулсяопятьвкнигу.
ТутиПавелНиколаевичничегоневозразил. Оглоедрассуждалвполненаучно.
— Такянеудивлюсь, —развивалКостоглотов, —чтолетчерезстооткроют, чтоещёкакая-нибудьцезиеваясольвыделяетсяпонашемуорганизмуприспокойнойсовестииневыделяетсяприотягощённой. Иотэтойцезиевойсолизависит, будутликлеткирастивопухольилиопухольрассосётся.
Ефремхрипловздохнул:
— Я—бабмногоразорил. Сдетьмибросал…Плакали…Уменянерассосётся.
— Дапричёмтут?! —вышелизсебяПавелНиколаевич. —Даэтожемахроваяпоповщина, такдумать! Начиталисьвывсякойслякоти, товарищПоддуев, иразоружилисьидеологически! Ибудетенамтутпровсякоеморальноеусовершенствованиеталдыкать…
— Ачтовытакприцепилиськнравственномуусовершенствованию? —огрызнулсяКостоглотов. —Почемунравственноеусовершенствованиевызываетувастакуюизжогу? Когоономожетобижать? Тольконравственныхуродов!
— Вы…незабывайтесь! —блеснулочкамииоправоюПавелНиколаевичивэтотмоменттакстрого, такровнодержалголову, будтоникакаяопухольнеподпиралаеёсправаподчелюсть. —Естьвопросы, покоторымустановилосьопределённоемнение! Ивыуженеможетерассуждать!
— Апочемуэтонемогу? —тёмнымиглазищамиупёрсяКостоглотоввРусанова.
— Даладно! —зашумелибольные, примиряяих.
— Слушайте, товарищ, —шепталбезголосыйсДёмкинойкровати, —выначалинасчётберёзовогогриба…
НониРусанов, ниКостоглотовнехотелиуступить. Ничегоонидругодругенезнали, асмотреливзаимносожесточением.
— Аеслихотитевысказаться, такбудьтежехотьграмотны! —вылепливаякаждоесловопозвукам, осадилсвоегооппонентаПавелНиколаевич. —ОнравственномусовершенствованииЛьваТолстогоикомпанииразинавсегданаписалЛенин! ИтоварищСталин! ИГорький!
— Простите! —напряжённосдерживаясьивытягиваярукунавстречу, ответилКостоглотов. — Разинавсегда никтоназемленичегосказатьнеможет. Потомучтотогдаостановиласьбыжизнь. Ивсемпоследующимпоколениямнечегобылобыговорить.
ПавелНиколаевичопешил. Унегопокраснеливерхниекончикиегочуткихбелыхушейинащекахкое-гдевыступиликрасныекруглыепятна.
(Тутневозражать, неспоритьнадобылопосубботнему, анадобыло проверить, чтоэтозачеловек, откудаон, изчьих, —иеговопиюще-неверныевзглядыневредятлизанимаемойимдолжности.)
— Янеговорю, —спешилвысказатьКостоглотов, —чтояграмотенвсоциальныхнауках, мнемалопришлосьихизучать. Носвоимумишкомяпонимаютак, чтоЛенинупрекалЛьваТолстогозанравственноеусовершенствованиетогда, когдаоноотводилообществоотборьбыспроизволом, отзреющейреволюции. Так. Нозачемжевызатыкаетеротчеловеку, —онобеимикрупнымикистямиуказалнаПоддуева, —которыйзадумалсяосмыслежизни, находясьнаграниеёсосмертью? Почемувастакраздражает, чтоонприэтомчитаетТолстого? Комуотэтогохудо? Или, можетбыть, Толстогонадосжечьнакостре? Можетбыть, правительствующийСиноднедовёлделодоконца? —Неизучавсоциальныхнаук, спуталсвятейшийсправительствующим.
ТеперьобаухаПавлаНиколаевичаналилисьвполныйкрасныйналив. Этотужепрямойвыпадпротивправительственногоучреждения(оннерасслышал, правда, —какогоименно) даещёприслучайнойаудитории, усугублялситуациюнастолько, чтонадобылотактичнопрекратитьспор, аКостоглотоваприпервомжеслучае проверить. Ипоэтому, неподнимаяпокаделанапринципиальнуювысоту, ПавелНиколаевичсказалвсторонуПоддуева:
— ПустьОстровскогочитает. Большебудетпользы.
НоКостоглотовнеоценилтактичностиПавлаНиколаевича, анёссвоёпереднеподготовленнойаудиторией:
— Почемумешатьчеловекузадуматься? Вконцеконцов, кчемусводитсянашафилософияжизни? —«Ах, какхорошажизнь!.. Люблютебя, жизнь! Жизньданадлясчастья!»Чтозаглубина! Ноэтоможетибезнассказатьлюбоеживотное—курица, кошка, собака.
— Япрошувас! Япрошувас! —уженепогражданскойобязанности, апо-человеческипредостерёгПавелНиколаевич. —Небудемговоритьосмерти! Небудемонейдажевспоминать!
— Ипроситьменянечего! —отмахивалсяКостоглотоврукой-лопатой. —Если здесь осмертинепоговорить, гдежонейпоговорить? «Ах, мыбудемжитьвечно!»
— Такчто? Что? —взывалПавелНиколаевич. —Чтовыпредлагаете? Говоритьидуматьвсёвремяосмерти! Чтобэтакалиеваясольбралаверх?
— Невсёвремя, —немногостихКостоглотов, поняв, чтопопадаетвпротиворечие. —Невсёвремя, нохотябыиногда. Этополезно. Атоведь, чтомывсюжизньтвердимчеловеку? —тычленколлектива! тычленколлектива! Ноэто—покаонжив. Акогдапридётчасумирать—мыотпустимегоизколлектива. Член-тоончлен, аумиратьемуодному. Аопухольсядетнанегоодного, ненавеськоллектив. Вотв ы! —грубосовалонпалецвсторонуРусанова. —Ну-каскажите, чеговысейчасбольшевсегобоитесьнасвете? Умереть!! Аочёмбольшевсегобоитесьговорить? Осмерти! Какэтоназывается?
ПавелНиколаевичпересталслушать, потерялинтересспоритьсним. Онзабылся, сделалнеосторожноедвижение, итакбольноотдалосьемуотопухолившеюивголову, чтопомерквесьинтереспросвещатьэтихбалбесовирассеиватьихбредни. Вконцеконцовонпопалвэтуклиникуслучайноитакиеважныеминутыболезнинеснимиондолженбылпереживать. Аглавноеистрашноебылото, чтоопухольничутьнеопалаиничутьнеразмягчиласьотвчерашнегоукола. Ипримыслиобэтомхолоделовживоте. Оглоедухорошорассуждатьосмерти, когдаонвыздоравливает.
Дёмкингость, безголосыйдородныймужчина, придерживаягортаньотболи, несколькоразпыталсявступить, сказатьчто-тосвоё, топрерватьнеприятныйспор, напоминалим, чтоонисейчасвсе—несубъектыистории, аеёобъекты, ношёпотаегонеслышали, асказатьгромчеонбылбессиленитольконакладывалдвапальцанагортань, чтобыослабитьбольипомочьзвуку. Болезниязыкаигорла, неспособностькречи, как-тоособенноугнетаютнас, вселицостановитсялишьотпечаткомэтойугнетённости. Онпробовалостановитьспорящихширокимивзмахамирук, атеперьипопроходувыдвинулся.
— Товарищи! Товарищи! —сипелон, ивчужестановилосьбольнозаегогорло. —Ненадоэтоймрачности! Мыитакубитынашимиболезнями! Вотвы, товарищ! —оншёлпопроходуипочтиумоляющепротягивалоднуруку(втораябыланагорле) квозвышенносидевшемурастрёпанномуКостоглотову, каккбожеству. —Вытакинтересноначалиоберёзовомгрибе. Продолжайте, пожалуйста!
— Давай, Олег, оберёзовом! Чтотыначал? —просилСибгатов.
ИбронзовыйНи, стяжестьюворочаяязыком, откоторогочастьотвалиласьвпрежнемлечении, аостальноетеперьраспухло, неразборчивопросилотомже.
Идругиепросили.
Костоглотовощущалнедобруюлёгкость. Стольколетонпривыкперед вольными помалкивать, рукидержатьназад, аголовуопущенной, чтоэтовошловнегокакприродныйпризнак, каксутулостьотрождения, отчегоонневовсеотстализагоджизнивссылке. Арукиегонапрогулкепоаллеяммедгородкаисейчаслегчеипрощевсегоскладывалисьпозади. Новотвольные, которымстольколетзапрещалосьразговариватьснимкаксравным, вообщевсерьёзобсуждатьснимчто-нибудь, каксчеловеческимсуществом, агоршетого—пожатьемурукуилипринятьотнегописьмо, —этивольныетеперь, ничегонеподозревая, сиделипередним, развязноумостившимсянаподоконнике, —иждалиопорысвоимнадеждам. ИзасобойзамечалтеперьОлег, чтотоженепротивопоставлялсебяим, какпривык, авобщейбедесоединялсебясними.
Особенноонотвыкотвыступлениясразупередмногими, каквообщеотвсякихсобраний, заседаний, митингов. Ивдругсталоратором. ЭтобылоКостоглотовудико, взабавномсне. Нокакпольдусразгонууженельзяостановиться, алетишь—чтобудет, такионсвесёлогоразгонасвоеговыздоровления, нечаянного, нокажетсявыздоровления, продолжалнестись.
— Друзья! Этоудивительнаяистория. Мнерассказалеёодинбольной, приходившийнапроверку, когдаяещёждалприёмасюда. Иятогдаже, ничемнерискуя, написалоткрыткусобратнымадресомдиспансера. Ивотсегодняужепришёлответ! Двенадцатьднейпрошло—иответ. ИдокторМасленниковещёизвиняетсяпередомнойзазадержку, потомучто, оказывается, отвечаетвсреднемнадесятьписемвдень. Аменьше, чемзаполчаса, толковогописьмаведьненапишешь. Таконпятьчасоввденьодниписьмапишет! Иничегозаэтонеполучает!
— Наоборот, намаркичетырерублявденьтратит, —вставилДёма.
— Да. Этовдень—четырерубля. Авмесяц, значит, стодвадцать! Иэтонеегообязанность, неслужбаего, этопростоегодоброедело. Иликакнадосказать? —КостоглотовобернулсякРусанову. — Гуманное, да?
НоПавелНиколаевичдочитывалбюджетныйдокладвгазетеипритворился, чтонеслышит.
— Иштатовунегоникаких, помощников, секретарей. Этовсё—вовнеслужебноевремя. Иславы—тожеемузаэтоникакой! Ведьнам, больным, врач—какпаромщик: нуженначас, атамнезнайнас. Икогоонвылечит—тотписьмовыбросит. Вконцеписьмаонжалуется, чтобольные, особеннокомупомогло, перестаютемуписать. Непишутопринятыхдозах, орезультатах. Иещёонжеменя просит —просит, чтобяемуответилаккуратно! Когдамыдолжныемувногипоклониться!
— Нотыпопорядку, Олег! —просилСибгатовсослабойулыбкойнадежды.
Какемухотелосьвылечиться! —вопрекиудручающему, многомесячному, многолетнемуиужеявнобезнадёжномулечению—вдругвылечитьсявнезапноиокончательно! Заживитьспину, выпрямиться, пойтитвёрдымшагом, чувствуясебямужчиной-молодцом! Здравствуйте, ЛюдмилаАфанасьевна! Ая—здоров!
Каквсемимхотелосьузнатьотакомвраче-чудодее, отакомлекарстве, неизвестномздешнимврачам! Онимоглипризнаваться, чтоверят, илиотрицать, новсеонидоодноговглубинедушиверили, чтотакойврач, илитакойтравник, илитакаястаруха-бабкагде-тоживёт, итольконадоузнать—где, получитьэтолекарство—иониспасены.
Данемоглаже, немоглажеихжизньбытьужеобречённой!
Какнисмеялисьбымынадчудесами, покасильны, здоровыиблагоденствуем, ноеслижизньтакзаклинится, таксплющится, чтотолькочудоможетнасспасти, мывэтоединственное, исключительноечудо—верим!
ИКостоглотов, сливаясьсжаднойнасторожённостью, скоторойтоварищислушалиего, сталговоритьраспаленно, дажеболееверясвоимсловамсейчас, чемверилписьму, когдачиталегопросебя.
— Еслиссамогоначала, Шараф, товот. ПродоктораМасленниковатотпрежнийбольнойрассказалмне, чтоэтостарыйземскийврачАлександровскогоуезда, подМосквой. Чтоондесяткилет—такраньшеэтобылопринято, лечилводнойитойжебольнице. Ивотзаметил, чтохотявмедицинскойлитературевсёбольшепишутораке, унегосредибольныхкрестьянраканебывает. Отчегобэто?..
(Да, отчегобэто?! КтоизнассдетстваневздрагивалотТаинственного? —отприкосновениякэтойнепроницаемой, ноподатливойстене, черезкоторуювсёженет-нетдапроступиттокакбудточьё-топлечо, токакбудточьё-тобедро. Ивнашейкаждодневной, открытой, рассудочнойжизни, гденетничемутаинственномуместа, оновдругдаблеснётнам: яздесь! незабывай!)
— …Сталонисследовать, сталонисследовать, —повторялКостоглотовсудовольствием, —иобнаружилтакуювещь: что, экономяденьгиначай, мужикивовсейэтойместностизаваривалинечай, а чагу, иначеназываетсяберёзовыйгриб…
— Такподберёзовик? —перебилПоддуев. Дажесквозьтоотчаяние, скоторымонсебясогласиливкоторомзамкнулсяпоследниедни, просветилоемутакоепростоедоступноесредство.
Тутвсекругомбылилюдиюжныеинето, чтоподберёзовика, ноиберёзысамойиныевжизниневидали, темболеевообразитьнемогли, очёмтолковалКостоглотов.
— Нет, Ефрем, неподберёзовик. Вообщеэтодаженеберёзовыйгриб, аберёзовыйрак. Еслитыпомнишь, бываютнастарыхберёзахтакие…уродливыетакиенаросты—хребтовидные, сверхучёрные, авнутри—тёмно-коричневые.
— Тактр у товица? —добивалсяЕфрем. —Нанеёогоньвысекалираньше?
— Ну, можетбыть. ТаквотСергеюНикитичуМасленниковуипришловголову: неэтойлисамойчагойрусскиемужикиуженескольковековлечатсяотрака, самитогонезная?
— Тоесть, совершаютпрофилактику? —кивнулмолодойгеолог. Недавалиемувесьвечерчитать, однакоразговортогостоил.
— Нодогадатьсябыломало, выпонимаете? Надобыловсёпроверить. Надобыломногие-многиегодыещёнаблюдатьзатеми, ктоэтотсамодельныйчайпьётиктонепьёт. Иещё—поитьтех, укогопоявляютсяопухоли, аведьэто—взятьнасебянелечитьихдругимисредствами. Иугадать, прикакойтемпературезавариватьивкакойдозе, кипятитьилинекипятить, ипосколькустакановпить, инебудетливредныхпоследствий, икакойопухолипомогаетбольше, акакойменьше. Навсёэтоушли…
— Ну, атеперь? Теперь? —волновалсяСибгатов.
АДёмадумал: неужелииотногиможетпомочь? Ногу—неужелиспасёт?
— Атеперь? —вотоннаписьмаотвечает. Вотпишетмне, каклечиться.
— Иувасестьадрес? —жадноспросилбезголосый, всёпридерживаярукойсипящеегорло, иужевытягивализкарманакурточкиблокнотсавторучкой. —Инаписанспособупотребления? Аотопухолигортанипомогает, оннепишет?
КакнихотелПавелНиколаевичвыдержатьхарактеринаказатьсоседаполнымпрезрением, ноупуститьтакойрассказбылонельзя. Уженемогонвникатьдальшевсмыслицифрыпроектагосударственногобюджетана1955 год, представленныйсессииВерховногоСовета, ужеявноопустилгазету, ипостепенноповернулсякОглоедулицом, нескрываяисвоейнадежды, чтоэтопростоенародноесредствовылечитиего. Безовсякойужевраждебности, чтобынераздражатьОглоеда, ноинапоминаявсёже, ПавелНиколаевичспросил:
— А—официальноэтотспособпризнан? Он—апробированвкакой-нибудьинстанции?
Костоглотовсверху, сосвоегоподоконника, усмехнулся.
— Вотнасчётинстанциинезнаю. Письмо, —онпотрепалввоздухемаленькимжелтоватымлистиком, исписаннымзелёнымичернилами, —письмоделовое: кактолочь, какразводить. Нодумаю, чтоеслибэтопрошлоинстанции, такнамбыужесестрыразносилитакойнапиток. Налестницебыбочкастояла. НенадобылобыиписатьвАлександров.
— Александров, —ужезаписалбезголосый. —Акакоепочтовоеотделение? Улица? —Онбыстроуправлялся.
Ахмаджантожеслушалсинтересом, ещёуспеваятихопереводитьсамоеглавноеМурсалимовуиЕгенбердиеву. Самому-тоАхмаджануэтотберёзовыйгрибнебылнужен, потомучтоонвыздоравливал. Новотчегооннепонимал:
— Еслитакойгрибхороший—почемуврачинавооружениенеберут? Почемуневносятвсвойустав?
— Этодолгийпуть, Ахмаджан. Однилюдиневерят, другиенехотятпереучиватьсяипоэтомумешают, третьимешают, чтобсвоёсредствопродвинуть. Анам—выбиратьнеприходится.
КостоглотовответилРусанову, ответилАхмаджану, абезголосомунеответил—недалемуадреса. Онэтосделалнезаметно, будтонедослышал, неуспел, анасамомделенехотел. Привязчивоебылочто-товэтомбезголосом, хотяиоченьпочтенном—сфигуройиголовойдиректорабанка, адлямаленькойюжноамериканскойстраныдажеипремьер-министра. ИбыложальОлегучестногостарогоМасленникова, недосыпающегонадписьмаминезнакомыхлюдей, —закидаетегобезголосыйвопросами. Асдругойсторонынельзябылонесжалитьсянадэтимсипящимгорлом, потерявшимчеловеческуюзвонкость, котороюсовсеммынедорожим, имея. Аещёстретьейстороны, сумелжеКостоглотовболетькакспециалист, бытьбольнымкакпреданныйсвоейболезни, ивотужепатологическуюанатомиюпочитал, инавсякийвопросдобилсяразъясненийотГангартиДонцовой, ивотужеотМасленниковаполучилответ. Почемужеон, стольколетлишённыйвсякихправ, долженбылучитьэтихсвободныхлюдейизворачиватьсяподнавалившейсяглыбой? Там, гдескладывалсяегохарактер, законбыл: нашёл—несказывай, облупишь—непоказывай. ЕсливсекинутсяМасленниковуписать, тоужКостоглотовувторойразответанедождаться.
Авсёэтобыло—неразмышление, лишьодинповоротподбородкасошрамомотРусановакАхмаджанумимобезголосого.
— Аспособупотребленияонпишет? —спросилгеолог. Карандашибумагабезтогобылипередним, такчиталонкнигу.
— Способупотребления—пожалуйста, запасайтеськарандашами, диктую, —объявилКостоглотов.
Засуетились, спрашивалидругудругакарандашилистикбумажки. УПавлаНиколаевичанеоказалосьничего(дадома-тоунегобылаавторучкасоскрытымпером, новогофасона), иемудалкарандашДёмка. ИСибгатов, иФедерау, иЕфрем, иНизахотелиписать. Икогдасобрались, Костоглотовмедленносталдиктоватьизписьма, ещёразъясняя: какчагувысушиватьнедоконца, кактереть, какойводойзаваривать, какнастаивать, отцеживатьипосколькупить.
Выводилистрочкиктобыстрые, ктонеумелые, просилиповторить—исталоособеннотеплоидружновпалате. Стакойнелюбовьюонииногдаотвечалидругдругу—ачтобылоимделать? Одинунихбылвраг—смерть, ичтоможетразделитьназемлечеловеческиесущества, еслипротиввсехнихединождыуставленасмерть?
Окончивзаписывать, Дёмасказалгрубоватымголосомимедленно, как, неповозрасту, онговорил:
— Да…Нооткудажберёзубрать, когдаеёнет?..
Вздохнули. Передними, давноуехавшимиизРоссии(кто—идобровольно) илидаженикогданебывавшимитам, прошловидениеэтойнепритязательной, умеренной, непрожареннойсолнцемстраны, товзавесилёгкогогрибногодождика, товвесеннихполоводьяхиувязистыхполевыхилесныхдорогах, тихойстороны, гдепростоелесноедеревотакслужититакнужночеловеку. Люди, живущиевтойстороне, невсегдапонимаютсвоюродину, имхочетсяярко-синегоморяибананов, авононо, чтонужночеловеку: чёрныйуродливыйнаростнабеленькойберёзе, еёболезнь, еёопухоль.
ТолькоМурсалимовсЕгенбердиевымпонималипросебятак, чтоиздесь—встепиивгорах, обязательноестьто, чтонужноим, потомучтовкаждомместеземливсёпредусмотренодлячеловека, лишьнадознатьиуметь.
— Кого-тонадопросить—собрать, прислать, —ответилДёмкегеолог. Кажется, емуприглянуласьэтачага.
СамомуКостоглотову, которыйимвсёэтонашёлирасписал, —однако, некогобылопроситьвРоссииискатьгриб. Одниужеумерли, другиерассеяны, ктретьимнеловкообратиться, четвёртые—горожанекуцые, нитойберёзыненайдут, нитемболеечагинаней. Онсамнезналбысейчасрадостибольшей: каксобакауходитспасаться, искатьневедомуютраву, такпойтинацелыемесяцывлеса, ломатьэтучагу, крошить, укостровзаваривать, питьивыздороветьподобноживотному. Целыемесяцыходитьполесуинезнатьдругойзаботы, каквыздоравливать.
НозапрещёнемубылпутьвРоссию.
Адругиетут, комуонбылдоступен, ненаученыбылимудростижизненныхжертв—уменьювсёстряхнутьссебя, кромеглавного. Имвиделисьпрепятствия, гдеихнебыло: какполучитьбюллетеньилиотпускдлятакихпоисков? какнарушитьукладжизниирасстатьсяссемьёй? гдеденегдостать? какодетьсядлятакогопутешествияичтовзятьссобой? накакойстанциисойтиигдепотомдальшеузнатьвсё?
Прихлопываяписьмом, Костоглотовещёсказал:
— Онупоминаетздесь, чтоестьтакназываемые заготовители, простопредприимчивыелюди, которыесобираютчагу, подсушиваютивысылаютналоженнымплатежом. Нотолькодорогоберут—пятнадцатьрублейзакилограмм, авмесяцнадошестькилограмм.
— Дакакоежониимеютправо?! —возмутилсяПавелНиколаевич, илицоегосталотакимначальственно-строгим, чтолюбойзаготовительструхнулбы. —Какуюжониимеютсовестьдратьтакиеденьгизато, чтоотприродыдостаётсядаром?
— Некирчи! —шикнулнанегоЕфрем. (Онособеннопротивноковеркалслова—нетонарочно, нетоязыктаквыговаривал.) —Думаешь—подошёлдавзял? Этополесусмешкомдастопоромнадоходить. Зимой—налыжах.
— Нонепятнадцатьжерублейкилограмм, спекулянтыпроклятые! —никакнемогуступитьРусанов, исновапроявилисьнаеголицекрасныепятна.
Вопросбылслишкомпринципиальный. СгодамиуРусановавсёопределённейинеколебимейскладывалось, чтовсенашинедочёты, недоработки, недоделки, недоборы—всеонипроистекаютотспекуляции. Отмелкойспекуляции, какпродажакакими-тонепровереннымиличностяминаулицахзелёноголукаицветов, какими-тобабаминабазаремолокаияиц, настанциях—ряженки, шерстяныхносковидажежаренойрыбы. Иоткрупнойспекуляции, когдасгосударственныхскладовгналикуда-то«полевой»целыегрузовики. Иеслиобеэтиспекуляциивырватьскорнем, —всёбыстроунасвыправится, иуспехибудутещёболеепоразительными. Небылоничегодурного, есличеловекукреплялсвоёматериальноеположениеприпомощивысокойгосударственнойзарплатыивысокойпенсии. (ПавелНиколаевичисам-томечталоперсональной.) Вэтомслучаеиавтомобиль, идачабылитрудовыми. Нотойжесамойзаводскоймаркиавтомобильитогожестандартногопроектадачаприобреталисовсемдругое, преступное, содержание, еслибыликупленызасчётспекуляции. ИПавелНиколаевичмечтал, именно мечтал овведениипубличныхказнейдляспекулянтов. Публичныеказнимоглибыбыстроиужедоконцаоздоровитьнашеобщество.
— Ну, хорошо, —рассердилсяиЕфрем. —Некирчи, асампоезжайиорганизуйтамзаготовку. Хочешь, государственную. Хочешь, кооперативную. Адорогопятнадцатьрублей—незаказывай.
Это-тослабоеместоРусановпонимал. Онненавиделспекулянтов, носейчас, покаэтоновоелекарствобудетапробированоАкадемиейМедицинскихНаукипокакооперациясреднерусскихобластейорганизуетбесперебойнуюзаготовку—опухольПавлаНиколаевичанеждала.
Безголосыйновичоксблокнотом, каккорреспондентвлиятельнойгазеты, почтилезнакойкуКостоглотоваисиплымшёпотомдобивался:
— Аадресовзаготовителей?.. адресовзаготовителейвписьменет?
ИПавелНиколаевичтожеприготовилсязаписатьадреса.
НоКостоглотовпочему-тонеотвечал. Былвписьмехотьодинадресилинебыло, —толькооннеотвечал, аслезсподоконникаисталшаритьподкроватьюзасапогами. Вопрекивсембольничнымзапретамонутаилихидержалдляпрогулок.
АДёмаспряталвтумбочкурецепти, ничегобольшенедобиваясь, укладывалсвоюногунакойкупоосторожнее. Такихбольшихденегунегонебылоибытьнемогло.
Помогалаберёза, даневсем.
Русановубылопростонеудобно, чтопослестычкисОглоедом—уженепервойстычкизатридня, онтеперьтакявнозаинтересованрассказомивотзависелотадреса. Ичтобкак-тоумаслитьОглоеда, чтоли, неумышленно, аневольновыдвигаято, чтообъединялоих, ПавелНиколаевичсказалвполнеискренне:
— Да! Чтоможетбытьнасветехуже… —(рака? ноунегобылнерак)…этих…онкологических…ивообщерака!
НоКостоглотованичутьнетронулаэтадоверительностьстаршегоиповозрасту, ипоположению, ипоопытучеловека. Обматываяногурыжейпортянкой, сохнувшейунеговобвойголенища, инатягиваяотвратительныйистрёпанныйкирзовыйсапогсгрубымилаткаминасгибах, онляпнул: