Утром в воскресенье, торопливо одеваясь на работу, Зоя вспомнила, что Костоглотов просил непременно на следующее дежурство надеть то же самое серо-золотенькое платье, ворот которого за халатом он видел вечером, а хотел «взглянуть при дневном свете». Бескорыстные просьбы бывает приятно исполнить. Это платье подходило ей сегодня, потому что было полупраздничное, а она днём надеялась побездельничать, да и ждала, что Костоглотов придёт её развлекать.
И на спеху переменив, она надела заказанное платье, несколькими ударами ладони надушила его, начесала чёлку, но время уже было последнее, она натягивала пальто в дверях, и бабушка еле успела сунуть ей завтрак в карман.
Было прохладное, но совсем уже не зимнее, сыроватое утро. В России в такую погоду выходят в плащах. Здесь же, на юге, другие представления о том, чт о холодноижарко: вжаруещёходятвшерстяныхкостюмах, пальтостараютсяраньшенадетьипозжеснять, аукогоестьшуба—ждутнедождутсяхотьнесколькихморозныхдней.
ИзворотЗоясразуувиделасвойтрамвай, кварталбежалазаним, вскочилапоследняяи, сзадышкою, красная, осталасьназаднейплощадке, гдеобвевало. Трамваивгородевсебылимедленные, громкие, наповоротахнадрывновизжалиорельсы.
Изадышкаидажеколотьёвгрудибылиприятнывмолодомтеле, потомучтоонипроходилисразу—иещёполнейчувствовалосьздоровьеипраздничноенастроение.
Покавинститутеканикулы, однаклиника—трисполовинойдежурствавнеделю—совсемейказалосьлегко, отдых. Конечно, ещёлегчебылобыбездежурств, ноЗояужепривыклакдвойнойтяжести: второйгодонаиучиласьиработала. Практикавклиникебыланебогатая, работалаЗоянеиз-запрактики, аиз-заденег: бабушкинойпенсииинаодинхлебнехватало, Зоинастипендияпролеталавраз, отецнеприсылалникогданичего, иЗоянепросила. Утакогоотцаонанехотелаодолжаться.
Этипервыедвадняканикул, послепрошлогоночногодежурства, Зоянележебочила, онасдетстванепривыкла. Преждевсегоонаселашитьсебеквеснеблузкуизкрепжоржета, купленногоещёвдекабрьскуюполучку(бабушкавсегдаговорила: готовьсанилетом, ателегузимой, —ипотойжепословицевмагазинахлучшиелетниетоварыможнобылокупитьтолькозимой). Шилаонанастаромбабушкином«Зингере»(дотащилиизСмоленска), априёмышитьяшлипервыетожеотбабушки, ноонибылистаромодны, иЗоя, чтомогла, быстрымглазомперехватывалаусоседок, узнакомых, утех, ктоучилсянакурсахкройкиишитья, накоторыеусамойЗоивременинебылоникак. Блузкуонавэтидваднянедошила, нозатообошланесколькомастерскиххимчисткиипристроиласвоёстароелетнеепальто. Ещёонаездиланарынокзакартофелемиовощами, торговаласьтам, какжмот, ипривезлавдвухрукахдветяжёлыесумки(очередивмагазинахвыстаивалабабушка, нотяжёлогоноситьонанемогла). Иещёсходилавбаню. Итолькопростополежать-почитатьунеёвременинеосталось. АвчеравечеромсоднокурсницейРитойониходиливдомкультурынатанцы.
Зоехотелосьбычего-нибудьпоздоровейипосвежей, чемэтиклубы. Нонебылотакихобычаев, домов, вечеров, гдеможнобылобещёзнакомитьсясмолодымилюдьми, кромеклубов. Наихкурсеинафакультетедевчёнокбыломногорусских, амальчикипочтиодниузбеки. Ипотомунаинститутскиевечеранетянуло.
Этотдомкультуры, кудаонипошлисРитой, былпросторный, чистый, хорошонатопленный, мраморныеколонныилестница, высоченныезеркаласбронзовымиобкладками—видишьсебяиздали-издали, когдаидёшьилитанцуешь, иоченьдорогиеудобныекресла(толькоихдержалиподчехламиизапрещаливнихсадиться). Однако, сновогоднеговечераЗоятамнебыла, еёобиделитамочень. Былбал-маскарадспремиямизалучшиекостюмы, иЗоясамасебесшилакостюмобезьянысвеликолепнымхвостом. Всёунеёбылопродумано—ипричёска, илёгкийгрим, исоотношениецветов, всёэтобылоисмешно, икрасиво, ипочтивернаябылаперваяпремия, хотямногоконкуренток. Нопередсамойраздачейпризовкакие-тогрубыепарниножомотсеклиеёхвостиизрукврукипередалииспрятали. ИЗоязаплакала—неоттупостиэтихпарней, аоттого, чтовсевокругсталисмеяться, найдявыходкуостроумной. Безхвостакостюммногопотерял, даЗояещёираскисла—иникакойпремиинеполучила.
Ивчера, ещёсердясьнаклуб, онавошлавнегососкорблённымчувством. Нониктоиничтоненапомнилиейслучаясобезьяной. Народбылсборный—истудентыразныхинститутов, изаводские. ЗоеиРитенедалинитанцапротанцеватьдругсдругом, разбилисейчасже, итричасаподрядониславновертелись, качалисьитопталисьподдуховойоркестр. Телопросилоэтойразрядки, этихповоротовидвижений, телубылохорошо. Аговориливсекавалерыоченьмало; еслишутили, то, наЗоинвкус, глуповато. ПотомКоля, конструктор-техник, пошёлеёпровожать. Подорогеразговаривалиобиндийскихкинофильмах, оплаваньи; очём-нибудьсерьёзномпоказалосьбысмешно. Добралисьдопарадного, гдепотемней, итамцеловались, абольшевсегодосталосьЗоинымгрудям, никомуникогданедающимпокоя. Ужкаконихобминал! ипробовалдругиепутиподобраться, Зоебылотомно, новместестемвозниклохолодноватоеощущение, чтоонанемножкотеряетвремя, чтоввоскресеньерановставать—ионаотправилаего, ибыстренькопостаройлестницевзбежаланаверх.
СредиЗоиныхподруг, амедичекособенно, былараспространенататочказрения, чтоотжизнинадоспешить брать, икакможнораньше, икакможнополней. Притакомобщемпотокеубеждённостиоставатьсянапервом, навтором, наконецнатретьемкурсечем-товродестаройдевы, сотличнымзнаниемоднойлишьтеории, былосовершенноневозможно. ИЗоя—прошла, прошланесколькоразсразнымиребятамивсеэтистепениприближения, когдаразрешаешьбольшеибольше, изахват, ивласть, итепронозливыеминуты, когдахотьдомбомби, нельзябылобыизменитьположения; итеуспокоенныевялые, когдаподбираютсясполаисостульевразбросанныевещиодежды, которыеникакнельзябылобывидетьимобоимвместе, асейчасничутьнеудивительно, итыделовитоодеваешьсяпринём.
КтретьемукурсуЗояминоваларазрядстарыхдев, —авсё-такиоказалосьэто нетем. Нехваталововсёмэтомкакого-тосущественногопродолжения, дающегоустояниевжизниисамужизнь.
Зоебылотолькодвадцатьтригода, однакоонаужепорядочновиделаизапомнила: долгуюумоисступлённуюэвакуациюизСмоленскасперватеплушками, потомбаржей, потомопятьтеплушками; ипочему-тоособеннососедапотеплушке, которыйверёвочкойотмерялполоскукаждомунанарахидоказывал, чтоЗоинасемьязаняладвалишнихсантиметра; голоднуюнапряжённуюжизньздесьвгодывойны, когдатолькоибылоразговоров, чтоокарточкахиоценахначёрномрынке; когдадядяФедятайкомворовализтумбочкиеё, зоину, долькухлеба; атеперь, вклинике, —этизлонавязчивыераковыестрадания, гиблыежизни, унылыерассказыбольныхислёзы.
Ипередвсемэтимприжимания, обниманияидальше—былитолькосладкимикапелькамивсолёномморежизни. Доконцанапитьсяимибылонельзя.
Значилолиэто, чтонадонепременновыходитьзамуж? чтосчастье—взамужестве? Молодыелюди, скоторымионазнакомилась, танцевалаигуляла, всекакодинвыявлялинамерениепогретьсяиунестиноги. Междусобойонитакговорили: —«Ябыженился, дазаодин-задвавечеравсегдамогунайти. Зачемжениться?»
Какприбольшомпривозенабазарневозможнопроситьвтрое—невозможностановилосьбытьнеприступной, когдавсевокругуступали.
Непомогалатутирегистрация, этомуучилопытзоинойсменщицымедсестрыукраинкиМарии: Мариядовериласьрегистрации, ночерезнеделюмужвсёравноеёбросил, уехаликанул. Ионасемьлетвоспитываларебёнкаодна, даещёсчиталасьзамужней.
Потомунавечеринкахсвином, еслидниунеёподходилиопасные, Зоядержаласьсоглядкой, каксапёрмеждузарытыхмин.
ИближебылуЗоипример, чемМария: Зоявиделадурнуюжизньсобственныхотцаиматери, каконитоссорились, томирились, торазъезжалисьвразныегорода, тоопятьсъезжались—итаквсюжизньмучилидругдруга. ПовторитьошибкуматерибылодляЗоивсёравно, чтовыпитьсернойкислоты.
Этотожебылтотслучай, когданепомогаланикакаярегистрация.
Всвоёмтеле, всоотношенииегочастей, ивсвоёмхарактеретоже, ивсвоёмпониманиивсейжизницеликом, Зояощущаларавновесиеигармонию. Итольковдухеэтойгармониимоглосостоятьсявсякоерасширениееёжизни.
Итот, ктовпаузахмеждупроползаниемрукпоеётелуговорилейнеумные, пошлыевещиилипочтиповторялизкинофильмов, каквчерашнийКоля, ужесразуразрушалгармониюинемогейпо-настоящемунравиться.
Так, потряхиваемаятрамваем, назаднейплощадке, гдекондукторшагромкообличалакакого-томолодогочеловека, некупившегобилет(аонслушалинепокупал), Зоядостояладоконца. Трамвайначалделатькруг, подругуюсторонукругаужетолпились, егоожидая. Соскочилнаходустыдимыймолодойчеловек. Соскочилпацанёнок. ИЗоятожеловкососкочиланаходу, потомучтоотсюдабылокороче.
Ибылаужеоднаминутадевятого, иЗояприпустилабежатьпоизвилистойасфальтовойдорожкемедгородка. Каксестре, бежатьейбылонельзя, нокакстудентке—вполнепростительно.
Покаонадобежаладораковогокорпуса, пальтосняла, халатнаделаиподняласьнаверх—былоужедесятьминутдевятого, инесдоброватьбыей, еслибдежурствосдавалаОлимпиадаВладиславовна; Мариябтожеейснедобрымвыражениемвыговорилазадесятьминуткакзаполсмены. НоксчастьюдежурилпереднейстудентжеТургун, кара-калпак, которыйивообщебылснисходителен, акнейособенно. Онхотелвнаказаниехлопнутьеёпонижеспины, ноонанедалась, обасмеялись, ионажеещёсамаподтолкнулаегополестнице.
Студент-студент, нокакнациональныйкадр, онужеполучилназначениеглавврачомсельскойбольницы, итакнесолидномогвестисебятолькопоследниевольныемесяцы.
ОсталасьЗоеотТургунатетрадьназначенийдаещёособоезаданиеотстаршейсестрыМиты. Ввоскресеньенебылообходов, сокращалисьпроцедуры, небылобольныхпослетрансфузии, добавлялась, правда, забота, чтобыродственникинелезливпалатыбезразрешениядежурноговрача, —ивотМитаперекладываланадежурящихднёмввоскресеньечастьсвоейбесконечнойстатистическойработы, которуюонанемоглауспетьсделать.
Сегодняэтобылаобработкатолстойпачкибольничныхкартзадекабрьминувшего1954 года. Вытянувкруглогубы, какбыдлясвиста, Зоясощёлкомпропускалапальцемпоугламэтихкарточек, соображая, сколькожихтутштукиостанетсяливремяейповышивать, —какпочувствоваларядомвысокуютень. ЗоянеудивленноповернулаголовуиувиделаКостоглотова. Онбылчистовыбрит, почтипричёсан, итолькошрамнаподбородке, каквсегда, напоминалоразбойномпроисхождении.
— Доброеутро, Зоенька, —сказалонсовсемпо-джентльменски.
— Доброеутро, —качнулаонаголовой, будточем-тонедовольнаяиливчём-тосомневаясь, анасамомделе—простотак.
Онсмотрелнанеётёмно-каримиглазищами.
— Нояневижу—выполниливымоюпросьбуилинет?
— Какуюпросьбу? —судивлениемнахмуриласьЗоя(этоунеёвсегдахорошополучалось).
— Вынепомните? Аянаэтупросьбу—загадал.
— Выбралиуменяпатанатомию—вотэтояхорошопомню.
— Иявамеёсейчасверну. Спасибо.
— Разобрались?
— Мнекажется, чт о нужно—всёпонял.
— Япринеславамвред? —безигрыспросилаЗоя. —Яраскаивалась.
— Нет-нет, Зоенька! —ввидевозраженияончутькоснулсяеёруки. —Наоборот, этакнигаменяподбодрила. Выпростозолотце, чтодали. Но… —онсмотрелнаеёшею, —верхнююпуговичкухалата—расстегнитепожалуйста.
— За-чем?? —сильноудивиласьЗоя(этоунеётожеоченьхорошополучалось). —Мненежарко!
— Наоборот, вы—всякрасная.
— Да, всамомделе, —рассмеяласьонадобродушно, ейидействительнохотелосьотложитьхалат, онаещёнеотпыхаласьотбегаивознисТургуном. Ионаотложила.
Засветилисьзолотинкивсером.
Костоглотовпосмотрелувеличеннымиглазамиисказалпочтибезголоса:
— Вотхорошо. Спасибо. Потомпокажетебольше?
— Смотрячтовызагадали.
— Яскажу, толькопозже, ладно? Мыжесегодняпобудемвместе?
Зояобвелаглазамикругообразно, каккукла.
— Толькоесливыпридётемнепомогать. Япотомуизапарилась, чтоуменясегоднямногоработы.
— Есликолотьживыхлюдейиглами—янепомощник.
— Аеслизаниматьсямедстатистикой? Наводитьтеньнаплетень?
— Статистикуяуважаю. Когдаонанезасекречена.
— Такприходитепослезавтрака, —улыбнуласьемуЗояавансомзапомощь.
Ужеразносилипопалатамзавтрак.
Ещёвпятницуутром, сменяясьсдежурства, заинтересованнаяночнымразговором, ЗояпошлаипосмотрелакарточкуКостоглотоваврегистратуре.
Оказалось, чтозвалиегоОлегФилимонович(тяжеловесноеотчествобылоподстатьнеприятнойфамилии, аимясмягчало). Онбылрождения1920 годаиприсвоихполныхтридцатичетырёхгодахдействительнонеженат, чтодовольно-такиневероятно, идействительножилвкаком-тоУш-Тереке. Родственниковунегонебылоникаких(вонкодиспансереобязательнозаписывалиадресародственников). Поспециальностионбылтопограф, аработалземлеустроителем.
Отвсегоэтогонеяснеестало, атолькотемней.
Сегодняжевтетрадиназначенийонапрочла, чтоспятницыемусталиделатьежедневноинъекциисинэстролаподвакубикавнутримышечно.
Этодолженбылделатьвечернийдежурный, значитсегодня—неона. НоЗояпокрутилавытянутымикруглымигубами, какрыльцем.
ПослезавтракаКостоглотовпринёсучебникпатанатомииипришёлпомогать, нотеперьЗоябегалапопалатамиразносилалекарства, которыенадобылопитьиглотатьтриичетыреразавдень.
Наконец, ониселизаеёстолик. Зоядосталабольшойлистдлячерновойразграфки, куданадобылопалочкамипереноситьвсесведения, сталаобъяснять(онаисамаужеподзабыла, кактутнадо) играфить, прикладываябольшуютяжеловатуюлинейку.
Вообще-тоЗоязналаценутаким«помощникам»—молодымлюдямихолостыммужчинам(даиженатымтоже): всякаятакаяпомощьпревращаласьвзубоскальство, шуточки, ухаживаниеиошибкивведомости. НоЗояшланаэтиошибки, потомучтосамоенеизобретательноеухаживаниевсё-такиинтереснеесамойглубокомысленнойведомости. Зоянепротивбылапродолжитьсегодняигру, украшающуючасыдежурства.
Темболеееёизумило, чтоКостоглотовсразуоставилвсякиеособыепоглядывания, иособыйтон, быстропонял, чтоикакнадо, идажеейвозвратнообъяснил, —иуглубилсявкарточки, сталвычитыватьнужное, аонаставилапалочкивграфыбольшойведомости. «Невробластома… —диктовалон, —гипернефрома…саркомаполостиноса…опухольспинногомозга…»Ичтоемубылонепонятно—спрашивал.
Надобылоподсчитать, сколькозаэтовремяпрошлокаждоготипаопухоли—отдельноумужчин, отдельноуженщин, отдельноповозрастнымдесятилетиям. Такженадобылообработатьтипыприменённыхлеченийиобъёмыих. Иопять-такиповсемразделамнадобылопровестипятьвозможныхисходов: выздоровление, улучшение, безизменения, ухудшениеисмерть. Заэтимипятьюисходамизоинпомощниксталследитьособенновнимательно. Сразузамечалось, чтопочтинетполныхвыздоровлений, ноисмертейтоженемного.
— Явижу, здесьумиратьнедают, выписываютвовремя, —сказалКостоглотов.
— Ну, акакжебыть, Олег, посудитесами. —(«Олегом»оназвалаеговнаградузаработу. Онзаметил, сразувзглянул.) —Есливидно, чтопомочьемунельзя, иемуосталосьтолькодожитьпоследниенеделиилимесяцы, —зачемдержатьзанимкойку? Накойкиочередь, ждутте, когоможновылечить. Ипотоминкурабельныебольные…
— Ин-какие?
— Неизлечимые…Оченьплоходействуютсвоимвидомиразговораминатех, когоможновылечить.
ВотОлегселзастоликсестры—икакбышагнулвобщественномположенииивосознаниимира. Ужетот«он», которомунельзяпомочь, тот«он», закоторымнеследуетдержатькойку, теинкурабельныебольные—всёэтобылне он, Костоглотов. Асним, Костоглотовым, ужетакразговаривали, будтооннемогумереть, будтоонбылвполнекурабельный. Этотпрыжокизсостояниявсостояние, совершаемыйтакнезаслуженно, покапризувнезапныхобстоятельств, смутнонапомнилемучто-то, ноонсейчаснедодумывал.
— Да, этовсёлогично. НовотсписалиАзовкина. Авчерапримневыписали tumor cordis, ничегоемунеобъяснив, ничегонесказав, —ибылоощущение, чтоятожеучаствуювобмане.
ОнсиделкЗоесейчаснетойстороной, гдешрам, илицоеговыгляделосовсемнежестоким.
Слаженно, втехжедружескихотношениях, ониработалидальшеипреждеобедакончиливсё.
Ещё, правда, оставилаМитаивторуюработу: переписыватьлабораторныеанализынатемпературныелистыбольных, чтобменьшебылолистовилегчеподклеиватькисторииболезни. Ножирнобылобыейэтовсёводновоскресенье. ИЗоясказала:
— Ну, большоевам, большоеспасибо, ОлегФилимонович.
— Нетуж! Какначали, пожалуйста: Олег!
— Теперьпослеобедавыотдохнёте…
— Яникогданеотдыхаю.
— Новедьвыжебольной.
— Вотстранно, Зоенька, вытолькополестницеподнимаетесьнадежурство, ияужесовершенноздоров!
— Ну, хорошо, —уступилаЗоябезтруда. —Наэтотразпримувасвгостиной.
Икивнуланакомнатуврачебныхзаседаний.
Однакопослеобедаонаопятьразносилалекарства, ибылисрочныеделавбольшойженской. Попротивоположностисущербностьюиболезнями, окружавшимиздесьеё, Зоявслушиваласьвсебя, каксамаонабылачистаиздоровадопоследнегоноготочкаикожнойклеточки. Сособеннойрадостьюонаощущаласвоидружныетугоподхваченныегрудиикакониналивалисьтяжестью, когдаонанаклоняласьнадкойкамибольных, икакониподрагивали, когдаонабыстрошла.
Наконец, делапроредились. Зоявелеласанитаркесидетьтутустола, непускатьпосещающихвпалатыипозватьеё, есличто. Онаприхватилавышивание, иОлегпошёлзанейвкомнатуврачей.
Этобыласветлаяугловаякомнатастремяокнами. Неточтобонабылаобставленасосвободнымвкусом—ирукабухгалтераирукаглавноговрачаясночувствовались: двастоявшихтутдиванабылинекакие-нибудьоткидные, асовершенноофициальные—свысокимиотвеснымиспинками, ломавшимишею, изеркаламивспинках, кудаможнобылопосмотретьсяразветолькожирафе. Истолыстоялипоудручающемуучрежденческомууставу: председательскиймассивныйписьменныйстол, покрытыйтолстыморганическимстеклом, ипоперёкему, обязательнойбуквойТ—длинныйстолдлязаседающих. Ноэтотпоследнийбылзастелен, какбынасамаркандскийвкус, небесно-голубойплюшевойскатертью—инебесныйцветэтойскатертисразуовеселялкомнату. Иещёудобныекреслица, непопавшиекстолу, стоялиприхотливойгруппкой, иэтотожеделалокомнатуприятной.
Ничтоненапоминалотутбольницу, кроместеннойгазеты«Онколог», выпущеннойкседьмомуноября.
ЗояиОлегселивудобныемягкиекреславсамойсветлойчастикомнаты, гденаподставкахстояливазонысагавами, азацельнымбольшимстекломглавногоокнаветвилсяитянулсяещёвышедуб.
Олегнепростосел—онвсемтеломиспытывалудобствоэтогокресла, какхорошовыгибаетсявнёмспинаикакплавношеяиголоваещёмогутбытьоткинутыдальше.
— Чтозароскошь! —сказалон. —Янепопиралтакойроскоши…наверное, летпятнадцать.
(Еслиужемутакнравитсякресло, почемуонсебетакогонекупил?)
— Итак—чтовызагадали? —спросилаЗоястемповоротомголовыитемвыражениемглаз, которыедляэтогоподходили.
Сейчас, когдаониуединилисьвэтойкомнатеиселивэтикресласединственнойцельюразговаривать, —отодногослова, оттона, отвзглядазависело, пойдётлиразговорпорхающийилитот, которыйвзрезываетсуть. Зоявполнебылаготовакпервому, нопришлаонасюда, предчувствуявторой.
ИОлегнеобманул. Соспинкикресла, неотрываяголовы, онсказалторжественно—вокно, вышенеё:
— Язагадал…Поедетлиоднадевушкасзолотойчёлкой…кнамнацелину.
Илишьтеперьпосмотрелнанеё.
Зоявыдержалавзгляд:
— Ночтотамждётэтудевушку?
Олегвздохнул:
— Даявамужерассказывал. Весёлогомало. Водопроводанет. Утюгнадревесномогне. Лампакеросиновая. Покамокро—грязь, какподсохнет—пыль. Хорошегоникогданичегоненаденешь.
Оннеупускалперечислятьдурного—будтодлятого, чтобынедатьейвозможностипообещать! Еслинельзяникогдахорошоодеться, тодействительно—чтоэтозажизнь? Но, какниудобножитьвбольшомгороде, зналаЗоя, тожить—несгородом. Ихотелосьейпрежденетотпосёлокпредставить, аэтогочеловекапонять.
— Янепойму—что вас тамдержит?
Олеграссмеялся:
— Министерствовнутреннихдел! —что!
Онвсётакжележалголовойнаспинке, наслаждаясь.
Зоянасторожилась.
— Я—такизаподозрила. Но, позвольте, выже…русский?
— Дастопроцентныйрусак! Могуяиметьчёрныеволосы?
Ипоправилих.
Зояпожалаплечами:
— Нотогда—почемужевас?..
Олегвздохнул:
— Эх, дочегоженесведующаярастётмолодёжь! Мыросли—понятиянеимелиобуголовномкодексе, ичтотаместьзастатьи, пункты, икакихможнотрактовать расширительно. Авыживётездесь, вцентреэтоговсегокрая, идаженезнаетеэлементарногоразличиямеждуссыльно-поселенцемиадминистративно-ссылным.
— Акакаяже?..
— Я—административно-ссыльный. Ясосланнепонационалномупризнаку, а— лично, какОлегФилимоновичКостоглотов, понимаете? —Онрассмеялся. —«Личныйпочётныйгражданин», которомунеместосредичестныхграждан.
Иблестнулнанеётёмнымиглазами.
Ноонанеиспугалась. Тоестьиспугалась, нокак-топоправимо.
— И…насколькожевысосланы? —тихоспросилаона.
— Навечно! —громыхнулон.
Унеёдажевушахзазвенело.
— Пожизненно? —переспросилаонаполушёпотом.
— Нет, именно навечно! —настаивалКостоглотов. —Вбумагебылонаписано навечно. Еслипожизненно—такхотьгробможнооттудапотомвывезти, аужнавечно—наверно, игробнельзя. Солнцепотухнет—всёравнонельзя, вечность-то—длинней.
Воттеперьдействительносердцееёсжалось. Всёнеспроста—ишрамэтот, ивидунегобываетжестокий. Онможетбытьубийца, страшныйчеловек, онможетбытьтутеёизадушит, недороговозмёт…
НоЗоянеповернулакресла, чтобылегчебежать. Онатолкоотложилавышивание(ещёкнемунепритронулась). ИглядясмелонаКостоглотова, которыйненапрягся, неразволновался, апо-прежнемуудобноустроенбылвкресле, спросила, волнуясьсама:
— Есливамтяжело—товынеговоритемне. Аеслиможете—скажите: такойужасныйприговор—зачто?..
НоКостоглотовнетольконебылудручёнсознаниемпреступления, ассовершеннобеззаботнойулыбкойответил:
— Никакогоприговора, Зоенька, небыло. Вечнуюссылкуяполучил— понаряду.
— По…наряду??
— Да, такназывается. Что-товродефактуры. Каксбазынаскладвыписывают: мешковстолько-то, бочёнковстолько-то…Использованнаятара…
Зоявзяласьзаголову:
— Подождите…Непонимаю. Это—можетбыть?.. Это— вас так?.. Это—всехтак?..
— Нет, нельзясказать, чтобывсех. Чистыйдесятыйпункт—непосылают, адесятыйсодиннадцатым—ужепосылают.
— Ачтотакоеодиннадцатый?
— Одиннадцатый? —Костоглотовподумал. —Зоенька, явамчто-томногорассказываю, высэтимматерьяльцемдальшепоосторожней, атоможетеподзаработатьтоже. Уменябылосновнойприговор—подесятомупункту, семьлет. Ужкомудавалименьшевосьмилет—поверьте, этозначит—совсемничегонебыло, простоизвоздухаделосплетено. Нобылиодиннадцатый, аодиннадцатыйзначит— групповое дело. Сампосебеодиннадцатыйпунктсрокакакбынеувеличивает—норазбыланасгруппа, вотиразослалиповечнымссылкам. Чтобымынастаромместеникогдаопятьнесобрались. Теперь—понятно?
Нет, ейбылоещёнепонятно.
— Такэтобыла… —онасмягчила, —ну, какговорится—шайка?
ИвдругКостоглотовзвонкорасхохотался. Иоборвалинасупилсятакжевдруг.
— Аздоровополучилось. Какимоегоследователя, васнеудовлетворилослово«группа». Онтожелюбилназыватьнас— шайка. Да, насбылашайка—шайкастудентовистудентокпервогокурса. —Онгрознопосмотрел. —Японимаю, чтоздеськуритьнельзя, преступно, новсё-такизакурю, ладно? Мысобирались, ухаживализадевочками, танцевали, амальчикиещёразговаривалиополитике. Ио… Сам о м. Нас, понимаетели, кое-чтонеустраивало. Мы, таксказать, небыливвосторге. Двоеизнасвоевалиикак-тоожидалипослевойныкое-чегодругого. Вмаепередэкзаменами—всехнасзагребли, идевчёноктоже.
Зояощущаласмятение…Онаопятьвзялаврукивышиванье. Соднойстороныонговорилопасныевещи, которыенетольконеследовалоникомуповторять, нодажеслушать, нодажедержатьоткрытымиушныераковины. Асдругойстороныбылоогромноеоблегчение, чтоониникогонезаманиваливтёмныепереулки, неубивали.
Онаглотнула.
— Янепонимаю…вывсё-таки— делали -точто?
— Какчто? —онзатягивалсяивыпускалдым. Какойонбылбольшой, такаямаленькаябылапапироска. —Яжвамговорю: учились. Пиливино, еслипозволяластипендия. Ходилинавечеринки. Ивотдевчёнокзамеливместеснами. Идалиимпопятьлет… —Онпосмотрелнанеёпристально. —Вы—насебеэтовообразите. Вотвасберутпередэкзаменамивторогосеместра—ивмешок.
Зояотложилавышиванье.
Всёстрашное, чтоонапредчувствовалауслышатьотнего—оказалоськаким-тодетским.
— Ну, авам, мальчикам—зачемэтовсёнужнобыло?
— Что? —непонялОлег.
— Нувотэто…бытьнедовольными…Чего-тотаможидать…
— Ах, всамомделе! Нуда, всамомделе! —покорнорассмеялсяОлег. —Мнеэтовголовунеприходило. Выопятьсошлисьсмоимследователем, Зоенька. Онговорилтожесамое. Креслицевотхорошее! Накойкетакнепосидишь.
Олегопятьустроилсясовсемудобствомипокуриваясмотрел, прищурившись, вбольшоеокносцельнымстеклом.
Хотяшлоквечеру, нопасмурныйровныйденёкнетемнел, асветлел. Всёрастягивалсяиределоблачныйслойназападе, кудаивыходилакакразэтакомнатауглом.
ВоттолькотеперьЗояпо-серьёзномувзяласьвышивать—исудовольствиемделаластежки. Ионимолчали. Олегнехвалилеёзавышивание, какпрошлыйраз.
— Ичтож…вашадевушка? Тожебылатам? —спросилаЗоя, неподнимаяголовыотработы.
— Д-да… —сказалОлег, несразупройдяэто«д», нетодумаяодругом.
— Агдежонатеперь?
— Теперь? НаЕнисее.
— Таквыпростонеможетеснейсоединиться?
— Инепытаюсь, —безучастноговорилон.
Зоясмотрелананего, аонвокно. Нопочемужонтогданеженитсяздесь, усебя?
— Ачто, этооченьтрудно—соединиться? —придумалаонаспросить.
— Длянерегистрированных—почтиневозможно, —рассеянносказалон. —Ноделовтом, что—незачем.
— Ауваскарточкиеёнетссобой?
— Карточки? —удивилсяон. —Заключённымкарточекиметьнеположено. Рвут.
— Ну, акакаяонабылаизсебя?
Олегулыбнулся, прижмурился:
— Спускалисьволосыдоплеч, анаконцах—р-раз, изаворачивалиськверху. Вглазах, воткакввашихвсегданасмешечка, аунеёвсегда—немножкогрусть. Неужелиужчеловектакпредчувствуетсвоюсудьбу, а?
— Вывлагеревместебыли?
— Не-ет.
— Таккогдажевыснейрасстались?
— Запятьминутдомоегоареста…Ну, тоесть, майведьбыл, мыдолгоунеёсиделивсадике. Ужевовторомчасуночияснейпростилсяивышел—ичерезкварталменявзяли. Прямо, машинанауглустояла.
— Аеё?!
— Черезночь.
— Ибольшеникогданевиделись?
— Ещёодинразвиделись. Наочнойставке. Яужеостриженбыл. Ждали, чтомыбудемдаватьдругнадругапоказания. Мы—недали.
Онвертелокурок, незная, кудаегодеть.
— Давонтуда, —показалаонанасверкающуючистуюпепельницупредседательскогоместа.
Аоблачканазападевсерастягивало, иуженежно-жёлтоесолнышкопочтираспеленилось. Идажезакоренело-упрямоелицоОлегасмягчилосьвнём.
— Нопочемужевытеперь-то?! —сочувствовалаЗоя.
— Зоя! —сказалОлегтвёрдо, ноостановилсяподумать. —Высколько-нибудьпредставляете—чтождётвлагередевушку, еслионахорошасобой? Еслиеёгде-нибудьподорогевворонкенеизнасилуютблатные—впрочем, онивсегдауспеютэтосделатьивлагере, —впервыйжевечерлагерныедармоеды, какие-нибудькобелинарядчики, пайкодатчикиподстрояттак, чтоеёповедутголуювбанюмимоних. Итутжеонабудетназначена—кому. Иужесоследующегоутраейбудетпредложено: житьстаким-тоииметьработувчистомтепломместе. Ну, аеслиоткажется—еёпостараютсятакзагнатьиприпечь, чтобонасамаприползлапроситься. —Онзакрылглаза. —Онаосталасьвживых, благополучнокончиласрок. Яеёневиню, японимаю. Нои…все. Ионапонимает.
Молчали. Солнцепроступиловполнуюясность, ивесьмирсразуповеселелиосветился. Чёрнымиияснымипроступилидеревьясквера, аздесь, вкомнате, вспыхнулаголубаяскатертьизазолотилисьволосыЗои.
— …Однаизнашихдевушеккончилассобой…Ещёоднажива…Трёхребятуженет…Продвоихнезнаю…
Онсвесилсяскресланабок, покачалсяипрочёл:
Тотураганпрошёл…Насмалоуцелело…
Наперекличкедружбымногихнет…
Исиделтак, вывернутый, глядявпол. Вкакуютолькосторонунеторчалиинезакручивалисьволосыунегонатемени! ихнадобылодваразавденьмочитьиприглаживать, мочитьиприглаживать.
Онмолчал, новсё, чтоЗояхотеласлышать—онаужеслышала. Онбылприкованксвоейссылке—нонезаубийство; оннебылженат—нонеиз-запороков; черезстольколетоннежноговорилейобывшейневесте—ивидимобылспособенкнастоящемучувству.
Онмолчалионамолчала, поглядываятонавышивание, тонанего. Ничеговнёмнебылохотьсколько-нибудькрасивого, ноибезобразногосейчасонаненаходила. Кшрамуможнопривыкнуть. Какговоритбабушка: «тебенекрасивогонадо, тебехорошегонадо». Устойчивостьисилупослевсегоперенесенного—вотэтоЗояясноощущалавнём, силупроверенную, которуюонаневстречалавсвоихмальчишках.
Онаделаластёжкиипочувствовалаегорассматривающийвзгляд.
Исподлобьяглянуланавстречу.
Онсталговориточеньвыразительно, всёвремявтягиваяеёвзглядом:
Когопозватьмне?.. Скеммнеподелиться
Тойгрустнойрадостью, чтояосталсяжив?
— Новотвыужеподелились! —шёпотомсказалаона, улыбаясьемуглазамиигубами.
Губыунеёбылинерозовые, нокакбудтоиненакрашенные. Онибылимеждуалымиоранжевым—огневатые, цветасветлогоогня.
Нежноежёлтоепредвечернеесолнцеоживлялонездоровыйцветиегохудогобольноголица. Вэтомтёмномсветеказалось, чтооннеумрёт, чтоонвыживет.
Олегтряхнулголовой, какпослепечальнойпеснигитаристпереходитнавесёлую.
— Эх, Зоенька! Устройтеужмнепраздникдоконца! Надоелимнеэтибелыехалаты. Покажитемненемедсестру, агородскуюкрасивуюдевушку! ВедьвУш-Терекемнетакойнеповидать.
— Нооткудажеявамвозьмукрасивуюдевушку? —плутовалаЗоя.
— Толькоснимитехалатнаминутку. И—пройдитесь!
Ионотъехалнакресле, показывая, гдеейпройтись.
— Нояженаработе, —ещёвозражалаона. —Яженеимеюпра…
Толионислишкомдолгопроговорилиомрачном, толизакатноесолнцетаквеселотрещалолучамивкомнате, —ноЗояпочувствовалатоттолчок, тотприлив, чтоэтосделатьможноивыйдетхорошо.
Онаоткинулавышиванье, вспрыгнуласкресла, какдевчёнка, иужерасстёгивалапуговицы, чутьнаклоняясьвперёд, торопясь, будтособираясьнепройтись, апробежаться.
— Датяни-теже! —бросилаонаемуоднуруку, какнесвою. Онпотянул—ирукавстащился. —Вторую! —танцевальнымдвижениемчерезспинуобернуласьона, ионстащилдругойрукав, халатосталсяунегонаколенях, аона—пошлапокомнате. Онапошлакакманекенщица—вмеруизгибаясьивмерупрямо, топоводярукаминаходу, топриподнимаяих.
Таконапрошланесколькошагов, оттудаобернуласьизамерла—сотведеннымируками.
ОлегдержалхалатЗоиугруди, какобнял, смотрелженанеёраспяленнымиглазами.
— Браво! —прогуделон. —Великолепно.
Что-тобылодажевсвеченииголубойскатерти—этойузбекскойневычерпаемойголубизны, вспыхнувшейотсолнца—чтопродолжаловнёмвчерашнююмелодиюузнавания, прозревания. Кнемувозвращалисьвсенепутёвые, запутанные, невозвышенныежелания. Ирадостьмягкоймебели, ирадостьуютнойкомнаты—послетысячилетнеустроенного, ободранного, бесприклонногожитья. ИрадостьсмотретьнаЗою, непростолюбоватьсяею, ноумноженнаярадость, чтоонлюбуетсянебезучастно, апосягательно. Он, умиравшийполмесяцаназад!
Зояпобедношевельнулаогневатымигубамиислукаво-важнымвыражением, будтознаяещёкакую-тотайну, —прошлатужедорожкувобратнуюсторону—доокна. Иещёразобернувшиськнему, сталатак.
Оннеподнялся, сидел, носнизувверхчёрноюметёлкоюголовытянулсякней.
Покаким-топризнакам, —ихвоспринимаешь, аненазовёшь, вЗоечувствоваласьсила—нета, котораянужна, чтобыперетаскиватьшкафы, нодругая, требующаявстречнойсилыже. ИОлеградовался, чтокажетсяонможетэтотвызовпринять, кажетсяонспособенпомерятьсясней.
Всестрастижизнивозвращалисьввыздоравливающеетело! Все!
— Зо-я! —нараспевсказалОлег, —Зо-я! Акаквыпонимаетесвоёимя?
— Зоя—этожизнь! —ответилаоначётко, каклозунг. Оналюбилаэтообъяснять. Онастояла, заложиврукикподоконнику, заспину—ивсячутьнабок, перенесятяжестьнаоднуногу. Онулыбалсясчастливо. Онвомлелвнеёглазами.
— Ак зоо? К зоо -предкамвынечувствуетеиногдасвоейблизости?
Онарассмеяласьвтонему:
— Всемынемножечкоимблизки. Добываемпищу, кормимдетёнышей. Развеэтотакплохо?
Итутбы, наверно, ейостановиться! Онаже, возбуждённаятакимнеотрывным, такимпоглощающимвосхищением, какогоневстречалаотгородскихмолодыхлюдей, каждуюсубботубезтрудаобнимающихдевушекхотьнатанцах, —онаещёвыбросилаоберуки, иприщёлкиваяобеими, всемкорпусомзавиляла, какэтополагалосьприисполнениимоднойпесенкиизиндийскогофильма:
— А-ва-рай-я- а -а! А-ва-рай-я- а -а!
НоОлегвдругпомрачнелипопросил:
— Ненадо! Этойпесни—ненадо, Зоя.
Мгновенноонапринялаблагопристойныйвид, будтонепелаинеизвиваласьтолькочто.
— Это—из«Бродяги», —сказалаона. —Выневидели?
— Видел.
— Замечательныйфильм! Ядваразабыла! —(Онабылачетырераза, нопостесняласьпочему-товыговорить.) —Авамненравится? ВедьуБродяги—вашасудьба.
— Тольконемоя, —морщилсяОлег. Онневозвратилсякпрежнемусветломувыражению, иужежёлтоесолнценетеплилоего, ивиднобыло, какжеонвсё-такиболен.
— Ноонтожевернулсяизтюрьмы. Ивсяжизньразрушена.
— Этовсё—фокусы. Он—типичныйблатарь. Урка.
Зояпротянуларукузахалатом.
Олегвстал, расправилхалатиподалейнадеть.
— Авыихнелюбите? —Онапоблагодарилакивкомитеперьзастёгивалась.
— Яихненавижу. —Онсмотрелмимонеё, жестоко, ичелюстьунегочуть-чутьсдвинуласьвкаком-тонеприятномдвижении. —Этохищныетвари, паразиты, живущиетолькозасчётдругих. Унастридцатьлетзвонили, чтоониперековываются, чтоони«социально-близкие», аунихпринцип: тебяне…тутунихругательныеслова, иоченьхлёсткозвучит, примерно: тебянебьют—сидисмирно, ждиочереди; раздеваютсоседей, нетебя—сидисмирно, ждиочереди. Ониохотнотопчуттого, ктоужележит, итутженаглорядятсявромантическиеплащи, амыпомогаемимсоздаватьлегенды, апесниихдажевотнаэкране.
— Какиежлегенды? —смотрела, будтопровиниласьвчём-то.
— Это—столетрассказывать. Ну, однулегенду, еслихотите. —Онирядомтеперьстоялиуокна. Олегбезвсякойсвязисосвоимисловамиповелительновзялеёзалоктииговорилкакмладшенькой. —Выдаваясебязаблагородныхразбойников, блатныевсегдагордятся, чтонеграбятнищих, нетрогаютуарестантов святогокостыля —тоестьнеотбираютпоследнейтюремнойпайки, аворуютлишьвсёостальное. Новсорокседьмомгодунакрасноярскойпересылкевнашейкамеренебылониодного бобра —тоесть, неукогобылоничегоотнять. Блатныхбылочутьнеполкамеры. Онипроголодались—ивесьсахар, ивесьхлебстализабиратьсебе. Асоставкамерыбылдовольнооригинальный: полкамерыурок, полкамерыяпонцев, арусскихнасдвоеполитических, яиещёодинполярныйлётчикизвестный, егоименемтакипродолжалназыватьсяостроввЛедовитомокеане, асамонсидел. Такуркибессовестнобралиуяпонцевиунасвсёдочистаднятри. Ивотяпонцы, ведьихнепоймёшь, договорились, ночьюбесшумноподнялись, сорвалидоскиснарискриком«банзай!»бросилисьгвоздитьурок! Какониихзамечательнобили! Этонадобылопосмотреть!
— Ивас?
— Нас-тозачто? Мыжуниххлебанеотбирали. Мывтуночьбылинейтральны, нопереживаливославуяпонскогооружия. Инаутровосстановилсяпорядок: ихлеб, исахармысталиполучатьсполна. Новотчтосделалаадминистрациятюрьмы: онаполовинуяпонцевотнасзабрала, авнашукамерукбитымуркамподсадилаещёнебитых. Итеперьуркибросилисьбитьяпонцев—сперевесомвчисле, даведьещёунихиножи, унихвсёесть. Билиониихбесчеловечно, насмерть—ивоттутмыслётчикомневыдержалииввязалисьзаяпонцев.
— Противрусских?
Олеготпустилеёлоктиисталвыпрямленный. Чутьповёлчелюстьюсбокунабок:
— Блатарей—янесчитаюзарусских.
Онподнялрукуипровёлпальцемпошраму, будтопротираяего—отподбородкапонизущекиинашею:
— Воттамменяирезанули.
И тени тоже
Нисколько не опала и не размягчилась опухоль Павла Николаевича и с субботы на воскресенье. Он понял это, ещё не поднявшись из постели. Разбудил его рано старый узбек, под утро и всё утро противно кашлявший над ухом.
За окном пробелился пасмурный неподвижный день, как вчера, как позавчера, ещё больше нагнетая тоску. Казах-чабан с утра пораньше сел с подкрещенными ногами на кровати и бессмысленно сидел, как пень. Сегодня не ожидались врачи, никого не должны были звать на рентген или на перевязки, и он, пожалуй, до вечера м