Оглавление
Предисловие.
Глава I Греческий полис и политическая жизнь в нем
Глава II Солон: певец и творец "благозакония"
Глава III Писистрат: парадокс "кроткого тирана"
Глава IV Клеомен I: "рождение личности" в Спарте
Глава V Мильтиад, или осужденный победитель
Послесловие
Библиография
Список сокращений
[5]
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга выросла из специального курса лекций, который в конце прошедшего века автору довелось на протяжении ряда семестров читать для студентов Московского физико-технического института. Подобного рода курсы практически всегда оказываются хорошей возможностью обобщить, подытожить накопившийся в результате исследовательской работы разрозненный материал и изложить его в доступной форме. Наши научные интересы в последние годы лежали главным образом в сфере политической истории Древней Греции. Это не случайно, поскольку воистину огромен вклад древнегреческой цивилизации в развитие мировой политической теории и практики. Мы охотно воздаем грекам подобающую дань уважения и восхищения как нашим учителям в области культуры. Уже с эпохи Ренессанса стала всем известным общим местом констатация их колоссальных, ни с чем не сравнимых достижений в философии, науке, литературе, искусстве, и т.д., и т.п. Выясняется, впрочем (хотя на этом и не столь часто акцентируется внимание), что и в политике дело обстоит не иначе. Достаточно упомянуть, что едва ли не большинство основополагающих для политической жизни категорий ведет свое начало именно из античной Эллады. Таковы категории гражданина, гражданства, гражданского общества[1]; политической свободы и автономии; демократии как по-
[6]
литической системы[2]; разделения властей[3], федерализма и многие другие. В политической сфере, равно как и в культурной, греческая античность в известной степени задала некие исходные парадигмы для дальнейшего цивилизационного развития Европы — парадигмы, впоследствии неоднократно воспроизводившиеся с теми или иными вариациями, с большим или меньшим успехом, на новых и новых уровнях. Необходимо сказать еще вот о чем. Без изучения политического аспекта бытия древних греков вообще вряд ли возможно правильно понять всю их цивилизацию. Дело в том, что в эллинском мире политика играла роль своеобразного цивилизационного "стержня". На этом справедливо заострил внимание в одной из своих работ глубокий знаток древнегреческой истории О. Меррей. Он пишет, что во взглядах на греческий полис существует два крупных направления. Согласно одному, восходящему к М. Веберу, Греция была первым в истории человечества политически самосознательным обществом, вставшим на путь "формальной рациональности" и отделившим политику от других сфер жизни. Другое направление, идущее от Э. Дюркгейма, характеризуется холистским взглядом на полис как на некую целост-
[7]
ность, "тотальность", главной в которой является религия[4]. Сам же Меррей занимает в этой дискуссии оригинальную позицию. Он склоняется скорее к холистскому подходу, но не в стиле Дюркгейма. Полис действительно был "тотальностью", но основой этой последней являлась не религия, а политика, которая, таким образом, занимала в жизни греков во многом иное (и существенно более значительное) место, нежели, например, в нашей[5]. Нам все эти соображения представляются вполне убедительными. Отнюдь не случайно, что именно на древнегреческой почве возникло определение человека как πολιτικόν ζωον (Arist. Pol. 1253аЗ). Вся жизнь полиса вообще была пронизана различными формами коллективной деятельности[6], и среди этих форм политика, бесспорно, занимала наиболее важное место. Помимо всего прочего, история Древней Греции представляет собой одну из самых интересных и богатых событиями эпох в политической истории человечества. Это, насколько можно судить, в той или иной мере осознавалось всегда, осознается и сейчас. Бурные события, происходящие в мире из столетия в столетие, все-таки не в состоянии набросить тень забвения на яркие образы Солона и Мильтиада, Фемистокла и Перикла, Алкивиада и Демосфена... Из сказанного выше вытекает, как нам представляется, актуальность нового обращения к политической истории Древней Греции. Необходимо попытаться составить целостное и правильное понятие о политических структурах и политической жизни эллинских полисов, о взаимосвязи политики в античном греческом обществе с иными сферами жизни и деятельности людей (религией, культурой, экономикой, социальной борьбой и т.п.), об истинном значении политических достижений греков для последующих эпох, в том числе для современности. Для курса (и, соответственно, для книги) была сознательно выбрана не вполне традиционная и, мы бы сказали, неакадемическая форма — серия биографий крупных полити-
[8]
ческих деятелей древнегреческого мира, в некотором роде "исторических портретов". Нам показалось предпочтительным пойти именно этим путем в силу следующих соображений. Прежде всего, мы задавались целью максимального приближения к реальным политическим ситуациям, имевшим место в античной Греции. Говоря о политике, нам меньше всего хотелось углубляться в абстрактные рассуждения о политических институтах и процессах, идеях, формах конституций и пр. Всё это, безусловно, тоже очень важно и необходимо. Однако в первую очередь следует посмотреть на вещи более конкретно. Как развертывались события? Кто действовал на политической арене? Что это были за люди, чем они руководствовались в своих действиях, в каких отношениях находились друг с другом? Кроме того, в античную эпоху вся политика и политическая жизнь имели значительно более "личностный" характер, нежели в наше время[7]. Это принципиальный для всего нашего изложения тезис, и нам придется еще неоднократно обращаться к нему по ходу работы, приводя должные обоснования и объясняя, почему это было так. Пока, во введении, он не может не быть в известной мере декларативным. Хотя, наверное, каждый, кому приходится заниматься политической борьбой в античности, как-то уже а limine интуитивно ощущает, что на этом историческом этапе личность играла большую роль, нежели на последующих. Это было связано с размерами полисов (данный фактор будет подробнее затронут в главе I), со спецификой структурирования политических группировок в нем и т.п. Необходимо сразу оговорить во избежание возможного недопонимания, что, принимаясь за цикл биографий, мы отнюдь не имеем в виду предложить читателям очередного "новейшего Плутарха". Собственно, это можно увидеть уже из оглавления к книге: жизнь и деятельность ряда политиков, привлекших наше внимание, не была описана херонейским моралистом, так что несовпадение налицо. Впрочем, главное даже не в этом, а в содержательной стороне книги. Мы надеемся, что она будет носить все же исследователь-
[9]
ский характер, т.е. изложение фактов станет сопровождаться их научным анализом. Особенное внимание мы повсюду уделим историческому контексту, как синхронному, так и диахронному. Иными словами, каждая биография станет поводом для выхода на общие проблемы древнегреческой истории. Именно такой подход — сочетание конкретной и даже личностной эмпирики с общей проблематикой, органично вырастающей из этой эмпирики, — представляется нам наиболее плодотворным. В известной степени образцом для нас послужила книга H.H. Трухиной о римских политиках[8]. При всем внешнем несходстве (в упомянутой работе даны лишь три развернутые биографии политиков — Сципиона Старшего, Катона Старшего и Сципиона Эмилиана, в то время как у нас таких биографий гораздо больше и они не столь обширны) мы ориентировались на нее в том смысле, что старались как можно чаще, по возможности в каждой главе, поднимать вопросы не только чисто биографического, но и принципиального характера. Наверное, не лишними будут еще две оговорки, имеющие отношение к хронологическим и географическим рамкам нашего исследования. Прежде всего, оно охватывает не всю древнегреческую историю, а период VI — IV вв. до н.э., т.е. эпохи поздней архаики и классики, временной промежуток примерно в 300 лет. На то есть вполне весомые резоны. Для времени до VI в. до н.э. из-за скудости источниковой базы вообще практически невозможно писать сколько-нибудь репрезентативную биографию какого бы то ни было греческого политического деятеля (естественно, в наше время нельзя уже уподобляться тому же Плутарху, составившему жизнеописания Тесея и Ликурга Спартанского). Что же касается эпохи эллинизма, весьма обильной выдающимися политиками, о деятельности которых известно достаточно много, то мы не хотели ее затрагивать по следующим причинам. Во-первых, эллинистическая цивилизация — это уже во многом иной мир по сравнению с полисной Грецией. И, признаемся честно, в этом мире мы не чувствуем себя столь же уверенно, как в мире архаики и классики (что поделать, таковы уж издержки от поколения к поколению все суживающейся специализации антиковедов). Во-вторых, привлечение эллинистической проблематики слишком увеличило бы
[10]
объем книги, что было нежелательным. В-третьих, к счастью, на русском языке уже существует, правда, переводной, но высококомпетентный сборник биографий крупнейших государственных деятелей эпохи эллинизма, принадлежащий перу такого выдающегося специалиста, как Г. Бенгтсон[9]. Период VI — IV вв. до н.э., о котором далее пойдет речь, чрезвычайно важен. Это время высшего расцвета полисной цивилизации, ее наибольших достижений в политической сфере. События именно этого периода весьма показательны и значительны, да и попросту чрезвычайно интересны, что нам кажется тоже немаловажным. Вторая оговорка. Говоря в рамках данной работы о политиках Древней Греции, мы имеем в виду преимущественно два ведущих древнегреческих государства — Афины и Спарту. Практически все вошедшие в книгу биографии посвящены гражданам этих двух полисов. Это тоже обусловлено объективными обстоятельствами. Одно из них — опять же источниковедческого характера. В нарративной традиции именно политическая история Афин и Спарты освещена в достаточной мере подробно и связно; по сути, только для них на отдельных, порой значительных хронологических отрезках возможна целостная и ответственная реконструкция событий. Сведения обо всех остальных полисах в доэллинистический период несравненно более скудны; для них мы имеем в лучшем случае отдельные исторические эпизоды, в худшем — не имеем даже и этого. Вышесказанное относится не только к политическим институтам, процессам и т.п., но и к личностям политических деятелей. Здесь вряд ли место подробно говорить о том, в чем причина подробной ситуации, тем более что для специалиста это и так вполне очевидно. Отметим только, что уже в самой античности неравномерное распределение источникового материала, в том числе биографического, между различными полисами вполне осознавалось. Если взять "Сравнительные жизнеописания" Плутарха, то мы увидим, что вплоть до IV в. до н.э. среди этих биографий нет вообще ни одной, посвященной кому-либо, кроме афинян и спартанцев. В IV в. ситуация несколько меняется: мы встречаем плутарховские био-
[11]
графии фиванца Пелопида, сиракузянина Диона, коринфянина Тимолеонта. Но и это скорее исключения. Самый крупный из древнегреческих биографов, таким образом, не находил, как и мы теперь, достаточного материала для воссоздания жизни и деятельности подавляющего большинства политиков, которые действовали не в Афинах и не в Спарте. Совсем иное находим для эпохи эллинизма: в плутарховских биографиях, относящихся к этому времени, уже афиняне и спартанцы становятся исключениями. И это тоже вполне естественно. Справедливости ради следует сказать, что наше первоочередное внимание к афинским и спартанским политическим деятелям, хотя и вызвано положением дел с источниками, но закономерно и в другом отношении. Вряд ли кто-либо будет спорить с тем, что история Афин и Спарты в архаическую и классическую эпохи является не только лучше всего известной, но и наиболее яркой, наиболее значимой для греческого мира, греческой цивилизации, оказавшей наибольшее влияние на развитие последней. И политики воистину панэллинского масштаба появлялись почти исключительно как раз в этих двух полисах. Поскольку у нас уже неоднократно заходила речь об источниках, возникает необходимость кратко, в самой общей форме остановиться на источниковой базе исследования. Из ранних, наиболее аутентичных источников для нас, несомненно, особенно важны исторические труды, создававшиеся в Греции классической эпохи. Это — "История" Геродота, труд Фукидида, "Греческая история" Ксенофонта. Три этих крупнейших исторических повествования мало в чем схожи друг с другом; на каждом из них лежит явственный отпечаток индивидуальности авторов (а все они были незаурядными людьми). Общим же для них является то, что и Геродот, и Фукидид, и (может быть, в несколько меньшей степени) Ксенофонт доносят до нас ценнейшую информацию по политической истории Греции времени архаики и классики. Весьма ценны также труды Аристотеля — "Политика" и "Афинская полития", — хотя в них упор делается на теоретические и институциональные аспекты, а отнюдь не на личностно-биографические. Из произведений же более поздних периодов для нас наиболее интересны в свете тематики данной работы сочинения биографического жанра. Самым ранним из дошедших до нас памятников данного жанра является, насколько
[12]
можно судить, небольшой трактат-энкомий Ксенофонта "Агесилай", посвященный знаменитому спартанскому царю, с которым автор был лично знаком[10]. Близка к биографии (хотя и весьма идеализированной) также речь Исократа "Евагор". Таким образом, жанр биографии зародился в IV в. до н.э.[11] К сожалению, дальнейшее его становление лишь с большим трудом поддается реконструкции в своих основных моментах[12]. Существует некая весьма досадная лакуна, связанная с тем, что сочинения биографов раннеэллинистической эпохи (Аристоксена, Гермиппа, Неанфа и др.) не сохранились, а между тем они должны были сыграть весьма значимую, в сущности определяющую роль в "кристаллизации" основных характеристик жанра. Как бы то ни было, к I в. до н.э. данный жанр на греческой почве до такой степени оформился, что стал уже привлекать внимание и римлян. Парадоксально, что самый ранний дошедший до нас сборник жизнеописаний знаменитых греков принадлежит римскому автору — компилятору Корнелию Непоту, современнику Цицерона. На Непота, наверное, всегда будут смотреть sub specie Plutarchi — это неизбежно. И понятно, что в сравнении со своим маститым херонейским коллегой римский биограф будет проигрывать. Его биографии кратки порой до невнятности, в них немало разного рода путаницы, связанной отчасти с некритическим смешением противоречащих друг другу источников, отчасти с недопониманием чуждых греческих реалий, отчасти с элементарной неаккуратностью. Не будем, однако, забывать о том, что Непот писал намного раньше Плутарха, и жанр, в котором
[13]
он работал, еще не достиг той всесторонней отточенности, какую ему придал херонеец. А в то же время есть у труда Непота и своеобразные достоинства, прежде всего в области тематики. В частности, в нем появляются жизнеописания таких деятелей, которые ко времени Плутарха, видимо, считались либо слишком незначительными, либо слишком малоизвестными и, соответственно, не привлекли его внимания. Есть у Непота, но отсутствуют у Плутарха биографии Мильтиада, регента Павсания, Фрасибула, Конона, Ификрата, Хабрия, Тимофея, Эпаминонда[13]. Некоторые из них обязательно будут нами использоваться. А теперь, собственно, о самом Плутархе. Долго и подробно говорить о знаменитейшем из античных биографов вряд ли имеет смысл: слишком известная это фигура. Достаточно в нескольких словах обрисовать его специфику как источника, сильные и слабые стороны этого автора. С одной стороны, Плутарх был одним из наиболее эрудированных людей своей эпохи; в его распоряжении находилось колоссальное количество исторических, биографических, мемуарных сочинений, написанных в предшествующие века (значительная часть этих сочинений нам уже недоступна), и он активно пользовался находившимся в них богатым материалом (впрочем, отнюдь не всегда давая корректные ссылки, хотя делая это всё же чаще, чем, например, Диодор). С другой стороны, в биографиях Плутарха отчетливо прослеживаются такие черты (обусловленные как особенностями жанра, в котором он работал, так и его личными взглядами и пристрастиями), как далеко не всегда в должной мере критичное отношение к используемым данным, больший акцент на яркость и поучительность повествования, нежели на документальную точность, определенная морализаторская тенденция, склонность к риторическим клише и ненужным длиннотам (насколько краток Непот — настолько же порой многословен Плутарх, а многословие отнюдь не тождественно информативности). Особенно болезненно для исследователя в высшей мере свойственное писателю, о котором идет речь, принципиальное пренебрежение хронологической
[14]
скрупулезностью[14]. Увы, биографии Плутарха ввиду практикуемого их автором сознательно отрывочного характера изложения (см. авторскую декларацию этого принципа — Plut. Alex. 1) практически не могут быть использованы для сколько-нибудь точного решения каких бы то ни было проблем, связанных с хронологией событий. И все-таки Плутарх дорог нам как источник. Дорог не только своей информированностью, но, помимо всего прочего, еще и тем, что его яркое, живое повествование дает сухим историческим фактам, так сказать, "плоть и кровь". Любой специалист, занимающийся политической историей классической Греции, просто обречен на самое активное использование сведений, предоставляемых этим знаменитым биографом. В рамках введения мы не будем перечислять все используемые нами источники. Более резонным и полезным представляется давать указания на них последовательно в каждой главе-биографии. А здесь только укажем еще, что, помимо данных нарративной традиции, нами будут привлекаться также памятники эпиграфики, как лапидарной (сохранившиеся фрагменты списка афинских архонтов, знаменитый "декрет Фемистокла", некоторые декреты эпохи Перикла и Пелопоннесской войны), так и малой (прежде всего острака — надписанные глиняные черепки для голосования при остракизме, на которых запечатлены имена почти всех видных афинских политиков V в. до н.э.). Источники по жизни и деятельности любого древнегреческого политического деятеля образуют определенный комплекс, причем комплекс сложный, многослойный. Практически в каждом случае налицо и противоречия, и нестыковки, и болезненные лакуны. Неизбежен вопрос о верификации свидетельств, тем более что самые ранние из них по многим из интересующих нас вопросов чрезмерно лаконичны, а, скажем, тот же Плутарх, напротив, весьма подробен,
[15]
но отделен от описываемых им событий многими веками, к тому же, как мы говорили, далеко не во всех случаях имеет обыкновение указывать источник своей информации, чтобы мы могли определить степень ее достоверности. Не всегда ясно, таким образом, какова цена сохраненных им сведений. Самым простым и, казалось бы, очевидным подходом, к тому же превалирующим в западной историографии, кажется преимущественное внимание и доверие именно к ранним авторам и несравненно более критическое (а фактически — попросту скептическое) отношение к поздним. Не всё, однако, так просто. Бывают конкретные ситуации, когда, как ни парадоксально, Плутарх сохранил более точную или более полную информацию, чем даже великий Фукидид[15]. Скептицизм, высказываемый в отношении поздней традиции, в каких-то частных случаях выглядит, бесспорно, оправданным. Но, будучи применен в широких масштабах, становясь тотальным, гиперкритический подход оказывается чрезвычайно неплодотворным, заводит в тупик, поскольку в конечном счете заставляет либо вовсе отказаться от реконструкции политической истории целых больших периодов, либо ставить на место традиции собственные, во многом произвольные конструкции[16]. Необходима, таким образом, некая "золотая середина". Суждение само по себе более чем очевидное и даже банальное, но значительно труднее, как правило, бывает определить, где эта "золотая середина" находится. С одной стороны, непосредственные эмпирические факты, которые сообщают Плутарх, (а равно и прочие поздние авторы — Диодор и др.), вряд ли следует отвергать, за исключением тех случаев, когда их данные вступают в прямое противоречие с заведомо более аутентичными источниками. С другой стороны, необходимо, как нам представляется, проводить разграничение между фактами и их интерпретациями. Как раз эти интерпретации у поздних авторов и являются тем, что далеко не всегда и не во всем заслуживает доверия. Даже Аристотель, отделенный от событий V в. до н.э. всего лишь столетием, при рассказе о них (в частности, в "Афинской политии") подчас не вполне корректен в их трактовке, дает порой упрощенную и одностороннюю кар-
[16]
тину политической жизни, в определенной степени модернизирует ситуацию и судит о более ранних эпохах с помощью категориального аппарата своего времени, во многом чуждого реалиям ранней классики[17]. Еще более сомнительными, откровенно риторическими, наивно-морализаторскими бывают интерпретации фактов у Плутарха. Мы, таким образом, не обязаны слепо следовать всем рассуждениям, встречающимся у того или иного автора, но сообщаемые им факты мы, безусловно, всегда должны учитывать.
* * *
Нам бы хотелось, чтобы эта книга получилась несколько более популярной по способу изложения, чем наши предшествующие монографии[18]. Предвидя возможные нарекания, сразу спешим объяснить, что имеется в виду. Не секрет, что в академических кругах эпитет "популярная" применительно к книге звучит в известной мере пренебрежительно. Причины складывания такого отношения по-человечески можно понять: сплошь и рядом под видом популярных пишутся просто плохие книги (к тому же еще и скучные). Предполагается, что "популяризатор", в отличие от специалиста, является дилетантом, знает свой предмет не из первых рук, а понаслышке; что он в нем недостаточно компетентен и не стремится к большему; что он не исследует, а лишь пересказывает, а любой пересказ чужих изысканий неизбежно влечет за собой искажения. К тому же популяризация - зачастую вчерашний день науки: от каких-то положений ученые давно уже отказались, признав их устаревшими, а популяризаторы, не зная еще об этом, продолжают тиражировать отброшенные тезисы. Мы хотим, чтобы книга была популярной не в ущерб научности. Иными словами, наша задача — при изучении фактов подходить к ним со всем арсеналом профессиональных методик, но вот при их изложении быть по возможности доступным не только коллегам-антиковедам, но и более широ-
[17]
кой читательской аудитории. Это должно выражаться не в упрощении предмета, не в игнорировании дискуссионных проблем, а в следующем. Во-первых, сделать повествование не слишком сухим и специальным, постараться оживить его как в содержательном, так и в стилистическом отношении[19]. Во-вторых, несколько подробнее останавливаться на тех сюжетах, которые вполне ясны для ученого со степенью, но "непосвященному" читателю могут показаться непонятными и требующими разъяснения (сказанное, конечно, не означает, что книгу сможет читать любой; она все же требует некоторой, хотя бы элементарной эрудированности в области античности). В-третьих, по возможности не злоупотреблять справочным аппаратом[20].
[18]
Собственно, именно так очень часто и пишутся монографии на Западе (мы не имеем в виду те из них, которые представляют собой изданные диссертации), особенно в англоамериканской историографической традиции. В ее рамках обычно книга более популярна (в хорошем смысле) и "читабельна", чем статьи, принадлежащие перу того же автора. Надлежит, как нам кажется, помнить: книга создается не для того, чтобы продемонстрировать ученость, а для того, чтобы сказать что-то новое и, желательно, интересное. После этих вступительных замечаний представляется необходимым, прежде чем переходить непосредственно к биографиям древнегреческих политических деятелей, предпослать этой конкретике главу общего характера, посвященную греческому полису. Ведь именно в полисных условиях развертываются те события, о которых в книге пойдет речь. Соответственно, некоторые наиболее принципиальные моменты необходимо оттенить сразу же.
* * *
Но перед этим — последняя оговорка. Книга в процессе работы над ней проявила тенденцию к разрастанию, а "скомкивать" изложение нам не хотелось. В результате придется выпускать ее в свет несколькими выпусками. Данный, первый выпуск включает в себя, кроме вводной главы о полисе, четыре биографии — знаменитого законодателя Солона, афинского тирана Писистрата, спартанского царя Клеомена I и героя Греко-персидских войн Мильтиада. Иными словами, ее хронологические рамки охватывают период с конца VII по начало V в. до н.э. В дальнейшем речь пойдет о политиках и политике следующих десятилетий, времен "золотого века" классической Греции и ее заката. Работа над монографией осуществлена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (исследовательский грант № 03-06-80066).
[19]
Глава I. ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В НЕМ
Категория полиса является настолько основополагающей практически для любой проблематики, связанной с античной Грецией, что нет, наверное, другого исторического феномена этой эпохи, который изучался бы в науке столь же напряженно и скрупулезно. Если бы мы попытались составить библиографию (пусть даже неполную и избирательную) исторических работ, посвященных греческому полису, то только одно это заняло бы многие страницы. Поскольку главный предмет данной книги — все же не полис как таковой, а политика и политики, то подобного рода библиографический экскурс вряд ли будет уместен. Отметим лишь вот что. В самое последнее время исследование полиса в мировом антиковедении, кажется, выходит на новый уровень, и прежде всего потому, что им начинают заниматься уже не отдельные ученые, а целые коллективы специалистов. Проводятся конференции, симпозиумы; издаются сборники статей, фундаментальные коллективные монографии, в которых принимают участие историки из разных стран[21]. Такого
[20]
рода интернациональные контакты приводят к плодотворному диалогу и, бесспорно, способствуют выработке все более и более верных, взвешенных взглядов по дискуссионным проблемам, лучшему пониманию всего феномена. И тем не менее было бы явным преувеличением сказать, что в полисе ныне для нас все ясно. Скорее напротив: именно необходимость более тщательного изучения различных его сторон, отказа от застарелых историографических мифов порождает новые и новые обращения к этой тематике. Да и поймем ли мы когда-нибудь греческий полис в полной мере? Вряд ли: для этого нужно в нем жить. Полис был для эллина архаического и классического времени не просто "малой родиной", но именно подлинной, настоящей родиной. Греция, Эллада являлась понятием географическим, культурным, — каким угодно, но ни в коей мере не политическим; она не служила и не могла служить, в частности, предметом патриотизма. Даже в годину Греко-персидских войн, когда опасность, нависшая над греческим миром, была серьезнее, чем когда бы то ни было, всего лишь три десятка греческих полисов (из многих сотен![22]) объединились в союз, чтобы попытаться дать персам отпор, в то время как ряд влиятельных государств (Фивы, вся Фессалия, полисы Малой Азии и многих островов Эгеиды) выступали на стороне Ахеменидов, большинство же политических субъектов Греции занимали попросту пассивно-нейтральную позицию. И это не было какой-то изменой "общему делу", поскольку изменять, собственно, было нечему — за неимением такового "общего дела" (res publica). В 480 г. до н.э. сражение в Фермопильском проходе было проиграно греческим союзным контингентом потому, что "некий Эпиальт, сын Евридема, малиец, надеясь на великую царскую награду,.. указал персам тропу, ведущую через гору
[21]
в Фермопилы, и тем погубил бывших там эллинов" (Herod. VII. 213). Ныне — особенно в трудах общего характера — этого злополучного Эпиальта называют не иначе как предателем[23]. Однако же предательства как такового мы в его поступке не находим. Малида, уроженцем и гражданином которой он являлся, не входила в состав антиперсидской коалиции[24]; более того, в числе других областей Северной Греции она незадолго до описываемых событий дала Ксерксу "землю и воду" (Herod. VII. 132), т.е. признала персидский суверенитет. И впоследствии малийцы посылали свои отряды в войско персов (Herod. VIII. 66); на стороне последних сражались они и в Платейской битве (Herod. IX. 31). Таким образом, своего государства Эпиальт не предавал (напротив, действовал вполне в рамках общей проперсидской политики Малиды), а об "общегреческом деле" вряд ли вообще имел хоть какое-то понятие. Вот если бы персов провел в тыл эллинам афинянин или спартанец, — тогда это, конечно, была бы измена. Мы отнюдь не обеляем Эпиальта. Его поступок с моральной точки зрения низок и подл, тем более что он был вызван корыстолюбием. Но предательства в юридическом смысле инкриминировать Эпиальту нельзя. Весь этот эпизод приведен нами лишь для того, чтобы продемонстрировать, насколько абстрактным понятием была "Эллада" даже в начале классической эпохи. А примеры аналогичного ряда можно было бы множить и множить. Тиран Сиракуз Гелон в целом считается достаточно "патриотично" мыслившим деятелем. Широкую славу снискала его морская по-