ДЖО. Р. ЛАНСДЕЙЛ
Посвящается Дону Коскарелли и Брюсу Кэмпбеллу и в память об Осси Дэвисе, благодаря которым экранизация “Буббы Хо - Тепа” стала такой прекрасной.
Давным - давно тьма треснула пополам и из неё потекли тени, голодные и злые.
ДЖЕРСИ ФИЦДЖЕРАЛЬД.
Иногда то, что кажется самым очевидным, больше всего отвлекает от истины.
АНОНИМ.
АЛКАШ НА СВАЛКЕ.
Лезть из - за больных ног было тяжко, но хотя бы луна висела высоко, почти полная и яркая, как фонарик на детском рождественском празднике. Цепляясь дрожащими пальцами за сетку рабица, втискивая носки поношенных ботинок в звенья, он лез по забору с такой решимостью, какую не вкладывал в три своих неудачных брака или прошлые работы.
Он помнил, как в детстве мама говорила ему, что он может стать кем захочет, делать всё, что захочет, а в итоге оказалось, что он стал бездомным алкашом. Не-е-ет, естественно, хотел он как раз много пить, так что в этом весьма преуспел.
Добравшись до верха забора, он слез с другой стороны, поправил серое вельветовое пальто, прошёлся по свалке между рядами стопок ржавых машин, мимо пресса для автомобилей. Давно здесь никого не было, только висели таблички с надписью:
“Осторожно, злая собака! Успеете до забора за шесть секунд? Собака успеет”.
И таблички с рисунками пистолетов и надписью:
“Мы не будем звонить девять - один - один”.
Но он не заметил ни злых собак, ни злых реднеков с большими пушками, один лишь ветер приносил вонь с Миссисипи и всё.
В последний месяц он заранее проверил, что здесь никто не работает. Владельца, кто бы он ни был, давно здесь не было, в этом он убедился несколько раз: спал на земле под деревьями позади свалки. Нашел там подходящую густую рощу, такую густую, что защищала от порывов ветра и хлещущего дождя, хотя и не совсем. Наблюдая за свалкой из укрытия среди деревьев, он не видел ничего кроме теней по ночам и солнечных бликов от старых машин днем. Чем дольше он смотрел на эти машины, тем больше чувствовал, что там за забором, укрытие куда лучше, чем под деревьями. Чем больше он об этом думал, тем больше верил, что где - то среди этих рядов машин его ждёт дом, милый ржавый дом. Может летом даже в кабине старого автопресса будет ничего, она открыта, можно там спать, чёрт, там даже стояли сарай и длинное алюминиевое здание. Можно разбить лагерь в них, принести свои шмотки, спрятанные в корнях деревьев, главное, придумать, что делать с замком на воротах. Нужно быть осторожнее, придумать, как открывать, как закрывать замок, чтобы свалка принадлежала только ему, не попадаться, когда приходит и уходит, не привести сюда кого - нибудь на хвосте и будет ему здесь рай в шалаше.
Свалка раскинулась широко, акров на десять, не меньше, где рядами стояли машины. Большинство рядов с несколькими машинами друг на друге. Они, словно отравленные жуки, ждали, когда их раздавят, утащат на автопогрузчике, который, скорее всего, ждал в алюминиевом здании, оттащат и сунут под пресс. Теперь они, может, всё ещё смертники, но их приговоры изменили на пожизненное без УДО за забором рабицей.
Он пошёл к сараю, но тот оказался закрыт амбарным замком, размером с голову младенца, то же его ждало у алюминиевого здания.
Ну, это решаемо.
Может, где - нибудь найдётся болторез? Ещё можно стырить свечи и спички, тогда будет свет, найти ведро, чтобы ссать и срать, можно даже какие - нибудь украшения надыбать, чёрт, да кто знает, что там внутри!
Вдруг, там уютно?
Вдруг, там есть свой туалет?
И если принести воду, то будут все удобства. Может быть, даже найдётся, что загнать.
“Не торопись, - сказал он себе, - не торопись, губы раскатал, скажешь спасибо, если там, хотя бы змей не завелось!”
Но сегодня он уже выпил виски, устал и хотел спать так, что решил вернуться к изначальному плану: устроиться в удобной машине. Он уже мечтал, как через пару месяцев опустит окно и впустит весенний воздух. Оставалось надеяться, что не будут досаждать комары. Чёрт, как же для него типично! Стоит подумать о чём - нибудь хорошем, как тут же старается всё испортить всякими “если”. Надо с этим завязывать.
Наступает светлая полоса: есть, где жить, пора думать позитивно. Мама ему говорила:
“Мир светлее, чем тебе кажется, только забудь про тени и сам увидишь”.
Пора прислушаться к совету, забыть про тени и увидеть солнце, думать позитивно. Отныне, он будет самым позитивным засранцем, что когда - либо присаживался посрать под лопухами или поднимал ногу, чтобы свободно пердануть. Позитивный! Вот он какой. Так себя и будет теперь называть - Позитивный Уилсон. Не, не, не так - Мистер Позитивный Уилсон. Ну, а, что? Не хуже других. Блин, что - то и не вспомнить, когда последний раз у него спрашивали имя или самому хотелось его назвать. Отныне, если спросят или он сам решит представиться, он так и скажет:
“Меня звать Позитивный Уилсон”.
Если так делать и меньше пить, то жизнь - то ведь изменится. Он решил твердо, как уже много раз до этого, что изменится, но теперь уже решил бесповоротно.
В какой - то момент его мысли прервал какой - то звук, что - то обо что - то стучалось.
Так - так - так, на свалке могут жить звери: опоссумы, еноты, белки. Там опоссумы, скорее всего, он поставит на них, если это опоссум, то вообще без проблем, ничего не имеет против, здесь места всем хватит.
Пока он шёл между рядов, по три машины в высоту, на него упала тень от света луны, а затем из ниоткуда вышло облако и скрыло лунный лик. С этого момента стало совсем темно, в то же время ему показалось, что за ним следят, что на свалке действительно кто - то есть и, хотя он не мог это подтвердить, он был уверен, что шумят не опоссум или енот, а что - то ещё, что - то ещё…
Он сам не знал, почему так подумал, но откуда - то пришло неколебимое ощущение, что сейчас на свалке кто - то или что - то прячется в тенях и подкрадывается к нему. Такой леденящий душу момент, что он чуть не развернулся и не сбежал, но потом облако ушло, как ушёл и этот момент.
Приблизившись к одному краю ряда, он стал заглядывать в машины. Нашёл стопку из трёх древних кадиллаков и ему пришло в голову, что он может залезть на самый верх и заиметь себе трёхэтажный пентхаус с удобным сиденьем и панорамным лобовым стеклом, чтобы любоваться звёздами. Он коснулся кармана пальто, где лежал мешок и штоф виски, коснулся, как человек, который проверяет кошелёк в толпе, как в старинные времена стрелки касались пистолета, когда ловили косые взгляды. Как же хорошо там будет валяться на сиденье, посасывать виски, глядеть, как в небе кишат звёзды. Когда он поднял ногу и поставил на ручку нижней машины, чтобы залезть, ручка оторвалась и он упал на водительскую дверцу, расплющив нос о стекло, как цветок между страницами книги. Внутри у стекла, где он прижался носом, было лицо, белее луны в самую ясную ночь, с жирными волосами на макушке, торчащими во все стороны, как трава на неухоженном газоне. Глаза были закрыты, а рот распахнут, в нём наверху болтался зуб, как шаткий сталактит. Испугавшись, Мистер Позитивный шарахнулся назад, кто - то вроде него, попрошайка, только в ещё худшем состоянии. Он, наверное, забрался в машину да и помер. От этой мысли он сам окоченел, как при смерти. Это же ведь его место, его, чёрт возьми! Но как давно он забрался в машину? Он приблизился к окну, чтобы взглянуть еще раз. Тело казалось огромным шаром тёмной плоти, на котором балансировала голова. Мистер Позитивный осторожно наклонился ближе к окну, а потом понял: тело каким - то образом переломалось, хребет треснул, словно кто - то скатал бедолагу в шар плоти. Вообщем и целом впечатление было такое, словно кто - то смял человека в руке, как клочок бумаги. Это кто же так может - то? Может, это какое - то уродство от рождения? Больше похоже на правду, но, Господи, он ничего подобного в жизни не видел! Если это правда уродство, тогда бедолага никак не мог сюда залезть, сюда в машину и тут ещё и сдохнуть.
Затем он заметил на дальнем сиденье ещё один шар.
Он увидел задницу, задранную, как белый сугроб, тёмную точку в центре, где показывалось говно, вдоль всей задницы струился тёмный засохший водопад. Он отстранился от стекла и прижался к заднему окну, там же со стороны водителя лежала женщина, смятая и поломанная. Из спины торчал позвоночник, длинные волосы местами были вырваны, а череп блестел, как сопля на дверной ручке, позади неё виднелись ещё шары. Чёрт возьми, это, что же, дети? Мистеру Позитивному вдруг пришла в голову внезапная и неприятная мысль. Он прошел по ряду и заглянул в другие машины, все были заполнены голыми и переломанными скомканными телами. Некоторые машины были забиты под завязку. Раздался звук, глубокий вдох, словно северный ветер набирал полные легкие воздуха, которые выпустит дикой бурей, но выдоха не последовало.
По шее сыпью пробежали мурашки.
Тихий шорох, звук, сродни шагам по сухим листьям, свалка всё меньше и меньше казалась домом, милым домом. Надо же выбираться отсюда. Когда он бросился мимо первого увиденного тела, он не мог удержаться и не взглянуть в последний раз. И в этот момент на толстом лице открылись бесцветные глаза. Господи Боже, оно живое! Рот сдвинулся, кожа дрогнула у уголков и изо рта донеслось жалкое мяуканье, как от умирающего котенка. Попятившись, Мистер Позитивный бросил взгляд в конец длинного ряда машин и на забор. С таким же успехом он мог быть на другой стороне луны и вообще Вселенной. Он снова посмотрел на лицо в окне кадиллака, теперь глаза распахнулись, распахнулись широко, рот закрылся, выражение на лице: то ли шок, то ли ужас, то ли смирение, разобрать - то невозможно. Он уже слишком далеко стоял, а лунный свет был слабым, но вдруг в лунном свете он увидел блеск глаз на лице, а тело в кадиллаке поглотила тень.
Тень, которая накрыла всю свалку, Мистера Позитивного и машины.
Ползучая беззвучная тень, которая принесла с собой ошеломляющую вонь. За его спиной что - то было. В стекле кадиллака отразилось что - то нереальное. Мистеру Позитивному хотелось сбежать, но его так заворожило то, что он увидел, что ноги как приросли к земле, он почувствовал на себе руки, слишком много рук. На шею сзади упала горячая сырость, её вонь забила ноздри, как пробки, затем в шею что - то вонзилось. Тело, как - будто наполнили огнем, а потом льдом, затем раздался удовлетворенный звук, словно это была радость от эякуляции. Его тело подняли, скрутили и сломали. Он почти не чувствовал боли, теперь ему было ни холодно, ни жарко. Он пытался вырваться, но это было, как вырываться из смирительной рубашки. Из кармана выскользнула бутылка виски, разбилась на земле, поднялся и наполнил ноздри запах виски, заменяя вонь. Аромат алкоголя принёс хмельные воспоминания, что пронеслись в разуме быстрее, чем в мгновение ока. Мистер Позитивный чувствовал себя не так уж позитивно, он пытался вспомнить, что там его мама говорила о тенях, что про них надо забыть и разглядеть за ними яркий горизонт. Но теперь он не мог забыть про тени, никакого яркого горизонта не предвиделось, налетело ещё больше теней, все сгрудились вокруг него, его всего касались, как будто иголками, а затем… затем вернулась боль. От ужаса ослабел кишечник, но его вонь бледнела в сравнении с вонью теней, смешанной с виски. Он видел в тенях такое, что не должно существовать. Что - то зашевелилось в его животе, поползло по позвоночнику, пощупало внутри черепа, пощекотало мозг, а затем боль стала куда хуже, чем Мистер Позитивный мог вообразить и он не мог даже закричать.
. ДНЕВНИК ДЖОННИ. ОТЕЛЬ В ЛАС - ВЕГАСЕ.
Прежде, чем я что - то расскажу, прежде, чем представлюсь, позвольте сделать заявление и поставить вопрос, необязательно в этом порядке.
Вам никогда не казалось, что вы живёте чью - то чужую жизнь?
Вам не казалось, что вы плод чужого воображения? Или всё, что вы делаете, ни черта не делается, что вы - лишь порождение газов, итог не переварившихся зелёных бобов и бутербродов с колбасой, что вы на самом деле лежите на полу в какой - нибудь дыре и медленно умираете и вообще, что вы не вы и вообще никто. У меня от этих мыслей сплошная головная боль, но всё же, время от времени, находит и кажется, что всё это правда, а потом просыпаюсь и думаю:
“Я что, проснулся или всё ещё сплю? Или кто - то другой спит и я ему снюсь?”
Вы о таком не думали? Да нет, наверное. Наверное, это и к лучшему. Ладно, отложим пока всё это и продолжим.
Меня зовут Джонни Смэг. Я работаю на Элвиса Пресли. Можно сказать, я был его телохранителем, хотя, в основном, он и сам мог о себе позаботиться. Время от времени, завистники и хамы называли меня дармоедом. В этом, пожалуй, что - то и было. В смысле, я иногда всё - таки пользовался положением и первый готов это признать, но я вам так скажу: жизнь у меня была не сплошь гламур, красотки и вечеринки, пьянки да гулянки. Ну да, король иногда принимал, как он говорил, лекарство, наверное, в чём - то сам даже верил, что это лекарство и есть, но это всё не суть.
Вот чего многие не знают, что мы сражались с монстрами.
Я серьёзно, реальными.
Я вам так скажу, штатские и понятия не имеют чего только на свете не бывает, а если подумать, то лучше им и не знать, если знать что - то, что слышишь в темноте, стук в окно в полночь, шорох под кроватью - не всегда звери, ветки дерева, крысы или скрип дома, то как вообще жить - то?
Я в шутку называл этих монстров “чудиками”.
Элвису нравилось, хотя, я вам так скажу: это и не совсем шутка, мы просто так справлялись, откалывали приколы, ну, как копы, как пожарные, а мы были “экстерминаторы монстров”. Правда, никто нас так не называл, “экстерминаторами монстров”, а между прочим, очень жаль, славно звучит.
То, что я вам сейчас расскажу, случилось до того, как Элвис пропал и его заменил другой мужик.
Никто не должен был об этом знать, но я - то, я - то знал. Столько проработать с ним так близко, как я и не заметить, ну, я не знаю.
Когда ушёл король и пришёл двойник, он меня не предупредил и, скажу вам как есть, очень меня этим обидел, после всего того, что мы прошли. Но на толчке - то помер фальшивый Элвис. Ну, меня уже рядом не было, я, так сказать, собрал вещички и свои разочарования куда раньше. Я знал, что он уже не тот, а того уже нет. Не было желания оставаться, но рассказать я хотел не об этом. Рассказать хотел совсем о другом.
Было воскресенье, мы жили в Вегасе. У Элвиса был выходной, он как раз только что закончил контракт с большим казино, где любил выступать и мы просто “пинали хуи” в окрестностях, более того, в этот самый момент, о котором я вам рассказываю, я и на самом деле работал хуем. Снял штаны и сунул своего дракона туда, где не светит солнце, между румяных щёчек, которые не пудрят, ну, если вы, конечно, меня понимаете. Другие парни были в большой комнате за дверью, пьяные или под кайфом или просто дрыхли после вчерашнего, а Элвис был со мной в комнате, но трахал я не его! Трахал я шикарную блондинку на мягком кресле. Она даже не знала, что Элвис всего в паре метрах от неё, в здоровом аквариуме посреди комнаты.
Это зовется камерой сенсорной депривации. Элвис тогда увлекался такими штуками, он постоянно увлекался какой - нибудь хренью, на этот момент я был главным чуваком у Э, всегда рядом, чтобы его защитить, в основном от женщин, которым неймётся сорвать с него одежду, время от времени, от злого мужа или парня, которые застали свою милую за забавами перед фоткой с Элвисом с опущенной головой, потным лбом и ухмылкой на губах. Я был принят во внутренний круг, как понятно и полковник. Остальные, которых иногда звали телохранителями, они были не при делах. Да и к лучшему для них, в общем, как я уже говорил. Я как раз присовывал блондиночке, она орала так, будто ей за это платили. Прошлой ночью она приходила на концерт и при виде Э вся потекла, так уж он умеет. Вот мне достался десерт, то бишь она. Знаю, как это звучит столько лет спустя, но сказать по правде мы были самыми свинскими шовинистами в истории, нет, сказать так - свиней обидеть. Нам не хватало их природной мудрости и благородства. Элвис - то был уверен, что он мудрый и благородный. Это выражалось в коврике из шкуры зебры и чёрных лампочках в спальне, короче, такая же деревенщина, как я, только богаче Бога. Не удивлюсь, если Бог брал у Элвиса взаймы.
Сидя в прохладной темноте своего звуконепроницаемого аквариума Элвис, которому уже пора было по новому сделать зачёс, закинул столько колёс, что кайфанули бы вся армия, береговая охрана, их символ собачка и пытался триповать, как говорили мы, сельские хипстеры, под фантастический свет в голове, парить, как алкаш, который несётся на мотоцикле в темноте железнодорожного туннеля, да ещё и закуривает. Я всё это знаю, потому что он мне перессказывал свои ощущения, как он подключался к трубе Вселенной, один конец которой вёл в рай, а другой в ад, но братья и сёстры, правда в том, что он жрал столько амфетамина, что был большой шанс, что потом ему нужна была пригоршень депрессантов, так что, скорее всего, его трип напоминал прыжок с пика Эвереста в полстакана воды.
В общем трахал я эту блондинку, закинув юбку ей на спину, загонял самолет в ангар, хотел приземлиться так, чтобы у неё мотор закипел и вот уже выпустил шасси и коснулся земли, как вдруг услыхал Элвиса, его голос донесся из - за толстых стенок камеры, как писк мыши, которую уносит в ливневый сток и тут до меня дошло, что если я не среагирую, то завтра останусь без работы, отправлюсь снова мыть тачки, этим я занимался до того, как пошёл к Элвису, но остановиться - то я уже не мог, даже если Элвис там утонет и обвинит меня, я должен закончить начатое и к чёрту безработицу и смерть. Милая блондинка вскинула волосы, застонала, мускулы на спине, ногах и заднице напряглись, как у кенгуру перед прыжком, а потом случился атомный взрыв и мокрое грибное облако. Мы оба кончили.
Кто - то звал? - спросила блондинка, влезая в трусики и поправляя платье.
Элвис видать, - говорю я.
Он позвал опять, в этот раз я разобрал, потому что в ушах уже не шумело.
Вытаскивай меня из этой душегубки, а то проделаю тебе новую жопу гвоздодёром.
Мы трахались с тобой, когда рядом был он? - спрашивает блондинка.
Я взял ее под локоток и направил на выход, как можно нежнее. Когда довел и открыл, она сказала:
Твою мать, по ноге у меня стекаешь ты, хотя, всё это время в комнате был он.
Не ной, дамочка, радуйся, что хоть как - то знала Элвиса. Крошки с его стола, получше целых караваев у других, а тебе достался шоколадный бисквит с меренгой.
Я сунул ее в большую комнату, где либо спали, либо зырили телик с выключенным звуком, остальные телохранители.
Почему он сидит в аквариуме посреди комнаты? - спросила она.
Нирвану ищет, - объяснил я и закрыл перед её носом дверь.
Снял крышку с камеры. Элвис весь мокрый, Венера в мужском варианте, поднялся и сказал:
Какого хера, Джонни?
Прости уж, - я уже схватил полотенце, отдал ему и закрыл камеру.
Я назвал его Венерой в мужском варианте, но как раз тогда начался тот период его жизни, когда он решил достать самые дальние уголки Вселенной, жиреть то бишь. На нём были синие плавки с дурацкими морскими коньками, кажется, он носил их в каком - то фильме, не помню. Кстати, тот второй, который занял его место, это его вы видели, когда Элвис стал реально жирным. Поверить не могу, что он стольких одурачил. Вы сами приглядитесь к фоткам после семьдесят четвёртого, ясно же видно, что он не Элвис, ни подбородок, ни скулы не похожи. Элвис взял полотенце и вытираясь сказал:
Я зову, зову, Джонни, Джонни, выпусти меня, выпусти меня, гандон, бля, я тут тону, весь уже сопрел, зову, а сам слышу, как ты пежешься вовсю.
Прости, - сказал я.
Какой у нас девиз?
МЗД, - сказал я.
И что это значит?
Мы занимаемся делом, - сказал я.
Ну, вот, а ты чем занимался, Джонни?
Я промолчал, хотя, на самом деле, думал, что занимался вполне себе делом, но всё - таки понурил головушку, будто сам в себе разочарован. Элвис вылез из своего гроба, как я иногда звал эту штуку, и закончил вытираться. Я подал ему халат. Халаты в этом отеле были сшиты, как из греха: толстые, тёплые, мягкие с изнанки, как в кроличий мех заворачиваешься. Натягивая халат он шмыгнул и говорит:
Твою мать, воняет будто баржа с тунцом перевернулась. Ты вроде должен слушать и повиноваться, а сам не пойми чем за моей спиной занимаешься. Я уже говорил, как тебя ненавижу?
Нет, ты был слишком занят. Ну, знаешь, Бога искал, все дела.
Элвис вздохнул, настроение у него менялось, как погода в Теннесси.
Ладно, проехали, оно и понятно, какой же мужик в здравом уме не любит тёлок?
Тот, кто не любит тёлок, - отвечаю я.
Ну, вообще - то да и такие бывают, но из нас, гетеросексуалов в здравом уме, кто не любит?
Технически, евнухи.
Ты вот меня специально бесишь, Джонни?
Да нет, просто иногда не могу удержаться.
А ты уж смоги.
Ладно.
Тут - то и зазвонил телефон. Я взял трубку, послушал, повесил.
К тебе полковник, - говорю.
Бля.
Уже поднимается.
Встреть его у дверей и скажи жиробасу засунуть тросточку себе в жопу и ехать на лифте вниз, а ещё лучше сразу из окна прыгнуть.
Так точно, - отвечаю, а сам не двигаюсь с места, Элвис, как обычно, только языком треплет.
Пару минут спустя стук в дверь.
Впускай толстопуза, - вздохнул Элвис, - если в дверь влезет.
Я впустил толстопуза. У полковника трость и если увидишь его на улице или даже в помещении, он всегда на неё опирается и ходит слегка хромая, но когда с ним оказались только мы, он закинул тросточку подмышку потного белого костюма и потопал к бару. Он одевался, как владелец плантаций в бело - голубую рубашку с широкими полосами, голубой цвет так выцвел, что непонятно голубой он или какой. Походка, для толстяка, у него была весьма грациозная, которой можно станцевать конгу. Про полковника, перед тем, как он стал импресарио Элвиса, ходили слухи, что он кого - то убил в Голландии, потому оттуда и уехал. Про это я не знаю, но я вам так скажу: если бы люди знали правду, чем мы занимались, в прачечные пачками бы сдавали обосранные штанишки. Надо отдать должное: полковник, время от времени, и не без помощи Элвиса, спасал мир, ну, или разные его кусочки, но в спасении мира не всегда заключается только позитив, не считая, конечно, самой кульминации спасения мира, она уравновешивает всё.
Полковник примостил задницу на стул у барной стойки, которая была частью кухни. Спальня была отдельно, а кухня и всё остальное в одном большом зале. Здесь можно было спокойно посадить авиалайнер и чтобы тебя потом ещё двухэтажный автобус у трапа встретил. Полковник Паркер уселся, поёрзал, положил трость на стойку и говорит:
Как вкусно у вас пахнет, освежитель воздуха?
Я чуть было не заржал, не только из - за его слов, но и из - за того, как он их сказал. Он голосом напоминал Элмера Фадда и даже внешним видом. Я так и ждал, что он добавит, что “охотится на клоликов”.
Пиздовоздух, так сказать, - отвечаю.
Одеколон какой - то что ли? - спрашивает.
Скорее парфюм, - Элвис засмеялся, шутка про “пиздовоздух” просвистела мимо полковника, как боинг. Он пожал плечами, развернулся на стуле и открыл позади себя холодильник, потянулся, достал пачку молока, открыл, выпил, молоко вливалось в глотку здоровенными глотками, словно в него закапывались луговые собачки. Он вернул пачку в холодильник и закрыл. Элвис наблюдал за ним с таким видом, как ребёнок смотрит на муху, которая ползёт по собачьей какашке, покачал головой, сел на стул напротив полковника. Я устроился прямо на камере сенсорной депривации.
Элвис посмотрел на полковника и говорит:
Знаешь, ненавижу, когда ты так из пачки хлещешь, жуть какая - то, полковник, страшно раздражает.
Потому я и пью, ёбаный, ты ублюдок, хватит выёбываться, - говорит полковник, - ты всего лишь мальчишка из Мемфиса, до сих пор плачешься по ночам по мамочке, обнимая плюшевого мишку.
Маму мою не трогай.
А то ударишь меня мишкой? Хе-хе-хе.
Мишку мне подарили за песню. Так к чёрту, давай к делу. Нахрена припёрся?
Попроси парней притащить то, что я послал наверх, - говорит полковник, - уже должно было подняться.
Элвис взял трубку, приказал принести в комнату то, что привёз полковник. Вкатили тележку два парня. Одного мы звали “Косой”, а второго “Кабан”, хотя, сомневаюсь, что так их окрестили мамочки при рождении. Оба как будто ещё не проснулись, до сих пор дрейфовали на волнах наркотиков.
Полковник велел пристроить это на проектор, туда, где он хотел, затем установить большой киноэкран на треножник. Элвис поблагодарил парней и спровадил.
Любишь киношки? - говорит полковник, - самому мне на них наплевать, если это не мультики. Люблю поющих мышек и танцующих бегемотиков.
Ну, давай по делу, - говорит Элвис.
Джонни! - зовёт полковник, - подь сюды.
Я без энтузиазма поднялся и подошел. Полковник залез в пиджак, достал огромные тёмные очки и надел, дешёвая херня в золотой оправе, залез назад и достал ещё двое очков, дал мне.
Одни тебе, вторые Элвису, одевайте перед тем, как посмотреть.
Очки? - говорит Элвис. - Что за хуйня?
Давай - давай.
Я подал очки Элвису, надел сам, включил проектор, вырубил свет, уселся на крышку камеры сенсорной депривации. Все мы сидели, шторы задернуты, свет выключен, проектор заикнулся и защёлкал, как поезд по ржавым рельсам, экран загорелся, возникли цвет, движения, завёлся саундтрек, как сердце, которое запустили дефибриллятором, мелькнули титры и на якобы Bourbon Street, перед баром заплясала компания роскошных дамочек в узких чёрных трико с сиськами, размером с шарики на День Благодарения. Очевидно, это были декорации. Улица сотрясалась от их движений. Сзади на трико были пришиты кошачьи хвосты, я вам так скажу, эти хвосты жили своей жизнью, сплетаясь, как спаривающиеся змеи. У всех женщин были длинные волосы и ободки с кошачьими ушками. Они хоть и горячие, как стейк на гриле, плясали, как хромые слоны в галошах, под мелодию, которую любой школьник с чувством ритма даже на казу сыграл бы лучше. Женщина впереди, которая была главной героиней, если вы смотрели весь фильм, танцевала ещё хуже остальных, моя бабка на костылях с одной ногой в ведре с цементом и то бы переплясала их всех. Снимали в Новом Орлеане, при этом, в основном, в павильоне.
Охренеть, да я помню эту глянцевую хрень лучше, чем надеялся, на её фоне “Пикник у моря” кажется “Лоуренсом Аравийским”. Спасибо, полковник, что всегда заботишься о себе и своём банковском счёте и пихаешь меня в любую говняцкую халтуру, что предложат продюсеры. Вырубай, хватит с меня вечера воспоминаний! И нахрена нужны были очки?
Не трогай и смотри дальше, - отвечает полковник.
Элвис перевел глаза на экран и как раз в этот момент на сцену вышел его персонаж, скалясь, как Чеширский кот, весь в чёрном. По глазам было видно, что он упорот “по самое не балуй”. Он заскочил в кадр, танцуя под эту какофонию, будто в нём был ритм, вращая бёдрами, вихляя ногами, все классические движения Элвиса. Он был как какой - то южный сельский белый Бог кукурузной каши и перепихона на заднем сиденье в Drive - in. Он запел “I had to be her guide like a baby”. Отвратительная песня, хотя из его уст даже “Row, row, row your boat” покажется оперой. Ну, обычно смотреть этот отрывок было, как смотреть на умирающее животное. Когда я сам был на площадке, главная героиня Джеки Джойчем - первостатейная наркоманка - даже обоссалась во время любовной сцены с Элвисом. Наверное, это и стало для Элвиса последней каплей, буквально.
А ты тогда был ничего, - говорит полковник, - в хорошей форме, темноволосый. А теперь на себя посмотри: седеешь, морщины у глаз, чёрт, Элвис, покрась волосы.
Я всё равно никогда не был черноволосый, - говорит Элвис. - Ты пришел меня оскорблять из - за возраста?
А вот, начинается, - говорит полковник и показывает на экран.
Через очки я увидел какое - то движение, как будто голубые пылинки. Они кружились, с пола поднимались, потом раздувались, сперва я подумал, что это плёнка испортилась, тлеет у нас на глазах, загоревшись, но мы видели не дым. Туманные щупальца приняли форму. Они напоминали что - то вроде людей, только вырезанных из мясистых синих теней. Они отскакивали друг от друга, кружились, опадали и снова поднимались. Я снял очки, без них на экране было видно только Элвиса и куриный парад, снова надел. Силуэты вернулись, я бросил взгляд на Элвиса, он придвинулся как будто это поможет понять, что он видит. У силуэтов были огромные рты, полные зубов и зубы казались длинными и острыми, как ножи дамасской стали, они плыли вокруг трясущегося Элвиса и танцующих дамочек, а затем одна тень, толстая и злая, бросилась на камеру, разинув рот размером с канализационный люк и всё шире и шире, словно вход в Карлсбадские пещеры. Она как будто отскочила от камеры, хотя та даже не пошевелилась. Призрачные руки пытались схватить Элвиса, но только проходили сквозь. Танцовщицы, это я их так называл любя, оставались невредимыми, двигались и пели свой дурацкий шлягер. Затем склейка, экран потемнел.
Почему мы смотрим это сейчас? - спрашивает Элвис, - это же было давным - давно.
Кое - что началось… - отвечает полковник, - мы думаем, что это, включая фильм, связано.
Когда полковник ушел, мы пересмотрели фильм, потом выключили и сидели в темноте, всё ещё в тёмных очках.
Ты представляешь, какую хуйню я пел? - говорит Элвис. - Я тебе кое в чём признаюсь, Джонни, но это не для ушей придурков из соседней комнаты, только между нами, понял?