‑ Что за чудеса, Мануэль? ‑ весело спросил Бон‑план, зная за ним способность приврать для красного словца.
‑ Потерпите до утра, ‑ пообещал проводник, многозначительно глядя на хозяев.
На следующий день рано утром он повел их к реке, предварительно договорившись с индейцами, которым было обещано вознаграждение, если они согласятся поохотиться за угрями.
Гумбольдт и Бонплан оказались свидетелями поразительного зрелища. Индейцы загнали в реку лошадей, которые должны были служить приманкой для угрей. Не прошло и пяти минут, как до этого совершенно спокойные лошади начали метаться в воде, испуская дикие крики и время от времени скрываясь с головой под водой. Индейцы пресекали их попытки выбраться на берег в течение того времени, которое требовалось, чтобы поймать хотя бы одного угря. И когда их попытки увенчались успехом, лошадей, совершенно обессилевших от электрических разрядов, вывели. В ловле угря принял участие и Гумбольдт, испытав на себе действие электрических разрядов.
‑ Вы знаете, Эме, ‑ сказал он, выбравшись из воды и с трудом отдышавшись, ‑ я не помню, чтобы когда‑нибудь при разряде самой большой лейденской банки я испытывал более сильный удар, чем тот, который испытал теперь. Чертовски болят колени и почти все суставы. ‑ Гумбольдт стал разминаться. ‑ Мне пришла в голову идея…
‑ Можете не продолжать, ‑ усмехнулся Бонплан. ‑ Хотите я ее сформулирую?
‑ Попытайтесь, ‑ с интересом взглянул на друга Гумбольдт.
‑ Вы хотите предложить остаться здесь на несколько дней, чтобы получше изучить эту живность, не так ли?
‑ В точности моя мысль, ‑ расхохотался Гумбольдт. ‑ Ну как? Откладываем наше отправление вверх по реке?
Бонплан утвердительно кивнул головой:
‑ Будем препарировать?
‑ Разумеется. Надо изучить внутреннее строение угрей и природу электрических разрядов. Все это крайне любопытно. ‑ Гумбольдт поежился, потер суставы и оживился: ‑ Вы заметили, Эме, как искрилась вся река от электричества? Потрясающее зрелище! Сегодня же вечером напишу в Европу, представляю, как воспримут там мое сообщение!
Несколько дней задержки, вызванной электрическими угрями, не повлияли на планы путешественников. Покончив с угрями, Гумбольдт и Бонплан продолжали двигаться к берегам Ориноко, пока не добрались до миссии капуцинов (Капуцины ‑ монашеский орден у католиков) в Сан‑Фернандо‑де‑Апуре. Этот речной порт должен был стать отправной точкой их путешествия на пирогах сначала вниз по реке Апуре до впадения ее в Ориноко, а затем вверх по Ориноко до самых ее истоков.
Гумбольдт предъявил главе миссии письмо от епископа Каракасского, в котором тот просил оказать путешественникам всемерное содействие. Письмо возымело свое действие, и через несколько дней пирога под парусом была готова к отплытию.
Напутствуя Гумбольдта и Бонплана, глава миссии сказал:
‑ Проводника я вам даю надежного. Он не раз ходил вверх по реке и знает всю ее до самых истоков. Можете на него положиться. Но, чтобы вы ясно представляли сам путь, который предстоит преодолеть, я вам коротко его опишу. Вы спуститесь по Апуре (на ней стоит наша миссия) до впадения ее в Ориноко. Восемьдесят миль вниз по течению проплыть не составит большого труда.
А вот дальше будет потруднее. Течение сильное, но бороться с ним можно вполне. Вы минуете миссию Атабапо, поднимаясь все выше, и достигнете затопленных лесов. Там проживают монахи, которые покажут вам путь к Риу‑Негру, притоку Амазонки. Перетащив пироги волоком по суше, вы получите возможность снова использовать их как средство передвижения по этой реке. А оттуда недалеко и до рукава, соединяющего истоки Ориноко с истоками Амазонки.
‑ Вы вполне уверены, падре (Падре(исп.) ‑ отец), в существовании такого соединения? ‑ спросил с нескрываемым сомнением Гумбольдт.
‑ Я готов поклясться в этом, ‑ уверенно ответил монах. ‑ От туземцев я слышал неоднократно о наличии рукава или канала между Ориноко и Риу‑Негру, причем старики утверждали, что они знали об этом издавна. То же самое утверждали монахи, побывавшие в верховьях реки.
Гумбольдт повеселел:
‑ Не случайно Ла Кондамин утверждал то же, считая этот факт абсолютно доказанным. Дорогой Эме, нам с вами предстоит не столько подтвердить его утверждение, сколько найти это соединение и нанести на карту!
‑ Так не будем терять времени! ‑ подхватил Бон‑план. ‑ Мне еще надо собрать так много образцов!
И вот наступил день, когда путешественники попрощались с гостеприимными капуцинами и взошли на пирогу, на которой было сооружено нечто вроде навеса. Дно пироги устлали шкурой ягуара. В носовой ее части поместили продовольствие: яйца, живых цыплят, фрукты, лепешки, жареные бобы, бутылки с вином, а в кормовой ‑ предметы, предназначенные для обмена.
Четверо гребцов стояли в носовой части пироги и готовы были опустить весла в воду.
Знак был дан, и пирога под хор прощальных криков монахов направилась к середине реки. Гумбольдт и Бон‑план махали руками и выкрикивали слова благодарности. Это было 30 марта 1800 года.
Прошло чуть больше месяца, и пирога с исследователями достигла миссии Сан‑Антонио‑де‑Явита, где обосновались францисканские (Францисканцы ‑ члены монашеского ордена) монахи. За это время остались позади льяносы, и по обе стороны реки виднелись голые холмы, купола, огромные скалы, которые отделялись от реки узкими полосками леса. В миссии Ла‑Консепсьон‑де‑Урбана была сделана остановка. Сопровождавшие Гумбольдта и Бонплана индейцы вернулись обратно, а им на смену были наняты другие. Здесь к путешественникам присоединился монах Бернардо Зеа, решивший воспользоваться оказией для того, чтобы посетить своих соратников, проживающих выше по течению Ориноко.
На веслах, под парусом, волоком, где как придется, продвигались они вверх по реке. Ни стремнины и перекаты, ни палящее знойное солнце, ни мириады насекомых, жалящих и кусающих, не могли остановить их. Вот позади остались грозные пороги Майпурес. И наконец ‑ миссия, где можно сойти на землю, отдохнуть от трудного пути, разобрать образцы и привести их в порядок.
От миссии Сан‑Антонио‑де‑Явита было рукой подать до Риу‑Негру, самого крупного из северных притоков Амазонки.
Наступил самый ответственный момент экспедиции. Еще последнее усилие ‑ и ответ на вопрос, каким образом и где соединяются между собой истоки Ориноко и Амазонки, будет получен.
Пребывая в миссии, Гумбольдт и Бонплан продолжали обсуждать дальнейшие свои шаги.
‑ У нас есть две возможности достигнуть верховьев Риу‑Негру, ‑ говорил Гумбольдт, покачиваясь в гамаке, тогда как Бонплан разбирал свои гербарии. ‑ Первая из них ‑ перетащить пирогу волоком через перешеек, отделяющий Ориноко от речушки Каньо‑Пимичин. Падре Сереско, наш любезный хозяин, говорит, что это самый короткий путь, ведущий в бассейн Амазонки…
‑ А какая вторая возможность? ‑ спросил Бонплан, не отрываясь от коллекции.
‑ Вторая? ‑ переспросил Гумбольдт и смущенно кашлянул. ‑ Это, Эме, уже из области интуиции. Вы помните, когда мы плыли сюда и остановились у миссий иезуитов Сан‑Фернандо‑де‑Атабапо, то обратили внимание, что долина реки резко поворачивает на восток, а потом, когда мы плыли дальше вверх по реке, по левую сторону от нас появилось ответвление Ориноко? Помните, Эме?
‑ Что‑то припоминаю, ‑ неуверенно сказал Бонплан.
‑ Ну, как же, я еще спросил у Бернардо, что это такое, а он ответил, что это рукав Ориноко, именуемый Касикьяре. И добавил, что этот рукав не возвращается в Ориноко.
‑ Все это может быть и так, ‑ пожал плечами Бон‑план. ‑ Но что из того?
‑ То есть как что?! ‑ вскричал Гумбольдт. ‑ Бьюсь об заклад, что эта Касикьяре и есть соединительное звено между бассейнами Ориноко и Амазонки! Но мы все‑таки изберем первый путь ‑ волоком. А потом посмотрим, каким образом возвращаться на Ориноко.
Пирогу с индейцами отправили вперед, перетаскивание ее оказалось делом нелегким и отняло много времени. Между тем Гумбольдт с Бонпланом оставались в миссии ‑ первый вел беседы с падре Сереско, а второй собирал в окрестностях растения. Спустя три дня в сопровождении проводников‑монахов путешественники пустились в дорогу и через четыре часа вышли к притоку Риу‑Негру. Пирога, доставленная двадцатью тремя индейцами, покачивалась на воде, ожидая хозяев.
Гумбольдт и Бонплан распрощались с монахами, сели в пирогу и отправились вниз по реке к тому месту, где Ориноко должна была соединяться с Амазонкой.
Без приключений они добрались до небольшого селения Солано, расположившегося на левом берегу при впадении какой‑то речки.
‑ Касикьяре? ‑ спросил Гумбольдт проводника‑индейца.
Тот кивнул головой:
‑ Касикьяре, господин.
‑ Вы слышите, Бонплан? ‑ воскликнул радостно Гумбольдт. ‑ Мы у цели! Наконец‑то!
‑ Будем разгружаться? ‑ спросил Бонплан.
‑ Разумеется! Без инструментов нам не обойтись, придется распаковать тюки! ‑ Гумбольдт сделал знак старшему из сопровождавших их индейцев, чтобы он направил пирогу к берегу.
Когда необходимые инструменты были извлечены и подготовлены к работе, исследователи начали производить астрономические наблюдения, без которых невозможно было бы определить географические координаты точки соединения истоков двух великих южноамериканских рек.
И вот Гумбольдт записывает в свой дневник: "Соединение Ориноко с Риу‑Негру исчислено, его местоположение 2°0'43" северной широты".
Гумбольдт продолжал делать астрономические измерения, стремясь как можно точнее положить на карту Касикьяре не только в точке соединения ее с Риу‑Негру, но и все русло этой реки до самого Ориноко. Беззаботно работал он со своим теодолитом, производя геодезические отсчеты. Полностью поглощенный этим занятием, он не обратил внимания на появление вооруженных людей, которые молча окружили его. Один из них, видимо старший, объявил, что "сеньор" арестован.
‑ Как арестован? За что? ‑ недоумевающе спросил Гумбольдт, еще не осознавший всей серьезности положения.
‑ Вы нарушили границу португальских владений, и я обязан доставить вас к нашему коменданту, ‑ невозмутимо пояснил старший солдат. ‑ Он сделает допрос, и тогда будет ясно, что с вами делать.
Гумбольдт понял, что должен подчиниться, и покорно последовал в резиденцию коменданта гарнизона, эскортируемый солдатами.
Комендант бразильского гарнизона с большим недоверием взирал на Гумбольдта, когда тот попытался объяснить ему, чем он занимался здесь, на территории, подвластной португальской метропэлии.
‑ О чем вы говорите, сеньор Гумбольдт? ‑ подозрительно сказал он, выслушав с терпением арестованного. ‑ К чему доказывать, что Касикьяре соединяет Ориноко с Амазонкой, когда это давным‑давно известно всем здесь живущим? ‑ Он сделал многозначительную паузу. ‑ Между прочим, в последнее время мы все чаще и чаще задерживаем сомнительных личностей, которые оказываются шпионами…
Гумбольдт иронически посмотрел на коменданта:
‑ Неужели я похож на шпиона? Поверьте, эти инструменты, реквизированные вашими подчиненными, нужны мне лишь для одного ‑ чтобы точнее определить, где Касикьяре отделяется от Ориноко и где впадает в Риу‑Негру. А в записях, которые вы тоже соизволили арестовать, содержатся только астрономические наблюдения и расчеты.
‑ О, святая Мария! ‑ всплеснул руками комендант. ‑ Кто поверит, что здравомыслящий человек станет измерять земли, ему не принадлежащие?! И для этого отправится чуть ли не на край света?! Нет, нет, сеньор Гумбольдт, я человек военный, и долг для меня превыше всего. А посему вы будете отправлены под конвоем по Амазонке к побережью, откуда вас доставят с первым же судном в Лиссабон. Там, надеюсь, разберутся, кто вы и с какой целью пожаловали в наши края.
Гумбольдт, не ожидавший такого оборота дела, очень расстроился. Он понимал, что убеждать коменданта дальше совершенно бесполезно, и лихорадочно соображал, что предпринять для освобождения из‑под ареста. Кто может ему помочь в столь критическом положении? Монах, конечно же, монах!
‑ Сеньор комендант, ‑ сказал он, ‑ не откажите в любезности послать кого‑нибудь в Солано за падре Зеа. Он сопровождает нас в этом плавании по Ориноко, и мы с ним на дружеской ноге.
‑ Вот как? ‑ внимательнее посмотрел на пленника комендант. ‑ Мне хорошо известен этот почтенный служитель божий. Не могу отказать вам в вашей просьбе.
Появление падре Бернардо Зеа смягчило неумолимого коменданта, и в конце концов после длинных проволочек он отпустил Гумбольдта со всем его имуществом.
Обратно на Ориноко путешественники возвращались по Касикьяре. И, когда впереди показалась гора Еоннамари (она также была известна под именем Дуида), они поняли, что круг замкнулся ‑ лишь сотни метров отделяли их от Ориноко.
Сильное течение реки теперь уже не препятствовало движению пироги, а, наоборот, способствовало ему. День за днем путники все больше отдалялись от верховьев. Остались позади миссия Сан‑Фернандо‑де‑Атабапо, пороги Майпурес, место впадения реки Апуре.
Бонплану, который впервые почувствовал недомогание еще до того, как пирога миновала пороги Майпурес, становилось все хуже. Боли в спине, головные боли ‑ налицо были симптомы лихорадки, тропической лихорадки, опасной, изнуряющей болезни. Однажды после Апуре он потерял сознание, потом его беспрерывно знобило и с каждым днем становилось хуже и хуже.
Гумбольдт был в растерянности. Что делать? Что предпринять? Кора хинного дерева не приносила больному облегчения.
Так, переходя от надежды к отчаянию и от отчаяния к надежде, следовали путешественники до Ангостуры, города, расположенного уже в нижнем течении Ориноко. Там местный эскулап Фафрерас взял на себя ответственность за жизнь больного Бонплана и в конечном счета преуспел в лечении, в чем ему способствовал могучий организм пациента.
Гумбольдт радовался выздоровлению друга. Он не представлял себе дальнейшего путешествия без его участия. Гумбольдт не оставлял также мысли об их совместном участии в кругосветном плавании с французским капитаном Боденом.
Но им так и не суждено было осуществить заветную мечту. Тому причиной было не нежелание организаторов экспедиции видеть в числе ее участников Гумбольдта и Бонплана (оба они по‑прежнему числились официально в ее штате), а просто стечения обстоятельств, исключавшие каждый раз возможность для исследователей попасть на корабль Бодена: то откладывались сроки отправления экспедиции в плавание, то менялся маршрут путешествия и т. п.
Строя планы встречи с Боденом, Гумбольдт и Бонплан не теряли зря времени и продолжали знакомиться с Южной Америкой. И делали это весьма основательно. Они побывали на острове Куба, причем плавание туда не обошлось без приключений: было и нападение пиратов, и пожар на их судне, и нежелательная встреча с английским военным судном. Вернувшись на материк, они сделали объектом очередного исследования Новую Гранаду (Новая Гранада ‑ ныне Колумбия). С этой целью было совершено плавание по реке Магдалене до Боготы, столицы королевства. В результате река и множество расположенных на ней селений были с большой точностью нанесены на карту.
Из Боготы они направились через Анды в Кито, куда прибыли в январе 1802 года. Путь был очень нелегким ‑ по крутым склонам, перевалам, узким тропам. Могучие горы встретили путешественников резкими ветрами, холодными ночами, частыми дождями, перепадами высот.
Город Кито, столица нынешнего Эквадора, хотя и не оправившийся еще после сильного землетрясения, встретил путников радушно. Это было им особенно приятно после четырех месяцев лагерной жизни, неустроенной, полной лишений.
После непродолжительного отдыха Гумбольдт и Бон‑план приступили к исследованиям, и первым объектом оказался вулкан Пичинча, легкодоступный благодаря незначительной высоте. Наблюдения, которые они производили во время подъема на вулкан и на его вершине, оказались чрезвычайно интересными.
‑ Послушайте, Эме! ‑ заявил Гумбольдт, когда они достигли кратера вулкана и взяли последний отсчет температуры. ‑ Вы, несомненно, обратили внимание на изменение показаний термометра по мере нашего подъема?
‑ Да, я заметил эту несообразность, ‑ рассеянно ответил Бонплан, любуясь открывшейся панорамой.
‑ В том‑то и соль, что это не несообразность, как вы изволили выразиться, дорогой друг, а скорее закономерность! ‑ воскликнул Гумбольдт торжествующе.
Бонплан с сомнением взглянул на него и хотел что‑то возразить, но Гумбольдт опередил его:
‑ Именно закономерность, Эме! Заметьте, как изменилась температура! Через каждые триста футов (Фут ‑ около 0,3 метра) термометр Фаренгейта показывал на один градус ниже, не так ли?
Бонплан кивнул.
‑ А что мы с вами установили во всех предыдущих наших скитаниях по этому материку? ‑ продолжал Гумбольдт свои рассуждения. ‑ Что, чем больше мы удалялись от экватора в сторону полюса, тем больше менялась температура воздуха, который становился холоднее на один градус через каждые триста тысяч футов. ‑ Довольный своим открытием, Гумбольдт победно взглянул на Бонплана. ‑ Вот вам и закономерность! Триста тысяч футов по широте соответствуют тремстам футам по высоте! Разве это не так?!
‑ Может быть, следовало бы еще раз проверить, ‑ несколько охладил пыл Гумбольдта Бонплан.
‑ Вы правы, Эме, ‑ согласился Гумбольдт. ‑ Мы это непременно с вами сделаем, когда совершим восхождение на Чимборасо. Но я более чем убежден, что такого рода закономерности наблюдаются во всех проявлениях природы. И установление этих закономерностей, их объяснение и расшифровка ‑ задача, которую я перед собой ставлю.
‑ Вы замахиваетесь, Александр, на всю вселенную! ‑ с невольным восхищением произнес Бонплан. ‑ Но ведь это не под силу одному человеку!
‑ И тем не менее я попытаюсь, ‑ просто, без тени аффектации сказал Гумбольдт. ‑ А наблюдения мы непременно проверим, когда будем штурмовать вот этого великана. ‑ Он показал на снежный купол Чимборасо, величественно вздымающийся к облакам.
‑ Вы намерены подняться до самой вершины? ‑ полюбопытствовал Бонплан.
‑ Почему я? ‑ усмехнулся Гумбольдт. ‑ Надеюсь, вы составите мне компанию, Эме? А кроме того, я хочу пригласить участвовать в нашем предприятии молодого Монтуфара, сына нашего уважаемого хозяина маркиза де Сельва‑Алегре. Карлос производит впечатление мыслящего человека, и приобщить его к нашим исследованиям будет и для него, и для нас полезно.
‑ Да, да, ‑ подтвердил Бонплан, ‑ он не раз твердил, что был бы не прочь постичь такие науки, как астрономия и геодезия.
‑ Итак, решено?! ‑ вопросительно‑утвердительно резюмировал Гумбольдт. ‑ Пора спускаться, нас, наверно, заждались там внизу.
А 9 июня 1803 года группа, состоящая из Гумбольдта, Бонплана, Монтуфара и нескольких индейцев‑носильщиков, вышла из Кито и направилась к подножию Чимборасо, одной из высочайших вершин Анд, вознесшейся на 6310 метров над уровнем океана.
Через две недели они достигли пункта, откуда было намечено восхождение. Переночевав в небольшом селении, они ранним утром начали подъем, который давался первое время без особой затраты сил. Но как только они достигли границы снегового покрова, произошло непредвиденное ‑ сопровождавшие их индейцы‑носильщики сбросили поклажу и заявили, что дальше не пойдут. Пришлось с ними расплатиться, и они оставили восходителей одних.
Однако это обстоятельство не обескуражило Гумбольдта. Он заявил, что восхождение будет продолжать, даже если останется один.
И Бонплан, и тем более пылкий и увлекающийся Карлос Монтуфар подтвердили свое намерение продолжать подъем на вершину. То же самое заявил и индеец, которого они наняли в качестве проводника в деревне у подножия Чимборасо.
Четыре человека начали штурм вершины. По совету проводника они шли по гребню, и путь их был нелегок. Покрытый снегом и льдом, скользкий, весь в трещинах, он представлял собой ненадежную опору, и приходилось каждый шаг делать с чрезвычайной осторожностью. Туман тоже отнюдь не способствовал подъему, ограничивая видимость.
Чем выше поднимались смельчаки, тем тяжелее дышалось. Когда они достигли высоты 5185 метров, стало совсем невмоготу: воздуха не хватало, тошнило, кружилась голова, начали лопаться кровеносные сосуды, появилась кровь на губах, во рту, в ушах.
И несмотря на все это, они продолжали свое движение вверх, так как вершина была уже совсем близко.
Упорно взбирались путники по круче, предвкушая тот момент, когда они ступят на самую верхнюю точку Чимборасо.
Индеец, шедший впереди, издал вдруг возглас, предупреждая об опасности. Все подошли к нему и остановились как вкопанные.
В нескольких шагах впереди они увидели широкую и глубокую щель, преодолеть которую не было никакой возможности. Щель эта шириной не менее двадцати ‑ тридцати метров тянулась вправо и влево очень далеко, конца ей не было видно.
Гумбольдт переглянулся с Бонпланом и Монгуфаром:
‑ Что ж, друзья, ‑ с сожалением сказал он, ‑ видно, не судьба нам подняться на этот купол. Посмотрим, на какой высоте мы сейчас с вами. ‑ Он достал барометр, Бонплан и Монтуфар сделали то же самое и определили давление, сверив показания своих инструментов.
‑ Итак, зафиксируем, ‑ продолжал Гумбольдт, ‑ мы находимся на высоте… ‑ он быстро подсчитал в уме, ‑ на высоте 19286 футов. Каково? Насколько мне известно, никто еще из смертных (я имею в виду, разумеется, людей) не бывал на такой высоте! У нас есть чем гордиться, друзья!
Измученные восхождением, но гордые и счастливые, стояли путешественники, всматриваясь в бездонную пропасть, разверзшуюся у их ног. Они не замечали ни ледяного ветра, ни холода, ни града. Мысль о том, что им удалось подняться на такую высоту, согревала тело и укрепляла дух.
‑ Что вы делаете, Александр? ‑ удивленно спросил Бонплан, увидев, как Гумбольдт рассовывает по карманам небольшие осколки. Гумбольдт улыбнулся:
‑ Надо же, Эме, привезти в Европу сувениры с Чимборасо. Поверьте, они будут иметь там колоссальный успех, даю голову на отсечение! Советую и вам последовать моему примеру.
После штурма Чимборасо путешественники через некоторое время покинули Кито и направились в Лиму, резиденцию вице‑короля Южной Америки. Там они намеревались вести наблюдения за прохождением планеты Меркурий через диск Солнца. Путь их лежал через Анды, долину реки Амазонки, через древнюю столицу инков Кахамарку (Древнее государство инков существовало в Перу до прихода туда испанцев), по побережью Тихого океана, которое так стремился увидеть Гумбольдт.
И всюду, где бы они ни были, делались наблюдения, собирались образцы флоры.
Берег Тихого океана поразил их своей пустынностью. Уже не один день всадники следовали по побережью и недоумевали, куда девалась пышная растительность, почему здесь не выпадают осадки.
‑ Что означает эта мрачная аномалия, совершенно необъяснимая и гнетущая в этой безжизненной пустыне? ‑ произнес Бонплан, когда они после очередной ночевки продолжали путь. ‑ То ли дело Амазонка! Какое обилие красок, сколько растений, животных! А здесь… ‑ Он махнул рукой. ‑ Даже самую малость не соберешь в гербарий.
‑ Вы не совсем правы, Эме, ‑ возразил Гумбольдт. ‑ Кое‑какая жизнь здесь все‑таки теплится. Взгляните на эти стаи птиц, на морских зверей. Наконец, на эти рыбачьи лодки, полные рыбы.
‑ Оставьте, Александр, ‑ недовольно ответил Бон‑план. ‑ Разве это жизнь? И потом, все это там, в океане. А здесь, на суше? Ничего.
‑ Конечно, вы правы, Эме, ‑ вздохнул Гумбольдт. ‑ Меня самого мучает вопрос, почему здесь пустыня, хотя по всей логике ее не должно быть на берегу океана, этого неисчерпаемого источника влаги. Совершенно бесспорно, что здесь долгие годы не выпадают осадки…
Монтуфар, ехавший молча, вдруг оживился и спросил:
‑ Почему бесспорно? Я не совсем понимаю.
‑ Я вам объясню, мой друг, ‑ ответил Гумбольдт, ‑ это так просто. Вы видели развалины каких‑то старинных зданий, мимо которых мы проезжали неоднократно? Они, эти здания, построены были из такого материала, который под воздействием влаги очень скоро бы разрушился. Этого, однако, не произошло, сооружения еще в довольно приличном состоянии. Следовательно…
‑ Следовательно, вы правы, ‑ весело рассмеялся Монтуфар, ‑ и мне все понятно.
‑ И океан здесь какой‑то мрачный, неприветливый, ‑ сказал Бонплан, ‑ под стать суше.
Гумбольдт сначала не придал никакого значения словам Бонплана, но время от времени невольно возвращался к ним. Мысль его напряженно работала в поисках объяснения встретившегося им феномена. "Океан, ‑ думал он, ‑ вот первопричина. Раз он не снабжает своей влагой этот край, значит, он его лишает столь необходимых для жизни осадков. Ну, конечно же! Объяснение может быть только одно. Все дело в океане!"
‑ Эме! Карлос! ‑ Гумбольдт ликовал. ‑ Я, кажется, нашел причину! Во всем повинен Тихий океан, а точнее, та его часть, которая омывает Перу. Здесь должно проходить холодное течение! Оно‑то и создает на берегу пустыню. Впрочем, это пока одни предположения. Когда мы достигнем порта Кальяо, обработка наших наблюдений, в данном случае температурных, и не только воздуха, но и воды у берега, покажет, насколько мои предположения справедливы. ‑ Гумбольдт усмехнулся. ‑ Но сдается мне, друзья мои, что гипотеза, только что высказанная, правильна.
‑ С нетерпением будем ждать дня, когда ваша гипотеза подтвердится, ‑ сказал Монтуфар.
Пребывание в Лиме было не очень продолжительным. Визиты, приемы и, конечно, астрономические наблюдения. А затем снова в путь. На этот раз в Мексику на фрегате "Оруэ" (во времена Гумбольдта Мексика называлась Новой Испанией и была вице‑королевством).
Потом снова Куба и, наконец, Северная Америка, куда Гумбольдт был приглашен президентом Джефферсоном.
В августе 1804 года, после пятилетнего отсутствия, Гумбольдт с Бонпланом вернулись в Европу. С ними был громадный багаж. Но это только часть того, что они собрали за годы странствий по Южной Америке. Многое было отправлено в Европу раньше. И вместе с этими посылками летела слава.
"Второе "научное" открытие Америки!" ‑ восклицали восторженные почитатели Гумбольдта. И они были недалеки от истины. Это было не только открытие материка, но открытие большего ‑ закономерностей в развитии живой и неживой природы.
В самом деле, что только не сделано было во время путешествия! Точное определение широты и долготы многих географических пунктов; более пятисот измерений высот, позволивших создать картину рельефа местности, разобраться в путанице хребтов горной системы Анд; бесчисленное множество метеорологических наблюдений, давших возможность уяснить характерные черты климата Южной Америки и установить более широкие закономерности, выходящие за пределы этого материка. Было установлено наличие вертикальной зональности распределения растительности; изучены особенности холодного морского течения у побережья Тихого океана; введены в обиход такие понятия, как изотермы ‑ линии, соединяющие точки с одинаковой температурой лета и зимы как на одном материке, так и на всей территории Земли.
С путешественниками прибыли в Европу совершенно уникальные ботанические коллекции, содержащие более четырех тысяч растений. Из них тысяча восемьсот были совершенно неизвестны в Европе. Сведения о животном мире тропической Америки, археологические и этнографические материалы ‑ все это стало достоянием ученого мира Европы. И не только ученых. Не прошло и четырех лет, как на прилавках книжных магазинов Парижа, где Гумбольдт решил остаться, появилась его книга "Картины природы", в которой он прекрасным языком рассказал о впечатлениях пятилетнего путешествия, описал яркими красками свои наблюдения над животным и растительным миром и неживой природой. Книга имела необычайный успех у читателей и была переведена на все европейские языки, являя собой великолепный образец популяризации науки.
В 1827 году Гумбольдт переселился из Парижа в Берлин и начал читать публичные лекции, посвященные физике Земли и моря, атмосфере и распределению тепла, зоогеографии, геоботанике, антропологии. Лекции имели шумный успех, на них стекалось множество слушателей. Специальный комитет вручил Гумбольдту медаль с изображением солнца и латинской надписью: "Illustrans totum radns splendentibus orbem" (озаряющий весь мир яркими лучами).