Конечно, не все винили в утрате боевого духа казаками иногородних. Так, действительный статский советник Бутыркин, указывал, что «…ослабевание военного духа не есть ли естественное следствие отсутствия перед ним (казачеством — А.М.) неприятеля?»[51]
Интересно отметить, что сами казаки прекрасно осознавали, прочувствовали процесс угасания военного начала в своей среде. Подтверждением этому тезису могут служить тревожные заметки в «Казачьем вестнике» (печатный орган казачьих войск) о необходимости принятия мер по поддержанию боевых качеств. В марте 1883 г. появилась статья под псевдонимом «Кубанец». Автор указывает на угасание воинского духа, вырабатывавшегося в течение последних 80 лет у кубанских казаков. Причины просты: «Раздвоение власти в Кубанском войске и подчинение казачьего населения гражданскому ведомству уронило цену военного начальства перед казачьим населением и вредно повлияло на служилую массу, относительно военного рвения». Казаки стали относиться антипатично ко всему военному, даже наездничеству. Теперь за исправного казака необходимо бороться как за рекрута. За время реформ материальная сторона не улучшилась, а нравственная пошатнулась.[52]
Подтверждением изменившегося отношения к службе как нельзя лучше служит проект наказного атамана ККВ, предлагавшего присвоить право высылать на внеочередную службу казаков порочного поведения и ведущих праздный образ жизни. Однако начальник ГУКВ генерал-лейтенант Богуславский отказал, мотивируя это тем, что до сих пор на службу был взгляд как на почетную обязанность, а не как на наказание.[53] То есть на местах служба уже не рассматривалась как честь, но как наказание. Ведь не случайно атаман выбрал как дисциплинарную меру отправку на действительную службу. Однако 30 нояб. 1882 г. право высылки казаков порочного поведения на службу или в отдаленные места было предоставлено наказного атамана Донского войска и в скоре распространено на кавказские казачьи войска на 5 лет. Впоследствии срок продлевался.[54]
К мерам по поддержанию воинской дисциплины и уважения к казачьей службе следует отнести присвоение в 1900 г. Войсковому наказному атаману кавказских казачьих войск права производить в приказные и урядники отставных казаков и лишать такового звания. Цель такой меры помимо поощрения отставных казаков заключалась в том, чтобы «поставить урядничье звание, пользующееся в населении казачьих войск большим почетом, в такие служебные условия, которые обеспечили бы требования чинопочитания и дисциплины».[55]
Пафос необходимости сбережения казачества от полного перехода в состояние податного сословия пронизывает другую заметку, посвященную недостаткам льготного состояния казаков. Автор указывает на необходимость значительного внимания к военной подготовке казаков на льготе.[56]
Именно процессы расказачивания, обусловленные изменениями социальной структуры страны, экономики, в которой под влиянием развивающегося капитализма все меньше места оставалось для любых феодальных сословий и феодальных отношений, породили своеобразный феномен научно-популярных изысканий в области казачьей истории, оценке тактических свойств казачьих подразделений. Авторы подобных трудов пытались в героическом свете подать военное прошлое казаков, оценить возможности использования казаков в условиях современной войны.[57] Безусловно, возможности плодотворного использования казачьих подразделений сохранялись еще значительное время, однако общая тенденция к кардинальной перемене характера войны, роли и значения родов войск наметилась уже в конце XIX в., а отчетливо проявилась в ходе империалистических войн начала XX в.
Одной из важнейших проблем, с которой столкнулись казачьи войска в период конца 70-х — 80-е гг. XIX в., стала трудность полноценной комплектации строевых частей. Проблема облегчения воинской повинности, как уже указывалось выше, стала одной из центральных для высшего командования и управления казачьими войсками. В 1879 г. в ГУКВ вновь рассматривался данный вопрос. В частности, члены управления отмечали, что по существующему положению в военное время кубанцы должны выставить 35.019 чел., а численность казаков в возрасте о 21 до 35 лет — 36.043 чел. Таким образом, в случае военных действий, казаки Кубани должны будут выставить 97% от числа служилого возраста. Практически всех, без предоставления льгот на законных основаниях. На 1879 г., даже с прекращением перечисления части казаков в неслужилый разряд, понадобится около 10 лет для значительного увеличения численности казачьего населения.[58]
В апреле-мае 1879 г. наказной атаман ККВ находился в столице и внес на рассмотрение в ГУКВ некоторые предложения, с учетом мобилизационных возможностей казаков призывного возраста, не превышающих 4.500 чел в год. Во-первых, сократить срок службы казакам до 3 лет (вместо 5–7 в настоящее время). Во-вторых, сократить количество сотен в полках до четырех. В-третьих, сократить число батарей до шести. На случай европейской войны для быстрой мобилизации постоянно содержать кадр второочередных полков для быстрого развертывания.[59]
ГУКВ считало возможным привести в исполнение данные предложения. Однако наместник Кавказский вел. кн. Михаил, указывая на то, что «…каждая из существующих частей имеет за собой известные исторические и боевые традиции, так и в виду установившейся уже нормы для формирования частей на время войны», не посчитал возможным принять предложения наказного атамана ККВ и ГУКВ.[60]
Следовательно, к 80-м гг. XIX в. для выполнения военных обязанностей у кубанских казаков не хватало мобилизационных возможностей. Воинская повинность стала обременительной, ведь очевидно, что совместить продуктивное ведение хозяйства в условиях развивающегося капитализма и отбывание обязанностей по отношению к государству, практически невозможно.
Однако необходимость заставляла искать способы облегчения воинской повинности. При ГУКВ в 1879 г. была создана специальная комиссия для рассмотрения возможности применения в кавказских казачьих войсках положения о воинской повинности для Донского войска. Комиссия пришла к заключению о необходимости сокращения срока службы, возрастания возрастной планки выкомандирования в войска до 23 лет, разработки порядка распределения в конные полки и пластунские батальоны уже на момент зачисления в приготовительный разряд.[61]
Материалы комиссии были обобщены в специальном докладе по ГУКВ с проектом изменения порядка комплектования строевых частей ККВ и ТКВ в 1881 г. Согласно документу предполагалось, помимо вышеуказанных изменений, провести более четкое разделение районов комплектования строевых частей с указанием станиц. При таком подходе из наиболее беднейших закубанских и станиц нагорной полосы можно комплектовать исключительно пешие части. Так же были разработаны предположительные штаты строевых частей в мирное и военное время.[62]
Итогом этой работы стало принятие в 1882 г. «Положения о военной службе казаков Кубанского и Терского казачьих войск». Служилый состав войска делился на три разряда — приготовительный, строевой и запасной. В приготовительном разряде казаки находились три года, в течение которых освобождались от всех натуральных и денежных повинностей и обязаны были все приготовить для выхода на службу.
В строевом разряде казаки обязаны были прослужить на действительной службе четыре года — еще 8 числились на льготе. На казаках запасного разряда лежала обязанность содержать в исправности снаряжение и обмундирование, строевую лошадь (кроме казаков третьей очереди), в котором казаки находились 5 лет. Общий сок службы — 20 лет. Войско выставляло в мирное время два эскадрона Л.-гв. Собственного е.и.в. конвоя; десять конных полков шестисотенного состава; один конный дивизион (в г. Варшаве); два пластунских батальона; десять кадров второочередных конных полков; пять конно-артиллерийских батарей четырехорудийного состава. В военное время: два эскадрона конвоя; тридцать полков шестисотенного состава; один конный дивизион; шесть пластунских батальонов; пять конно-артиллерийских батарей шестиорудийного состава.[63]
В 1886 г. начальник окружного штаба войск Кавказского военного округа предложил генерал-адъютанту А.М.Дондукову-Корсакову представить соображения по формированию в ККВ новых пеших пластунских батальонов.[64] Вскоре число батальонов было увеличено до четырех в мирное время, в военное — до двенадцати.[65] 23 марта 1889 г. приказом по военному ведомству № 73 было объявлено о формировании еще одного конного полка в ККВ — Черноморского № 1.[66]
В 1883 г. было определено число и штаты местных команд для внутренней службы в войске. Семь команд (Усть-Лабинская, Лабинская, Баталпашинская, Кавказская, Ейская, Майкопская, Темрюкская — вскоре вместо последних четырех — Прочноокопская, Уманская, Крымская, Отрадненская) обязаны были нести караульную службу, конвойную и охранную на территории области.[67]
Необходимо отметить особое внимание к обучению призывных казаков и поддержанию военного образования в войске. Уже в 1867 г. было утверждено положение о Кубанском казачьем учебном дивизионе. На дивизион возлагалась задача систематического обучения казаков и офицеров строевой службе, наездничеству, джигитовке, умению обращения с оружием, развитию воинской дисциплины. Помимо того, на инструкторов возлагалось обязанность контролировать качество снаряжения призывников на летних сборах.[68]
Как указывалось выше, положение 1882 г. предусматривало применение к казакам Кавказских войск правил для обучения казаков приготовительного разряда Донского войска. Указанные правила предполагали обучение в станицах и хуторах в зимний период и в лагерных сборах в весенне-летний период. Обучение начиналось осенью второго года приготовительного разряда и продолжалось весной третьего года. Зимние учения имели продолжительность в 24 дня и за один раз казаки не могли задерживаться на обучении более чем на неделю, летние сборы в 21 день не прерывались. Приоритет в обучении отдавался верховой езде, стрелковым упражнениям и умению владеть холодным оружием.
Казаки обязаны были изучать следующие предметы: а) правила стрельбы в цель из винтовки и стрелковые упражнения, навыки обращения с огнестрельным оружием; б) пешему и конному строю; в) развитие удальства и наездничества, а именно — вскакивание и соскакивание с лошади на карьере, перепрыгивание с одной лошади на другую, доставание вещей с земли на скаку и проч., а также стрельба с лошади на скаку; г) ознакомление с воинской дисциплиной и чинопочитания и с обязанностями часового.[69]
В инструкции для занятий казаков в зимний период, использовавшейся в ККВ, занятия распределялись следующим образом. 24 учебных дня делились на четыре недели по шесть дней. Ежедневно для занятий отводилось по шесть часов с 10 утра до 16 часов дня. При этом указывалось на необходимость чередования теоретической и строевой подготовки — по 2 часа. Обоснование такому подходу — в трудности длительного сосредоточения внимания на изучении теории. То есть в процессе обучения использовались достижения педагогической мысли, присутствовало стремление сделать учебный процесс результативным и не слишком утомительным. Хотя на практике зачастую преподаватели в станицах, в основном из отставных урядников, относились педагогическому процессу с некоторой долей индеферрентности и формализма.
В течение первой недели казакам следовало выучить основные молитвы, наименование своей части, изучить войсковые и полковые знамена, знаки отличия, обмундирование. Так же необходимо было выучить титулование государя-императора, правильное титулование и обращение к начальству. Помимо этого, казакам давали представление о воинской дисциплине, объясняли суть и значение присяги и долг казака по отношению к государю и отечеству. Призывники получали представление о пределах власти должностных лиц, то есть фактически изучали то, что в современной армии носит наименование общевоинского и дисциплинарного уставов. В течение второй недели обучения происходило ознакомление с условиями и сроками службы. Казаки изучали устройство и правила ухода за стрелковым оружием, обучались приемам и строевым упражнениям с винтовкой, а так же овладевали навыками владения холодным оружием. На третьей неделе полученные знания по матчасти углублялись и закреплялись, происходило обучение действиям в конном и пешем строю. Так же изучались обязанности и права часового, караульного. Четвертая неделя отводилась изучению правил гарнизонной службы, обязанностей при несении сторожевой службы. Казаков обучали правильному уходу за конями, скачке и рубке лозы на скаку.[70]
Летние сборы в основном посвящались практическим навыкам в стрельбе, умению действовать в пешем и конном строю.[71]
Само появление подобных программ для обучения казаков было тревожным сигналом, свидетельствующем о действительном упадке казачества как самобытной и грозной военной силы. Совершенно абсурдна сама мысль о возможности научить лихости и удальству, то есть быть казаком. По всей видимости выводы современников о переходе кавказского казачества в разряд внутренних войск, способных к выделению переселенцев, но не постоянной военной службе, были весьма недалеки от истины. Естественно, что казаки еще длительное время представляли из себя вполне боеспособное население, но тенденция наметилась к угасанию воинского начала.
Место казачьих частей в кавалерии было в некотором смысле двойственным и неопределенным. Эта двойственность проистекала из различных причин — разнородности вооружения, тактики ведения боя, боевым навыкам. С одной стороны происходило сближение казачьих подразделений с общевойсковыми кавалерийскими подразделениями. Это проявлялось в распространение на казаков действия строевых кавалерийских уставов, то есть унификации тактики ведения боя. С другой стороны, все же для казачьих частей были сделаны исключения, обусловленные историческим прошлым и опытом. Так казачьим частям предписывалось действовать лавой. Такой строй использовался для атаки, для маневрирования «…и вообще в тех случаях, когда имеется в виду, избегая столкновения с противником в сомкнутом строю, утомить его постоянными тревогами, действуя с фронта и против флангов, или вызвать его на действия разрозненные или на одиночный бой, в котором казаки при одиночном ловком наездничестве и ловком владении оружием, могут иметь преимущество перед регулярными кавалеристами, более привычными к действию в сомкнутом строе, чем к одиночному единоборству». [72]
Спешивание для казаков предполагалось избегать всеми силами и лишь в случае крайней необходимости, при условии отсутствия угрозы нападения неприятеля на коноводов. Еще менее следовало казаком прибегать к оборонительному спешиванию в кругах, поскольку на успех обороны в таком случае можно рассчитывать исключительно против нестройной конной толпы.[73] Данный фрагмент отражает традиционную тактику защиты против внезапного нападения горцев на казачий строй. Однако составители устава признают полезным практиковать подобное спешивание для того, чтобы «поддержать в них (казаках — А.М.) самобытный и достойный подражания способ драться и умирать в самых безвыходных положениях…».[74]
К сожалению в регулярной кавалерии не спешили перенимать во многом уникальный опыт, веками накапливаемый казаками. К примеру, при усиленном спешивании кавалеристы разбивались на шестерки и пятеро занимали позицию, а шестой держал в поводу коней своей шестерки. Казаки же использовали иной способ спешивания, позволяющий задействовать весь личный состав. При таком способе спешивание производилось с батованием коней, то есть когда лошади первых шеренг разворачивались кругом и лошади задней шеренги подавались на полкорпуса вперед, чтобы головы находилась на уровне седел. После взаимного закрепления поводов через подпруги за луки седел, казачьих коней можно было оставлять без присмотра, не опасаясь не найти их на оставленном месте.
Таким образом в 80–90-е гг. XIX в. в отношении казачьей службы видны две тенденции. Первая заключалась в поиске способов облегчения воинской повинности. Особенных успехов в этом направлении не удалось достичь, что обуславливалось в том числе изменением отношения к кавалерии. В связи с этим происходил пересмотр взглядов на казачьи войска как составную часть кавалерии в рамках общегосударственного усиления кавалерийских частей. В этой связи увеличивается количество полков, которые сводятся в крупные объединения — дивизии и бригады, так же увеличивается численность самих полков. Появляется необходимость в обучении казаков приготовительного разряда, что свидетельствует о негативном влиянии на боевые качества мирной жизни в отсутствии непосредственного соприкосновения с неприятелем. В процессе обучения присутствовало стремление сохранить некоторые традиционные навыки наездничества, а в общей тактике ведения боя казачьим частям навязывались общеармейские нормы. Традиция сохранялась в отдельных элементах, однако, как представляется, использование традиционной тактики казачества, более привыкшего к неожиданным рейдам, засадам, преследованиям противника с изматыванием последнего было бы более продуктивно (более подробно об участии в военных операциях ниже).
Необходимо отметить, что в указанное время усиливается внимание к казачеству со стороны лиц царской фамилии. И.Я.Куценко указывал на стремление создать из казаков верную опору трону, оплот существующего режима.[75] Действительно, знаменательны слова императора Александра III, произнесенные на торжественном круге 22 сент. 1888 г. во время посещения Кубани: «Я счастлив, кубанцы, что вместе с Императрицею и Наследником приехал к вам. Мне это желательно было давно и, наконец, удалось я уверен, что вы будете служить и Отечеству и своим Царям, как прежде служили, а молодежь кубанская — также храбро и честно, как и старшины».[76]
Подчеркнуть особое значение казачества для империи и императорского дома должны были пышные празднества 200-летия Кубанского казачьего войска. Программа разрабатывалась заранее, утверждалась в Санкт-Петербурге. Приготовления эти носили изрядный оттенок театральности и наигранности. К примеру, планировалось пригласить «почетного старика станицы Баталпашинской» командующего императорской главной квартирой Оттона Борисовича Рихтера.[77] Присутствие такого рода «свадебных генералов» должно было служить подтверждением «ценности» казачества для государства.[78]
Конечно нельзя утверждать, что отношение к казачеству было исключительно потребительское. Иногда чиновники проявляли настойчивость в поощрении отличившихся казаков. Так в список награждаемых особой памятной медалью за службу в конвое, был включен урядник лейб-гвардейской 1-й Кубанской казачьей сотни Михаил Беляков, несмотря на то, что список награждаемых был составлен, утвержден и закрыт. К сожалению, медаль не понадобилась, так как казак к тому времени скончался.[79] Впрочем, такие случаи скорее исключение, чем правило.
К концу XIX в. наиболее значимые проблемы казачества, требующие немедленного разрешения, уже обозначились со всей очевидностью. В материалах для составления проекта нового положения об императорском конвое сохранилась анонимная записка «Наболевшие казачьи вопросы, нужды и мысли». Точно датировать документ невозможно, однако судя по соседним документам, составлен он был в 1900–1902 гг. Автор указывает на следующие «язвы» казачьих войск и необходимые меры: а) ввиду всеобщего обнищания казаков необходимо субсидировать покупку строевых лошадей при выходе на службу в размере 120 руб., с тем, чтобы купленные лошади считались войсковым имуществом. Для реализации предложения необходимо обложить неслужилых казаков особым налогом, в размере половины суммы. По окончанию службы кони перечислялись бы в войсковые табуны, депо; б) сравнять казачьих офицеров с драгунскими при производстве их из сотников в подъесаулы и есаулы; в) приложить максимум усилий для поднятия степного коневодства, для чего образовать конское депо; г) ввиду особой важности при мобилизации и выходе на действительную военную службу проверки качества снаряжения и обмундирования казаков, назначать атаманов отделов исключительно из бывших командиров первоочередных полков; д) выделить казачьи полки из состава кавалерии и образовать казачьи дивизии как передовую кавалерию вторжения. Пребывание казачьих подразделений в составе регулярной конницы приводит к эксплуатации казаков драгунами. Казаков посылают в рейды, разведки, посыльными, так как они «способнее к этой службе, а лошади у них собственные и привычные». Поэтому к окончанию маневров казачий конный парк измучен и заморен; е) увеличить норму офицеров на полк шестисотенного состава, сравнив с драгунскими шестиэскадронными полками. При 23 офицерах на полк, когда 2–3 в отлучке и несколько больных, после замещения всех должностей остаются свободными не более шести младших офицеров. В такой ситуации невозможно эффективное командование и работа с личным составом; ж) необходимо не увольнять на льготу строевых офицеров. В настоящее время в первый год офицер только учится служить, второй год начинает службу «понимать», и лишь на третий действительно служит. А четвертый год — готовится к отправке домой. При таком положении вещей казачьи офицеры забывают строевые знания, грубеют и не знают вверенных частей. Необходимо увеличить разницу в содержании льготных и находящихся на службе офицеров, что сделает службу привлекательной; з) необходимо изменить порядок комплектации полков, отправляющихся на действительную службу. За четыре месяца сборов — с февраля по июль — невозможно сплотить часть в крепкую боевую единицу, достигнуть слаженности, поскольку молодое пополнение прибывает несвоевременно; и) полки должны быть легкими и подвижными, поэтому колесный обоз следует заменить вьючным. Подобный опыт провел командир второй бригады ген.-майор Вышеславцев на двухмесячных летних сборах — результаты были прекрасны. Так же необходимо изменить седла и вьючные мешки, не меняющиеся со времен «Чингиза и Тамерлана», заменить полушубком ватный бешмет, крайне неудобный и холодный; к) командование сотнями доверять только есаулами, прошедшим кавалерийскую школу. Вообще не жалеть денег на строевое образование, верховую езду и джигитовку, стрельбу. [80]
Обобщив вышеперечисленное, можно выделить следующие казачьи проблемы. Крайняя затруднительность приобретения «справки» при выходе на службу, использование казачьих частей для наиболее трудоемких поручений, необходимость улучшения конского парка, низкое качества офицерского состава, недостатки в обмундировании. Как видно из предыдущего изложения, указанные проблемы накапливались на протяжении всего пореформенного периода.
В 1901–1902 гг. при ГУКВ была создана очередная комиссия под председательством генерал-лейтенанта Газенкампфа для обсуждения вопросов об уменьшении тягости воинской повинности. В работе комиссии принимали участие представители ГУКВ — генерал-лейтенант Королев, генерал-майоры Гарф, Романенко и Фатеев, полковники Соловьев и Григорьев; от главного штаба — генерал-майор Лашкевич; от управления генерал-инспектора кавалерии — подполковник Эрдели; от главного интендантского управления — статский советник Жебровский; представители от войск (от ККВ присутствовал полковник Богданович). Обсуждались вопросы предоставления безусловной льготы единственным работникам в семье, отмены учебных сборов полков третьей очереди и ограничение одним сбором полков второй очереди, предоставления права атаманам отделов разрешать отлучки казакам на год. Так же решались второстепенные вопросы, такие как утверждение программы обучения казаков приготовительного разряда перед выходом на службу.[81]
Сам перечень основных вопросов свидетельствует либо о непонимании, либо о нежелании понимать того факта, что косметическими мерами казачьи проблемы не удовлетворить. Почему столь тягостной стала служба, если ранее черноморцы и линейцы служили чуть не пожизненно и поголовно? Возросла стоимость снаряжения, в основном из фабричных вещей, удовлетворяющего требованиям регулярной кавалерии, в составе которой служили казаки. Уже в 1879 г. в обмундировании казака кустарного производства были только газыри, бурка, папаха и седло с прибором.[82] С расширением запашек не осталось места для степного коневодства, что привело к сокращению конского поголовья, что, вкупе с ужесточением требований к качеству, привело к непомерно высокой цене строевого коня. В целом процессы развития капитализма, расширения товарного производства, перехода к потребительскому обществу — капиталистическому, приводили к разрушению патриархальности, возрастанию запросов и удорожанию жизни. Те же процессы неизбежно разрушали сословные ограничения, что неизбежно приводило к уничтожению казачества как военного сословия. Б.Б.Игнатьев указывал, что причиной упадка казачества было то, что «воспитанное на традициях военной службы, (казачество — А.М.) оказалось еще не подготовленным к условиям гражданского быта».[83] Как представляется, казачество могло весьма успешно справиться с «трудностями» гражданского быта, только вот правительство не было заинтересовано в окончательном «расказачивании» своей военной силы и поддержки трона. Амортизационные возможности системы еще далеко не были исчерпаны. Для этого потребовалось четыре года войны, десятилетие подрывной деятельности думы и несколько десятилетий разрушительной деятельности радикалов.
Все более часто проявлялось недовольство необходимости участвовать в лагерных сборах. Так в «Военном сборнике» (! — органе печати военных) в 1901 г. появилась статья М.Григорьева, в которой автор указывал на крайнюю обременительность сборов, которые «ложатся довольно тяжело на казачье население в экономическом отношении».[84] Действительно, три-четыре недели в страду могут просто выбить хозяйство из графика сельскохозяйственных работ при отсутствии работника, либо потребовать расходов на найм рабочей силы, что не каждому хозяйству было доступно.
Хотя автор указывает на необходимость сохранения приготовительного разряда с некоторыми изменениями, однако сам тон статьи свидетельствует о значительной корректировке в системе ценностей, в которой материальные интересы стали выше любой воинской чести, удальства. Конечно, нельзя утверждать, что такие воззрения были присущи абсолютному большинству казачества, но сама постановка вопроса в таком ключе весьма показательна. Эти факты свидетельствуют, что мнение некоторых исследователей о присущем всему казачеству неком особом «государственном самосознании», привычке «брать на себя большие функции, чем им были отведены государством» нуждаются в критическом осмыслении.[85]
Русско-японская война породила всплеск интереса к проблемам армии вообще, казачьих войск в частности. Б.Б.Игнатьев, проанализировав работы П.Н.Краснова, П.Свешникова, В.Усова, А.Свечина, В.Буляковского, Ф.Гершельмана, посвященные непосредственно участию кавалерии в военных действиях, сделал следующие обобщающие выводы. Все проблемы, указанные в записке Анонима еще в 1901–1902 гг. (см. выше), весьма ярко проявились в ходе войны. Во-первых, в большинстве случаев (исключение — Уральское войско) ощущалась нехватка офицерского состава, что приводило к доукомплектованию офицерами не знакомыми ни с личным составом, ни с тактикой ведения боя казачьими частями. Во-вторых, у казаков были весьма низкого качества лошади, низкорослые и малосильные. Казачьи части были вооружены очень разнородно, и зачастую не было возможности обеспечить боеприпасами сводные отряды. В-третьих, огромный казачий обоз сводил маневренность и мобильность к минимуму. Таким образом, необходимо было ликвидировать существующие различия между казачьими и регулярными частями; создать предпосылки для возможности командования казачьими подразделениями при любых обстоятельствах, то есть опять задача полной унификации; наладить снабжение и обеспечить вооружение за счет государства. Если же казачьи полки не встанут в вопросах тактики, вооружения и снаряжения наравне с драгунскими полками, то боевая мощь их будет снижена.[86]
Вполне очевиден вывод, что при подобном развитии событий, казачьи войска как самостоятельная боевая сила просто исчезнут. Таким образом, «приговор» казачеству как военной силе был вынесен — условия современной войны не позволяют существовать казачьим подразделениям в неизменном виде. Были и более радикальные мнения. Некоторые, как упоминавшийся выше г-н Новицкий, предлагали вообще упразднить ГУКВ и сами казачьи войска за ненадобностью.
Естественно, правительство не могло себе позволить роскошь отказаться от дальнейшего использования казачества в военных и полицейских целях. Поэтому период между русско-японской и первой мировой войнами был наполнен мероприятиями по приведению казачьих частей в приемлемый для современной армии и войны вид. Задача эта была крайне сложной и не была решена в полной мере к 1914 г., как и в целом не были закончены военные реформы.
Помимо чисто военной необходимости сохранения казачества, ему отводилась не менее важная роль внутреннего стража порядка. Интересна в этом отношении заметка П.Орлова «Казачьи вопросы». Автор пишет: «…и имя «казак» еще грозно звучит как для внешних врагов, так и внутренних. Крепко помнят эти последние грозное имя «казак» и изо всех своих сил стараются стереть с лица земли, изжить со света белого ненавистное им сословие и в средствах, приемах для достижения этого они не стесняются … напустив в однородную семью казачества, в этот один из важнейших органов России, в этот оплот государства, евреев, армян, и прочих инородцев, среди которых слышаться свои речи, речи противные речам казачества, которых интересы противны интересам не только казачества, но и всей России, которым казачество поперек горла стоит, как стоит на свете Божьем и сама Русь Самодержавная».[87] Статья эта — крик умирающего казачества: «Надо побольше стойкости, побольше глубины сознания грозящей опасности от земщины, от инородчины!»[88]