– Он был приезжим, без прописки и получил постоянную работу? А как же паспорт?
– Вы человек молодой и, верно, не знаете, что во времена культурной революции повсюду царил хаос, тогда многие утратили свои документы, а работать, чтобы жить на что-то, надо. Потом уже он подал заявление и получил паспорт. В те времена работники паспортного стола ежедневно занимались классовой борьбой, и такая мелочь, как выдача паспорта, никого не волновала. Выдали – и все. Оформили как местного жителя.
– Надо же! Странно. Почему же он потом не вернулся в Шанхай, а так и остался здесь? – продолжил я расспросы.
– Да он вообще был странным человеком – неразговорчивый, друзей не было, так и не женился. Между собой мы даже думали, что его преследовали во времена культурной революции, вот он и сбежал сюда, чтобы его не искали, а возможно, он совершил какое-то преступление и скрывался от расплаты, но доказательств тому не было никаких. Несмотря на странности своего характера, работник он был отличный, зла никому не желал, ничего дурного не делал. Год назад Ци Хунли внезапно ослеп на оба глаза, врачи так и не смогли определить причину болезни. Возможно, он действительно совершил какое-то злодеяние, и слепота стала возмездием за него.
– Все понятно. Спасибо вам за помощь, до свидания.
Мы с Е Сяо покинули крематорий и отправились на поиски Ци Хунли.
Судя по адресу, который дал нам заведующий, Ци Хунли жил на окраине – в самом глухом уголке этого маленького городка. Дойдя до нужного нам места, мы увидели жалкую лачугу. Домишко был низенький и сырой, внутри – темнота и затхлый тяжелый воздух.
И вот этот человек перед нами. Мужчина лет пятидесяти, среднего роста. Лицо ничем не примечательное, только вот глаза… Глаза широко раскрыты, но лишены всякого выражения. Взгляд, как у всех слепых, устремлен куда-то вдаль, будто он видит там нечто, скрытое от других.
– Вы Ци Хунли?
– Зачем я вам понадобился, молодые люди?
Видимо, по звуку шагов он определил, что к нему пришли два человека, а по голосу определил возраст. Вот только… С ним говорит Е Сяо, я-то молчу. Почему же он решил, что я – тоже «молодой человек»? Внимательно посмотрев на него, я очень тихо сказал:
– Четыре года назад вы совершили преступление.
– Какое такое преступление? Мое дело – трупы жечь.
– Вы вроде бы кремировали утонувшую девушку, а потом привели ее к родителям живой и здоровой. Мы приехали по этому делу.
Он судорожно, со всхлипом вздохнул и сразу перешел на крик:
– Не понимаю, о чем вы говорите! Оставьте меня!
Решив рискнуть, я тоже закричал:
– Я старший брат этой девушки! Не смей лгать мне!
Е Сяо в знак одобрения показал мне большой палец.
– Вы действительно ее брат?
– Конечно, мы родные брат и сестра от одних родителей.
– Вы лжете. Я по голосу слышу, что вы лжете. Я слепой, но не глухой.
Я опешил, хотел что-то еще сказать, но буквально лишился дара речи. Сделав мне знак рукой, Е Сяо приблизился к Ци Хунли и заговорил с ним на шанхайском диалекте:
– Где ты жил до 1972 года?
Ци Хунли понуро опустил голову. С трудом, запинаясь, сказал:
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Не прикидывайся. Ты шанхаец, почему же после культурной революции ты не вернулся домой? Почему заявил о потере паспорта? Почему в твоем личном деле нет никаких сведений о том, что ты делал до 1972 года?
Е Сяо вел настоящий допрос.
– Кто вы такие, в конце концов? – воскликнул Ци Хунли.
– Не твоя забота, кто мы. Вопрос в том, кто ты. Может, ты и не Ци Хунли вовсе? Имечко-то слишком странное. Как тебя зовут по-настоящему?
– Что вам известно? Что вы от меня хотите? – В его вопросе прозвучал неподдельный страх.
– Скажу только одно: это дело касается гибели многих людей. Я думаю, что сам ты, возможно, ни в чем не виноват. Все будет зависеть только от тебя. Как ты себя поведешь.
Е Сяо сделал многозначительную паузу и закончил:
– Поверь, мы не хотим причинять тебе зло, но нам нужны правдивые показания, потому что дело важное, государственного значения.
Ци Хунли помолчал, закрыл свои слепые глаза, потом шепотом спросил.
– Скажите, сколько людей уже умерло? – Кажется, он готов был говорить, «сотрудничать с органами», как это принято называть.
Е Сяо быстро сказал:
– Много. Уже несколько десятков человек, и с каждым днем их становится все больше. Пока мы идем наперегонки со временем. Неизвестно, успеем ли мы предотвратить дальнейшие смерти. Мы должны спасти хотя бы тех, кого сможем. Говори.
– Хорошо. Сейчас уже нет нужды молчать обо этом. Глаза мои ничего не видят, и я могу не опасаться, что увижу плоды своих страшных дел. Мое настоящее имя Ли Хунци. Если Ци Хунли прочитать задом наперед, то и получится Ли Хунци. В 1966 году я учился в средней школе в Наньху. Как и все, стал хунвэйбином. Рядом со школой был один черный дом. Мы пришли туда…
– Значит, ты и есть один из без вести пропавших? – перебил я его, но Е Сяо жестом приказал мне замолчать.
– Так вы все знаете?
– Кое-что знаем, но не все. Что нам известно – не твое дело. Ты должен рассказать нам всю правду. Продолжай, – сказал Е Сяо.
– В то время мы, чтобы делать революцию, спустились в подвал. Там мы обнаружили труп обнаженной женщины. Мы ужасно испугались, написали несколько лозунгов и ушли. На следующий день выяснилось, что один из нас покончил с собой. Потом наш одноклассник Чжан Хунцзюнь рассказал нам, что накануне вечером они ходили в подвал щупать голую женщину. Кто бы мог подумать, но на следующее утро Чжан Хунцзюнь тоже покончил с собой!
Это было так странно и непонятно, что мы решили еще раз спуститься в подвал, чтобы во всем разобраться. В подвале мы снова увидели эту женщину, но в этот раз нам почему-то не было так страшно. Хотя двое из нас уже умерли, нам и в голову не приходило, что их смерть имеет хоть какое-то отношение к этой женщине. Она была необычайно красивой и обладала удивительной притягательной силой. А мы – пацаны – никогда раньше не видели обнаженного женского тела, поэтому нас неудержимо тянуло потрогать ее.
Только это и ничего другого. И в тот же вечер, после того как мы ушли из подвала, один из нас, My Цзяньго, вдруг как безумный бросился под колеса грузовика, проходившего по улице Наньхулу. Водитель не успел затормозить и задавил My Цзяньго насмерть.
Той же ночью покончили с собой У Инсюн и Чжан Наньцзюй, а на следующий день – Синь Сюн и Фэн Канмэй. Всего за два дня умерли пять человек из тех, кто видел эту женщину. Нас осталось всего шестеро, и все мы очень испугались. До нас постепенно дошло, что все эти самоубийства связаны с женщиной в подвале.
Кто-то даже сказал, что эта женщина – оборотень и наложила на нас заклятье. Хотя тогда мы – хунвэйбины – боролись с пережитками прошлого, мы сразу в это поверили. Поэтому решили, что раз она оборотень, ей надо отрубить голову. Согласно всем поверьям только так можно уничтожить оборотня.
Мы снова спустились в подвал и дровяной пилой отпилили этой женщине голову. Сейчас мне даже вспоминать об этом страшно, такой это был кошмар. Самое жуткое – что из тела мертвой женщины вылилось очень много крови, мы все были забрызганы, буквально пропитаны кровью.
С тех пор в наших сердцах навсегда поселился страх. А когда голова прекрасной жен-шины покатилась по полу, нас начало тошнить. Тело и голову женщины мы оставили в подвале, и все разбежались по домам. Прошло три дня и две ночи – с нами больше ничего не случилось. Мы решили, что кошмар наконец прекратился. Однако утром четвертого дня я узнал, что Фань Дэ, Чэн Сюйань, Ло Канмин и Чэнь Силун ночью покончили с собой, все четверо. Нас осталось только двое: я и Хуан Дунхай.
Я понял, что пришла наша очередь и мы тоже умрем. Поэтому мы снова спустились в подвал. Тело лежало в разбитом нами гробу, а голова по-прежнему валялась на земле. Смотреть на это было невыносимо. Мы решили, что один из нас возьмет тело, а другой – голову, и мы унесем их отсюда куда-нибудь подальше. Хуан Дунхай взял голову, а я тело. Она была совсем не тяжелая. Я поместил ее в большую плетеную корзину, сел на пароход и уехал из Шанхая сюда – в Северную Цзянсу. Хуан Дунхай забрал голову этой женщины. Куда он пошел, я не знаю. С той поры мы с ним больше не видались.
Ли Хунци судорожно вздохнул и низко опустил голову.
Мы с Е Сяо изумленно слушали его. Когда он замолчал, я продолжил расспросы:
– А дальше? Ведь еще была Сянсян?
– Я остался в живых и несколько лет скитался по Северной Цзянсу. Я таскал с собой корзину с туловищем этой женщины, не смея избавиться от нее. Наконец я попал сюда, назвался другим именем и стал работать в крематории. Вернуться домой я боялся. Так я и жил в полном одиночестве, а здесь – в этом доме – много лет под кроватью стояла корзина с телом обезглавленной женщины. Еще во время моих скитаний я со страхом и изумлением обнаружил, что тело ее не разлагается, а по-прежнему остается точно таким, каким я впервые увидел его. Много лет оно так и лежало в целости и сохранности. Это настоящее чудо! Постепенно я осознал, что покойница – не обыкновенная женщина и что ее влияние на мою жизнь продолжается.
Когда мне было уже лет тридцать, со мной начали случаться странные происшествия. Мне постоянно снились подземелья, бесконечно длинные туннели, которые приводили в громадный темный дворец. Посреди дворца стояли два огромных гроба. В одном был скелет, во втором – эта женщина.
Каждый раз, когда я засыпал вот на этой самой кровати, я слышал во сне, что кто-то говорит со мной. Женский голос без конца повторял: «Верни мою голову». Я понял: это она. И у нее только одно страстное желание – обрести свою утраченную голову.
Несколько лет назад в крематорий привезли труп утонувшей девушки. Она была очень красивой, и тело у нее было такое ароматное, такое необыкновенно прекрасное. Вдруг мне в голову пришла одна мысль, наверное, очень жестокая. Однако что-то подсказывало мне, что у меня все получится. Я пошел к родителям этой девушки, чтобы морально их подготовить. А потом, в день кремации, тайком отпилил этой девушке голову. Тело ее я потом кремировал. Затем я тайно отнес домой голову девушки и осторожно приложил к телу той женщины. По-моему, голова девушки отлично подходила к этому телу, во всяком случае, обе они были одного возраста.
Пробудившись наутро, я увидел, что посреди комнаты стоит пустая корзина, а женщины нигде нет. Нет ни тела женщины, лишившейся головы, ни головы утонувшей девушки. Все исчезло. Без следа. Я подумал, что нам обоим повезло: я отдал ей прекрасную человеческую голову, а она теперь наконец оставит меня в покое…
Честно скажу, от рассказа Ли Хунци меня замутило. Мысленно я представил, как он отпиливает у Сянсян голову. Если бы Е Сяо не успел схватить меня за руки, я бы избил этого типа.
Между тем Ли Хунци продолжал свой рассказ:
– Однако я ошибся – ничего еще не закончилось. В прошлом году она вдруг пришла ко мне. Вечером кто-то постучал, и на пороге своего дома я увидел девушку с лицом той самой утопленницы. Все тот же удивительный аромат исходил от нее, но тело, осанка были от той таинственной женщины из подвала. Оказывается, она воскресла. По-настоящему воскресла!
Я очень испугался. А она стояла и молча смотрела мне в глаза. Постояла так несколько секунд и скрылась в темноте. В ту ночь мои глаза утратили зрение. С тех пор я ничего не вижу. Врачи не нашли причину слепоты. Вот так я пожинаю плоды своих злодеяний. Теперь я часто вспоминаю своих погибших одноклассников-хунвэйбинов. Мы ведь тогда еще были детьми! Итак, она вернулась. Что еще может теперь случиться? Какое зло я помог ей принести в наш мир? Представить себе не могу – Ли Хунци замолчал и только грустно качал головой.
– Это все?
– Да, теперь я рассказал вам все. Я сам знаю, что очень виноват.
– Да, это ты во всем виноват!!! Ты, ты… Моя Сянсян!.. – Я вновь замахнулся, чтобы ударить его.
Е Сяо опять с трудом удержал меня.
– Не смей! – воскликнул он. – Этот человек уже получил по заслугам. Пошли.
Я разжал кулаки и вышел из лачуги. В дверях я оглянулся и посмотрел на кровать, под которой много лет обитала та, которая лишилась головы. Да, эта женщина – несомненно, госпожа Алутэ, императрица Тунчжи. Ли Хунци горько плакал, уткнувшись головой в колени.
Приближалась ночь. По счастью, мы успели на автобус до Шанхая.
Вечерняя заря в устье Янцзы – ни с чем не сравнимое зрелище, но мне было не до красот природы – мою душу переполняло другое.
Страх и ужас.
ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ ФЕВРАЛЯ
Последние несколько дней меня преследуют кошмарные видения: стоит только заснуть, как мне чудятся те самые глаза. Раньше я спокойно засыпал в темноте, а теперь я ложусь спать только при свете. Мне страшно. Мне постоянно кажется, что эти глаза глядят на меня. Я чувствую, что она где-то здесь, рядом.
Теперь я знаю наверняка, что та, которую я сначала называл Розой, а потом узнал в ней свою Сянсян, на самом деле императрица. Это результат злодейства, совершенного Ли Хунци. Голова моей Сянсян и тело императрицы живут своей собственной загадочной жизнью.
Я знаю, что, кроме Е Сяо, ни один человек в мире не поверит мне. Порой при свете дня во мне просыпается надежда, что все это – только страшный сон. Однако глаза, которые каждую ночь глядят на меня, убивают эту надежду.
Я столько времени искал «Ее» и не догадывался, что Она с самого начала была рядом. Это Она улыбалась мне в консультации доктора Мо, Она гуляла со мной по парку, Она подарила мне счастье любви в тот вечер в квартирке на третьем этаже.
О Небо, что я натворил! Я же был уверен, что это Сянсян! Я ласкал ее тело, я овладел ею. А на самом деле тело Сянсян давным-давно обратилось в прах. Фактически я овладел самой императрицей! Давно следовало догадаться: в тот вечер, когда ее тело предстало передо мной бесконечно прекрасным в своей наготе, я заметил у нее на животе шрам. У Сянсян никогда не было никакого шрама. Этот шрам остался после раны, нанесенной бандитом, который искал в ее животе золото. Тогда по своей глупости я не придал этому странному шраму никакого значения.
Что же я наделал? Ведь она умерла больше ста лет назад, и люди, с которыми она была близка, тоже умерли. А теперь я овладел ею. Кто же, получается, я? Любовник императрицы? Некрофил?
Такой невообразимый эпизод, пожалуй, способен украсить любой роман. Но что делать мне? Как мне уберечь самого себя от падения в глубочайшую пучину страха и ужаса?
Страх и ужас.
Смерть вплотную подступила ко мне. Я очень боюсь.
Днем я позвонил Е Сяо и предложил встретиться.
Он сказал мне:
– Сегодня я заново проверил паспортные данные Хуан Дунхая. Теперь он для нас – решающее звено. После событий в Черном доме выжили только два человека: он и Ли Хунци. Один из них унес тело императрицы, а другой – голову. Слова: «Верни мне голову», вне всякого сомнения, указывают на то, что ей нужна голова, которую унес Хуан Дунхай.
– Правильно. Может быть, это единственный шанс найти утраченную императрицей голову. – Я почувствовал себя утопающим, который увидел крохотную соломинку. – Давай прямо сейчас пойдем и навестим Хуан Дунхая. Он наверняка живет здесь. В полиции считают, что многие без вести пропавшие люди числятся пропавшими только на бумаге, а на самом деле они сохраняют связи с семьей и родными. Просто скрываются по разным причинам. Может быть, нам повезет.
Мы приехали в жилой квартал индустриального района Чжабэй. Воздух здесь был каким-то серым, отчего и настроение у людей было подавленное. Мы вошли в старый дом и по грязной лестнице поднялись на четвертый этаж. Постучали.
Здесь жили муж и жена – старики лет семидесяти. Похоже, старики прозябали в полной нищете. Квартиры в этом доме были неблагоустроенные.
– Позвольте спросить, вы родители Хуан Дунхая?
– А вы сами откуда?
– Из управления общественной безопасности, – заявил Е Сяо.
– Общественная безопасность? Неужели есть новости о нашем Хуан Дунхае? Товарищ, это правда? – старик крепко ухватил Е Сяо за руку.
– Нет, мы пришли выяснить кое-какие обстоятельства, связанные с его исчезновением.
– Он что, совершил преступление? – Старик резко вскинул голову, и толстые стекла его очков в тяжелой оправе ярко блеснули, будто негодовали вместе с хозяином. Мне показалась, что его волнение было искренним – старик явно ничего не знал о своем сыне.
– Нет, дедуля, я только провожу расследование.
– В первый год великой культурной революции Дунхай пропал бесследно. В тот год он вступил в хунвэйбины, ежедневно ходил делать революцию, а потом мы заметили, что у него пропал всякий энтузиазм, он все твердил какие-то странные слова. Казалось, он чего-то страшно боится, озабочен и всегда настороже. Однажды вечером он принес домой чемодан, обитый железными полосками. Мы хотели посмотреть, что там лежит, но Дунхай запретил нам даже подходить к чемодану, да еще потребовал от нас свои продовольственные карточки и денег, сколько сможем. На следующее утро он ушел из дома, и с тех пор мы его не видели. Прошло уже больше тридцати лет, но мы живем только одной надеждой, что Дунхай вернется домой. Он наш единственный сын.
Рассказывая об этом, старик со старухой обливались слезами, ничуть не стесняясь присутствия незнакомых людей.
– Не могли бы вы показать нам его фотографии? – неожиданно для самого себя попросил я.
Старик дрожащими руками извлек из комода старый фотоальбом.
– Дунхай был хорошим мальчиком, он никогда не делал ничего дурного. Товарищ, если о нем будут хоть какие-то известия, пожалуйста, сообщите нам.
Старик вытащил одну фотографию и протянул ее мне.
– Вот, смотрите, эта фотография сделана за несколько месяцев до его исчезновения. Видите, какой он красивый!
На фотографии был молодой человек лет шестнадцати-семнадцати. Худощавое лицо, блестящие глаза – действительно, очень красивый. Фотография сделана на шанхайской набережной.
Я очень внимательно и подробно рассмотрел снимок. Мне это кажется, или лицо на фотографии и впрямь мне знакомо? Где же я его видел? Нахмурившись, я тщетно рылся в памяти.
– Товарищ, что-то не так? – тревожно спросил старик.
– Нет-нет, ничего. – Я еще раз посмотрел на снимок, чтобы запомнить лицо Дунхая.
Возвратив старику фотографию, мы распрощались со старыми людьми.
– Ты веришь тому, что он рассказал? – спросил меня на улице Е Сяо.
– Верю.
– Я тоже. Если Хуан Дунхай действительно пропал, это значит, что у нас оборвалась последняя ниточка. – Е Сяо хлопнул меня по плечу. – Слушай, давай ты поживешь пока у меня. Я за тебя очень боюсь.
– Боишься, что я тоже покончу с собой? Нет, я хочу испытать силу воли, за это не страшно заплатить жизнью.
Е Сяо грустно посмотрел на меня.
– Ну-ну, поступай как знаешь. Я – домой. Если что – звони.
И он ушел.
А я опять в одиночестве побрел по ночным шанхайским улицам. Здесь, в этом районе, воздух был скверный, но я все равно шел медленно, в задумчивости крепко обхватив себя руками за плечи. Перед глазами стояла фотография Хуан Дунхая. Вспоминались то характерный изгиб бровей, то ясные глаза, пристально смотрящие в объектив. Передо мной поплыл какой-то туман, холодный ветер пронизывал меня до костей, я начал дрожать всем телом.
Вдруг мне вспомнилась Хуан Юнь, ее волосы, ясный взгляд, худощавое лицо… Хуан Юнь! Почему я сейчас опять вспомнил о тебе? Последние дни я думал только о Сянсян, о Розе, об императрице, а о Хуан Юнь, которая чуть не стала моей женой, забыл. Я почувствовал угрызения совести.
И вот в печальном свете луны мне привиделось ее лицо – ясный взгляд, характерный изгиб бровей… Ее лицо было лицом Хуан Дунхая! Наконец-то я вспомнил все! Когда я пришел к ней домой и узнал, что она умерла, я увидел небольшой снимок в рамочке. Это была фотография молодого человека. Я почему-то сразу запомнил его глаза, его брови с характерным изгибом, а главное – странную печаль на лице.
Сейчас я знаю наверняка, что отец Хуан Юнь – молодой мужчина на фотографии – и был тем самым парнем, фотографию которого я сегодня держал в руках. Отец Хуан Юнь – это Хуан Дунхай. Ошибки быть не могло! Он мало изменился – та же осанка, тот же овал лица, тот же неповторимый изгиб бровей.
Я был один на безлюдной улице. Ускорив шаг, я слился с ночной тьмой.