Посвящается Н.К.
День так быстро проскользнул, что про обед Крюков даже не вспомнил. Запасов не было. Он пошёл в магазин. Короткой дорогой соображал, что купить. Консервы уже вызывали изжогу. Пельмени, в которых много теста и почти нет мяса, застревали в горле. Со свежемороженой треской не хотелось возиться.
Дмитрий Александрович, слоняясь вдоль витрин, нашёл вариант: купил два десятка яиц, шматок сала, луку и немного кофе в зёрнах. «Сварганю-ка я сегодня яичницу. Да не глазунью-барышню кисейную, а румяную яичницу-толстушку с салом, луком и чёрным перцем! Точно такую, какую жарил когда-то любимой женщине Даше Вольской, когда она была ещё студенткой журфака УрГУ и, удрав с занятий, прилетала ко мне на денёк-другой».
Обильно нарезал сала, поджарил до румянца, сыпанул на сковороду полновесную пригоршню лука и, когда он зарделся, густо припудрил всё это чёрным перцем. Потом из десяти яиц взбил однородную массу и слил её на сковороду.
Когда снизу образовалась рябая корка, он перевернул этот круглый толстый пласт, чтобы и с другой стороны получилась такая же «подошва». Через пять минут «фирменное» блюдо было готово. Хочешь, бери эту лепёшку руками, в которой как изюм в батоне, были вляпаны шкварки и лук, а хочешь – режь её на куски, обливай соусом, если есть под рукой, и отправляй в рот…
* * *
Крюков развернул валявшуюся на столе несколько дней областную газету, и среди разных «вестей с фабрик и полей» на глаза попался материал на спортивную тему. Прочитал, потому что всегда «про спорт» читал. Очерк понравился. С любопытством посмотрел на подпись – кто это из братии сподобился так нестандартно рассказать об омиче, чемпионе СССР по велоспорту Эдуарде Раппе? «Д. Вольская». Фамилия ни о чём не говорила. Позвонил другу в отдел культуры газеты.
– Саня, кто такая «Д. Вольская»? Почему не знаю?
– А-а-а, – хохотнул он. – Приезжай – увидишь. Заодно пообщаемся.
– Постараюсь, но не раньше четырёх.
– А хоть в пять, лишь бы винные отделы работали.
«Намёк» на общение сразу сделал жизнь содержательной. Они пойдут, конечно, в Дом актёра, возьмут бутылочку-другую, посидят, потрепятся, а потом, ближе к вечеру набредут, ещё знакомые, и они под закрытие разойдутся по домам с чувством полного удовлетворения.
Дмитрию пришлось сделать над собой усилие, чтобы закончить очередной скучный отчёт о городошных соревнованиях в этой же газете, после чего со спокойной совестью поехал к Сане в редакцию.
– Приехал? – спросил тот, когда Дмитрий появился на пороге.
– Нет, пока ещё еду.
– Погоди, сейчас допишу последнюю страницу, тогда пойдём на смотрины.
– Погожу, конечно, хотя я хотел видеть тебя уже свободным.
Вернувшись из машбюро, друг сказал:
– Иди один. Мне некогда. «Предмет» сидит в отделе информации.
Помимо заведующей отделом Губкиной Галины Ивановны, за столом сидела незнакомая черноволосая и большеглазая девушка.
– Привет информаторам, – поздоровался Крюков.
– Привет, – пробасила Галина Ивановна сквозь облако табачного дыма, не вынимая изо рта «беломорину».
– С прибавленьицем вас, Галина Ивановна. Раздуваете штаты?
– Не раздуваем, а учим практикантов из УрГУ.
– Давайте познакомимся, – обратился Крюков к девушке со всей учтивостью, на которую был способен. – Меня зовут Дмитрием. А вас?
– Даша.
– Позвольте лапку пожать за хороший материал об Эдуарде Раппе.
Девица сильно смутилась и так низко наклонила голову, что волосы закрыли всё её лицо.
– Я обязательно должен вам сказать, что мне нравится ваш стиль, умение просто говорить о сложном.
– Ты зачем пришёл, Крюков? – без церемоний прервала Губкина его льстивый монолог.
– Шёл мимо, дай, думаю…
– Ты давай двигай дальше, не мешай работать, – недовольно пробурчала Галина Ивановна.
– Ну, конечно, только отдел информации работает, остальные бездельничают. Творческих вам успехов. Это я говорю Даше, а вам, Галина Ивановна, свои успехи уже негде, поди, складировать.
…Прошло несколько дней, и знакомство с практиканткой не то чтобы забылось, а просто отодвинулось на задний план. Через месяц или около того в конце недели позвонил Саня и голосом, предвкушающим большое удовольствие, сказал:
– Старик, в недрах нашей конторы созрела крупная идея.
– Очень крупная?
– Ну, просто очень крупная.
– Соль-то в чём?
– «Хочем» использовать твоё холостяцкое бунгало сегодня вечером для проведения очень…
– Крупного…
– Ну, очень крупного мероприятия.
– Во сколько?
– На лету схватываешь.
– Время говори.
– После работы, наверное.
– А поточнее?
– Шесть-семь устроит?
– У меня завал.
– У всех завал.
– Хотя бы за день предупредили.
– Экспромт!
– Тогда не отрывай меня от работы.
– От такого слышу, – оставил друг за собой последнее слово.
Дмитрий всё успел: почти закончил работу, забежал в магазин, нажарил гору картошки, перемыл зелень, чуть-чуть прибрал в квартире, освежил её сквознячком. Так что, когда ввалилась журналистская братия, им оставалось только сесть за стол, то бишь за кусок фанеры на двух табуретках.
С прибаутками протиснулись через маленький коридорчик однокомнатной квартиры. Не особенно разглядывая гостей – чего их рассматривать, знал как облупленных, – Крюков поэтому не сразу заметил Дашу. Когда же увидел – обрадовался, смутился и засуетился.
– Это я уговорил её пойти с нами. Между прочим, через труп Губкиной перешагнул, потому что не пущала. Так что цени инициативу, старик, – шепнул Саня.
…Пирушка получилась как всегда – весёлая и сумбурная. Болтали разное, кто во что горазд. Но в центре внимания была, конечно, Даша. Во-первых, потому что новенькая. Во-вторых – симпатичная. В-третьих – общительная, обаятельная, умненькая и с чувством юмора. Ещё умела держать дистанцию, никого особенно не выделяя…
Когда пришла пора расходиться по домам, Дмитрий попросил Дашу:
– Если хочешь и можешь, то задержись на пару минут. Я быстренько переброшу посуду на кухню, чтобы не возвращаться в бедлам. После этого провожу тебя.
Крюков поймал себя на мысли, что он сильно волнуется, и удивился: с чего бы это? Но Даша не успела ответить, потому что вмешалась Галина, Санина жена.
– Крюков, Даша пойдёт с нами, а ты догоняй, – скомандовала она и буквально за руку потянула Дашу за собой. – Ночевать она будет у нас.
– Послушай, матерь, ты малышку, что ли, забираешь из детского садика? – спросил Дмитрий с нескрываемым ехидством.
– Ладно, подождём вас на остановке, – сдалась «патронесса», видя, что Даша не хватается за её «спасательный круг», предпочитая право выбора оставить за собой.
Все ушли. Гвалт стих. Стало слышно музыку, тихо льющуюся из старенькой радиомагнитолы. Это было 25 сентября…
Следующий понедельник был последним днём Дашиной газетной практики. Она должна была вернуться в университет. И когда пришло это время, Дмитрий проводил её в аэропорт. Она оставила ему свой адрес. Через день он сам улетел в Тобольск с пьесой, которую написали вместе с Саней и которую хотели пристроить в тамошнем театре. Из Тобольска Дмитрий написал Даше первое письмо.
«30.10.71. Тобольск.
Привет, малыш! Я послал тебе телеграмму из Тобольска, но она показалась мне слишком сухой и очень короткой. Лучше письмо напишу.
Думал, что полечу дальше, но опять застрял. В Тобольск я прилетел, чтобы переговорить с главрежем о постановке пьесы по мотивам «Записок из Мертвого дома», но здесь – премьера «Села Степанчикова». Это значит – уже второй Достоевский, а два, цитирую, «Достоевских для одного маленького, провинциального театра… Публика этого не потерпит… Публика этого не перенесёт… Публику надо беречь…»
Но теперь у меня есть ты, и вместо пьес я буду писать тебе письма.