Презрительно усмехнувшись, правитель Ниу дал отцу Хираты пощечину, и мужчины сцепились, яростно колотя и пиная друг друга. Мидори и остальные женщины в страхе уклонялись от дерущихся.
– Отец, прекрати! – крикнул Хирата.
– Господин, пожалуйста, возьмите себя в руки! – взмолился Окита.
Музыкант на сцене прекратил играть, зрители повскакивали с мест, чтобы посмотреть на драку. Правитель Ниу вспрыгнул на перегородку и выхватил меч. Отец Хираты тоже обнажил меч, но из‑за больной ноги вскочить на перегородку не смог. Мужчины в зрительном зале топали ногами и кричали: «Сражайтесь! Сражайтесь!»
Хирата схватил отца и с помощью Сэгоси удержал его от нападения. Окита боролся с правителем Ниу, стараясь завладеть его мечом. Зрительный зал разочарованно гудел.
– Я доберусь до тебя, презренный злодей! – кричал правитель Ниу.
Окита, пыхтя от усилий, сдерживал даймё.
– Вам лучше уйти, – сказал он Хирате.
Поспешно уводя семью из театра, Хирата оглянулся на Мидори. На его лице было такое же отчаяние, какое разрывало ей душу. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Сано в сопровождении детективов Фукиды и Марумэ, а также нескольких солдат снова направлялся в квартал удовольствий. На этот раз его интересовал актер, на причастность которого к убийству намекнул министр финансов Нитта. Приехав туда под вечер, Сано нашел в Ёсиваре поразительные перемены по сравнению с прошлым визитом.
Исчезла гнетущая атмосфера. Крыши бронзово сияли в лучах закатного солнца, а в ворота входили сотни мужчин, жаждущих плотских удовольствий. На некоторых были тростниковые шляпы в виде корзин, скрывавшие лица. Сано понял, что это самураи, которым закон запрещает посещение Ёсивары. Хотя многие из них ни во что не ставили этот закон и никому до этого не было дела, наиболее высокопоставленные и осмотрительные соблюдали осторожность. Вдоль Наканотё на скатах крыш ярко светились фонари. Проститутки сидели за окнами борделей. Посетители глазели на них, толкались в чайных домиках и лавках, где продавались сувениры и путеводители по кварталу. Сано представил, сколько денег оставят здесь утром клиенты, заплатив за еду, напитки, обслуживание и женщин.
|
|
– Остановимся в каком‑нибудь ресторанчике и спросим, где найти Фудзио, – сказал Сано детективам. – Он наверняка где‑нибудь выступает.
Сано не был лично знаком с Фудзио, но видел выступления хокана на вечеринках и знал, что актер пользуется хорошей репутацией.
Именно в этот момент на улице показались два мальчика.
– Слушайте игру великолепного Фудзио сегодня вечером в доме удовольствий «Атами», – призывно кричали они, стуча в барабаны.
Сано и его люди, которым не нужно было искать подозреваемого, пошли к «Атами», который располагался на Эдотё, боковой улочке, образованной двумя рядами борделей. При входе в «Атами» стоял низкий столик. На нем лежали три свернутых матраса, одеяло и покрывало – все из богато расцвеченного шелка.
– Цуми‑ягу, но кото, – сказал Сано.
Именно таким образом проститутка демонстрировала богатство и расположение своего покровителя. Покровитель давал ей целое состояние на приобретение красивого постельного белья. Та выставляла его перед борделем на всеобщее обозрение. Даже если женщины предпочитали использовать деньги покровителей на то, чтобы расплатиться с долгами и сократить себе срок, обычай Ёсивары требовал от них выказывать беззаботность и непрактичность. Проститутка, которая не тратит на себя больших денег, может показаться скупой и навсегда утратит популярность и надежду на свободу.
|
|
Сано взглянул на бумажный ярлычок, пришпиленный к одеялу, на котором стояла дата, на три дня предшествующая убийству, и красовалась надпись: «Эти постельные принадлежности подарены госпоже Таканэ досточтимым Монзаэмоном Ниттой».
– Значит, министр финансов является постоянным клиентом, по крайней мере, еще одной проститутки помимо госпожи Глицинии, – заметил детектив Марумэ и потрогал покрывало. – Довольно дорогие вещи.
– Возможно, он не так уж и влюблен в Глицинию, – добавил Сано. – Клиент, выбравший себе определенную женщину, обычно тратится на нее.
– А если он развлекается с другими женщинами, чтобы скрыть чувства к Глицинии? – предположил Фукида.
– Но главный старейшина Макино мог и солгать, – вставил Марумэ.
Вполне реальная возможность, учитывая натуру Макино.
– Если он солгал, а Нитта сказал правду, – подытожил Сано, – у него нет явной причины похищать Глицинию или убивать правителя Мицуёси. – А ведь еще утром Нитта казалась главным подозреваемым. – Марумэ‑сан, проверь отношения Нитты с проститутками и выясни, обращает ли он внимание на кого‑либо еще. Начни с чайных домиков для знакомств. – В этих заведениях клиентам подбирали проституток, организовывали свидания и вели переговоры о ценах.
– Фукида‑сан, поищи свидетелей, видевших Нитту в ночь убийства, – продолжил Сано. – Нам нужно знать все, что он делал. Я займусь Фудзио. – Он надеялся, что если версия с Ниттой отпадет, то преступником окажется хокан.
|
|
Детективы поклонились и ушли. Оставив солдат на улице, Сано вошел в дом удовольствий. Охранник на входе приветствовал его:
– Добро пожаловать, господин! У вас назначена встреча с одной из наших дам?
Сано представился и сказал:
– Мне нужен Фудзио.
– Он вот‑вот начнет выступление в комнате для банкетов. Сано пошел по коридору на голоса и смех. В комнате для банкетов, удобно устроившись, болтали самураи и проститутки. Камуро подавали мужчинам жареные сардины, соленый папоротник, перепелиные яйца, приготовленных на пару моллюсков и разливали саке. Сано задержался у дверей. Через занавешенный вход в дальнем конце комнаты быстрым шагом вошел какой‑то человек. В одной руке он держал самисэн, в другой – большой складной веер. Он закрыл веер с громким, отработанным щелчком, и все головы повернулись в его сторону.
– Спасибо всем вам за внимание, – поклонился Фудзио.
Собравшиеся весело зашумели. Пока актер опускался на колени, приспосабливал самисэн и перебирал струны, извлекая целый каскад звуков, Сано изучал хокана. Фудзио было лет тридцать пять. Это был высокий, стройный и вульгарно‑красивый мужчина. Его озорные глаза дерзко мерцали, лоснящиеся волосы были собраны на макушке. Одет он был в традиционный для хоканов расписанный гербами черный хитон поверх бежевого кимоно.
– С вашего разрешения я исполню мою новую песню «Таинственное наводнение», – объявил он.
Зрители приготовились слушать. Фудзио заиграл веселую мелодию и запел мягким, вибрирующим голосом:
Один известный повеса из Осаки,
Пресытившись удовольствиями в родном городе.
Приехал со свитой в Ёсивару,
Чтобы сорвать несколько свежих цветков.
Стремясь завоевать благосклонность,
Все мужчины принялись обхаживать лучших таю,
Саке лилось рекой, они вели игривые разговоры, но – увы! –
Гордые красотки лишь смеялись над ними.
Но мужчины решили не огорчаться,
Тридцать ночей они заказывали одних и тех же проституток.
Пытаясь снискать их благосклонность,
Тридцать ночей их страсть оставалась неутоленной.
В конце концов, они решили возвратиться в Осаку,
Но были так возбуждены,
Что остановились на Японской плотине,
Где каждый поиграл со своим мужским достоинством,
Излив могучий фонтан семени.
Поток перелился через плотину,
Крестьяне в окрестностях забили в набат: наводнение!
И потом многие годы не переставали дивиться,
Что могло вызвать наводнение в ту сухую ночь?
Самураи в комнате захохотали, их дамы захихикали, Сано улыбнулся. Непристойные песенки были коронным номером Фудзио, и он исполнял их с озорным юмором. Хокан поклонился под громкие аплодисменты, увидел Сано, и явный страх стер с его лица улыбку.
– Прошу меня простить…
Бросив самисэн, он кинулся через занавешенный вход, не обращая внимания на возмущенные крики самураев. Сано поспешил следом, но его опередили проститутки, побежавшие к выходу с криками: «Вернись!»
Когда Сано выбрался в коридор, Фудзио уже и след простыл. Дверь осталась открытой в ночь. Сано выскочил наружу, в темный переулок, идущий вдоль восточной стены Ёсивары, и увидел хокана, бегущего мимо источающих зловоние дощатых туалетов на задворки квартала. Сано бросился вдогонку, скользя по влажным булыжникам мостовой.
Вдали показалась кучка женщин и с криками окружила Фудзио:
– Идем со мной, господин, я сделаю тебя счастливым!
Эта часть Ёсивары была известна как Нитомэ – Нечистый ручей. Это название пришло из легенды о воине, на которого напал великан‑людоед. Здесь дешевые проститутки, отчаявшиеся заполучить клиентов, приставали к мужчинам, тащили их в убогие бордели и обслуживали в комнатах, куда набивалось множество пар. Теперь они вцепились в отчаянно сопротивлявшегося Фудзио.
Сано подбежал к хокану, схватил его за грудки, вырвал из рук женщин и прижал к стене. Проститутки в страхе разбежались. Фудзио вскинул руки, показывая, что сдается.
– Нет нужды причинять мне боль, сёсакан‑сама, – сверкнул он улыбкой, которая очаровывала многих поклонниц. – Все можно уладить без драки.
Сано отпустил Фудзио, но был начеку.
– Почему вы побежали, увидев меня?
– Испугался, – смущенно признался Фудзио.
– Испугались, что вас привлекут за убийство правителя Мицуёси?
– Ну да. – Фудзио рассмеялся, подшучивая над своим неприятным положением, хотя Сано представлял, как он сожалел, не сумев убежать. – Если вы ищете убийцу, то напали не на того парня. – Его выразительное лицо казалось искренним. – Но буду рад помочь, чем смогу.
В Фудзио было что‑то неодолимо привлекательное, и Сано не мог злиться на его явную попытку, заговорив зубы, выкрутиться из неприятности.
– В таком случае, – сказал он, – расскажите о своих отношениях с правителем Мицуёси.
– Он был моим покровителем. Я выступал для него и его друзей здесь и в городе. – Любой хокан живет на деньги покровителя и зависит от его рекомендаций другим клиентам. – Поэтому, как видите, правитель Мицуёси полезней мне живой, чем мертвый, – улыбнулся Фудзио и повернул руки ладонями вверх. – Я не стал бы его убивать и не убивал.
У него были гибкие, выразительные руки, и Сано вспомнил, что Фудзио некогда играл в кабуки.
– Но вы ненавидели правителя Мицуёси, поскольку тот был вашим соперником в любви к госпоже Глицинии, – напомнил он.
– Когда‑то я действительно был безумно влюблен в Глицинию. Она заставляла меня ревновать, флиртуя передо мной с самураями. Но это история из прошлого. – В улыбке Фудзио мелькнула снисходительность. – Роман закончился, когда я женился на дочери владельца «Великого Миура». Теперь мне нет дела до Глицинии.
Он с равнодушным видом прислонился к стене.
– Странно, что она исчезла в ту самую ночь, когда любовник был убит в ее постели. Вы знаете, куда она подевалась?
– Я надеялся, что вы мне это скажете, – внимательно посмотрел на него Сано.
– Простите. Не имею ни малейшего представления.
– Не возражаете, если я обыщу ваш дом?
Брови Фудзио взлетели вверх.
– Вовсе нет.
На вопрос, где он живет, хокан с готовностью назвал Имадо, соседнюю деревню. Однако Сано чувствовал, что Фудзио что‑то скрывает, пусть даже и не пропавшую проститутку.
– Где вы были ночью, когда убили правителя Мицуёси? – спросил он.
– Выступал на вечеринке. Ведь вам уже известно, что я был в том доме, где умер правитель Мицуёси, разве не так? Потому‑то вы и пришли по мою душу. Здесь ничто долго не остается тайной. – Фудзио ссутулился с тоскливой отрешенностью; затем его лицо просветлело, и он поднял палец. – Но ведь я развлекал гостей с часа собаки, когда был подан обед, и до полуночи, когда мы все узнали, что правитель Мицуёси мертв.
– Вы выходили из комнаты?
– Нет, господин.
Оставаясь весь вечер в центре внимания, Фудзио имел хорошее алиби, но Сано снова ощутил, что тот хитрит.
– Вы уверены, что не прерывали выступления?
Странный огонек мелькнул в глазах хокана, словно он вспомнил что‑то, одновременно смутившее и обрадовавшее его.
– Я ходил в туалет в задний переулок, – сказал он. – Это может подтвердить министр финансов Нитта. Он стоял в переулке у задней двери «Оварии» и видел меня.
Сано вздрогнул от удивления.
– Нитта навел вас на меня, не так ли? – продолжат Фудзио, не дожидаясь ответа. – Ведь это он поведал вам старую сплетню, чтобы насолить мне? Ага, я так и думал. Но готов спорить, он не сказал, что видел меня в заднем переулке, иначе ему пришлось бы себя выдать. Видимо, когда я на него натолкнулся, он только что убил правителя Мицуёси. – Фудзио торжествующе усмехнулся.
«Но, возможно, сам Фудзио убийца и старается свалить вину на Нитту, как это сделал Нитта», – подумал Сано.
– Зачем министру финансов убивать наследника сёгуна и пытаться вас подставить? – спросил он. – Потому что он любит Глицинию и ревнует и вас, и правителя Мицуёси?
Хокан взмахом руки отмел это предположение.
– О, Нитта жаждет единолично пользоваться своими проститутками, но к любви это не имеет никакого отношения… это связано с деньгами. – Он позвенел кожаным кошельком, который носил на поясе. – Как, по‑вашему, Нитта покрывает свои огромные траты в Ёсиваре? В нашу последнюю ночь Глициния сказала, что Нитта ворует из казны.
– Откуда она это узнала? – Сано поразило обвинение в растрате, являющейся государственным преступлением.
– Она мне этого не говорила, – пожал плечами Фудзио. – Но думаю, что Глициния шантажировала Нитту, и он убил ее, чтобы заставить молчать.
Шантаж был новым мотивом убийства, и Сано должен его проверить, хотя не исключено, что Фудзио все это только что придумал. Сано очень не хотел конфликтовать с Ниттой и страшился бури, которую вызовет в бакуфу расследование, связанное с казнокрадством. Однако эта версия объясняла пропажу дневника.
– Мне кажется, Глициния описала хищения Нитты в книжке, которую всегда носила с собой… Все говорят, что она исчезла, – озвучил Фудзио мысли Сано. – Вероятно, Нитта уничтожил дневник, чтобы его преступление не выплыло на свет после ее смерти.
Теперь Сано просто обязан был найти дневник.
– Интересный рассказ, – сказал он. – А при чем здесь правитель Мицуёси?
– Он был в спальне Глицинии и к тому времени, скорее всего, напился. Нитта решил, что Мицуёси спит, и убил Глицинию. Но потом обнаружил, что тот не спал и все видел. Глициния была простолюдинка, и ее убийство могло сойти Нитте с рук, но он опасался, что, если об этом узнают в бакуфу, может вскрыться и факт хищения. Поэтому, избавляясь от свидетеля, он убил и Мицуёси. – Фудзио кивнул, уверенный в логике своих рассуждений.
– Как он избавился от трупа Глицинии? – спросил Сано.
– О, возможно, позвал кого‑то на помощь и приказал молчать об этом.
Версия была правдоподобной, хотя и основывалась на сомнительных посылках.
– А как вы объясните заколку, которой убили правителя Мицуёси? – решил подыграть ему Сано. – Почему Нитта не воспользовался своим мечом? Может быть, в убийстве Глицинии повинна яритэ, ведь заколка принадлежит ей?
– Нет, нет, нет! – замахал руками Фудзио. – Момоко этого не делала. Хоть она и противная старая ведьма, судя по тому, что о ней рассказывают. Знаете, что она творит, когда бреет проституток? – Закон Ёсивары требовал, чтобы все проститутки брили свои срамные места. – Выдергивает волос за волосом из самых чувствительных мест.
Он поморщился, и Сано последовал его примеру.
– А если кто‑то начинает жаловаться, Момоко клевещет на нее и тем самым продлевает срок пребывания в борделе. По‑моему, скорее ее саму бы убили, – сказал Фудзио. – Видимо, она обронила заколку в комнате Глицинии. А Нитта воспользовался этим, чтобы отвести от себя подозрение. – Хокан значительно посмотрел на Сано – Как пытается сделать со мной.
– А вы возвращаете должок, – отозвался Сано, охваченный разочарованием. То, что Фудзио и министр финансов стремятся выгородить себя, ставит под сомнение их показания друг против друга.
Глаза Фудзио зло сверкнули.
– Я всегда говорю, что всякое зло заслуживает возмездия. – Он отодвинулся от Сано. – Вы собираетесь меня арестовать, или я могу идти? Там целая комната посетителей, и они разозлятся на меня, если я им не сыграю.
– Можете быть свободны, – сказал Сано. – Пока.
Глядя на поспешно удалявшегося Фудзио, Сано не мог понять: то ли у него в руках оказался ключ к разгадке дела, то ли хокан обвел его вокруг пальца. Трудно было представить Фудзио в роли убийцы, но под располагающей внешностью могли скрываться лживость и смертельная злоба, поэтому Сано решил поручить детективам последить за хоканом. Как ни печально, сегодняшнее вечернее расследование не приблизило его к успеху, а лишь добавило работы. Теперь придется искать свидетелей, которые могли бы подтвердить или опровергнуть показания Фудзио и Нитты, к тому же переплетение личных взаимоотношений, так или иначе связанных с преступлением, стало еще запутанней.
Сумрак опускался на квартал; небо на западе горело медью. Сано шел вдоль борделей в сторону Агэятё, и фонари в сгущающейся тьме казались ярче, шум громче, а музыка веселее Он увидел ёрики Ямагу и еще несколько полицейских чиновников, которые, вероятно, искали те же улики, что и он. Сано подумал о Рэйко, которая утром отправилась на поиски информации о месте пребывании Глицинии. Он надеялся, что Глициния еще жива, потому что она могла оказаться единственным человеком, способным ему рассказать, что же на самом деле произошло в той спальне.
Во дворе имения Сано носильщики поставили паланкин на землю, и Рэйко вылезла в морозный сумрак. Из особняка вылетела Мидори и, рыдая, побежала к ней.
– Что случилось? – спросила та, обнимая подругу.
– О, Рэйко‑сан, это было просто ужасно! – Мидори торопливо выложила историю своего миаи, и Рэйко испуганно вскрикнула, услышав, как правитель Ниу оскорбил отца Хираты и мужчины начали драться. – Они теперь враги, – причитала Мидори. – Они ни за что не разрешат мне выйти замуж за Хирату‑сан.
Хотя Рэйко опасалась, что так и будет, она постаралась утешить подругу:
– Не отчаивайся раньше времени. Я попрошу мужа поговорить с вашими семьями и восстановить мир.
– О, спасибо вам! – Улыбнувшись, Мидори утерла рукавом нос и обняла Рэйко. Но не смогла удержать слез. – Я провела весь день в имении отца. Он кричал, что семья Хираты‑сан пытается уничтожить его и надо защищаться, а потом заперся в спальне. У меня не было возможности просить его помириться с отцом Хираты и разрешить наш брак.
Рыдания душили Мидори.
– И я не видела Хирату‑сан с того момента, как он ушел из театра. Никто не знает, где он сейчас. Почему он не пришел ко мне? Я боюсь, что он меня больше не любит.
– Конечно же, любит, – старалась успокоить ее Рэйко. – Хирата‑сан честный человек. Он понимает, что поведение твоего отца не твоя вина. Возможно, он просто занят на работе. А теперь взбодрись… ты же не хочешь, чтобы он застал тебя в таком виде.
Мидори прикусила губу и несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.
– Простите, что нагружаю вас своими проблемами, едва вы переступили порог. Вы занимались расследованием убийства правителя Мицуёси?
Кивнув, Рэйко почувствовала, как ее охватывает отчаяние.
– И много улик нашли? – Мидори высоко ценила способности подруги.
– Если бы так, – вздохнула Рэйко. – Я объездила кузин, тетушек и приятельниц, беседовала со служанками и лавочниками. Все так боятся говорить о насильственной смерти наследника сёгуна, что невозможно вытянуть слово о правителе Мицуёси. Что касается госпожи Глицинии, то всех просто распирает от сплетен по поводу ее одежды и роскошных вечеринок. У каждого своя версия, как ей удалось выбраться из Ёсивары – обратилась в птичку и улетела; выпила волшебное снадобье, от которого сделалась маленькой и прошмыгнула под воротами. Но на самом деле никто не знает, куда она делась.
– О, Рэйко‑сан, это очень плохо, – сказала Мидори.
Рэйко боялась признаться Сано в неудаче. Но она так замерзла, устала и проголодалась, что была не в силах раздумывать об этом.
– Пойдем в дом, там тепло, – позвала она. – Ты уже ела? Можем вместе перекусить, пока ты ждешь Хирату‑сан.
После недолгого колебания Мидори с сожалением покачала головой:
– Лучше я пойду. Госпожа Кэйсо‑ин станет меня искать.
Они расстались, и Рэйко прошла в дом. Маленький Масахиро ковылял к ней по коридору.
– Мама, мама! Пойдем, посмотришь, что я сделал. – Он потянул ее за руку.
Одна из нянек, девушка по имени О‑хана, вышла следом.
– Молодой господин сегодня много трудится, – сказала она. Это была девятнадцатилетняя симпатичная девушка со светящимися умом глазами и озорно улыбающимся ртом в форме перевернутого треугольника. О‑хана носила подобающее служанкам индиговое кимоно, но всегда добавляла столичное, модное. Сегодня это была бумажная бабочка, приколотая к забранным наверх волосам.
– Пойдем? Посмотрим, что ты сделал, Масахиро‑тян, – позвала Рэйко.
Они прошли в детскую. На полу из разноцветных кубиков был сложен дом.
– Великолепно! – воскликнула Рэйко; гордость за сына смягчила огорчения дня.
– Теперь молодой господин – хозяин собственного замка, – ласково сказала О‑хана.
Масахиро смеялся и подпрыгивал от радости. Рэйко тоже мечтала добиться успеха, чтобы было чем гордиться. Она так боялась подвести Сано и оказаться недостойной его доверия.
– Простите, хозяйка, – вошла в комнату экономка, – но у вас гости.
– Кто? – удивилась Рэйко – она никого не ждала.
– Госпожа Янагисава и ее дочь Кикуко.
– Милостивые боги!
Рэйко не думала, что жена канцлера придет так скоро. Она вскочила, засуетившись от волнения, поскольку ей еще не доводилось принимать столь высоких гостей. По пути в гостиную она пригладила волосы, поправила одежду; госпожа Янагисава и Кикуко рядышком сидели в комнате для приемов.
– Добрый вечер! – Рэйко опустилась на колени напротив них и поклонилась.
Госпожа Янагисава также поприветствовала ее. На ней была мрачная, лиловато‑коричневая одежда; плоское лицо, как обычно, хранило строгость.
– Прошу меня простить, что пришла без предупреждения, – тихо проговорила она. – Надеюсь, я не доставляю вам неудобств?
– Нет, вовсе нет, – поспешно ответила Рэйко. – Я рада вашему приходу. Привет, Кикуко‑тян. О, какая ты красивая.
Девочка хихикнула и спрятала лицо за рукавом кимоно цвета морской волны.
– Скажи: «Вы слишком добры ко мне, досточтимая госпожа, – я не заслуживаю вашей похвалы», – мягко наставила дочь госпожа Янагисава.
Кикуко послушалась, с трудом выговорив нужные слова. Когда Рэйко выставила закуски, девочка шумно отхлебнула чай, пролив немного на кимоно. Она набила рот сладостями, испачкав лицо засахаренными крошками и просыпав их на пол. Госпожа Янагисава вытерла ей лицо платком, собрала крошки с пола и бросила на Рэйко извиняющийся взгляд, в котором читалось смущение.
– Нынешняя зима такая суровая, – завела разговор Рэйко, помогая гостье успокоиться.
– Да…
Госпожа Янагисава держала чашку обеими руками; ее взгляд скользил по комнате от фрески на стене и ниши, где над вазой с сухими цветами висел свиток с иероглифами, к полке со статуэтками. Рэйко подумалось, что она либо не склонна поддерживать разговор, либо не может придумать, что именно сказать, либо перекладывает это бремя на других.
– Я просто не знаю, чем заняться, когда приходится из‑за мороза сидеть дома, – пожаловалась Рэйко. – А как вы проводите время?
– Читаю стихи. Шью одежду для Кикуко. Пытаюсь научить ее хоть немного писать и читать. Мы с ней играем. – Фразы госпожи Янагисава перемежались длинными паузами. – Иногда мы ходим в храм.
– Как хорошо… – Видимо, госпожа Янагисава ведет скучную и одинокую жизнь. Возможно, она просто не хочет показывать Кикуко людям, которые могут ее обидеть.
Госпожа Янагисава то смотрела на Рэйко, то отводила глаза, но неизменно возвращалась взглядом к хозяйке дома, внимательно изучая ее волосы, фигуру, одежду и лицо. И хотя Рэйко не чувствовала недоброжелательности с ее стороны, она все больше ощущала себя не в своей тарелке.
– Ваш муж разделяет наш интерес к поэзии? – спросила Рэйко.
– Мой муж очень занятой человек.
Это означало, что канцлер, как многие другие мужчины, обращал на жену мало внимания, однако госпожа Янагисава никак не показала, устраивает ли ее такое положение. Рэйко казалось, будто пристальный взгляд этой женщины отрывает от нее по кусочку, и она не представляла, чем может занять гостью. Тут Рэйко заметила, что Кикуко непрерывно теребит свои украшения для волос.
– Может, Кикуко‑тян захочет поиграть с моим сыном? Давайте отведем ее в детскую?
– Это будет прекрасно, – безразлично произнесла госпожа Янагисава, однако встала и протянула руку. – Идем, Кикуко‑тян.
По пути в детскую они миновали кабинет Сано, комнату Рэйко и их спальню. Госпожа Янагисава каждый раз останавливалась, чтобы заглянуть внутрь, ее лицо при этом ничего не выражало, взгляд оставался немигающим. Кикуко во всем подражала матери, и в душе Рэйко нарастала тревога. Их поведение казалось подозрительным, но Рэйко не осмелилась возражать. С большим облегчением она провела госпожу Янагисава и Кикуко в детскую. Масахиро разобрал дом из кубиков и начал строить новый, а О‑хана наблюдала за ним.
– Масахиро‑тян, – позвала Рэйко, – посмотри, кто пришел.
Он увидел Кикуко и радостно засмеялся. Девочка улыбнулась, выдернула руку и, подбежав к Масахиро, села возле него на колени. О‑хана поклонилась госпоже Янагисава, которая, скользнув взглядом по служанке, сделала вид, что не замечает ее.
– Я делать, – сказала Кикуко, складывая кубики в бесформенную кучу.
– Нет! – запротестовал Масахиро. – Смотри. Нужно вот так.
Он показал ей, как строить стену, и они начали играть вместе. Кикуко, старательная и неуклюжая, раздумывала над каждым кубиком. Госпожа Янагисава бесстрастно наблюдала за игрой, не меняя выражения лица, однако Рэйко испугалась, что разительный контраст между детьми огорчит гостью.
– Масахиро‑тян, может, покажешь Кикуко‑тян другие игрушки? – спросила она.
Мальчик подошел к шкафу и достал деревянных зверей и солдатиков. Кикуко изучила каждую игрушку с живым любопытством. Госпожа Янагисава опустилась на колени, с явным удовольствием глядя на детей, и Рэйко облегченно вздохнула, радуясь, что не нужно поддерживать разговор и развлекать гостью. Скоро дети начали кувыркаться и бороться. Теперь возраст и сила Кикуко помогали ей первенствовать. Она подняла Масахиро и закружилась с ним, пока он не завопил от радостного возбуждения. Суровое лицо госпожи Янагисава слегка оживилось улыбкой.
Через час она обернулась к Рэйко:
– Боюсь, мы злоупотребляем гостеприимством. Кикуко‑тян, пора идти домой.
Девочка послушно встала с пола, где кувыркалась с Масахиро, и сказала:
– До свидания.
Рэйко проводила их до выхода. Госпожа Янагисава надела свои сандалии и плащ, помогла одеться Кикуко.
– Большое спасибо за гостеприимство, – поклонилась она.
– Ваш визит был честью для меня, – в ответ поклонилась Рэйко, подумав, что госпожа Янагисава столь же надменна и замкнута, как и в их первую встречу.
– Возможно, вы как‑нибудь приведете сына, чтобы повидаться с Кикуко и со мной, – проговорила жена канцлера.
– Да. Обязательно приведу. – И хоть Рэйко по‑прежнему сомневалась в благоразумно тесных отношений с этой женщиной, вежливость требовала ее согласия.
– Дни часто бывают длинным и грустными, когда остаешься одна, а ваше общество так приятно… Я должна поблагодарить вас за дружеское расположение.
Паузы в речи госпожи Янагисава затянули ритуал прощания. Рэйко вдруг ощутила страшную усталость и мечтала остаться одна, но вежливо ждала.
– Это дело по поводу смерти правителя Мицуёси… – снова заговорила госпожа Янагисава. – Прошу простить меня за прямоту, но я знаю о вашем сотрудничестве с мужем в расследовании таких дел и об опасности, которая сейчас над вами нависла. – Отвернувшись от Рэйко, она понизила голос: – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.
– Благодарю вас за великодушное предложение. – Рэйко спрятала удивление – меньше всего она ожидала, что жена канцлера предложит свою помощь в расследовании. – Премного благодарна.
Стоя в дверях и наблюдая, как гостьи забираются в паланкин, Рэйко размышляла, способна ли такая женщина, как госпожа Янагисава, живущая уединенно и не умеющая беседовать с людьми, помочь в получении интересной информации. Она вздохнула и вернулась в детскую – наблюдать за игрой сына и ждать возвращения мужа.
Музыка и смех слышались за воротами Ёсивары, возле которых стояли в очереди запоздавшие посетители. По улицам квартала удовольствий шла длинная процессия. Фонарщики вели скромно потупившуюся девушку в дорогом кимоно и в окружении служанок, и целая толпа зевак собралась поглазеть на юную проститутку во время ее первого выхода. Другие любопытные тянули шеи с балконов, когда она останавливалась у чайных домиков, предлагая свои услуги. Однако Хирата почти не обращал внимания на происходящее.