– Вот твоя спальня, – холодно и безразлично сказал Янагисава. – Я выйду, пока ты будешь раздеваться и укладываться.
Дрожа от робкого предчувствия, она повиновалась. Вскоре Янагисава вернулся. Не взглянув на нее, задул огонь; его одежда зашуршала в темноте, когда он ее снимал. Он скользнул к ней под одеяло. Она почувствовала истому желания, однако после нескольких небрежных ласк все было кончено. Он встал и ушел. Она лежала в одиночестве и плакала от боли, между ног сочилась кровь. Во время соития они с мужем не обменялись ни словом, она даже не видела его тела и понимала – он погасил свет, чтобы не смотреть на нее.
Последующие месяцы канцлер почти не замечал ее. Она, словно привидение, бродила по его дому, никого не видела, кроме слуг, и не обзавелась подругами в замке Эдо; она почти не разговаривала. Постоянное отсутствие мужа усиливало ее любовь и тоску. Раз в несколько ночей он ложился к ней в постель, и она каждый раз надеялась, что муж будет с ней нежен и подарит блаженство. Но он вел себя так же, как и в первый раз.
Жажда понять своего мужа выработала привычку наблюдать за ним и прислушиваться к пересудам слуг. Она узнала, что он получил должность, соблазнив сёгуна, с которым имел долгую связь. Узнала, что он женился на ней, стремясь обзавестись женой, связанной семейными узами с Токугавой. У него было много любовников и любовниц, которых он менял так часто, что она сочла их ничего не значащим, безобидным развлечением, не стоящим ее ревности. Она мечтала, что в один прекрасный день канцлер полюбит ее.
Рождение Кикуко сначала подогрело ее надежды.
После появления на свет дочери канцлер Янагисава часто стоял в дверях детской и смотрел, как она ухаживает за малышкой. Она стеснялась заговорить с ним, но верила, что он оценит ее как мать своего ребенка. Но вскоре у Кикуко проявились некоторые отклонения.
– Почему она не ходит? Почему не говорит? – спрашивал канцлер, когда девочка достигла соответствующего возраста.
Он прекратил навещать по ночам госпожу Янагисава, когда та забеременела, и больше вообще не приходил. Она подслушала, как слуги говорили, будто он винит ее в том, что она выносила идиотку, и другой такой ребенок ему не нужен. На Кикуко он больше не обращал никакого внимания.
И вот, лежа на чердаке над кабинетом канцлера, госпожа Янагисава крепко обняла девочку. Кикуко такая хорошая и послушная, она тихо пролежит здесь, на чердаке, сколько потребуется, не хныча и не капризничая, как делали бы другие дети. Кикуко, красивая и ущербная, была для госпожи Янагисава всем. Материнская любовь возмещала девочке жестокость отца. И все же госпожа Янагисава продолжала страстно любить мужа. Еще почти шесть лет она верила, что однажды он обратит на нее внимание, пока два события не поколебали эту веру.
Первым была свадьба сёсакана Сано. Она услышала о Сано, когда тот переехал в замок Эдо, а ее муж увидел в нем соперника и принялся шпионить за ним и строить козни. Однако Сано не интересовал госпожу Янагисава до того дня, когда они с Кикуко отправились покататься в паланкине и, возвращаясь в замок, увидели у ворот процессию.
– Это Рэйко Уэда, невеста сёсакана‑самы, – сказал кто‑то в толпе зевак.
Госпоже Янагисава стало любопытно, и она посмотрела на невестин паланкин. Рэйко, открыв окошко и приподняв белое головное покрывало, выглянула наружу. Ее прелестное личико вызвало у госпожи Янагисава мучительный приступ зависти. Рэйко владела всем, чего не было у нее. Только такая женщина могла бы завоевать ее мужа, а любовь госпожи Янагисавы тщетна.
Зависть породила в ней маниакальное желание узнать о Рэйко побольше. Она подслушивала доклады шпионов мужа о том, что Рэйко помогает супругу в расследованиях. Приказывала своим слугам выяснять у слуг Рэйко, что та делает и когда выходит из дому. Следя за Рэйко издалека, госпожа Янагисава узнала, какую она ведет активную, интересную жизнь. У нее же самой было лишь горькое удовольствие наблюдать за другими. Зависть два лета назад переросла в ненависть, когда сёсакан‑сама взял жену в Мияко.
Госпожа Янагисава затерялась в толпе, наблюдая за выездом процессии из замка, и видела, как Сано сопровождает верхом паланкин Рэйко. Та говорила с ним, он улыбался. Этот незначительный эпизод открыл госпоже Янагисава, что между ними существует любовь, которой не было в ее браке. Она смотрела им вслед, глубоко, до крови впиваясь ногтями в свои ладони. Казалось, это предел ее несчастий, но она еще не знала, что расследование в Мияко готовит ей второй удар.
Стук в дверь нарушил тишину кабинета.
– Войдите! – подал голос канцлер Янагисава.
В комнату осторожно вошел ёрики Хосина, его лицо было мрачно. Госпожа Янагисава испытала целую бурю эмоций, которые Хосина всегда вызывал в ней.
Тот опустился на колени перед канцлером.
– Я все время думаю о нашем разговоре прошлой ночью.
Янагисава отложил кисть. Мужчины были сдержанны, но госпожа Янагисава чувствовала испепеляющий их жар. Она почти физически ощущала, как ускорился ток крови у них в жилах, как участилось дыхание, закипела страсть.
Ее муж тоже съездил в Мияко и привез оттуда Хосину, чтобы жить с ним. Он влюбился в этого мужчину, вместо того чтобы любить ее! Ночь за ночью она страдала, наблюдая за ними, изнемогающими от плотской страсти, которую Янагисава никогда не испытывал к ней. Как она презирала Хосину, укравшего то, что принадлежало ей! Ненависть к мужу сплеталась в ее душе с любовью словно плющ, обвивающий ствол дерева.
– Я понял, что вы имели в виду, когда говорили, что убийство правителя Мицуёси породило больше возможностей, чем просто шанс убрать Сано. – В голосе Хосины слышалось возбуждение.
Канцлер терпеливо улыбнулся.
– Продолжай.
Госпожа Янагисава старалась подавить эмоции и постичь, что имел в виду ее муж, когда она подслушивала их с Хосиной прошлой ночью. Ей нужно было узнать планы мужа, которые могли касаться их с Кикуко; кроме того, эти полученные сведения были единственным ее состоянием.
– Теперь, когда Мицуёси больше нет, сёгуну нужен новый наследник. – Хосина помедлил, проверяя реакцию канцлера. Когда улыбка Янагисавы стала шире, он продолжил: – Новый наследник должен быть молодым человеком с приятной внешностью и манерами.
– Точно. – Поглаживая подбородок, Янагисава смотрел на Хосину с тайным одобрением, как учитель на сообразительного ученика.
– Он также должен иметь кровное родство с Токугавой, чтобы наследование прошло внутри клана. – Хосина сделал короткую паузу, многозначительно глядя на Янагисаву. – Когда в следующий раз поедете навестить вашего сына, пожалуйста, передайте ему мои самые лучшие пожелания на славное будущее, – не скрывая намека, сказал он. – Пусть он будет столь же податлив в ваших руках, как человек, имени которого называть не стану.
Канцлер рассмеялся, благосклонно окидывая Хосину гордым взглядом.
– Я знал, что ты поймешь.
Он задумал посадить на трон своего сына и через него управлять Японией! Размах дерзких замыслов мужа поразил госпожу Янагисава.
– Но как вам удастся добиться этого при таком соперничестве? – спросил Хосина. – Побочные кланы Токугава выставят кандидатами своих родственников. Все стремящиеся к власти либо на пути в Эдо, либо уже добиваются аудиенции у сёгуна. Вы видели толпу в приемной?
– Я уже убедил сёгуна принять Ёритомо, – с непоколебимой уверенностью сказал Янагисава. – Сходство мальчишки со мной напомнит его превосходительству нашу первую встречу. Он снова почувствует себя молодым и падким на соблазны. Воспоминания и страсть сделают его уступчивым.
Он собирается свести собственную плоть и кровь с сёгуном! Однако даже такая вопиющая безнравственность не уменьшила любовь госпожи Янагисава. Ее не интересует судьба его незаконных детей.
– Вы намерены заставить сына пойти по своим стонам? – Хосина слегка отпрянул и скрестил на груди руки, являя беспокойство, чуждое Янагисаве.
В повисшей на мгновение тишине тот нервно затянулся трубкой.
– Это может показаться жестоким, но важно как для Ёритомо, так и для меня. Я могу устроить ему хорошее место в бакуфу, но насколько высоко он поднимется без особой поддержки?
Госпожа Янагисава понимала, что Ёритомо никогда не стать сёгуном, если только Цунаёси Токугава не возьмет его в любовники и не усыновит.
– А если я не сумею упрочить свою власть, никто из нас не переживет смену режима, – продолжал канцлер.
Госпожа Янагисава не сомневалась, что многочисленные враги мужа с радостью воспользуются возможностями, которые появятся после смерти сёгуна. Если канцлер утратит власть, они поспешат разделаться с ним и его сыновьями. А что станет с ней и Кикуко? С ними тоже расправятся?
– Если мой план не сработает, ты тоже долго не протянешь при новом режиме, – сказал Янагисава Хосине. – Но если все пойдет хорошо, Сано окажется в моих руках… как и все остальные. Тебе не придется беспокоиться, что он обгонит тебя, или лишит чего‑то желанного.
Если ее мужу удастся сделать сына следующим сёгуном, они с Хосиной получат большую власть и богатство. Однако для себя ей ожидать нечего. Им с Кикуко придется жить по‑старому. Перспектива почти столь же ужасная, как смерть.
– Его превосходительство может править еще много лет, – взволнованно заметил Хосина.
– Мы должны молиться, чтобы так и было, – пожал плечами Янагисава. – Сегодняшнее положение гораздо надежнее, чем может оказаться будущее, как бы тщательно мы его ни планировали.
– Значит, вы предлагаете мне соблюдать перемирие с Сано и терпеливо ждать, пока изменятся условия и он окажется в ваших руках? – В голосе Хосины зазвучала обида.
Канцлер лишь улыбнулся.
– Или пока я не решу, что настало время объявить войну. Во всем остальном можешь досаждать Сано, как тебе заблагорассудится.
Хосина встал с несчастным лицом. Госпожа Янагисава почти пожалела его – ведь он тоже был невольником ее мужа, – однако в душе позлорадствовала. Когда тот переехал к ним в дом, она подумывала отравить его или, пробравшись ночью к нему в спальню, перерезать горло. Возможно, в один прекрасный день госпожа Янагисава наберется смелости и убьет его, хотя страшится наказания от мужа и не может надеяться, что он снизойдет до нее, лишившись Хосины. Пока же она направила всю свою неприязнь на Рэйко.
Рэйко родила сына в то время, когда госпожа Янагисава поняла, что Кикуко никогда не будет нормальной. Однажды этим летом, приехав с Кикуко в храм Зодзё в надежде на духовное исцеление дочери, госпожа Янагисава увидела на территории храма Рэйко и Масахиро среди женщин из замка Эдо. Наблюдая, как мальчик щебечет и весело играет, она исполнилась горечью – так разительно он отличался от Кикуко. Почему одним женщинам дано все, а другим – ничего? В этот день госпожа Янагисава пришла к твердому убеждению, что в мире находится ограниченное количество счастья и Рэйко имеет больше, чем ей причитается. Мысль эта переросла в убежденность: Рэйко – враг, укравший удачу, которой заслуживает госпожа Янагисава, и только лишив ее счастья, жена канцлера может претендовать на свою законную долю. Она не знала, как этого добиться, но знакомство с врагом показалось хорошим началом. Поэтому она и отправилась на пирушку во дворец… где случилось нечто непредвиденное.
Поначалу госпожа Янагисава исходила злобой, обнаружив, что вблизи Рэйко еще красивее, а Кикуко рядом с Масахиро казалась еще более убогой. Но Рэйко была так добра с ней, что ее решимость поколебалась. Когда она попросила о визите, то уже не знала наверняка, ищет ли способ нанести Рэйко удар или хочет заручиться ее дружбой.
Внизу канцлер и Хосина встали и вышли из кабинета. Кикуко завозилась под одеялом, понимая, что теперь можно шевелиться. Подслушивать было больше нечего, но госпожа Янагисава осталась неподвижной, размышляя о посещении дома Рэйко. Она вспомнила, что видела игрушечного коня в кабинете сёсакана‑самы и мужской домашний халат на вешалке в спальне Рэйко. В этом доме муж, жена и ребенок жили единой семьей, здесь она могла найти и утешение, и пищу для зависти. Госпожа Янагисава не знала, искать ли счастья, чиня зло Рэйко, или же пристроиться к ней в надежде перенять часть ее удачи. Однако в одном она была уверена: если имеется хоть малейшая возможность помочь Рэйко в расследовании убийства, значит, это нужно сделать; и будь что будет.
Рэйко прошла из паланкина в дом и огорченно вздохнула, когда служанки сняли с нее плащ. Надежда найти госпожу Глицинию и ее любовника с Хоккайдо не оправдалась – утренняя работа не принесла никаких результатов.
Женщины, с которыми она повидалась, ничего не знали о таинственном любовнике. Потом Рэйко съездила в имение к отцу, находившееся в чиновничьем квартале возле замка Эдо. Судья Уэда, деливший в Эдо обязанности с другим судьей, был в месячном отпуске, а его коллега, судья Аоки, вершил правосудие. Рэйко спросила отца, не попадал ли в поле его зрения человек с Хоккайдо. Тот просмотрел записи, поговорил с сотрудниками, но никто из них не смог ничего сообщить. Она все больше убеждалась, что интимный дневник, который нашел Хирата, фальшивка.
Расстроенная Рэйко прошла в детскую и увидела, что Масахиро дремлет. Служанка О‑хана сидела рядом и скучала, но, увидев Рэйко, встрепенулась.
– Госпожа Рэйко‑сан! Наконец‑то вы вернулись! – улыбнулась она. – Не замерзли на улице? Принести вам горячего чаю?
– Да, это было бы прекрасно, – отозвалась Рэйко.
Служанка торопливо ушла. Рэйко смотрела на спящего Масахиро и думала, что делать теперь, когда ни один из ее обычных источников не принес нужной информации. Вскоре О‑хана вернулась и протянула ей чашку с чаем.
– Спасибо, – рассеянно пробормотала Рэйко.
– Вы с сёсаканом‑самой ищете госпожу Глицинию, не так ли? – спросила О‑хана.
– Да. – Рэйко удивленно посмотрела на служанку. Она не обсуждала со слугами дела Сано, и хотя предполагалось, что те подслушивают, слуги никогда не переступали границ пристойности, упоминая о том, что им стало известно.
– Быть может, я сумею вам помочь, – сказала О‑хана.
Рэйко внимательно на нее взглянула – хитрая улыбка, глаза острые и яркие, как черный кварц, модный пояс. Из всех служанок О‑хана нравилась Рэйко меньше всех, хотя была хорошей работницей и Масахиро ее любил. Рэйко не могла избавиться от мысли, что девушка себе на уме и чересчур услужлива.
– Чем ты можешь помочь? – спросила Рэйко.
– Я знакома с семьей Глицинии.
– Как ты можешь быть с ними знакома? – удивилась Рэйко, припоминая, что ей рассказывал о проститутке Сано. – Они живут далеко, в провинции Дэва. А ты уроженка Эдо и никогда не выезжала из города.
– Простите меня, но я вынуждена не согласиться, – скромно произнесла О‑хана, но легкая улыбка показала, что ей приятно обнаружить чужую ошибку. – Госпожа Глициния не из провинции, хотя всем это говорит. Ее родители живут в Нихонбаси. Моя мать прежде прислуживала в их в доме. Я знала Глицинию, когда мы были детьми.
– Чего ради ей врать? – Рэйко скептически отнеслась к сказанному, хотя новость ее заинтриговала.
Улыбка О‑ханы стала таинственной.
– Ложь порой звучит лучше правды.
«А правда о Глицинии может открыть и правду об убийстве», – подумала Рэйко. От волнения сердце забилось сильнее.
– Возможно, родителям известно, куда направилась госпожа Глициния? – произнесла она вслух.
– Я могла бы познакомить вас с ними, – с готовностью предложила О‑хана. – Хотите, спросим у них прямо сейчас?
Она вскочила на ноги, и Рэйко отметила, как поспешно О‑хана отбросила свои обязанности, посчитав, что между ними возникли более близкие отношения. Это ей не понравилось, и Рэйко усомнилась в правдивости О‑ханы. Но разве можно не верить людям только потому, что ее доверием однажды воспользовались? То, что ей угрожал «Черный Лотос», вовсе не означает, что каждый желает зла. Нельзя упустить возможность помочь Сано раскрыть дело, если ей не нравится человек, который ее предлагает. К тому же, похоже, других шансов нет.
– Хорошо, – согласилась Рэйко. – Поехали.
– Это здесь, – сказала О‑хана, когда паланкин перенес их на улицу с большими домами по обеим сторонам. – Следующий слева.
Рэйко приказала носильщикам остановиться, радуясь, что они добрались до места, потому что путешествие от замка Эдо до торгового района Нихонбаси было не из приятных. Холод пробирался в паланкин и под одеяла, которыми укрылись Рэйко и ее спутница. Да еще О‑хана болтала без умолку всю дорогу, явно наслаждаясь поездкой и рассчитывая подняться над своим нынешним положением, сблизившись с Рэйко. Сдерживая неудовольствие и стараясь проникнуться благодарностью к бедной служанке, Рэйко выбралась из паланкина и вместе с О‑ханой пошла к дому.
Этот дом, как и соседние, служил резиденцией богатых торговцев. Построенные из дерева и побеленные, они выходили фасадами прямо на улицу. Тяжелые, покрытые коричневой черепицей крыши поднимались над вторыми этажами, нависая над утопленными в фасадах входами. Рэйко не ожидала увидеть ничего подобного. Сано говорил, что Глициния происходит из бедной семьи, которая продала ее в публичный дом.
В дверях появилась юная служанка в синем кимоно и с метлой в руках. Она удивленно таращилась на О‑хану, Рэйко и сопровождавших их солдат.
– О‑хана? Это ты? Что случилось?
– Моя хозяйка хочет повидаться с твоей, – важно пояснила О‑хана. – Иди и скажи ей, что пришла жена сёсакана‑самы сёгуна.
Та побежала выполнять поручение. Вскоре две пожилые служанки усадили Рэйко и О‑хану в теплой, душной гостиной, заполненной разукрашенными лаковыми столами, сундуками и ширмами, шелковыми напольными подушками и полками с фарфоровыми вазами.
– Правда красиво? – шепнула О‑хана Рэйко, пока они ожидали мать госпожи Глицинии.
Рэйко кивнула, хотя убранство комнаты являло яркий образчик вульгарного вкуса торгового сословия.
В комнату просеменила маленькая женщина лет сорока, за которой шли две уже другие служанки. Ее круглое, с выдающимися скулами лицо покрывал толстый слой пудры. Щеки пылали от румян, алая помада освежала тонкие поджатые губы. Нарисованные брови дугами изгибались над необычно круглыми глазами. Одетая в роскошное красное кимоно с цветочным рисунком, которое больше подошло бы молодой женщине, она была красива в том же вульгарном стиле, что и ее гостиная.
– Добро пожаловать, досточтимая госпожа! – Поклонившись Рэйко, она улыбнулась, обнажая вычерненные, как у высокородных дам, зубы. На О‑хану она даже не обратила внимания. – Такая неожиданная честь.
– Позвольте представить мадам Юэ‑сан, – сказала О‑хана Рэйко, обидевшись на пренебрежительное отношение хозяйки.
Мадам Юэ опустилась на колени рядом с Рэйко и предложила закуски; служанки принесли чай и дорогие пирожные на роскошной посуде. Рэйко насчитала уже шесть служанок.
Если эта семья может поддерживать такой высокий жизненный уровень, то почему же не смогла содержать дочь? Действительно ли это дом госпожи Глицинии?
Пока гости пили чай, мадам Юэ с показной утонченностью болтала с Рэйко о погоде. Потом она перешла к делу:
– Могу я спросить, что привело вас ко мне?
– Я пришла по поводу вашей дочери, – пояснила Рэйко.
Улыбка исчезла с лица женщины, губы стали еще тоньше.
– Моей дочери здесь нет. Она покинула этот дом много лет назад.
– Она ведь госпожа Глициния, проститутка? – спросила Рэйко, желая убедиться, что они говорят об одном и том же человеке.
Мадам Юэ отвела взгляд и кивнула.
– Вам известно, что она исчезла из Ёсивары в ту же ночь, когда был убит наследник сёгуна?
Мадам Юэ снова кивнула, сложив свои изящные руки на груди и нахмурившись.
– Моему мужу необходимо найти Глицинию, – сказала Рэйко. – Я надеюсь, что вы нам поможете.
– Я не видела ее и не знаю, куда она делась, – заговорила мадам Юэ обычным голосом, забыв об элегантности. – Хотя и не удивлена, что она попала в неприятную историю. Когда найдете ее, скажите, чтобы не ждала от меня никакой помощи.
Хотя Рэйко и огорчилась, что поездка не дала никаких результатов, отношение этой женщины к своей дочери заинтриговало ее.
– Возможно, если вы расскажете мне о Глицинии, это поможет мне узнать, где она.
Мадам Юэ скривилась, глаза беспокойно забегали. Ей явно хотелось избежать разговора о дочери, однако она боялась обидеть жену сёсакана‑самы и покорно вздохнула.
– Как случилось, что Глициния стала проституткой? – спросила Рэйко.
– Такие вещи не часты в нашей семье, – выпалила мадам Юэ. – Но она это заслужила. Я рада, что продала ее в бордель!
Эта женщина сама толкнула свою дочь на путь унижения. Рэйко от ужаса лишилась дара речи.
– Когда она была маленькой девочкой, я очень ее любила, но она испортилась, – торопливо заговорила мадам Юэ, ее круглые глаза блестели от стыда, слез и желания оправдаться. – Я экономила на всем, чтобы покупать ей красивую одежду, а она отплатила мне злом за добро!
Женщина зло высморкалась и вытерла нос рукавом.
– Это началось, когда ей было тринадцать лет, после смерти ее отца. Он работал в лодочной мастерской, поранил там ногу, и рана гноилась, пока болезнь его не убила. Я не знала, как нам с Глицинией жить, потому, что не было ни денег, ни родных. Но потом хозяин лодочной мастерской предложил мне работать служанкой… у него в доме. Он позволил дочери жить вместе со мной и помогать в работе. Оказалось, он питал ко мне симпатию. На следующий год мы поженились. Я стала хозяйкой дома.
Она улыбнулась сквозь слезы, гордая за свой успех в обществе, но лицо ее вновь омрачилось.
– Я должна была заметить, как Глициния на него смотрит и как он смотрит на нее, покупает безделушки и уделяет внимания больше, чем мне. Но я так ничего и не заподозрила, пока однажды ночью меня не разбудил какой‑то шум в доме. И доносился этот шум из комнаты, где спим мы с мужем. В тот вечер он должен был работать допоздна. Я подумала, что одна из служанок тайком встречается с мужчиной, поэтому встала и пошла, выгнать их вон. Но оказалось, что шум доносится из комнаты дочери. Я заглянула. И увидела их. Они были в кровати вместе – Глициния и мой муж! – Глаза мадам Юэ гневно сверкнули. – Я схватила его и стащила с Глицинии. Я стала его бить, крича: «Оставь мою дочь в покое, животное!»
Мадам Юэ, разгоряченная воспоминаниями, замахала кулаками в воздухе, и Рэйко съежилась, представив невинного ребенка, обиженного отчимом.
– Он упал на пол, – продолжала мадам Юэ. – Я бросилась к дочери и спросила: «Ты в порядке?» И тут от ее вида у меня оборвалось сердце. Я ожидала, что она испугана и плачет. А она стояла совершенно голая, с высоко поднятой головой. – Мадам Юэ встала, как воплощение жестокого торжества. – Она сказала: «Я люблю его, мать. И он любит меня, а не тебя. Он женился на тебе, только чтобы заполучить меня, я единственное, что ему было нужно. И теперь, когда я стала достаточно взрослой, он собирается на мне жениться». Я не могла поверить. Стояла как громом пораженная и глядела на нее, открыв рот и качая головой. – Поза женщины соответствовала словам. – Затем Глициния обратилась к моему мужу: «Скажите ей, что это правда. Скажите, что намерены развестись с ней, как обещали, чтобы мы могли пожениться».
Рэйко была ошеломлена рассказом, а мадам Юэ продолжала:
– Я повернулась к мужу. «Она лжет, – сказала я ему. – Скажи мне, что она лжет». Но он только опустил голову, сидя на полу. И я поняла, что это Глициния его соблазнила, кинулась к ней и закричала: «Грязная шлюха! Как ты посмела украсть моего мужа?» Я била ее по лицу. Таскала за волосы. Я швырнула ее на пол и принялась топтать. Она просила моего мужа спасти ее. Но тот даже не пошевелился, даже не смотрел на нас. Глициния зарыдала. Я проклинала и била ее, пока не лишилась сил. Мы молча просидели в комнате остаток ночи.
Мадам Юэ опустилась на колени, на лице ее застыла беспощадность. Рэйко представила виноватого мужчину, беснующуюся жену и плачущую девушку персонажами театральной трагедии.
– Вот почему я должна была избавиться от дочери. – Мадам Юэ вызывающе посмотрела на Рэйко. – На самом деле муж не собирался жениться на ней и выгонять меня вон, но если бы она осталась, то заставила бы его сделать это. – От горечи голос женщины зазвучал хрипло. – Я не могла просто выставить ее из дому, потому, что она бы вернулась и убедила мужа опять принять ее. К тому же она заслуживала наказания.
Когда наступило утро, я сказала им, что именно собираюсь сделать. Глициния умоляла меня о прощении, но я не обращала на нее внимания. Муж отвез нас на пароме вверх по реке, в Ёсивару. Мы подошли к воротам, и я сказала стражнику: «Я хочу продать дочь». Он привел владельцев борделей. Они чуть не подрались из‑за Глицинии, так она была красива. Я продала ее тому, кто предложил наибольшую сумму. Подумала, достаточно того, что она будет навсегда заперта в Ёсиваре. Когда хозяин повел ее в квартал, она стала просить мужа не оставлять ее. Проклинала меня и кричала, что я пожалею об этом, но я просто повернулась и ушла. Муж пошел за мной. Мы вернулись домой.
Рэйко была ошеломлена. Мадам Юэ поступила хуже бедных крестьян, которые продавали детей, потому что не могли их содержать. Те отказывались от дочерей, чтобы их кормили и одевали в борделях, а мадам Юэ намеренно приговорила Глицинию к пожизненной проституции. Рэйко взглянула на О‑хана, и та самодовольно кивнула, словно говоря: «Я же сказала, что ложь звучит лучше, чем правда». Должно быть, Глициния придумала себе новую биографию, скрывая, что сама навлекла на себя позор и ее мать победила в борьбе за мужчину, которого они обе хотели. Рэйко задумалась, как ложь проститутки может быть связана с делом об убийстве. По крайней мере, она свидетельствует, что Глициния более сложная личность, чем они с Сано думали.
Мужчина, одетый в темное добротное кимоно из хлопчатобумажной материи, какие носили преуспевающие торговцы, заглянул в дверь гостиной. Мадам Юэ увидела его, и в ее взгляде мелькнула едва прикрытая досада.
– Досточтимый муж! Вы сегодня рано вернулись с работы. – И суетливо представила его Рэйко.
Они поклонились друг другу, пробормотав вежливые приветствия. Рэйко отметила, что мужчина на несколько лет моложе жены и красив. Его робкое поведение указывало на слабый характер, и Рэйко подумала, что он всегда пасовал перед теми, чья воля сильнее. Его падчерица не имела ни малейшего шанса устоять против разъяренной, властной матери.
Мужчина удалился. На минуту в комнате повисло неловкое молчание, мадам Юэ нервно хрустнула пальцами.
– Не люблю вспоминать прошлое, когда муж рядом, – наконец вымолвила она и деланно улыбнулась Рэйко. – Благодарю вас за оказанную мне честь. Надеюсь, поездка домой будет приятной.
Она явно спешила выпроводить гостий. Рэйко поблагодарила мадам Юэ за помощь и позволила женщине проводить их с О‑хана до дверей. Полдень был пасмурным и блеклым; влага в воздухе, сгущаясь ледяными каплями, обжигала лицо. Помедлив возле паланкина, Рэйко повернулась к мадам Юэ:
– В тот день в Ёсиваре вы в последний раз видели дочь?
Мадам Юэ поджала губы.
– Я бы очень хотела, чтобы так и было. Однако Глициния приходила сюда года четыре назад.
– Да? – удивилась Рэйко. – Каким образом?
Проституткам запрещено покидать Ёсивару за исключением особых случаев. Таю может побывать дома лишь для того, чтобы навестить тяжелобольных родителей, а это обстоятельство Глицинии никак не подходило.
– Я вернулась домой из магазинов, – сказала мадам Юэ, – и застала Глицинию у себя в комнате. Она выросла, похорошела и была одета по последней моде. – Лицо женщины снова потемнело от злобы. – Она резала ножом мою одежду. На полу валялась целая куча клочков материи.
Я закричала: «Как ты сюда попала?! Что ты творишь?!» «Меня освободили, – сказала Глициния. – И я плачу тебе за то, что ты со мной сделала». Потом она помочилась на мою изрезанную одежду. Я стала гнать ее прочь. Она расхохоталась: «Желаю тебе испытать позор, который я вынесла». И вылетела из дома. Больше я ее не видела. И тем лучше! – Глаза мадам Юэ гневно засверкали.
Хулиганское поведение и грубость Глицинии были Рэйко отвратительны, но она могла посочувствовать стремлению проститутки отомстить. Еще рассказ давал возможную зацепку.
– Кто освободил ее? – спросила Рэйко.
– Она не сказала. Позднее я слышала, что это был богатый высокий чиновник.
Одна деталь поставила Рэйко в тупик.
– Если этот человек освободил Глицинию, почему она снова оказалась в Ёсиваре?
– Не знаю. – Гаденькая улыбка искривила губы мадам Юэ. – Но я рада, что она туда вернулась.
Рэйко решила, что должна установить личность того мужчины. Возможно, они с Глицинией поддерживают связь, и он знает, где ее можно найти.
– У вашей дочери были близкие друзья, с которыми я могла бы поговорить? – Стоило покопаться в прошлом Глицинии, которое казалось богатым на открытия.
– Была девочка по имени Юя. Когда они с Глицинией были маленькими, она жила ниже по улице. Я слышала, что она тоже испортилась, но не знаю, что с ней сталось.
– Если увидите Глицинию или услышите о ней, пожалуйста, пришлите весточку в имение моего мужа в замке Эдо, – попросила Рэйко.
– О, конечно, пришлю! – усмехнулась мадам Юэ, не скрывая, с каким удовольствием выдаст дочь сёсакану‑саме сёгуна. – Ваш муж считает, что это она убила правителя Мицуёси?
– Он рассматривает эту возможность, – признала Рэйко.