Сидя над дневником с кистью в руках у окна, я смотрю вниз на улицу, заполненную праздной толпой. Вишневые деревья в кадках роняют розовые лепестки словно снег. Как мимолетна их красота! И как мимолетно было счастье, которое, как я надеялась, будет вечным!
Четыре года назад я стояла рядом с Сано‑сан в гостиной борделя. Он сказал владельцу: «Я выкупаю у вас обязанность госпожи Глицинии».
Его слуги заплатили за мою свободу целый сундук золотых монет. Я была так полна любовью к Сано‑сан, что из глаз моих лились слезы. Его глаза светились страстью ко мне. Мы не могли дождаться, когда вместе покинем Ёсивару, но еще предстоял ритуал отъезда, а такое важное событие, как конец моих страданий, заслуживало настоящего праздника.
На следующий день я оделась в прекрасные новые кимоно, которые мне подарил Сано‑сан, и стала раздавать доставленные им прощальные подарки. Я ходила по Ёсиваре со своими служанками, заглядывала ко всем моим подругам и вручала им сверточки с вареным рисом и красными бобами. В чайные домики и агэя, где развлекала гостей, я отнесла копченых моллюсков. Все артисты и слуги получили от меня на чай. Все желали мне долгой успешной жизни. Потом мы с Сано‑сан устроили богатый банкет. Я опьянела от вина и радости. Еще бы, иметь любовником могущественного, богатого сёсакана‑саму!
Наконец нас проводили до ворот. Сано‑сан помог мне взобраться в паланкин и со своей свитой сопровождал всю дорогу до Эдо. Я смеялась, пела и ни разу не оглянулась на ужасный квартал удовольствий.
Я думала, что Сано‑сан отвезет меня в замок Эдо, однако мы остановились в Нихонбаси. Его слуги отнесли мои вещи в дом.
– Я снял его для тебя, – сказал мне Сано‑сан.
Несмотря на разочарование, я поняла, что человек его ранга не может жениться на проститутке, взятой прямо из Ёсивары; должно пройти какое‑то время, прежде чем я смогу стать ему достойной женой. А этот домик мне вполне подойдет, пока мы не сможем жить вместе. Он был маленький, но чистый и уютный, к тому же Сано‑сан нанял мне прислугу.
Я сказала:
– Спасибо вам за вашу щедрость. Вы побудете у меня немного?
Его страстный взгляд обжег меня.
– О, да!
Он привлек меня к себе. Его руки скользнули под мои халаты. Одежда упала. Я вздохнула, наслаждаясь его ласками. Ослабив пояс, я развела полы его кимоно и развязала набедренную повязку. Его член сразу стал твердым. Упав на колени, я возблагодарила его губами. Я лизала его, глубоко вбирая в себя, гладила. Сано‑сан запрокинул голову и стонал, а его достоинство становилось все больше и тверже.
Он поднял меня, отвел к постели и сел, откинувшись на подушки, а я оседлала его. Я стала двигаться на нем медленно и нежно, потом быстрее и сильнее. Мы оба тяжело дышали и стонали. Когда он схватил меня за бедра, я наклонилась и припала к его губам.
Я научила Сано‑сан, как и многих других мужчин, этой непристойной причудливой игре. Горячее влажное соприкосновение губ и языков, смешение слюны довели его до исступления. Он выгнулся и закричал, извергнув в меня свое семя. Его экстаз заставил и меня взлететь на вершины восторга. Я поплыла в волнах наслаждения. Мы слились в одно целое, наши тела и души соединились.
Рэйко опустила дневник: потрясенная прочитанным, она сидела с открытым ртом, глядя перед собой ничего не видящими глазами.
Этого не может быть!
Сано никогда не говорил, что знаком с госпожой Глицинией, он не мог быть тем самым любовником, который освободил ее из Ёсивары. Вряд ли у Глицинии два дневника. Этот наверняка подделка.
Однако перебирая причины, по которым нельзя верить этому повествованию, она почувствовала, как в животе нарастает холодное, противное ощущение. Эти вторые листы по описанию похожи на дневник госпожи Глицинии, тогда как первый представляет собой всего лишь стопку. Хуже того: отрывок, где Сано совокупляется с Глицинией, задел некую струну в душе Рэйко.
Сано любил заниматься с ней любовью именно в той позиции, которая описана в дневнике. Еще ему нравилось, когда в это время они прижимаются друг к другу губами. Рэйко никогда не спрашивала Сано, где он этому научился, и решила, что так делают все мужчины. Неужели учителем была Глициния?
Боясь найти новые доказательства скрытности Сано или описания его прошлых любовных похождений, Рэйко, томимая любопытством, перевернула страницу.
Весна сменилась летом, и я начала подозревать, что являюсь всего лишь любовницей Сано‑сан, а вовсе не его нареченной. Он навещал меня через ночь, но никогда не заговаривал о свадьбе. Он казался абсолютно довольным, а меня все более тяготило одинокое сидение в маленьком домике в ожидании его прихода. Тревожась за будущее, я начала бросать пробные камешки.
– Мне так одиноко, когда вы уходите, – говорила я.
– Расставания необходимы, – отвечал он с озорной улыбкой. – Без них не было бы радостных встреч.
– Как бы мне хотелось увидеть замок Эдо, – говорила я.
– В один прекрасный день увидишь, – отвечал он.
Пришла осень, за ней зима, и я настолько отчаявшись, что уже не могла терпеть.
Однажды ночью, когда мы лежали в постели, я не удержалась и спросила:
– Когда мы поженимся?
Сано‑сан сделал удивленное лицо.
– Поженимся? Ты и я? – Он рассмеялся и покачал головой. – Мы не поженимся.
Я была потрясена.
– Я думала, вы меня любите, – сказала я. – Я думала, вы освободили меня, чтобы мы были вместе.
– Я действительно тебя люблю, – сказал Сано‑сан, – и мне жаль, что ты вбила себе в голову такую глупость. Мужчина моего сословия не может жениться на такой женщине, как ты. Я полагал, тебе известно.
Он имел в виду, что я всегда буду шлюхой, годной лишь для постели, но не для брака. Я была раздавлена!
– Кроме того, я помолвлен, – с глупой усмешкой сказал Сано‑сан.
– Помолвлены? – ахнула я. – Вы никогда не говорили мне об этом.
– Не хотел тебя огорчать, – сказан он. – И разве это важно?
Не важно! Это известие принесло такую боль, словно он вонзил мне в сердце кинжал.
– Кто же она? – спросила я.
– Дочь судьи Уэды.
Дальнейшие расспросы о ней лишь усилили бы мою боль, но я должна была спросить.
– Она красива?
Сано‑сан кинул на меня свой игривый взгляд.
– Не так красива, как ты. Ничего особенного. Но ее отец важный человек. Для меня это хорошая партия. Свадьба состоится на Новый год.
Я встала и попятилась, прижав руки к груди.
– Вы собираетесь взять эту девицу в свой дом, в свою постель. – Мои глаза нашлись слезами. – О, я не переживу этого!
Теперь Сано‑сан казался озадаченным.
– Почему ты так расстроилась? Моя женитьба ничего между нами не изменит. – Он встал и обнял меня. – Я буду приходить к тебе так же часто.
Он имел в виду, что я должна буду делить его с судейской дочкой, а он развлекаться с нами обеими! От его бесчувственности меня пробрал холод, потом обожгла злость.
– Если женишься на ней, больше никогда не прикоснешься ко мне! – крикнула я и оттолкнула его.
Сано‑сан рассмеялся.
– Не глупи!
Он схватил меня за руку, притянул к себе и прижался губами к моим губам. Я укусила его, он вскрикнул и отпрянул. Кровь текла по его подбородку, я чувствовала ее привкус на своем языке.
– Ведьма! – завопил он и отвесил мне такую пощечину, что я упала на пол. – Больше никогда не смей причинять мне боль. И никогда не указывай мне, что делать.
В тот момент я ненавидела его так же сильно, как и любила.
– Я уйду от вас, – всхлипнула я.
– Правда? – насмешливо бросил он. – И куда ты пойдешь? Как станешь жить без денег, которые я тебе даю?
– Я найду другого мужчину, – сказала я.
Его лицо потемнело и стало страшным от ярости.
– О нет, не найдешь, – прошипел он. – Ты принадлежишь мне. Я заплатил за тебя. И буду иметь тебя, когда захочу.
Он набросился на меня, задрал полы моего кимоно и придавил своей тяжестью к полу.
– Прекратите! – кричала я, возмущенная, что он так обращается со мной.
Я пыталась столкнуть его с себя. Колотила руками в грудь, пыталась вывернуться из‑под него – все тщетно. В конце концов, я прекратила сопротивляться и сдалась. Я ощущала каменную твердость его члена. Он вонзил его в меня и, о, какая боль!
– Пожалуйста, имейте жалость, – плакала я.
Но Сано‑сан смеялся и рычал, с силой входя в меня и наслаждаясь моими страданиями. Потом он закончил и поднялся. Когда я лежала, рыдая от унижения и боли, он вытерся о мое кимоно.
– Это научит тебя знать свое место, – сказал он.
Рэйко с отвращением отложила дневник. Здесь описан не ее муж. Сано, которого она знает, хороший и добрый, а вовсе не злобный и жестокий, как представляет его госпожа Глициния. Он не стал бы так обращаться с беззащитной женщиной, не стал бы силой получать от нее удовольствие. Но сомнения подтачивали ее уверенность.
Она поняла, как мало знает об отношениях Сано с другими людьми. Его личность может иметь и другую сторону, которую он тщательно скрывает от нее. Не знает Рэйко ничего и о женщинах из его прошлого. Она никогда не стремилась к этому, оберегая свою иллюзию, что Сано до нее никого не любил. Теперь это незнание оставляет ее беззащитной перед неизвестностью, а ничтожный опыт общения с мужчинами не позволяет судить о мужском характере.
Сано на самом деле говорил о ней госпоже Глицинии в столь оскорбительной манере?
Он действительно любил Глицинию и намеревался оставить ее любовницей после свадьбы?
Рэйко подавила подступившую тошноту и, собравшись с духом, продолжила чтение.
Мы скандалили снова и снова. Мои вспышки раздражали Сано‑сан, но я не могла оставить попытки убедить его разорвать помолвку, хотя мое ворчание отталкивало его.
За день до свадьбы я устроила такую сцену, что он в гневе ушел. И больше не приходил. Прошел месяц. Я думала, что у меня разорвется сердце – так я по нему скучала. Прошел еще месяц, и домовладелец заявил, что выгонит меня на улицу, поскольку Сано‑сан перестал платить за дом. Прислуга ушла, так как не получала жалованья, а я питалась чаем и лапшой из соседней лавки. Небольшая сумма, которую оставил мне Сано‑сан, быстро таяла. Я написала его имя на бумаге и спрятала ее, но старый приворотный прием не сработал. Сано‑сан не приходил. Я же умру на улице от голода!
Однажды ночью, через три месяца после свадьбы, когда я съежилась у огня, который развела на последнем угле, дверь открылась, и вошел он. Я так обрадовалась, что бросилась к нему в объятия и разрыдалась.
Сано‑сан расхохотался.
– Отличный прием. Возможно, мне следовало подольше не приходить.
Его насмешка ранила, но он с таким пылом занимался со мной любовью, что я поняла – он тоже скучал по мне. Еще он заплатил домовладельцу, вновь нанял слуг и дал мне денег. Его визиты возобновились, и я поняла, что если не хочу потерять его навсегда, то не должна докучать ему. Есть лучшие средства, чтобы убедить его развестись с женой и жениться на мне.
Каждый раз, когда он был со мной, я изо всех сил старалась удовлетворить его. Ласкала ему языком сокровенное место между ягодицами. Заплатила охотнику, чтобы привел ко мне живого волка и держал его, пока я совокуплялась с животным на глазах Сано‑сан. Я нанимала молоденьких девушек, чтобы они лежали в постели вместе с нами. В его отсутствие я творила привороты, чтобы он был верен мне. Рисовала интимные части его тела и варила их с саке, уксусом, соевым соусом, эмульсией для чернения зубов, землей и фитилем для ламп. Но прошел год, и хотя Сано‑сан всегда возвращайся ко мне, мне казалось, что я обречена провести жизнь на задворках его судьбы.
И все же я заставила себя быть терпеливой, даже в ту ночь, когда он сообщил, что жена родила ему сына. Это доказывало, что он спит с женой, хотя говорил, что не любит ее. Как я ревновала и какой несчастной чувствовала себя оттого, что она родила ему ребенка, а моя любовь была бесплодной! А ребенок привязал его к ней еще крепче, разделяя нас.
Но я улыбнулась и поздравила Сано‑сан, скрыв свои чувства. Терпение и упорство – моя единственная надежда – в конечном счете были вознаграждены.
Это случилось в том году, когда родился ребенок, в месяц отпусков. Мы с Сано‑сан, сидя на крыше, любовались полной луной. Он был задумчив.
– Я добился в жизни большего, чем ожидал, – сказал он, – но этого недостаточно. Сёгун относится ко мне как к лакею. Этот жалкий идиот ни за что не повысит меня, не даст разбогатеть и не подарит провинцию, поскольку ему нравится держать меня в черном теле. Когда он умрет и я потеряю его защиту, враги не преминут воспользоваться этим, чтобы уничтожить меня. Единственная моя надежда – это мой сын.
Его лицо стало хитрым.
– Мальчик сильный, умный и красивый. У сёгуна нет своих сыновей, а значит, ему некому наследовать. Я уговорю его усыновить моего сына как официального наследника режима. На это понадобится время, конечно. Мой сын должен вырасти и завоевать расположение сёгуна. Но есть помехи, которые нужно убрать с пути. Одна из них – правитель Мицуёси, нынешний фаворит сёгуна. Но я знаю, как поступить с ним. В конце концов мой сын станет диктатором, а я, приведя его к власти, в полной безопасности проживу всю оставшуюся жизнь.
Я была поражена дерзновенными замыслами Сано‑сан, а потом обрадовалась своей удаче. Сано‑сан сам отдался, под мою власть! Все, что мне нужно, это правильно распорядиться своими козырями, и он выполнит любое мое желание.
Рэйко закрыла дневник. Она сидела, не в силах пошевелиться, сердце колотилось, перед глазами мелькали картинки, как Сано предается разврату. В душе поднимались волны ужаса. Подумать только: Сано поддерживал связь с госпожой Глицинией после их свадьбы! Возможно, она продолжалась до самого исчезновения проститутки.
Но ведь это немыслимо. Сано любит ее. Ей вспомнились их первые месяцы вместе и полные страсти ночи. Сано не мог изменять ей ни тогда, ни потом. Особые духовные узы соединяют их, они принадлежат только друг другу.
Но тут Рэйко вспомнила, что они немало времени провели врозь. Отсутствуя дома, Сано мог навещать госпожу Глицинию. И именно в один из таких дней Рэйко родила ребенка. Сано уехал по делам сёгуна… во всяком случае, он так сказал. Неужели их любовь фикция, а ее доверие к Сано ошибка?
Рэйко залилась жгучими слезами, ее затошнило. Сано всегда казался любящим отцом, неспособным продать Масахиро за политическую безопасность. Невозможно поверить, что он отдаст их сына сёгуну, который использовал мальчиков в качестве сексуальных игрушек. Вместе с тем Рэйко знала, насколько шатким было положение Сано при дворе и какой ценой дается ему постоянная борьба за благосклонность сёгуна. Благородный самурай, которого она знала, никогда не оскорбит своего господина и не станет замышлять захват власти, но, возможно, Сано отчаялся и запутался настолько, чтобы сделать и то и другое.
Что она могла знать, если они отдалились друг от друга и он не поверяет ей свои секреты? А если он предал ее, то почему не предать и Масахиро?
Сжимая в руках дневник, Рэйко оглядела комнату, которая показалась незнакомой, словно она очутилась в совершенно чужом месте. А разум продолжал добавлять звенья к жуткой логической цепи.
Сано что‑то скрывал от нее.
Он не хотел, чтобы она занималась Глицинией.
Он странно повел себя после обнаружения трупа… словно умер кто‑то близкий, ему небезразличный.
Она уже начала подозревать, что между ним и пропавшей проституткой что‑то было.
Мучительно вскрикнув, Рэйко швырнула дневник через комнату. Он упал перед позолоченной ширмой, но она не могла просто забыть о нем. Не могла не понимать, что в нем заключена большая опасность для Сано, как об этом говорила госпожа Янагисава. И не только потому, что он ставит под угрозу их брак. Она почувствовала себя беспомощной, испуганной и несчастной. Но ничего не могла поделать, пока Сано не вернется домой.
Связанные с расследованием дела гнали Сано от морга Эдо во дворец, в чиновничий квартал и район даймё и, в конце концов, в Ёсивару. Часовой у ворот застучал деревянными колотушками, извещая о наступлении полночи и комендантского часа. Фонари все еще ярко горели вдоль улиц; зазывалы приглашали клиентов в чайные дома и бордели; самураи и простолюдины по‑прежнему шатались по улицам, флиртуя с проститутками, сидящими в оконных нишах. В воздухе разносилась веселая музыка. Вереницы мужчин, не желавших всю ночь проводить в Ёсиваре, потянулись к дверце в воротах. Среди них были Сано, Хирата и восемь сопровождавших их детективов. Когда они ехали по темной мощеной дороге в сторону города, Сано и Хирата делились новостями.
– Женщину, которую мы нашли в доме Фудзио, забили насмерть, – сказал Сано. – Это может быть госпожа Глициния. – Он все больше укреплялся в мысли, что мертвая женщина и в самом деле проститутка.
– Возможно, убийца не Фудзио. – Хирата рассказал, как беседовал с хоканом, а потом арестовал его. – Сегодня я разговаривал с его женой и ее родственниками, друзьями и любовницей. Все подтвердили, что он был с ними в то время, которое указал. Если они не солгали, он не мог совершить убийство в горах.
– Быть может, в смерти правителя Мицуёси виновен не Фудзио, а министр финансов Нитта, а кто‑то третий убил госпожу Глицинию.
Сано не верил, что эти убийства не связаны между собой. И все же не мог игнорировать такую вероятность.
– Я проверил заявления членов Совета старейшин и других официальных лиц, – сказал он. – Трудно выяснять подноготную правителя Мицуёси, чтобы это не бросалось в глаза. Но я узнал, что правитель Дакуэмон и еще несколько названных мне человек были в Ёсиваре в ночь убийства Мицуёси. Некоторые из них бывшие клиенты госпожи Глицинии. Теперь необходимо установить, где они находились в период между исчезновением Глицинии и обнаружением трупа.
Если бы не приказ сёгуна, это было бы легко сделать. Сано сожалел, что не может напрямую допросить новых подозреваемых и вынужден работать через шпионов и информаторов, поскольку это процесс трудоемкий и долгий.
– Если убийца не Фудзио и не кто‑то из чиновников бакуфу, остается еще любовник госпожи Глицинии с Хоккайдо, – заметил Хирата. – Но, похоже, никто в Ёсиваре ничего о нем не знает – и я не получил ни одного отклика на разосланные мной объявления.
Сано сжал поводья; ледяной ветер проникал под одежду, копыта коня мерно стучали по земле. Звездное небо и поля, мимо которых они проезжали, оставались неизменными, и он не мог определить, сколько еще ехать.
– Утро вечера мудреней, – вздохнул он.
Через несколько часов он добрался до дома, замерзший и усталый, и увидел, что Рэйко ждет его. Она стояла в их спальне, и одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы почуять неладное – губы поджаты, взгляд испуганный и осуждающий.
– Что случилось? – встревожился Сано за нее и Масахиро.
Она отступила, уклонившись от его протянутой руки, и подала небольшую книжку.
– Будь добр, объясни это. – Голос Рэйко дрогнул.
Озадаченный Сано взял книжку, открыл ее и удивленно нахмурился, увидев заглавие.
– Интимный дневник госпожи Глицинии? Откуда он взялся?
Рэйко не ответила. Встревоженный выражением ее лица, Сано принялся читать страницу за страницей. Его удивление переросло в ужас от этой мешанины фактов и лжи. Госпожа Глициния не могла написать о нем такой пасквиль! Этот дневник – очевидная фальшивка. Но, читая, он словно слышат голос Глицинии; да и кто, кроме нее, мог знать столь интимные детали их отношений?
Если бы он раньше рассказал обо всем Рэйко! Как теперь ее убедить, что большая часть этой истории ложь, если он скрывал от нее правду?
Сано прочел последний листок, где описывалось, как он оскорбляет сёгуна и замышляет сделать Масахиро следующим диктатором. Кровь закипела от злости. Охваченный стыдом и безысходностью, он медленно закрыл дневник, не в силах посмотреть в глаза Рэйко. Наконец он решился и встретил ее внимательный взгляд, словно она пыталась понять, кто перед ней – друг или враг.
– Где ты взяла это? – спросил Сано.
– У госпожи Янагисава. – Рэйко рассказала, как анонимный сверток попал к канцлеру, а ее подруга отдала дневник ей. – То, что там написано, правда?
От напряжения на лбу у Сано выступил пот.
– Давай сядем и поговорим, – сказал он.
Рэйко не шелохнулась, но ее глаза обежали комнату, и Сано увидел, как ее гордая манера держаться рассыпается в прах.
– Значит, правда, – прошептала она – Глициния была твоей любовницей. Я думала, что мы… ты все время… – Рэйко резко отвернулась.
– Все кончилось еще до нашей свадьбы, – произнес Сано.
– Тогда почему ты не рассказал мне о ней в самом начале расследования?
– Я не хотел тебя огорчать. – Вина терзала Сано. Ничтожное удовольствие, которое он получил от госпожи Глицинии, не стоило всего этого.
– То же самое ты сказал ей, когда она расстроилась, узнав о твоей помолвке. – Рэйко, пылая от боли, подозрений и злости, указала на дневник, который по‑прежнему держал Сано. – Она была красива. Ты любил ее. Она делала для тебя все, чего только мог пожелать мужчина. – Губы Рэйко искривились от горечи. – Ты женился на мне только потому, что я из семьи высокопоставленного самурая, а не из борделя.
– Я не любил ее! – запротестовал Сано. – Между нами не было ничего, кроме плотской связи. – Он увидел, что Рэйко прищурилась. – Всего лишь короткая связь, которая не имела будущего.
– Тогда для чего ты ее освободил? – возразила Рэйко. – Или ты этого не делал? – жалобно спросила она, выдавая желание поверить, что он не совершал этого поступка, означавшего глубокую привязанность к проститутке.
– Я сделал это, – признался Сано, понимая, что только усугубляет свою вину.
Рэйко на мгновение закрыла глаза.
– Но не потому, что хотел продолжать с ней связь. – Сожалея, что придется причинить ей еще большую боль, Сано знал, что должен рассказать всю историю, и поспешно продолжил: – Я познакомился с Глицинией в ходе одного расследования, когда еще служил в полиции. Она дала мне информацию. Мы провели с ней ночь.
– Во время которой она научила тебя искусству любви?
Слыша страдание за сарказмом Рэйко, Сано неохотно кивнул.
– Кое‑кому не понравилось, что Глициния помогала мне. Ее наказали. Ее страдания были на моей совести, и я должен был ее отблагодарить. – Он описал события, предоставившие такую возможность. – Но я не ездил в Ёсивару, чтобы забрать ее. – Он полистал дневник. – Не было никакой церемонии отъезда, мы не путешествовали вместе к ее новому дому. Деньги и все остальное дало бакуфу. Глициния не была моей постоянной любовницей. Да я и не собирался делать ее таковой.
– Значит, вы с ней никогда больше не спали? – За недоверием Рэйко скрывалась надежда.
Ему очень не хотелось терзать ей душу, но Сано заставил себя признать:
– Спали, но лишь дважды… до нашего с тобой знакомства. Глициния злилась. Я был занят, работая на сёгуна, и даже не мыслил к ней возвращаться. Не было никаких диких скандалов, воссоединений, извращенного секса, никаких оскорблений в адрес сёгуна и, уж конечно, замыслов использовать Масахиро ради собственной выгоды.
Сано швырнул дневник на стол, с новой силой разозлившись на выписанный в нем мерзкий образ. Он чувствовал облегчение, открыв тайну, но досадовал, что это произошло таким образом. Он взглянул в напряженное, несчастное лицо Рэйко.
– Я люблю тебя. И всегда был тебе верен. – От искренности и нежности этих слов его голос прозвучал хрипло. – Клянусь в этом своей жизнью.
Рэйко разрывалась между желанием поверить и страхом быть обманутой. Потом отвернулась. Сано в душе проклял «Черный Лотос» за это ее болезненное недоверие.
– Ты всегда говорил мне, что хороший детектив основывает свои суждения на очевидных фактах. Какие факты могут подтвердить, что ты не прелюбодей? – Она осеклась, словно борясь с готовым вырваться рыданием. – Чем можно доказать, что ты не замешан в убийстве правителя Мицуёси?
Она подозревает его даже в убийстве правителя Мицуёси, даже в намерении сделать Масахиро наследником сёгуна! Сано поднял глаза к потолку, охваченный отчаянием. Чем он мог доказать, что интимный дневник – подделка? Единственным человеком, способным засвидетельствовать это, была госпожа Глициния. Сано представил себе изуродованный труп и покачал головой. Затем его взгляд остановился на дневнике, так и лежавшем на столе, куда он его бросил. Одна фраза, замеченная во время чтения, вдруг вспыхнула у него в мозгу. Схватив дневник, он пролистал страницы и нашел ее.
– Рэйко‑сан, смотри!
Она не шевельнулась. Сано взволнованно прочел вслух:
– «Это случилось в том году, когда родился ребенок, в месяц отпусков. Мы с Сано‑сан, сидя на крыше, любовались полной луной». Но я не мог быть с Глицинией во время полнолуния в седьмом месяце, когда ты родила Масахиро‑тян. Я был с тобой. Разве ты не помнишь?
Теперь Рэйко действительно вспомнила. Эта фраза из дневника сначала ускользнула от ее внимания – Рэйко была слишком расстроена, чтобы воспринимать информацию объективно. От прилива смешанных чувств она почувствовала слабость во всем теле и, подавленная, повернулась к Сано.
– Помню, – выдохнула она, услышав в своем голосе несказанное облегчение.
Ее недоверие и признание Сано превратили мужа в чужого человека, способного на прелюбодеяние и предательство, но теперь он снова казался ей самим собой. Ободряющая улыбка проглянула сквозь тревогу на его лице.
– Сёгун в том месяце дал тебе отпуск. Ты взял нас с Масахиро‑тян в религиозное паломничество.
Храм, где они жили, находился в трех днях пути от Эдо, отпуск в общей сложности длился десять дней, и Сано никак не мог приехать к Глицинии в Нихонбаси в период полной луны.
– Ты уложила Масахиро‑тян спать, и мы вдвоем любовались луной в саду, – вспоминал Сано.
– И занимались там любовью. – Слезы, которые Рэйко все время сдерживала, теперь полились из глаз. Она плакала, радуясь, что маленькая выдуманная деталь выставила весь дневник тщательно продуманной ложью, и стыдясь, что не сразу распознала подделку. – Ты простишь меня за эти сомнения?
– Если ты простишь, что я ничего тебе не рассказал, – ответил Сано.
Его лицо было таким искренним и виноватым, что вся злость, тлевшая в душе Рэйко, исчезла. То ли она шагнула к нему, то ли он к ней, но они с Сано сжимали друг друга в объятиях. Она чувствовала, как отзываются в нем ее рыдания, как мешаются на ее щеке их слезы. Руки Сано ласкали ее с такой нежностью, какой – она не сомневалась – госпожа Глициния никогда не получала. Ее тело пылко отвечало на его прикосновения. Дыхание участилось, объятия становились все крепче.
И все же они оторвались друг от друга, поскольку должны были обсудить очень важные вопросы. Рэйко подогрела чайник с саке, и они сели, поставив перед собой поднос с чашками и положив дневник.
– Если дневник писала не Глициния, то кто? – спросила Рэйко, разливая дымящийся напиток.
Сано принял из ее рук чашку, его лицо помрачнело.
– Я знаю одного человека, который мечтает, чтобы меня обвинили в убийстве и заклеймили как изменника.
– Ёрики Хосина?
Сано кивнул.
– Хосина знает о дневнике и о том, как он выглядит – он слышал, как камуро Глицинии мне его описывала. Возможно, он изготовил эту подделку и подбросил ее канцлеру Янагисаве. После этого ему оставалось только ждать.
– Когда канцлер использует дневник против тебя? – Рэйко погрела руки о чашку с саке, прежде чем сделать глоток. – Но как же ваше перемирие?
– В этом случае перемирие меня не спасет… – Сано выпил свою чашку и налил новую. – Пусть даже Янагисава хочет мира между нами, он не мог бы проигнорировать свидетельство, что я оскорбил сёгуна и интригую против него и что у меня была причина убить правителя Мицуёси. Он был бы вынужден передать дневник сёгуну независимо от того, верит в мою виновность или нет.
– Ведь покрывательство вероятного изменника выставит изменником и его самого, – поняла Рэйко.
– Он мог бы колебаться, если бы единственный знал об этом, – продолжил Сано, – но он не единственный. Автор дневника тоже все знает. И еще автору известно, что дневник у Янагисавы. И хотя мы с канцлером больше не воюем, однако друзьями тоже не стали. Он ни за что не поставит себя под угрозу ради меня. Хосина знает своего любовника и ищет способ навредить мне. – Сано взглянул на дневник. – Это скорее всего его рук дело.
Несмотря на все основания считать автором дневника Хосину, у Рэйко мелькнула другая догадка.
– Если это не Хосина… – Ее голос дрогнул – идея казалась правдоподобной, но уж очень нелепой.
– Ты подумала еще о ком‑то? – спросил Сано.
– Я думаю о госпоже Янагисава, – тихо проговорила Рэйко.
Сано удивленно посмотрел на нее.
– Как она могла узнать, что Глициния вела интимный дневник и он пропал?
– Возможно, подслушала, как канцлер с Хосиной обсуждают это дело.
– Но откуда ей было знать, что именно писать?
Рэйко поняла, что госпоже Янагисава действительно неведомы существующие в Ёсиваре традиции, отношения между проститутками и их клиентами и политические приемы.
– Ёрики Хосина мог узнать о вас с Глицинией от шпионов мецукэ, однако у женщин есть свои способы получить информацию, – не уступала она. – Может, Глициния рассказала подругам или клиентам о своем романе с тобой и сплетня дошла от Ёсивары до замка Эдо, где госпожа Янагисава услышала ее от своих слуг. К тому же она многое знает из разговоров канцлера и его людей о делах бакуфу.
– Возможно. Но записи в дневнике кажутся настолько реальными, что автор должен обладать собственным опытом, чтобы писать об этом, – сказал Сано. – Это скорее подходит Хосине, чем госпоже Янагисава.
– Мне кажется, она достаточно умна, чтобы сочинить добротный рассказ, – отозвалась Рэйко, – а воображение способно компенсировать нехватку опыта.
– Если предположить, что госпожа Янагисава подделала интимный дневник, то она могла придумать и историю об анонимной посылке, чтобы ввести тебя в заблуждение. Но ты говоришь, она хочет быть твоей подругой. Зачем ей тогда причинять тебе боль, пороча меня? – усомнился Сано.
– Не знаю, – вздохнула Рэйко. – Но госпожа Янагисава очень странная женщина. Мне не нравится, как она на меня смотрит и то, что она начала искать со мной знакомства именно сейчас.
Чутье подсказывало Рэйко, что жена канцлера завела с ней дружбу с какой‑то тайной, нехорошей целью. Однако то же чутье заставило ее довериться подозреваемому в деле об убийствах, связанных с «Черным Лотосом», и усомниться в верности Сано ей и в его преданности сёгуну. Рэйко ужаснулась, что расследование дела «Черного Лотоса» будет постоянно довлеть над ее суждениями.
Она увидела, как ее страхи отразились на лице Сано.
– Если госпожа Янагисава действительно хочет навлечь на меня неприятности, зачем она принесла дневник тебе, а не оставила его мужу, дав событиям идти своим чередом?
Рэйко подавленно вздохнула.
– Не знаю. – Однако недоверие к жене канцлера продолжало изводить ее. Жалея, что посвятила в него Сано, она сменила тему: – Если это подделка, тогда найденный Хиратой дневник госпожи Глицинии может быть подлинным. Его текст трудно подвергнуть сомнению, хотя нам и не удалось найти человека с Хоккайдо. Что ты собираешься делать с этим экземпляром?
Сано взял книжку в руки и секунду подержал, как бы взвешивая.
– Не люблю уничтожать улики. Но единственной информацией здесь являются фальшивые сведения обо мне.
– Тут могут быть зацепки, которые мы пока не заметили, – возразила Рэйко. – Кроме того, в дневнике описано, как ты замышляешь измену в ночь, когда у тебя было алиби. Дневник может понадобиться как доказательство твоей невиновности.
– Возможно. – И все же Сано считал, что дневник несет с собой больше опасности, чем пользы. – Но в любом случае оставлять его у себя слишком рискованно.
Он развязал шнурок и стал бросать листы в жаровню. Они вспыхивали, коробились и чернели. Последними Сано положил на угли сиреневую обложку и зеленый шнурок.
– Хотелось бы верить, что на этом дело и закончится, – сказала Рэйко, открывая окно, чтобы проветрить комнату.
– Мне тоже, – отозвался Сано, – но, к сожалению, это не так. Тот, кто написал дневник, станет ждать, когда канцлер Янагисава предпримет какие‑то шаги и я буду уничтожен. Если этого не произойдет, он поймет, что его план не сработал.
– И снова попробует приписать тебе убийства?
Сано кивнул.
– Я должен узнать, кто автор, пока он не придумал новых улик против меня. Еще я должен как можно скорее выяснить, кто убил правителя Мицуёси, чтобы доказать свою невиновность, если подозрение падет на меня.
Поддельный дневник осложнил расследование, однако Рэйко попыталась сохранить оптимизм.
– Пока мы в безопасности, – сказала она. – Быть может, автор дневника – убийца правителя Мицуёси и госпожи Глицинии. Если это так, то нам нужно всего лишь найти одного человека, чтобы раскрыть дело и избавиться от опасности.
Хотя Сано и Рэйко были измучены тяготами предыдущего дня и ночи, проснулись они на следующее утро очень рано, понимая, какой объем работы их ждет. Когда они сидели за завтраком из риса, бульона и рыбы, к дверям их спальни подошел Хирата.
– В деле возникла новая ситуация, – сказал Сано. – У нас есть что тебе рассказать.
После того как они обсудили подделку интимного дневника, Хирата сообщил:
– Судья Аоки забрал Фудзио из тюрьмы и перевез в суд. Наш осведомитель только что принес эту весть. И сёгун хочет немедленно вас видеть.
– Судья снова вмешивается, – встревожилась Рэйко.
– И так все плохо, да еще и сёгуну потребовалось, чтобы я объяснил, почему защищал на суде министра финансов Нитту. – Дурное предчувствие шевельнулось в душе Сано. – Отправляйся в суд и узнай, что там происходит. Я буду во дворце, – сказал он Хирате.
Прибыв в зал приемов дворца сёгуна, Сано увидел там членов Совета старейшин, сидевших по обычаю двумя рядами. Сёгун восседал на возвышении, справа внизу расположился канцлер Янагисава, слева – начальник полиции Хосина. Цунаёси Токугава выглядел больным, его лицо казалось слепленным из помятой бумаги, веки покраснели, под глазами лежали темные круги. Заметно дрожа, он смотрел на Сано.
Опускаясь на колени и кланяясь, Сано ощутил леденящий страх. Как он и опасался, сёгун гневался на него.
– Как вы могли? – спросил Цунаёси Токугава. – После всего, что я… э‑э… вам дал, после того, как я доверял вам! Как вы могли совершить такой… э‑э… жестокий, подлый поступок?
– Миллион извинений, ваше превосходительство, за то, что вызвал ваше недовольство. – Сано отчаянно старался сохранить спокойствие. – Я не мог допустить, чтобы судья Аоки осудил министра финансов и прервал расследование, поскольку имелась большая вероятность, что Нитта невиновен.
– Конечно, Нитта невиновен! – истерически взвизгнул сёгун. Сано удивленно смотрел на него. – Он не убивал моего кузена. Это сделали вы! – выкрикнул Цунаёси Токугава.
Эти слова, словно удар, потрясли Сано. Сёгун обвиняет его? Что происходит? Он ошеломленно оглядел всех присутствующих, и его взгляд остановился на Хосине.
– Сёсакан‑сама, оказывается, удивлен, ваше превосходительство, – злорадно усмехнулся Хосина. – Могу я посвятить его в суть дела?
Цунаёси Токугава кивнул и судорожно всхлипнул.
– Я обнаружил пропавший дневник госпожи Глицинии, – обратился Хосина к Сано. – В нем содержится описание омерзительной любовной связи между вами. Она пишет, что вы использовали ее для удовольствия и жестоко обращались с ней. Еще она пишет, что вы называли его превосходительство жалким идиотом и намеревались убить правителя Мицуёси, чтобы его превосходительство сделал вашего сына своим наследником. Я показал дневник досточтимому канцлеру. Мы должны были предъявить улику его превосходительству, что и сделали.
Янагисава наклонил го