– Понятно. – Хирата явно не понимал, почему правитель Ниу возмущается тем, что другие даймё принимали как должное. – Он и в самом деле мог бы убить моего отца?
Мидори зашлась в рыданиях.
– О! – Хирата был потрясен. – Он всегда такой?
– Не всегда. – Если бы Хирата знал, что у отца частенько бывали вспышки и похуже! – Как ты думаешь, твой отец еще гневается? – робко спросила она. – Он теперь настроен против меня?
– …У меня не было возможности с ним поговорить.
Она поняла, что Хирата пытается скрыть от нее неприятную правду, и очень испугалась: ведь их свадьба казалась теперь менее вероятной, чем когда‑либо, хотя медлить больше было нельзя. Мидори ежедневно страдала от тошноты и неудержимо полнела вместе с растущей в ней новой жизнью.
– Что же нам делать? – всхлипнула она.
– Быть может, если мы немного подождем, все уляжется само собой.
Он говорил без всякой надежды, и Мидори встревожилась.
– Сколько придется ждать?
– По крайней мере, несколько дней. А лучше месяц.
– Месяц! – К тому времени беременность будет очевидна всем. Мидори боялась, что ее бесчестье еще сильнее настроит обе семьи против брака. – Это слишком долго! – Ее голос истерически зазвенел. – Мы немедленно должны что‑то придумать!
– Если прямо сейчас заговорить об этом, можно окончательно все испортить. – Хирату озадачило ее волнение. – Мы должны набраться терпения.
– Я не могу!
– Не расстраивайся! – Хирата обнял Мидори и погладил по волосам, лицу, спине; объятия становились все крепче. – Успокойся…
Нежные прикосновения, столь приятные раньше, теперь встревожили Мидори.
– Нет! Не нужно! – вырвалась она.
– Прости, – повинился тот. – Прости меня.
Мидори видела, что он не понимает ее холодности и это его ранит. Но она боялась рассказать ему о ребенке или позволить прикоснуться к себе и все понять. Хотя теперь не исправить того, что случилось, мысль о запретных удовольствиях была ей невыносима.
|
|
– Мне нужно идти, – сказал Хирата.
– Нет! Подожди! – Мидори припала к нему и снова расплакалась.
Он осторожно обнял ее, но в его словах звучала решимость, вселившая в Мидори надежду.
– Я скоро вернусь. Не тревожься. Я найду способ все уладить.
Хирата слез с коня у деревянной доски объявлений, установленной возле моста Нихонбаси. Под взглядами пешеходов, непрерывной вереницей движущихся через мост, он пришпилил к доске объявление: «Всем, кто видел, слышал или знает о любом человеке с Хоккайдо, живущем или жившем в Эдо, следует сообщить эту информацию сёсакану‑саме его превосходительства сёгуна».
Разгладив объявление, Хирата нахмурился – он много часов обшаривал чайные домики в Суруге в поисках госпожи Глицинии и ее любовника, но никого не обнаружил и уже начал сомневаться в пользе многочисленных объявлений, которые расклеивал по пути. Уставший, замерзший и проголодавшийся, он купил у проходившего торговца чаю и коробку суши и уселся на перила моста.
По каналу под ним проплывали баржи. Люди толпились среди лотков рыбного рынка, расположенного на берегу. Во влажном сером воздухе висел запах гниющей рыбы; чайки с криками чертили затянутое облаками небо. Хирата ел, а его душу томили проблемы, связанные с любовью и работой. Вряд ли стоило надеяться, что время излечит оскорбление, нанесенное отцу правителем Ниу, а если Хирата не найдет любовника госпожи Глицинии, то им с Сано, возможно, так и не удастся раскрыть дело об убийстве.
|
|
Движение на мосту отвлекло Хирату от мрачных мыслей. Он всмотрелся, что там происходит, и настроение сразу улучшилось. У мужчины, приближавшегося к Хирате, были жесткие черные волосы, переходившие в покрывающую щеки, подбородок и шею густую бороду. Глаза‑бусинки зыркали из‑под лохматых бровей. Теплый хлопчатобумажный плащ был слишком велик для его маленького тела. В похожей на лапку руке он держал конец веревки, другой конец которой охватывал шею крупной коричневой обезьяны с красной скалящейся рожицей. Прохожие смеялись, указывая на мужчину с животным, и шутили.
– Крыса! – крикнул Хирата, маня его рукой.
Мужчина подошел к Хирате и ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.
– Добрый день, – проговорил он со странным деревенским акцентом и поклонился. Обезьяна последовала его примеру. – Как вам последняя находка для моего шоу?
Крыса держал шоу уродцев, в котором участвовали необычные животные и люди с физическими изъянами, и рыскал по всей Японии в поисках новых аттракционов.
– Великолепно! – Хирата потянулся, чтобы погладить обезьяну по голове. – Где ты ее раздобыл?
– Не трогайте ее… она кусается, – предупредил Крыса, дернув за веревку, когда обезьяна заверещала на Хирату. – Она из Тохоку. Можно сказать, моя землячка. Я вырос на Хоккайдо, вы же знаете.
Хирата знал, что Крыса родом с северною острова, известного холодными зимами и обильной растительностью на телах тамошних жителей.
|
|
– Кстати, о Хоккайдо, – сказал он. – Я ищу кое‑кого из тех мест. – Между прочим, любовник госпожи Глицинии может быть так же волосат, как Крыса, и бреется, чтобы раствориться среди жителей Эдо. – Ты в городе не сталкивался с кем‑нибудь из земляков?
Крыса в прошлом собирал новости, считался надежным информатором, и Хирата надеялся получить ниточку к любовнику Глицинии, но тот покачал головой:
– Много лет не слышал, чтобы сюда залетал кто‑нибудь с Хоккайдо. Насколько мне известно, я сейчас единственный в Эдо.
– А тебе не доводилось знаться с проституткой по имени Глициния?
– Мне? Ну, нет! – Крыса сначала изумился, а потом расхохотался. – А‑а, вы шутите. Даже если бы я мог позволить себе Ёсивару, тамошние женщины с воплями разбежались бы от меня.
Хирата почувствовал отчаяние – если даже Крыса ничего не знал о любовнике Глицинии, то тот здорово маскировался. Или страницы, купленные им у Горобэя, были, как предположила Рэйко, фальшивкой.
– Дай мне знать, если услышишь что‑либо о человеке с Хоккайдо, особенно путешествующем с женщиной, – сказал Хирата.
– Сделаю. – Крыса поспешил со своей обезьяной дальше.
Хирата, которому не терпелось действовать, решил продолжить обход Фукагавы и проверить все лапшевницы, где могла укрыться госпожа Глициния со своим возлюбленным. Но сначала он навестит родителей и выяснит, велики ли шансы на брак с Мидори.
Толпы чиновников входили и выходили из имения Сано, движимые стремлением бросить подозрение на своих врагов. Они осаждали Сано нелепыми обвинениями, и к десяти утра он уже едва собой владел. Наконец, надев уличную одежду и взяв мечи, он покинул дом, чтобы найти единственного человека, который мог сказать ему, как различить правдивые и ложные слухи.
День был холодным и унылым, небо напоминало грубый, заляпанный холст, во влажном воздухе висела густая копоть. Под замком Эдо серо‑стальная река и каналы извивались среди однообразного городского пейзажа. Прикрытые дымкой вершины гор на горизонте скрадывали расстояние. Сано шел мимо торопящихся чиновников и патрульных солдат, спускаясь по образованным каменными стенами переходам замка. Лица у всех соответствовали погоде. Сано прибавил шагу, испытывая возбуждение от всеобщей суматохи, порожденной убийством правителя Мицуёси; он почти ощущал разлитый в воздухе запах надвигающихся перемен. Войдя во дворец, он пошел к укромной его части, куда впервые попал много лет назад.
Здесь, спрятанная в лабиринте коридоров, правительственных кабинетов и приемных комнат, располагалась штаб‑квартира мецукэ. Разведывательная служба Токугавы занимала помещение, жалкие размеры которого маскировали ее могущество. В выгородках, образованных ширмами из дерева и бумаги, мужчины курили трубки и изучали висящие на стенах карты; они беседовали или рассматривали бумаги, разложенные на столах, заваленных свитками, коробочками для писем, книгами и принадлежностями для письма. Сано шел, сопровождаемый взглядами и шепотом.
В последнем отделении сидел самурай, одетый во все черное. Он поднял глаза от толстой книги и поклонился:
– Приветствую, сёсакан‑сама.
Сано поклонился в ответ:
– Приветствую, Тода‑сан.
Иккю Тода был старшим агентом службы и имел настолько непримечательную внешность, что Сано мог и не узнать его, столкнись они где‑нибудь еще. Ни низкий ни высокий, ни толстый ни худой, ни старый ни молодой – пустые глаза смотрели с лица, которое никто не заметил бы в толпе. Сано консультировался с Тодой по прежним делам, и однажды тот рассказал, как шпионил за одним чиновником, заподозренным в измене. Чиновник так и не узнал Тоду, хотя оба они работали во дворце и сталкивались в коридорах каждый день, и он умер на лобном месте, не подозревая, кто его туда отправил.
– Не могли бы вы уделить мне немного времени? – спросил Сано и подумал, что и сам однажды может стать ничего не подозревающей добычей агента мецукэ.
– Конечно. – Тода указал Сано на место рядом с собой. Бесцветный голос и вялые жесты выдавали в нем человека, постоянно пребывающего в естественной для него апатии. – Полагаю, ваш визит связан с расследованием убийства правителя Мицуёси?
– Да, – подтвердил Сано.
– И вы пришли ко мне, потому что вас завалили сплетнями.
Сано усмехнулся, не уставая поражаться осведомленности Тоды. Тот тоже улыбнулся.
– Удивительно, как высоко вы поднялись со времени нашей первой встречи, – сказал Тода.
Они познакомились во время первого дела Сано, связанного с убийством, когда он обнаружил заговор против сёгуна и пришел в замок Эдо, чтобы доложить о нем мецукэ.
– Пройти от своевольного полицейского, который на свой страх и риск отстаивает справедливость, до Благороднейшего Расследователя Событий, Ситуации и Людей его превосходительства – немалый успех, – заметил Тода. – Просто чудо, что вы держитесь на этом месте четыре года, особенно учитывая сколько неприятностей валится на вашу голову.
– И все‑таки это не идет ни в какое сравнение с тем чудом, что вы до сих пор занимаете важный пост, несмотря на все свои проблемы, – не удержался Сано.
Тода тогда не поверил в заговор, и сёгун наказал всю службу мецукэ за неспособность серьезно отнестись к угрозе. Агентов понижали в должностях, выгоняли, казнили, а Тода каким‑то образом уцелел. Сано подозревал, что ему были известны тайны многих представителей высших эшелонов бакуфу, и он шантажом заставил их встать на свою защиту.
– Нам обоим повезло, – самодовольно улыбнулся Тода.
– Везение не может продолжаться вечно, – отозвался Сано, – но, возможно, нам удастся удержать удачу за хвост, работая сообща.
Выражение лица Тоды не изменилось, но Сано почувствовал, как мужчина напрягся при намеке, что ему лучше оказать Сано содействие, о котором тот собирается попросить. Агенты мецукэ обычно утаивали информацию. Им нравилось располагать сведениями, о которых не подозревали другие, они ревниво охраняли свое уникальное могущество, ставя себе в заслугу удержание Японии под контролем бакуфу. Но порой это выходило им боком.
После кризиса, связанного с «Черным Лотосом», всплыл тревожный факт: у мецукэ в руках были сведения о незаконной деятельности секты, однако служба не только не сумела предотвратить повсеместное, опасное распространение ее влияния, но и утаила эти сведения от министра храмов и кумирен, который пытался помешать «Черному Лотосу» и просил у мецукэ помощи. В ходе дальнейших расследований были выявлены члены секты в рядах мецукэ. Тода пережил последовавшую за этим чистку, но даже он не застрахован. Убийство правителя Мицуёси – вопрос политический, и отказ Тоды сотрудничать с Сано был бы равноценен самоубийству.
– Чем могу вам помочь? – устало проговорил Тода, сдаваясь.
– Давайте начнем с министра финансов Нитты, – предложил Сано.
Агент осмотрел кабинет и встал.
– Пройдемте куда‑нибудь, вы не против? – шепнул он.
Они прогуливались вдоль скакового круга замка Эдо. Летом здесь галопировали самураи под поощрительные крики чиновников, но сейчас на трибунах никого не было, лишь в воздухе сохранялся едва уловимый запах конского навоза. Безлюдная поляна, окруженная соснами и каменными стенами, позволила Сано и Тоде уединиться.
– Правда, что Нитта запускает руку в казну?
Казалось, Тода догадывался, о чем спросит Сано, но нахмурился, как бы разволновавшись.
– Где вы об этом услышали?
– Похоже, сам Нитта намекнул госпоже Глицинии, а та рассказала другому клиенту.
– Что ж, он является объектом крайне секретного расследования, – сообщил Тода. – Странно, что Нитта сам себя подставил, однако мужчины порой бывают беспечны в разговорах с проститутками.
– Значит, Нитта злоупотребляет служебным положением, – заключил Сано.
Тода кивнул, глядя на крыши дворцовых конюшен, видневшиеся за стеной. Стая ворон расселась на соснах.
– Выявлены расхождения между поступлениями из провинций и суммами, числящимися в казне. По результатам расследования подозрение пало на Нитту. Прежде он всегда был честен, но Ёсивара – дорогая привычка. Мы установили за ним скрытое наблюдение и засекли, как по ночам он берет золото из хранилища и подправляет записи в приходных книгах, чтобы скрыть недостающие деньги.
Агент пристально взглянул на Сано.
– Как злоупотребления Нитты вписываются в дело об убийстве? Он в связи с этим считается подозреваемым?
– Он мог убить Глицинию, пожалев, что рассказал ей о своих злоупотреблениях, и боясь утечки информации. Даже при отсутствии доказательств простая проститутка могла бы доставить ему большие неприятности.
– Возможно, Глициния рассказала все правителю Мицуёси, – развил тему Тода. – В его руках эта информация была особенно опасна для Нитты, поскольку они с Мицуёси враждовали. Нитта подготовил доклад о суммах, которые промотал правитель Мицуёси, и отослал его родителям. Отца ошеломила расточительность сына, и он отказал ему в кредите. Мицуёси обвинил Нитту, что тот лишил его средств. Он считал, что Нитта пытался таким образом помешать его свиданиям с Глицинией.
Они дошли до конца площадки и повернули обратно. Вороны кружили над поляной, словно черные воздушные змеи, оглашая окрестности карканьем. Сано думал, что Тода опроверг утверждение министра финансов об отсутствии у него сердечной привязанности к Глицинии и ревности к ее другим клиентам, однако подтвердил заявление главного старейшины Макино.
– Значит, вы считаете, что Нитта убил и Мицуёси, и Глицинию?
– Он вполне мог стоять за ее исчезновением, – сказал Тода. – Но не стал бы пачкать руки убийством женщины.
– Могли его вассалы проделать грязную работу? – спросил Сано.
– Вряд ли. Они верны Нитте, но я сомневаюсь, что их послушание может распространиться на убийство наследника сёгуна. У Нитты широкие связи среди головорезов, которых он встречал в Ёсиваре. На вашем месте я поискал бы среди них.
Сано этим займется, но у версии, которую они построили с Тодой, есть свои минусы.
– Если Глицинию убили в ее комнате, там должны были остаться какие‑нибудь следы, но я не обнаружил, ни малейшего намека, что там умер кто‑либо, кроме Мицуёси. Если ее похитили и убили в другом месте, то где же труп?
– Как я понимаю, вы все еще прочесываете районы вокруг Ёсивары и вдоль дорог?
– Нам нужно найти тело.
– Ее могли утопить в реке Сумида, в канале Санья или в одной из небольших речушек.
Однако чутье подсказывало Сано, что Глициния жива, к тому же у него были причины сомневаться в ее убийстве. Дневник позволял выстроить версию, в которой министр финансов никак не фигурировал, а исчезновение Глицинии было добровольным бегством с возлюбленным. При этом Сано понимал, что, если даже дневник подлинный и Глициния написала правду, странички были всего лишь его частью. Возможно, неназванный любовник с Хоккайдо не менее Нитты жаждал обладать Глицинией и ревновал ее к другим мужчинам. Возможно, он и убил последнего клиента, которого она развлекала, перед тем как они покинули Ёсивару.
– Быть может, вам будет интересно, что министр финансов сегодня рано утром был арестован, – сказал Тода.
– Что? – От удивления Сано остановился.
– За злоупотребления, – пояснил Тода. – Суд над ним уже должен начаться. – На его лице мелькнула хитрая улыбка. – Если вам нужна от него дополнительная информация, лучше поспешить к судье Аоки.
– Но мое расследование еще не завершено. Нитту сейчас не могут судить. – Сано знал, что будет с министром финансов. От того что тот заслужил свою судьбу, Сано было не легче. Он резко повернулся к Тоде. – Прошу вас, отложите суд!
– Мне жаль, но это не в моей компетенции. – Пожав плечами, Тода уставился на ворон, черным облаком слетевших на поляну. Они каркали, били крыльями, ссорились из‑за какой‑то пищи. – И осмелюсь сказать, что расследование этого убийства уже не в вашей.
Дом семьи Хираты располагался в бантё, районе к западу от замка Эдо, где хатамото Токугавы занимали имения, окруженные живыми бамбуковыми изгородями. Хотя эти вассалы долго и преданно служили клану сёгуна, они жили в весьма скромных условиях, а часто почти в нищете из‑за роста цен и уменьшения размеров жалованья. Сегодня, когда густонаселенный район из ветхих строений являл особенно гнетущую картину, Хирата с другими самураями ехал по узким раскисшим дорогам. Он спешился перед родительским домом, одним из самых бедных в районе.
Пройдя в некрашеные ворота, Хирата увидел во дворе четырех коней с красивыми седлами и дорогой сбруей, не принадлежавших их семье. Три маленьких племянника с криками выбежали из‑за угла низенького обветшавшего строения. Хирата привязал своего коня и вошел в дом. Повесив мечи в прихожей, он увидел четыре набора разукрашенных мечей, видимо, принадлежавших гостям, разместившихся на подставках рядом с простеньким оружием отца и дедов. Войдя в коридор, он обнаружил, что дом полон людей. Его бабки сидели в главной комнате и курили, бранясь на малышей, игравших рядом. Служанки гремели на кухне посудой, голосил младенец. С каждым приездом сюда дом казался все меньше и грязнее. Внутри было очень холодно, поскольку семье приходилось экономить топливо. Поздоровавшись с бабками, Хирата почувствовал вину перед семьей, поскольку сам жил в тепле и достатке в имении Сано.
Его старшая вдовая сестра вышла с младенцем на руках.
– Как приятно видеть вас, братец, – поклонилась она. – Большое спасибо за одежду, которую вы прислали детям.
Он тратил львиную долю жалованья на семью, и все равно денег не хватало. Не успел он спросить, кто у них в гостях, как из гостиной донесся голос отца:
– Это ты, сын? Пожалуйста, заходи.
Заинтригованный Хирата подчинился. В гостиной сидели его родители и самурай средних лет в богатом кимоно. Рядом расположились еще три человека в одеждах попроще, явно его вассалы. Мать Хираты разливала чай в их лучшую посуду.
– Как удачно, что он застал вас здесь, – сказал отец Хираты гостю и повернулся к сыну: – Ты помнишь досточтимого ёрики Окубо?
– Конечно. – Хирата опустился на колени рядом с отцом и поклонился гостю. Ёрики Окубо был его начальником, когда Хирата служил в полиции, а его отец служил под командой отца Окубо. Однако два клана никогда близко не общались, и Хирате было интересно узнать, чего ради заглянул к ним ёрики. – Для меня большая честь снова увидеть вас. Надеюсь, у вас все хорошо? – вежливо осведомится он.
– Да, спасибо. – У ёрики Окубо было мясистое обвисшее лицо. Он с явным одобрением осмотрел Хирату. – Вижу, что у вас тоже все хорошо. Вам на пользу работа с сёсаканом‑самой. То, что при всей занятости вы находите время навещать родителей, говорит в вашу пользу, – расспросив Хирату о службе, заметил Окубо.
Хирата бросил на отца озадаченный взгляд, но тот отвел глаза и повернулся к Окубо.
– Мой сын всегда помнит о долге и перед господином, и перед семьей. – По‑прежнему не глядя на сына, отец обратился к нему: – Окубо‑сан пришел от имени своего коллеги, досточтимого ёрики Сагара.
– У моего коллеги есть незамужняя дочь, – пояснил Окубо.
Сердце Хираты тревожно забилось, когда он понял, что Окубо здесь в роли посредника с брачным предложением от другого полицейского начальника. И если родители положительно отнеслись к предложению, значит, они отвергли идею его свадьбы с Мидори.
– Мой сын и девица Сагара будут хорошей парой, – произнес отец Хираты. – Оба вышли из семей полицейских, и это станет основой гармоничной жизни.
– Имеются и другие обоюдные преимущества, – сказал Окубо. – Откровенно говоря, клан Сагара ценит положение вашего сына в бакуфу. И у них значительное состояние.
Хирата хотел было возразить, но отец его опередил:
– А сама девушка? У нее хороший характер?
– Вполне, – заверил Окубо. – Она скромна, послушна и верна долгу. – Он повернулся к Хирате. – Ей шестнадцать лет, и она прехорошенькая.
Хирату не волновало, хороша ли девица Сагара.
– Отец! – воскликнул он.
Мрачный взгляд отца и отчаянная мимика матери предупредили его возражения. Разговор продолжился, и Хирата застыл в молчаливом страдании.
– Следующий шаг – миаи, как я понимаю? – спросил отец.
– Это можно устроить, – отозвался Окубо. – Сагара очень хотят встретиться.
Затем все вежливо распрощались. Гости уехали, и отец Хираты обратился к жене:
– Нога разболелась от долгого сидения. Нужно принять лечебную ванну.
Хирата помог матери наполнить ванну горячей водой и травами. Отец уселся на подушки, опустив тонкую искривленную ногу в воду.
– Отец, я не хочу участвовать в этом миаи, – сказал Хирата. Его голос дрогнул, хотя он сложил руки на груди и широко расставил ноги. Он руководил сотнями детективов и солдат Сано, но все еще пасовал перед властью отца – ему тяжело было противиться отцовской воле. – Меня огорчает, что вы начали переговоры о браке за моей спиной.
Злой огонек вспыхнул в глазах старика.
– Это мое право договариваться от твоего имени, а твой долг повиноваться мне, – рассердился он – Ты пойдешь на миаи и выполнишь наши обязательства. Потом, если тебе не понравится эта девица Сагара, мы можем вежливо отказаться от предложения. Есть немало хороших кланов, готовых выдать за тебя дочерей.
– Отец, мне не нужен никто, кроме Мидори. Прошу вас, не заставляйте меня жениться на другой! – Хирата в отчаянии упал на колени. – Позвольте мне взять в жены женщину, которую я люблю. Пожалуйста, простите правителя Ниу и возобновите переговоры о нашей свадьбе.
– Если ты пришел сюда в надежде уговорить меня, то напрасно тратишь время. – Отец согнул в воде ногу и сердито посмотрел на нее. – Я запрещаю тебе жениться на дочери правителя Ниу. И приказываю выбрать одну из девиц, которых сочту подходящими.
– Но, отец…
Старик гневно отмахнулся от него.
– Твое стремление жениться на девице Ниу эгоистично. Это свидетельство неуважения ко мне и достойное сожаления пренебрежение интересами нашей семьи. – Он повернулся к жене, которая добавляла в ванну трав. – Прекрати! Хватит суетиться! – И вновь обратился к сыну: – У нас слишком много ртов, которые нужно кормить, и слишком мало места. Недостойно ожидать, чтобы отец с матерью и их родители, твои сестры и их дети жили на крохи от твоего жалованья, тогда как приданое девицы Сагара наполнило бы рисом наши чашки в уютном большом доме.
От стыда, что он поставил свои интересы выше благополучия семьи, щеки Хираты вспыхнули и сжалась душа.
– У Ниу гораздо больше денег, чем у Сагары. Если я женюсь на Мидори, вы ни в чем не будете нуждаться.
Лицо отца помрачнело.
– Невозможно ни тебе на ней жениться, ни нам разделить богатство их клана, и не только потому, что я против этого брака. – Он повернулся к жене. – Мать, принеси письмо, которое пришло сегодня от правителя Ниу.
Она поспешила из комнаты и вернулась со свитком, который передала Хирате. Тот прочел:
Это мое официальное уведомление о прекращении брачных переговоров между нашими кланами. Нелепо считать, что я выдам дочь за сына такого негодяя, как вы, моего заклятого врага.
Я предупреждаю вашего сына, чтобы он прекратил всякие контакты с моей дочерью. Этой грязной личности запрещается развращать Мидори. Ему не поздоровится, если он осмелится ухаживать за ней. И если он, хотя бы приблизится, я зарублю его собственным мечом и выставлю голову над моими воротами в назидание незваным ухажерам.
Масамунэ Ниу,
даймё провинции Сацума.
Хирата ошеломленно смотрел на листок, а его отец воскликнул:
– Правитель Ниу не только публично оскорбил меня, он еще и тебе угрожает! Ты должен выполнить его требования и держаться подальше от его дочери.
Никогда больше не встречаться с Мидори! Эта мысль ужаснула Хирату.
– Возможно, здесь какое‑то недоразумение, которое можно исправить, сев вместе и поговорив.
– Я больше не буду встречаться с правителем Ниу, и нарываться на его оскорбления, – отрезал отец Хираты. – И не приму другого решения по этому браку.
На лице старика застыло каменное выражение, исключающее дальнейшие споры. Но Хирата обещал Мидори, что они поженятся.
– Если правитель Ниу извинится за то, что оскорбил вас, – заговорил он в отчаянии, – возьмет назад свои угрозы и примет меня как зятя, вы передумаете насчет нашей свадьбы?
Отец задумчиво посмотрел на него. Он молчал, но Хирата понял, что тот любит его и желает счастья. Надежда вспыхнула, но тут, же угасла, когда тот покачал головой.
– Если правитель Ниу сделает это, возможно, меня удастся уговорить… Но ты можешь с таким же успехом молиться о чуде, как и ждать, что он изменит свое отношение к вашему браку. Он, похоже, помешался от ненависти к нам. Ты должен научиться жить без этой девицы и свыкнуться с мыслью о женитьбе на другой.
Отец Хираты вытащил ногу из ванны. Когда жена стала вытирать ее куском материи, он снова заговорил:
– Все эти глупости отвлекают тебя от обязанностей. Расследование сёсакана‑самы не должно пострадать из‑за твоих личных переживаний. Возвращайся‑ка к работе.
– Да, отец, – уныло проговорил Хирата и покинул родительский дом; свадьба с Мидори казалась столь же безнадежным делом, как и поимка любовника госпожи Глицинии.
– Тихо, не шуми, Кикуко‑тян, – прошептала госпожа Янагисава.
Пригибаясь под низкими скошенными балками, мать и дочь пробирались по темному пустому чердаку двухэтажного особняка канцлера. Стропила были затянуты паутиной; пыль, мышиный помет и мертвые насекомые устилали пол. Свет пробивался лишь через вделанные в шпили решетки.
Кикуко шла на цыпочках, прижав к губам палец, ее глаза радостно блестели – она все принимала за игру. Они устроились на матрасе, брошенном на татами, и укрылись одеялом, чтобы защититься от сырости и холода чердака, куда никто, кроме них, не заходил. Она легла на живот, уткнувшись подбородком в сложенные руки, и заглянула в проделанную в полу дырку размером с ладонь.
Это отверстие, спрятанное среди затейливой резьбы деревянного потолка, позволяло госпоже Янагисава обозревать кабинет канцлера. Несколько лет назад она обнаружила тайный ход из своих покоев в крыло мужа. Ночью, когда все спали, она проделала отверстие в полу – секретное окно в его жизнь.
Он никогда не рассказывал о своих делах, да и вообще редко заговаривал с ней, и госпоже Янагисава приходилось постараться, чтобы услышать его голос или узнать, что он делает. А поскольку муж сторонился ее, ей ничего не оставалось, кроме как подсматривать. Возможно, он ни о чем не догадывался, скорее всего просто не обращал внимания.
Сейчас она видела, как он сидит за столом, курит трубку и пишет. Его напомаженные волосы и шелковый халат блестели. Он был один, хотя телохранители скрывались в смежных комнатах за передвижными стенными панелями. Госпожа Янагисава смотрела на него, и ее сердце сжималось.
Он был так же красив, как и в первый день, их знакомства. Она тогда не могла надивиться, чем смогла заслужить такого мужа. Ей следовало знать, что их брак станет именно таким, какого должна была ожидать подобная ей женщина.
Она всегда понимала, что уродлива. Будучи средней из трех детей, она выросла в провинции Кай, в особняке, принадлежащем ее родителям, дальним родственникам Токугавы. Все в их доме были бойкими и общительными, а она стеснялась и сторонилась людей. Ее дразнили хорошенькие сестры, мать и служанки осуждали, отец не замечал, поэтому она почти всегда была одна. Единственной ее подругой стала кукла с обколотой фаянсовой головой, которую она еще больше за это любила.
Когда она повзрослела, родители водили ее на многие миаи. Она не решалась смотреть на возможных женихов, боясь увидеть в их глазах отвращение. Из тех встреч ничего не получилось. Она уже смирилась с участью старой девы… когда случился тот судьбоносный миаи с молодым канцлером сёгуна.
Это произошло десять весен назад. Во время прогулки по территории храма Каннэй она шла, опустив голову, и прислушивалась к разговору. Ровный голос канцлера Янагисавы тронул ее душу. Любопытство пересилило стыдливость. Она осмелилась взглянуть на него, их взгляды встретились, и он просто ее ослепил – словно она взглянула на солнце, выйдя из тьмы. Тело охватило огнем. Потом он улыбнулся, и в ее трепещущем сердце вспыхнула первая любовь.
Согласие взять ее в жены казалось сказочным чудом. Обмениваясь с ним на свадьбе ритуальными чашками саке, она осмелилась мечтать о счастье. Однако первая же брачная ночь в его имении открыла жестокую реальность ее замужества.