Он одиноко шел по Наканотё, в голове роились тревожные мысли. После миаи он отвез родителей домой в район хатамото, расположенный на севере замка Эдо. Он пытался поговорить с ними о произошедшем в театре и убедить дать согласие на брак с Мидори, невзирая на это; но те были непреклонны.
– Правитель Ниу – отвратительное чудовище, – возмутился отец. – Никогда больше не упоминай при мне его имени и не говори о тех, кто с ним связан.
Мать Хираты в знак согласия опустила голову.
– Ты потратил слишком много времени на свой глупый роман, – упрекнул отец Хираты. – Займись работой и забудь эту девицу.
Невозможность женитьбы показала Хирате, как сильно он любит Мидори. Он очень хотел увидеть ее и не мог смириться с создавшимся положением, но расследование убийства было превыше всего. Хирата чувствовал, что сегодня уже и так пренебрег обязанностями и не должен подвести Сано.
Однако, приехав в замок Эдо, он не нашел ни Сано, ни других детективов, занятых в этом деле. Не зная, как далеко продвинулось расследование во время его отсутствия и что ему теперь делать, Хирата приехал в Ёсивару. Сюда стекались люди со всех концов Эдо, а также из отдаленных районов. И еще в бытность досином Хирата частенько собирал здесь информацию о преступлениях и преступниках. И вот он шел по Наканотё, высматривая знакомых, помогавших ему в прошлом.
Из одного чайного домика доносился гром барабана. Хирата отодвинул дверную занавеску и увидел группу сидящих мужчин, хлопавших в такт ударам. Три молодые женщины в одинаковых красных кимоно кружились в игривом танце. Их застывшие улыбки и нескладные движения подсказали Хирате, что это не проститутки, а одорико – девушки из крестьянских семей, ценой огромных лишений обучавших своих дочерей музыке и танцам, чтобы затем выставлять напоказ. Это делалось для привлечения богатых мужчин, которые могли жениться на девушках или взять их в дом в качестве домашних актрис. В стороне от зрителей Хирата увидел старуху – известную сплетницу, которая была в курсе всех дел в Ёсиваре.
Он вошел в чайный домик и опустился на колени рядом с ней.
– Привет, Нобуко‑сан!
Она повернула к нему простодушное симпатичное лицо.
– Как приятно снова видеть вас! – Старуха обнажила в улыбке кривые зубы.
– Что привело вас сюда? – Хирата жестом указал на танцующих девушек. – Опять дочери, которых нужно выдать замуж?
– Да, действительно, – печально вздохнула Нобуко. – За что наказана пятью дочерями? Если они вскоре не выйдут замуж, нам придется голодать. – И в надежде посмотрела на Хирату. – Вам не нужна жена?
– Нет, спасибо. Зато мне нужна ваша помощь. – Хирата объяснил, что занят расследованием убийства правителя Мицуёси. – Что вы слышали об этом?
Нобуко, всегда готовая поделиться слухами, заколебались. Она прикрыла рот веером и зашептала на ухо Хирате:
– Говорят, что правитель Мицуёси задолжал деньги по всему кварталу Ёсивара, поскольку его семья перестал выделять ему средства на личные нужды. Но никто не мог отказать ему или силой заставить платить.
«Потому что он принадлежал к клану Токугава и был наследником сёгуна, – подумал Хирата. – Может, какой‑нибудь разгневанный хозяин заведения убил Мицуёси, чтобы прекратить вымогательства?»
– Кто особенно его ненавидел? – спросил Хирата.
Нобуко посмотрела на своих танцующих дочерей.
– Я и так уже сказала слишком много.
Она явно не хотела впутывать владельцев заведений, где выступали ее дочери. И хотя Хирату порадовала новая зацепка, его сердце упало – ведь разрабатывая эту версию, ему придется ступить на опасную территорию. Сёгун запретил Сано вести следственные действия в отношении правителя Мицуёси, и преследование врагов погибшего расценит как ослушание. Сожалея о приказах сёгуна, Хирата поблагодарил Нобуко и ушел из чайного домика.
Через толпу ловко пробирался человек, зажав в одной руке ведро с кувшинами и матерчатыми мешочками для мыла, а в другой – деревянный посох. Колокольчик на конце посоха позвякивал при каждом шаге. Голова мужчины была выбрита наголо, взгляд невидяще устремлен вперед.
– Ёси‑сан! – позвал Хирата. – Не поздновато мыть волосы? Все проститутки, должно быть, уже оделись к выходу.
Слепой мойщик волос остановился, его лицо просветлело, когда он узнал голос.
– А, это вы, Хирата‑сан. Я как раз направляюсь домой. Могу чем‑нибудь помочь вам?
Хирата знал, что Ёси известно много секретов, поскольку он работал в борделях. Проститутки, похоже, думали, что слепота и глухота – одно и то же, и, не стесняясь, болтали при нем. Когда Хирата спросил его о новостях, касавшихся убийства, слепой отвечал с той же осторожностью, что и Нобуко.
– Некий молодой хлюст опостылел моим клиенткам, – сказал он, не упоминая имени Мицуёси, дабы избежать возможных обвинений в преступном злословии. – Он обещал освободить одну проститутку и взять ее к себе в дом в качестве жены, если она будет удовлетворять его. Она делала все, что могла, но когда надоела ему, он просто бросил ее.
Хирата подумал, уж не обманул ли Мицуёси госпожу Глицинию. Может, она убила его, отомстив за обман?
– Мне известны таю, которым придется гораздо дольше работать в Ёсиваре из‑за того, что они отказывали клиентам и обслуживали его, – добавил Ёси.
– Назови их имена, – попросил Хирата, кладя несколько монет в ладонь слепого мойщика волос.
– Спасибо, господин. Это госпожа Кувшинка, госпожа Такао и госпожа Като.
– А госпожа Глициния?
– Не знаю, господин.
Ёси пошел прочь, его колокольчик вновь зазвенел. Хирата купил у уличного разносчика рисовых пельменей и прислонился к стене. Неспешно пережевывая еду, он смотрел на подвыпивших мужчин, которые флиртовали с проститутками, сидевшими в оконных нишах, и обдумывал только что полученные сведения. Он обнаружил еще троих подозреваемых и, вполне вероятно, мог найти еще, однако запрет сёгуна, подобно каменной стене, защищал убийцу. Требовалось искать другой путь к истине.
Дородный мужчина в теплом плаще и соломенной шляпе торопливо прошел мимо. Ему на пятки наступал человек помоложе и поменьше габаритами – костлявый и задиристый.
– Отстань, ты, подонок! – крикнул через плечо первый прохожий.
– Есть только один способ отделаться от меня, – ответил преследователь.
Хирата узнал в нем так называемого «пристяжного коня» – сборщика налогов, которого нанимают, чтобы отыскивать должников в Ёсиваре и преследовать их день и ночь, пока те не заплатят. А еще он узнал в нем своего старого знакомца Горобэя.
«Пристяжной конь» схватил должника за полу – тот развернулся и замахал кулаками. Вокруг собрались прохожие и принялись подначивать драчунов. Хирата кинулся разнимать мужчин. Должник шмыгнул в толпу и убежал.
– Вы дали ему улизнуть! – злобно закричал Горобэй. – Я потерял свои комиссионные! – Но тут он узнал Хирату и испугался. – Ах, это вы! Что вам нужно? Я не сделал ничего плохого.
– На этот раз, может, и ничего. – Хирата как‑то арестовывал Горобэя за его побочный промысел – продажу ворованных вещей. Горобэй по привычке таскал с собой мелкие вещи на случай, если встретит покупателя, и Хирата заметил у него на поясе что‑то выпирающее из‑под накидки.
– Что это у тебя там? – спросил он.
Горобэй отшатнулся от его протянутой руки.
– Ничего. Просто я в свои преклонные годы начал полнеть.
– Дай‑ка сюда! – Хирата дернул за накидку, и из‑под нее выпала золотая статуэтка Будды. – Ха. Либо ты только что родил Будду, либо снова занялся своими прежними штучками.
– Я ее купил и заплатил своими с трудом заработанными деньгами! – воскликнул «пристяжной конь», подняв статуэтку и обтерев ее рукавом.
– Очень правдоподобная история. Ты арестован.
Глаза Горобэя испуганно забегали.
– Неужели вы не можете хоть на этот раз оставить меня в покое?
На самом деле Хирату не интересовало ни мелкое воровство, ни арест Горобэя. «Пристяжной конь» собирал кое‑что еще, кроме долгов: информацию, которую подхватывал по всему городу.
– Это зависит от тебя, – заметил Хирата.
На лице Горобэя мелькнула хитрая усмешка.
– Я могу дать вам кое‑что поинтереснее, чем моя несчастная персона.
– Вот как?
– Ваш господин ищет того, кто убил наследника сёгуна, не так ли?
– И что из этого? – Хирата изобразил безразличие, но сердце забилось быстрее.
Горобэй выставил подбородок, сделал многозначительное лицо и зашептал, чтобы никто не смог услышать:
– Возможно, я сумею кое‑что рассказать.
– Ну, так рассказывай, пока я не отволок тебя в тюрьму!
Горобэй поднял ладони.
– Каждому нужно на что‑то жить.
Ну и пройдоха! Ждет, что к свободе ему еще и приплатят!
– Что ж, придется соблюсти закон! – Хирата взялся за рукоять меча. – Идем!
– Подождите! Мои сведения так важны, что вы с радостью заплатите. – И с хитрым видом добавил: – Если не вы, то уж начальник полиции Хосина – точно.
Хирата шумно выдохнул. Горобэй явно знает о соперничестве между Сано и Хосиной. Если Хирата не заплатит, Хосина наверняка купит информацию, которая поможет ему раскрыть преступление раньше Сано. Нельзя допустить такого. Кроме того, ему не хотелось уезжать из Ёсивары с пустыми руками.
– Ладно, – нехотя проговорил он.
Они прошли в переулок за поварней, где люди суетились у кипящих котлов, готовя еду для публичных домов. По переулку плыл дым, разносивший запах чеснока и жареной рыбы. Хирата и Горобэй договорились о цене. «Пристяжной конь» настаивал, чтобы Хирата заплатил наличными и вперед. Тот нехотя согласился, и деньги перешли из рук в руки.
– Но если овчинка не стоит выделки… – начал он.
Горобэй вытащил из‑под накидки пачку бумаг и передал Хирате.
При слабом свете, падавшем из дверей поварни, тот изучил маленькие листки отличной белой рисовой бумаги, покрытые черными иероглифами и сложенные пополам. Края у листков были неровными, словно их выдернули из переплета. Верхний листок был заляпан масляными пятнами.
– Один знакомый попрошайка нашел это наутро после убийства, – пояснил Горобэй, – когда копался в поисках, отходов в мусорных баках за «Оварией».
Хирата прочел начало первой страницы:
Жизнь в Ёсиваре может быть такой скучной, хотя я – госпожа Глициния, фаворитка квартала. Но приходится видеть одних и тех же людей и раз за разом делать одно и то же. Однако прошлой ночью произошло кое‑что интересное…
Хирата задрожал от возбуждения. Это был кусок пропавшего дневника.
Интимный дневник госпожи Глицинии
Жизнь в Ёсиваре может быть такой скучной, хотя я – госпожа Глициния, фаворитка квартала. Но приходится видеть одних и тех же людей и раз за разом делать одно и то же. Однако прошлой ночью произошло кое‑что интересное.
Я была на одной вечеринке, играла в карты с гостями и так устала, что решила лечь спать, когда почувствовала, что кто‑то за мной наблюдает. Я подняла глаза и увидела мужчину, стоявшего в дверях. Он был так красив, что мое сердце забилось. Я смотрела на него. Он смотрела на меня, на его лице играла легкая улыбка. Я отвернулась, устыдившись, что незнакомец читает мои мысли. Но я вижу, когда мужчина хочет меня, и знала точно, что он чувствует именно это. Сдавая карты, я ждала, когда он ко мне подойдет.
– Кто тот человек в дверях? – шепнула я одной из проституток.
– Какой человек? – спросила она.
Я подняла глаза, но его уже не было.
После того вечера я часто видела его. Три дня назад он стоял на балконе и наблюдал, как я иду к агэя. Два дня назад он пришел на очередную вечеринку, где я развлекала гостей. Вчера, одеваясь в своей комнате, я выглянула в окно и увидела его – он прогуливался перед домом. Но он всегда исчезает, как только понимает, что я его вижу. Он никогда не заговаривает со мной. Похоже, никто не знает, кто он, – я всех расспросила. Что означает его странное поведение? Я боюсь его, но хочу узнать еще сильнее. Это я, которая познала так много мужчин и никогда не переживала ни о ком из них!
Сегодня я была на базаре со своей яритэ, когда почувствовала, что он рядом. Не глядя на него, я повернулась и поспешила прочь от прилавков. Я слышала, что он следует за мной, но не оглядывалась и остановилась только в переулке у задней стены. Я повернулась. Он стоял такой красивый и сильный, с таинственной улыбкой на губах.
– Кто вы? – испуганно спросила я. – Зачем вы это делаете?
– Я Пастух, – проговорил он со странным акцентом. – А вы Ткачиха. Сегодня мы, наконец, встретились на Небесной реке.
Он упомянул легенду о двух созвездиях, олицетворяющих влюбленных. Они пересекаются раз в году осенью. Что ж, я наслушалась от мужчин немало поэтических аллегорий, в их числе была и эта. Обычно я просто смеялась в душе, потому, что все они звучали очень глупо. Но в нем было что‑то такое, от чего у меня подкашивались ноги, а сердце колотилось в груди. Мы стояли и смотрели в глаза друг другу. Потом я услышала, что яритэ зовет меня.
– Я должна идти, – сказала я.
Он кивнул и поклонился, а я ушла.
Но мы уже были влюблены друг в друга.
Он с Хоккайдо, что лежит далеко на севере, потому‑то у него странный акцент. Я не стану называть его имя, ведь кто‑нибудь может прочесть эти записи, а мне хочется сохранить его для себя. Не желаю, чтобы каждая пронырливая сплетница в Ёсиваре болтала о нас. После той встречи в переулке мы часто видимся, всегда тайком, поскольку у него нет денег, чтобы организовать встречу со мной. Я сбегаю с вечеринок в переулок, где он меня ждет. Когда мои клиенты засыпают, я пробираюсь вниз и впускаю его через заднюю дверь. Мы занимаемся любовью в моей комнате за ширмой, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить клиента.
Вчера, когда мы закончили и лежали рядом при свете луны, он прошептал:
– Когда на Хоккайдо приходит зима, снег образует глубокие сугробы, которые почти полностью скрывают дома.
Он провел рукой по моему бедру.
– Твое тело такое же белое, чистое и прекрасное, как те сугробы. Мне хотелось бы показать их тебе. Ты хочешь увидеть Хоккайдо?
Моя душа переполнились радостью – ведь он просил меня уехать с ним.
– На Хоккайдо ты будешь моей женой, – сказал он. – И никогда не вернешься в это место стыда и страданий.
– Но ты не можешь купить мне свободу, – сказала я. – А из Ёсивары не сбежишь.
– Любовь найдет лазейку, – сказал он и улыбнулся.
Сегодня как раз та ночь. Наш план готов – я подолью в вино правителю Мицуёси сонного зелья. Когда он уснет, я тайком выйду к своему возлюбленному. Мы навсегда убежим из Ёсивары. Я знаю, что это опасное предприятие. Но он умен. У него есть друзья, которые нам помогут. Есть человек, который владеет чайным домиком в Суруге. Он пустит нас к себе, пока я приобрету новую одежду, а мой возлюбленный добудет денег и провизии для путешествия. Если чайный домик окажется опасным, есть еще лапшевница в Фукагаве, где нас приютят. Но мы не станем надолго задерживаться в Эдо. Скоро мы будем на северном тракте, по пути к снегам Хоккайдо.
Я дрожу от волнения.
Как мне пережить долгие часы до ночи, когда мой возлюбленный придет за мной?
Ах, свобода!
Отрывок из этого дневника лежал на столе в кабинете Сано, где он, Рэйко и Хирата прочли историю госпожи Глицинии и теперь молча сидели, вопросительно глядя друг на друга.
– Это может оказаться ключом к поискам госпожи Глицинии и раскрытию дела, – первым заговорил Сано, стараясь не обольщаться надеждой.
– Как раз в тот момент, когда мы особенно в этом нуждаемся, – отозвался Хирата.
Сано вернулся из Ёсивары поздно вечером. Рэйко ждала его, а Хирата приехал спустя несколько минут. Они обсудили неутешительные результаты своих действий. Сано расспросил владельца и служащих «Оварии», и те подтвердили показания Фудзио – того короткого времени, что он отсутствовал на вечеринке, явно не хватило бы, чтобы подняться наверх, убить правителя Мицуёси и похитить Глицинию. Детектив Фукида нашел свидетелей, видевших министра финансов Нитту на улице в Ёсиваре, но никто из них, кроме Фудзио, не показал, что тот был рядом с «Оварией» после ухода с вечеринки. Детектив Марумэ узнал, что Нитта являлся постоянным клиентом многих девиц помимо Глицинии. Сано обыскал дом Фудзио в Имадо и ничего не нашел. Они с Хиратой посетовали, что не могут работать по версиям, связанным с недругами правителя Мицуёси, не гневя сёгуна. А поскольку и усилия Рэйко не дали ожидаемого результата, появление дневника стаю неплохим поворотом в расследовании.
– Это кажется слишком большой удачей, чтобы быть правдой, – озвучила Рэйко мысль, тревожившую всех. – В прошлом нам уже попадались фальшивки.
– Я и сам подумывал, что все получается как‑то слишком складно: я неожиданно набредаю на Горобэя, а у него случайно оказываются эти страницы, – сказал Хирата. – Но я показал их в борделе, где работала Глициния. Там считают, что страницы похожи на те, которые они видели в ее дневнике; правда, она их особо никому не показывала. Кроме того, большинство тамошних девиц не умеют читать. Как и все служанки. Они не узнали бы текст. Однако нет причин сомневаться, что страницы из дневника Глицинии.
Он словно старался убедить самого себя, несмотря на скудость доказательств, и Сано догадывался, почему Хирате так хочется, чтобы добытая им улика оказалась подлинной. Они еще не разговаривали о миаи, но озабоченное лицо Хираты свидетельствовало, что брачные переговоры прошли неудачно. Хирата стремится наверстать упущенное время, чтобы добиться успеха в расследовании, несмотря на личные неурядицы.
Рэйко поднесла одну страничку поближе к лампе и стала ее внимательно изучать.
– Язык прост. Каллиграфия не на высоте. И взгляните на все эти исправления. Этого можно ожидать от какой‑нибудь простолюдинки, которая научилась читать и писать, но настоящего образования не имеет.
Сано услышал колебание в ее голосе. Прежде Рэйко уверенно делала выводы, и он понял, какие сильные сомнения в своих способностях породило в ней дело «Черного Лотоса». Во время расследования он оспаривал ее убеждения и хотел, чтобы она уступила; однако теперь сожалел об их согласии – ему требовалось независимое мнение. Жаль, что нельзя быть уверенным в подлинности дневника, ведь он и сам сомневался в этом.
– Прочти, пожалуйста, эту страничку вслух, – попросил он Рэйко.
Та подчинилась. Сано слушал, хмурясь – то, что насторожило его при чтении, стало еще более очевидным на слух. Глициния не могла выражаться подобным образом – так ему казалось, хотя он и сам не понимал почему.
Рэйко перестала читать.
– Что такое? – спросила она, с любопытством глядя на Сано.
Тайна все глубже затягивала ее в пучину лжи. Он не мог высказать сомнений по поводу дневника, не признавшись, что знаком с Глицинией. Если же объявит о связи с проституткой, Рэйко, естественно, спросит, почему он не сказал об этом раньше. И если узнает причину сейчас, его неискренность ранит ее сильнее, чем ранила бы честность вначале.
– Жаль, что страницы без обложки, – заметил он. – Ее бы легко узнали люди, видевшие дневник госпожи Глицинии.
У Рэйко на лице мелькнула усмешка, ясно показавшая: она понимает – он сказал не то, что думает, и ей интересно почему. Но Рэйко смолчала. Сано поймал взгляд Хираты. Тот знал об их связи с Глицинией, поскольку Сано рассказал ему все по дороге из Ёсивары в тот первый день. И Сано не сомневался, что главный вассал сохранит тайну даже от Рэйко.
– Я искал обложку, – сказал Хирата, – но мусор собрали и сожгли, а аллею вымели. Если обложка там и была, теперь она утеряна безвозвратно.
– Есть еще один вопрос – почему эти страницы оказались в переулке? – спросил Сано.
– Глициния могла их выбросить, – отозвался Хирата. – Возможно, ей больше не нужен был дневник, поскольку она начинала новую жизнь. Но Глицинии не хотелось, чтобы кто‑то узнал о ее заветных мыслях, поэтому она порвала свои записи и выбросила страницы в мусор, когда они с любовником уезжали из «Оварии».
– Но она беглая проститутка, – подала голос Рэйко, – и ей ли не знать, что хозяин станет ее искать. – Владельцы борделей нанимали людей для возврата беглянок и включали стоимость поисков в долг пойманных женщин. Для чего ей оставлять информацию о том, куда она намерена отправиться? Почему она не взяла дневник с собой или не сожгла его?
– Может, она не настолько умна, чтобы додуматься до этого, – предположил Хирата.
– Дневник может оказаться фальшивкой, маскирующей планы любовников, которую она умышленно оставила в переулке, чтобы запутать преследователей, – не успокаивалась Рэйко.
Хирата изо всех сил старался защитить подлинность своей находки.
– Возможно, она полагала, что никто не станет гнаться за ней и искать ее личный дневник.
– Вероятнее всего, никто и не стал бы так стараться, если бы Глициния не оставила в своей комнате мертвого правителя Мицуёси. – И Сано озвучил мысль, которая уже давно не давала ему покоя: – Что, если она не знала о его смерти? Это объяснило бы, почему она так беспечно выбросила страницы дневника… если на самом деле их выбросила. Может, к тому времени, когда закололи правителя Мицуёси, ее уже не было в Ёсиваре? Ведь в дневнике ничто не указывает, что она была свидетельницей убийства.
Сосредоточенное молчание Рэйко и Хираты показало, что они допускают такую вероятность.
Сано взял листки и снова положил на место.
– В этом случае записи для нас бесполезны, даже если они подлинные, поскольку Глициния, если ее найдут, не поможет нам установить убийцу.
В доме было так тихо, что слышалось, как угли в жаровнях рассыпаются в пепел. Огонь в лампах замигал – масло почти выгорело. И все же Сано не оставляла надежда.
– Как бы там ни было, я уверен, что госпожа Глициния имеет какое‑то отношение к убийству и располагает сведениями, крайне важными для нашего расследования, – сказал он. – Дневниковые записи могут указать, где ее искать. Исходя из этого, мы одновременно проверим, так ли это.
– Хирата‑сан, я хочу, чтобы завтра ты обошел чайные дома в Суруге и лапшевницы в Фукагаве. Кроме того, разошли уведомления по квартальным старостам в Эдо с требованием сообщать обо всех выходцах с Хоккайдо, которые могут появиться в их районе. Я направлю людей на северный тракт для поисков путешествующей парочки – на тот случай, если Глициния и ее любовник уже покинули город.
– Мне выяснять у знакомых дам о тайном возлюбленном Глицинии с Хоккайдо? – спросила Рэйко, расстроившись от того, что не смогла ничего узнать, и надеясь получить еще один шанс.
– Хорошая идея, – одобрил Сано. – Любовник – потенциальный свидетель; его имя и словесный портрет стали бы подспорьем в поисках Глицинии.
Кивнув, Рэйко благодарно улыбнулась.
– Листки мы сохраним в тайне. – Сано нахмурился. – Начальник полиции Хосина тенью ходит за мной, допрашивая тех же людей. Дневник – единственная улика, которая не попадет в его руки. – Он поднялся и мрачно добавил: – Это может оказаться нашей единственной надеждой раскрыть преступление раньше его и до того, как ему удастся сорвать наше расследование.
Имение канцлера Янагисавы в замке Эдо располагалось высоко на горе недалеко от дворца. Каменную стену вокруг этой крепости в крепости венчали острые пики, призванные остановить нежданных гостей, а в холодной ясной ночи бодрствовала многочисленная стража, расставленная у ворот, на крышах и вообще по всей территории. Имение представляло собой лабиринт связанных друг с другом строений, где жилища наиболее приближенных вассалов стояли в окружении солдатских казарм. В центре ансамбля находились личные апартаменты канцлера.
Начальник полиции Хосина стоял на пороге спальни. Сквозь рамку дверного проема он видел канцлера, откинувшегося на подушки, его тонкий профиль отчетливо прорисовывался в свете лампы. В шелковом кимоно, штанах и накидке, ниспадающей мягкими складками, он словно сошел с красочного полотна. Глубоко задумавшись, канцлер, казалось, не заметил прихода Хосины. Между тем тот знал, что Янагисава предупрежден «соловьиной дорожкой» – специально сконструированным полом, громко скрипевшим под ногами приближающегося человека. Янагисава знает, чей приход возвестила «дорожка», поскольку Хосина – единственный человек, для которого открыта дверь его спальни.
Однако их отношения после смерти правителя Мицуёси стали натянутыми, и Хосина колебался, стоит ли нарушать размышления Янагисавы.
Канцлер поднес к губам серебряную курительную трубку, вдохнул дым и повернулся к Хосине. Когда их взгляды встретились, сердце Хосины забилось, а душа возликовала, как всегда при встрече с Янагисавой, хотя они вместе уже два года. Но Янагисава казался рассеянным и лишь жестом пригласил Хосину войти.
– Я надеялся увидеть вас раньше. – Хосина прошел в комнату и опустился на колени рядом с Янагисавой.
– У меня были неотложные дела, – ответил канцлер.
Его скрытность уязвила Хосину. Хотя начальник полиции принял правила игры, по которым был полностью подотчетен Янагисаве, в то время как канцлер не обязан давать ему какие‑либо объяснения, он с трудом переносил свое подчиненное положение. Его страстная любовь к Янагисаве лишь усилила удар по самолюбию и боль, вызванную прохладным приемом.
Тем не менее, он очень хотел порадовать хозяина.
– Я весь день расследовал убийство и обнаружил очень интересные факты. Министр финансов Нитта указал на хокана по имени Фудзио. К сожалению, Сано добрался до Фудзио раньше меня. Однако он не знает, что моя шпионка – служанка в «Оварии» – видела Фудзио на лестнице непосредственно перед тем, как обнаружили труп. Она придержала эту информацию для меня.
Канцлер кивнул, словно слушал вполуха, его лицо осталось непроницаемым. На протяжении их отношений Янагисава щедро делился с Хосиной деньгами, помогал, пользуясь своей властью, был неутомим в постели, однако порой становился отстраненным и молчаливым. Хосина никогда не знал, когда придет это настроение и что станет его причиной. Он подозревал, что любовник специально напускает на себя такой вид, удерживая его на расстоянии, поскольку столь могущественные и при этом уязвимые люди, как Янагисава, не любят подпускать кого‑либо слишком близко.
– Сано также не располагает полученными через других шпионов фактами относительно министра финансов Нитты и наставницы госпожи Глицинии. – Хосина невольно заговорил громче, пытаясь привлечь внимание Янагисавы. – Покинув Ёсивару в ночь убийства, Нитта не поехал прямо домой. Отъехав вместе со своей свитой, он один вернулся к кварталу и заплатил стражникам, чтобы те снова пустили его внутрь. Стражники ничего не сказали об этом Хирате, поскольку тот спросил лишь, выпускали ли они его за ворота; к тому же я им плачу. Нитта мог тайно проникнуть в «Оварию» и убить правителя Мицуёси.
Никак не реагируя на услышанное, Янагисава смотрел в пространство и курил трубку. Хосине подумалось, уж не наскучила ли их связь канцлеру? Может, он вот‑вот станет одним из отвергнутых Янагисавой любовников? Хосина вздрогнул от страха – ведь его карьера, как и счастье, зависели от Янагисавы.
– К тому же Мицуёси флиртовал с яритэ. – Хосина, заметив нервную дрожь, заставил себя успокоиться. – Похоже, он обещал Момоко взять ее к себе наложницей. Ему нравилось играть с людьми, однако старая дура поверила, а когда поняла, что он глумится над ней, пришла в ярость. Таким образом, она была с ним знакома и имела вескую причину желать его смерти, что противоречит ее прежним показаниям.
– Значит, у тебя есть улики против всех трех подозреваемых, – сказал Янагисава. – Поэтому преступником может быть каждый из них. Следовательно, ты не ближе к раскрытию преступления, чем был вчера.
Похвала любовника всегда приводила Хосину в восторг; критика, подобная этой, становилась пыткой. Он смотрел на Янагисаву, и негодование только усиливало желание – ведь их плотская связь делала власть Янагисавы над ним еще сильнее.
– Рано или поздно улики сложатся и укажут на убийцу, – защищался Хосина. – Вас это не интересует?
– Меня это интересует настолько, насколько требует данное дело, – ответил Янагисава.
– Что это означает? – спросил Хосина, оскорбленный безразличием любовника. Прежде они частенько делились самым сокровенным, но теперь, казалось, Янагисава намеренно отстранялся от него. Хосина встал, не в силах более спокойно сидеть на месте. – Вы хотите сказать, что убийство наследника сёгуна вас не касается? Что вас не волнует, будет ли пойман убийца? Хотя я два дня ищу улики и свидетелей?
Он увидел опасный блеск в глазах канцлера, но остановиться уже не мог.
– Или вам совершенно безразлично, кто раскроет преступление – я или Сано?
Янагисава вскинул голову и отчужденно взглянул на Хосину.
– Почему ты злишься на меня?
– Я не злюсь. – Отвернувшись, Хосина глубоко вздохнул, пряча эмоции. – Просто не понимаю, что происходит. Я ожидал, что вы примете мою сторону на совещании с Сано и сёгуном. Но вы оставили меня биться на ветру подобно флагу за спиной, идущего в бой солдата, который думает, что ведет за собой в атаку других, в то время как армия остается в стороне. Почему вы не поддержали мою атаку на Сано?
Он вел себя, словно вздорная женщина; понимал, что теряет интерес и уважение Янагисавы, но ничего не мог с собой поделать. Послышалось шуршание шелка – Янагисава подошел к нему сзади, и его близость усилила возбуждение Хосины.