– Что ж, можете сказать ему, что она достаточно ничтожна, злобна и коварна, чтобы стать убийцей, – заявила мадам Юэ – И когда он поймает ее, я с большим удовольствием повторю это на суде.
Стражники у здания суда открыли перед Сано широкую резную дверь. Он с четырьмя детективами вошел в большое помещение, заполненное людьми, рядами стоявшими на коленях до самого ширасу, места на полу, посыпанного белым песком – символом истины. Там стоял на коленях министр финансов Нитта. Голова опущена, на руках кандалы, лицо обращено к низкому возвышению в передней части комнаты. На возвышении восседал судья Аоки, а по обе стороны от него за столами с бумагой и письменными принадлежностями разместились два секретаря.
Сано и его люди опустились на колени позади присутствующих. Судья обратился к Нитте надтреснутым, но звучным голосом:
– Мы только что выслушали свидетельства того, что ты крал из казны. – Его лицо напомнило Сано дыню – оно было овальным и изрезанным морщинами, – глаза походили на черные камни, утопленные в глубоких складках. Черные церемониальные кимоно были украшены золотыми гербами. В лысом черепе отражался свет ламп, висящих над возвышением. – Если хочешь, можешь высказаться в свою защиту.
– Я признаюсь, что брал деньги, не оправдал доверия моего господина и обесчестил себя. – В тихом голосе Нитты отсутствовали какие‑либо эмоции, но его плечи в отчаянии сутулились. Наказанием за воровство у клана Токугава была смерть, это знали все.
– Таким образом, я объявляю тебя виновным в хищении и измене, – провозгласил судья Аоки.
Сано набрал воздуха, чтобы попросить судью отложить исполнение приговора, пока он не раскроет убийство. Ему может потребоваться дополнительная информация от Нитты, и лучше, если все подозреваемые будут живы, пока он не установит, кто убийца. Но судья заговорил первым:
|
|
– Я подожду с приговором, потому что ты обвиняешься еще в одном серьезном преступлении, – сказал он Нитте. – Теперь ты предстанешь перед судом за убийство правителя Мицуёси.
Министр финансов дернулся так, словно в него ударила молния. Сано не верил своим ушам. Судья Аоки собирался судить Нитту за убийство сегодня, здесь, и не уведомил об этом Сано! Впрочем, этого следовало ожидать. Судья стремился к более высокому положению, чем его нынешний статус, и не оставлял попыток добиться этого. Он постоянно совал нос в дела на высоком уровне бакуфу, надеясь произвести впечатление на сёгуна. Не удовлетворившись обвинением министра финансов в хищении, он ухватился за шанс наказать Нитту за убийство наследника сёгуна.
Судья Аоки вызывающе посмотрел через комнату на Сано.
– Досточтимый судья, при всем уважении к вам я должен просить отложить слушание дела об убийстве. – Несмотря на пылающий в душе гнев, Сано говорил вежливо, понимая опасность, которую содержало его требование. Все головы повернулись в его сторону, и он увидел среди присутствующих важных персон из бакуфу. – Еще я прошу вас отсрочить вынесение приговора министру финансов Нитте за хищение и поместить его временно под домашний арест.
– Это почему? – сверкнул глазами судья Аоки.
Сано заметил, что министр смотрит на него с явной надеждой на помилование. Обычно бледная кожа Нитты посерела, он выглядел на десяток лет старше с того момента, когда Сано видел его в последний раз.
|
|
– Расследование убийства еще не закончено, – пояснил Сано, огорченный тем, что вынужден занять двусмысленную позицию, защищая преступника от закона. – Пока не установлено, министр ли финансов Нитта или кто‑то другой является убийцей. И он мне нужен для допросов.
– Ваше требование запротоколировано… но, к сожалению, отклонено. – Судья Аоки тоже был вежлив и явно доволен. – Напоминаю вам, что судья имеет право проводить слушания и объявлять приговоры по своему усмотрению.
Сано имел в бакуфу высокий статус, поскольку принадлежат к ближнему окружению сёгуна, однако его реальное положение трактовалось неоднозначно. Вопрос о том, обладает ли он властью над другими чиновниками, являлся предметом постоянных споров.
– Суд продолжает заседание, – объявил судья Аоки. – Какой бы приговор для министра финансов Нитты я ни счел подходящим, он будет вынесен сегодня.
– Его превосходительство сёгун уполномочил меня установить, кто убил правителя Мицуёси, – сказал Сано, стараясь обуздать ярость. – Если министр финансов Нитта будет сегодня судим за убийство и наказан за хищение, это помешает мне исполнить свои обязанности.
– Мне начинает казаться, что вы хотите отсрочить отправление правосудия в личных целях. – В ровном голосе Аоки послышалась угроза; присутствующие зашевелились в напряженном ожидании. – Может, вы предпочитаете, чтобы убийца наследника его превосходительства избежал наказания, лишь бы помешать кому‑то другому установить вину министра финансов Нитты?
|
|
Это был намек на измену, и Сано понял, что если будет настаивать на отсрочке слушания, то может последовать прямое обвинение. Признав поражение, он покачал головой, хотя душа его кипела от негодования. Какое невезение, что в этом месяце обязанности выполняет Аоки, а не отец Рэйко! Судья Уэда никогда не поставил бы стремление к величию выше здравого смысла.
– Заслушивается первый свидетель, – объявил судья Аоки.
У Сано возникло двойственное чувство. Ему не хотелось быть свидетелем того, как Аоки докажет вину министра финансов Нитты, тогда как ему самому это не удалось; но если судья послужит правосудию, приговорив Нитту, Сано не имеет права жалеть об этом. Как бы он ни страшился потерять лицо и благоволение сёгуна, если Аоки раскроет тайну, сумятица в бакуфу уляжется и Сано избавится от неприятностей, хотя его репутация и пострадает. Кроме того, любопытно было узнать, что откроется в ходе слушания.
– Като, проститутке из Ёсивары, приказывается выйти вперед, – сказал один из секретарей.
Какая‑то женщина выползла на коленях из первого ряда и встала возле ширасу. Сано узнал в ней одну из проституток, которые развлекали гостей на вечеринке в «Оварии» в ночь гибели правителя Мицуёси.
– Ты знакома с министром финансов Ниттой? – спросил ее судья.
– Да, досточтимый судья, – смущенно кивнула она.
– Он был настолько влюблен в госпожу Глицинию, что сохранил за собой все свидания, лишь бы не допустить к ней никого другого?
– Да, досточтимый судья.
– Отметим: министр финансов Нитта – ревнивец, идущий на все, чтобы сохранить госпожу Глицинию только для себя, – обратился к присутствующим судья Аоки. – Свидетельница свободна. Заслушивается следующий свидетель.
Возмущение Сано росло, поскольку судья Аоки явно использовал свидетельницу для подтверждения своей собственной точки зрения, в соответствии с которой убийцей является министр финансов Нитта. Фактически все процессы в Японии заканчивались обвинительным приговором, и судья Аоки собирался продолжить эту традицию.
Вторым свидетелем был владелец «Оварии».
– У министра финансов Нитты состоялось свидание с госпожой Глицинией в ночь убийства? – спросил его Аоки.
Владелец заведения ответил отрицательно.
– Почему же нет? – деланно удивился судья.
– Правитель Мицуёси потребовал организовать ему встречу с госпожой Глицинией, и министр финансов Нитта уступил, – объяснил свидетель.
– Был ли министр финансов зол и огорчен тем, что правитель Мицуёси сорвал ему свидание с любимой женщиной?
– Очень зол. Очень огорчен.
– Отметим: министр финансов Нитта был зол на убитого и пребывал в плохом настроении, что является достаточным поводом для убийства, – сказал Аоки.
Сано испытал некоторое облегчение, поскольку судья Аоки не представил ни одной новой улики против Нитты, и одновременно тревогу – ведь тот собирался обвинить человека на основании данных, которые Сано счел недостаточными.
– Как долго министр финансов Нитта находился в ту ночь в «Оварии»? – спросил судья.
– Несколько часов, досточтимый судья, – ответил владелец заведения.
– Несмотря на то, что не мог обладать Глицинией и знал, что она наверху с правителем Мицуёси? – Морщины на лице Аоки изобразили наигранное изумление.
– Да.
Судья удовлетворенно кивнул и обратился к присутствующим:
– Министр финансов Нитта остался, потому что хотел отомстить правителю Мицуёси. У него было достаточно возможностей тайно пробраться наверх и убить соперника.
Следующими двумя свидетелями были стражники у ворот Ёсивары. В ходе допроса они показали, что, подкупленные Ниттой, выпустили его из квартала после наступления комендантского часа.
– Совершенно очевидно, что министр финансов Нитта нарушил закон и скрылся, стремясь покинуть место преступления. – Судья обратился к Нитте: – У тебя есть, что сказать в свою защиту?
– Я никого не убивал. – Высокий голос Нитты дрожал от напряжения. – Я вор, но не убийца.
– Самурай, настолько порочный, чтобы ограбить своего господина, способен также убить кузена своего господина, – произнес судья Аоки. – Я объявляю тебя виновным в убийстве правителя Мицуёси.
Нитта вскочил на ноги, разметывая белый песок.
– Я не убивал его! – крикнул он. По залу прошла волна возбуждения. – Что бы я ни натворил, в этом я невиновен!
Два судебных стражника схватили его и поставили на колени. Говорил Нитта правду или пытался избежать еще большего бесчестья для своей семьи, Сано не мог более молчать.
– Досточтимый судья, вы не должны выносить приговор на основании столь скудных улик, – поднимаясь на ноги, сказал он.
Судья Аоки смотрел так, словно хотел выкинуть Сано из зала суда, но не мог этого сделать из‑за его высокого ранга.
– Это право судьи – оценивать улики. Я счел, что улики против министра финансов Нитты достаточны, чтобы обвинить его в убийстве.
– Вы не можете обвинить меня! – бился Нитта в руках стражников. – Я невиновен. Клянусь честью моих предков!
– Вы даже не упомянули свидетельство, которое указывает на его невиновность, – возразил Сано.
Он услышал прошедший по рядам шепот, увидел лица, с интересом обернувшиеся к нему, и всем существом почувствовал, как чиновники строят предположения, что с ним будет за защиту признавшегося изменника. Он знал, кое‑кто хотел бы видеть, как его казнят вместе с Ниттой. Его стремление к истине всегда вело его по лезвию бритвы! Однако он не мог допустить, чтобы расследование закончилось приговором Нитте и возможностью для настоящего убийцы избежать наказания.
– Я представил те улики, которые счел нужными, – возразит судья. – Их более чем достаточно, чтобы соблюсти закон.
Это было правдой: бессчетное количество подсудимых осуждалось – справедливо или нет – на основании даже меньшего количества улик, чем было представлено Аоки против Нитты, и при этом с полного одобрения бакуфу.
– У вас нет свидетелей, способных показать, что министр финансов Нитта заходил в комнату, где был убит правитель Мицуёси, – стоял на своем Сано. – Кроме того, ничто в комнате не указывает на его вину.
Судья нетерпеливо отмахнулся от этого аргумента.
– Либо он убрал все следы своего присутствия, либо вы не сумели их найти. Любовь к госпоже Глицинии – достаточная улика в том, что он воспользовался возможностью посчитаться с соперником, который провел с ней ночь.
– Да не люблю я ее! – в отчаянии взвыл Нитта. – Иначе я бы просто выкупил ее и женился! Она настаивала на этом, но я отказался. И ни за что не стал бы убивать кузена своего господина из‑за какой‑то проститутки!
– Есть основание верить, что он говорит правду, – сказал Сано, сознавая, что с каждым словом все сильнее связывает себя с Ниттой и ставит под сомнение свою лояльность режиму. – Министр финансов общался и с другими проститутками, не только с Глицинией. Он даже оплатил для одной из них ритуальный показ постельного белья.
– Видите? – спросил у судьи Нитта.
– Замолчи! – приказал судья Аоки и обратился к Сано: – Пусть он посещал хоть миллион проституток. Уступка Глицинии правителю Мицуёси огорчила его в достаточной мере, чтобы поскандалить с владельцем заведения, а затем убить Мицуёси.
– Меня возмутило, что владелец «Оварии» потребовал плату за свидание, которое не состоялось, – зло бросил Нитта.
– Музыкант Фудзио тоже является подозреваемым, как и наставница Глицинии, Момоко, которая находится под арестом по обвинению в убийстве. – Сано пошел по проходу между рядами коленопреклоненных людей к возвышению. – Вы столь же легко могли бы обвинить любого из них.
– Однако ни один из них не является осужденным изменником. – Судья Аоки смотрел на Сано с едва прикрытым торжеством.
Сано понял, что главной причиной выбора судьи Аоки являлась вовсе не порочная натура министра финансов, делавшая его наиболее подходящим кандидатом в преступники. Судья Аоки не был настолько порочным человеком, чтобы обвинять кого‑то по своей прихоти, и не жаждал крови Фудзио или Момоко, которые, как он понял, могут оказаться невиновными. Министр же финансов, уже заслуживший своими деяниями смертный приговор, был подходящим козлом отпущения. Судья мог со спокойной душой навесить на него обвинение в убийстве и не особо тревожиться, что настоящий преступник все еще на свободе.
Если правитель Мицуёси был единственной мишенью преступника, то у него не осталось причин для нового убийства. Сёгун удовлетворится обвинением министра финансов Нитты. Судья получит повышение, о котором так мечтает. Сано похолодел, узрев столь жестокий расчет.
– Тогда осуждайте, если вам так нужно, министра финансов Нитту, – сказал Сано, – но отсрочьте исполнение приговора. – Получив какое‑то время, он мог бы найти истинного убийцу и оспорить приговор Нитте, возникни такая необходимость. – Несколько дней – вот все, что я прошу.
– Вы уже и так слишком далеко зашли в компетенцию суда, – разозлился судья Аоки. – Правосудие не будет отложено ради вас. – Он повернулся к Нитте: – Я приговариваю тебя к смерти путем ритуального самоубийства. – Затем кивнул стражникам: – Отведите его на лобное место.
Нитта открывал рот словно рыба, вытащенная из воды. Его глаза округлились от жуткого осознания, что утрачена всякая надежда. Когда стражники потащили его к дверям, ему отказали ноги.
Сано в отчаянии преградил им путь.
– Стоять! – приказал он.
Четверо детективов присоединились к нему. Стражники остановились, ожидая распоряжений судьи Аоки, другие стражники уже спешили к ним на помощь. Все пришли в замешательство.
– Я забираю министра финансов Нитту под свою охрану, – объявил Сано судье и сжал рукоять меча.
Детективы и судебные стражники последовали его примеру. Обе стороны напряженно смотрели друг на друга, зрители повскакивали с пола и отступили к стенам, освобождая место для схватки.
Глаза судьи Аоки зловеще заблестели, и Сано понял, что нажил смертельного врага.
– Я не позволю кровопролитию осквернить мой суд, – сказал он. По его сигналу стражники отпустили Нитту, который тут же рухнул на пол. – Вы можете, конечно, силой предотвратить его смерть. Но я предлагаю вам сначала хорошенько подумать.
В зале суда повисла мертвая тишина, и Сано понял, какие последствия могут повлечь его действия. Эта единственная возможность получить время для раскрытия дела повлечет за собой жестокое осуждение за защиту изменника. И не важно, хватит ли у Сано влияния, чтобы переспорить судью Аоки. Вмешательство в судебный процесс навесит на него клеймо противника правосудия. Окажется под сомнением его лояльность режиму, репутация будет запятнана. Министр финансов Нитта официально обвинен в убийстве наследника сёгуна, и многие люди поэтому уверены, что он действительно является убийцей. Если в это поверит сёгун, Сано в лучшем случае сошлют, а скорее всего казнят. Даже если сёгун пощадит семью Сано, Рэйко и Масахиро разделят его позор. Их жизнь будет сломана.
И это ради министра финансов Нитты, который в конце концов может действительно оказаться убийцей.
В душе Сано кипели злость и досада. Он сделал знак своим детективам. Под злорадным взглядом судьи Аоки они отошли в сторону, позволяя стражникам вывести министра финансов Нитту из помещения.
– Министр финансов Нитта совершил сеппуку? – спросил Хирата.
Сано горестно кивнул.
– Об этом сообщено официально.
После суда прошло примерно два часа. Сано, Хирата и Рэйко сидели в кабинете Сано.
Рэйко налила в чашки горячего чая и спросила:
– Что теперь будет?
– В лучшем случае мне удастся уговорить сёгуна позволить продолжать расследование, пока я не выясню, был ли на самом деле убийцей министр финансов Нитта или судья Аоки допустил ошибку. – Сано отхлебнул из чашки обжигающей жидкости. – В худшем – сёгун решит, что это я совершил ошибку, не смог выполнить свои обязанности и оскорбил режим.
Расписывать перед Хиратой и Рэйко последствия не было нужды: их лица свидетельствовали, что они все поняли.
– Но пока мы не узнаем о решении сёгуна, – сказал Сано. – Он болен и приказал не беспокоить. Я подробно описал случившееся в суде и оставил бумагу у секретаря сёгуна. Но и судья Аоки наверняка пошлет свой отчет. Нам остается лишь ждать и надеяться, что, когда сёгун прочтет оба доклада, ему больше понравится мое изложение дела, чем версия Аоки.
Они сидели с чашками в руках, в комнате парила подавленность. Сано попытался разрядить атмосферу:
– Будем действовать так, словно расследование продолжается. У меня появилось несколько новых ниточек. – Он рассказал о визитах чиновников, которые пыталась бросить тень на своих врагов. – Скорее всего, это пустышки, но придется все проверить. Что сегодня удалось узнать вам?
– Я не обнаружил никаких следов ни госпожи Глицинии, ни ее любовника с Хоккайдо, – опустил глаза Хирата. – Их не было ни в одном чайном домике в Суруге, ни в лапшевницах в Фукагаве, а я обыскал их все. Я начинаю думать, существует ли этот человек вообще, и не фальшивка ли интимный дневник Глицинии.
Сано помрачнел: ведь если ему предстоит убеждать сёгуна в необходимости продолжить расследование, то понадобится более веское обоснование, нежели набор тупиковых версий.
– Еще рано сдаваться, – сказал он Хирате. – Продолжай искать.
– Возможно, я нашла кое‑что важное, – осторожно произнесла Рэйко, но в голосе слышалась надежда. Она описала встречу с членами семьи Глицинии и все услышанное у них в доме. – То, что Глициния пыталась отнять у матери мужа и испортила ей одежду в отместку за продажу в Ёсивару, доказывает ее себялюбие и ничтожность.
– А значит, ее вполне можно подозревать в убийстве, пусть даже те давние события не имеют прямого отношения к смерти правителя Мицуёси, – выпалил Хирата, явно обрадовавшись новому повороту.
Как бы там ни было, рассказ Рэйко сильно обеспокоил Сано. Проститутка солгала ему о своем прошлом, и он знает о ней гораздо меньше, чем думал. При мысли, что его бывшая любовница убийца, душа Сано восставала. Но если он докажет, что министр финансов Нитта невиновен, список подозреваемых сократится, а вероятность, что убийство совершила Глициния, возрастет.
– У меня есть некоторые соображения, куда могла направиться госпожа Глициния, – сказала Рэйко. – У нее была подруга детства по имени Юя. Покинув дом ее матери, я расспросила соседей и узнала, что Юя работает в одной из городских бань.
– Я пошлю детективов проверить бани, – кивнул Сано.
– Некий мужчина четыре года назад выкупил Глицинию, – продолжала Рэйко. – Ее мать не знает ни его имени, ни как Глициния снова оказалась в Ёсиваре. Но, по слухам, это был высокопоставленный чиновник‑самурай. Думаю, что сумею выяснить, кто он, поскольку этот человек, вероятно, сможет привести нас к Глицинии, если не получится с Юей.
Сано испуганно вздрогнул. В голове тревожно зашумело; день из плохого превратился в очень плохой. Как он и опасался, след от Глицинии привел Рэйко прямо к нему.
Рэйко тревожно нахмурилась, чувствуя, как изменилась атмосфера.
– Что‑то не так?
Сано заметил, что Хирата смотрит на него, ожидая, расскажет ли он Рэйко о своих отношениях с Глицинией. Должен ли он сейчас открыть то, что скрыл от своей жены? Если они продолжат совместное расследование, разве у него есть выбор? Его охватила паника. Но в этот момент в дверях появился слуга.
– Простите, хозяин, – обратился он к Сано, – вам только что принесли письмо. Посыльный сказал, что срочное. – И протянул футляр для свитков, сделанный из короткой трубки бамбука, запечатанной с обеих сторон деревянными пробками.
– Спасибо! – обрадовался Сано столь своевременному вмешательству.
С величайшим облегчением он открыл футляр, развернул свиток и прочел:
Если хотите узнать кое‑что важное об убийстве правителя Мицуёси, отправляйтесь в дом в горах, который принадлежит хокану Фудзио.
Подписи на письме не было, но содержалось указание, как найти этот дом.
Сано, Хирата и отряд детективов и солдат направились, как было указано, в горы к северу от Эдо. Они ехали по извилистой дороге, взбиравшейся вверх по лесистым склонам. Холодный ветер срывал дым с их фонарей. Кони резво бежали по стылой земле, на которую никто не ступал с самого лета, когда жители Эдо отправлялись в горы, чтобы отдохнуть от жары. Закат пылал сквозь голые ветви деревьев, и снег отсвечивал розовым. В темнеющем небе поднималась луна – сияющий полумесяц, словно намеренно подвешенный среди звезд.
– Когда я сказал Фудзио, что собираюсь обыскать его дом, мне показалось, он что‑то скрывает, – поведал Сано Хирате. – И теперь мне кажется, он не хотел, чтобы, кроме дома в Имадо, где он живет, я узнал о другом доме.
– Надеюсь, мы найдем что‑то стоящее, – озвучил Хирата надежды Сано.
Однако оба сомневались в этой наводке. Прежде чем покинуть город, они попытались выяснить, кто послал письмо. Его доставил посыльный из замка Эдо, а ему передали стражники у главных ворот. Стражники сообщили, что письмо принес некий мужчина, однако ничего конкретного сказать о нем не смогли, поскольку ежедневно принимают множество писем от самых разных людей. Текст был написан на обычной дешевой бумаге незнакомым Сано почерком. Но, подозревая обман, Сано и Хирата не могли проигнорировать послание.
Закат превратился в тускло‑красное свечение на горизонте, и тьма одела горы. Сано, увидев очертание дома с остроконечной крышей и выступающей верандой, прилепившегося к ближайшему склону, сообщил спутникам:
– Вот он!
Они оставили коней с двумя солдатами у начала крутой узкой тропы и двинулись вверх. Холод усилился, тропа резко петляла, стволы деревьев и низкорослый кустарник скрадывали свет фонарей. В лесу было тихо, лишь топот ног по каменистой земле, хриплое дыхание и далекое журчание ручья нарушали покой. Но Сано помнил о многочисленных засадах, которые ему устраивали с тех пор, как он стал сёсаканом‑самой сёгуна.
Не заманит ли их письмо в очередную западню?
Тропа резко оборвалась на поляне с полуразрушенной хижиной – обычным недорогим летним домиком. Однако Сано внутренне напрягся, чувствуя недоброе.
– Будьте начеку, – шепнул он своим людям.
Вперед пошло охранение, солдаты старательно прикрывали фонари, пробираясь в высокой, по колено, траве, шуршащей под ногами. Сано и Хирата шли следом, а детективы прикрывали тыл, зорко оглядывая местность в поисках опасности. Ветер стих, и лес погрузился в тишину, лишь журчал родник. Где‑то завыла собака или волк. Когда отряд приблизился к дому, свет фонарей выхватил из темноты ветхие дощатые стены, затянутые диким виноградом, крытую соломой крышу, зарешеченные окна и дверь.
Помедлив перед входом, Сано дал знак передовому отряду осмотреть дом снаружи. Солдаты повиновались, но не заметили никакой угрозы. По жесту Сано они открыли дверь и осветили темное пространство внутри. Свет проник в узкий пустой коридор. Сано кивнул, и солдаты двинулись по голым скрипящим доскам пола, инстинктивно пригибаясь под низкими балками. Фонари пятнами отбрасывали их тени на бумажные стены. Сано втянул в себя воздух, пытаясь учуять опасность, но от холода ничего не ощутил.
– Здесь никого нет, – заметил Хирата.
Что‑то упало, и сердце Сано подпрыгнуло. Все встали как вкопанные. Руки схватились за рукояти мечей. Один из солдат осветил фонарем кухню с утварью, расставленной на полках, и обмазанным алебастром очагом. Там было пусто. Вероятно, какой‑нибудь зверек искал здесь нишу. Все облегченно вздохнули, выпустив облачка пара: однако, когда они двинулись к двери, ведущей в комнату, напротив, в душе Сано шевельнулась тревога.
Пол внутри комнаты был покрыт татами, в вазе поникли засохшие цветы. На столе стояли клеточка для цикады, кувшин для саке и сложенный веер – воспоминания лета. На лаковом сундуке лежало несколько листков бумаги. Хирата взял их и передал Сано.
Это были песни, подписанные Фудзио.
Оставалась еще одна комната. Когда отряд подошел к ней, Сано в страхе замедлил шаги. Все, что ему предстояло здесь найти, было там.
Тесное пространство, открывшееся с порога, казалось таким же заброшенным и безжизненным, как и остальной дом. Полосы москитной сетки из белого муслина свисали с потолка. На постели лежала большая куча скомканной одежды. И вдруг Сано увидел торчавшую оттуда руку со скрюченными пальцами. Эта куча одежды оказалась человеческим телом, принадлежавшим хрупкой женщине в цветастом кимоно. Это неподвижное тело в промерзшем, затерявшемся в глуши доме могло означать только одно.
– Милостивые боги, – проговорил Сано.
Вбежав в комнату, он вместе с другими откинул москитную сетку, и все в ужасе вскрикнули. Тело было без головы, вместо шеи виднелся страшный обрубок из мяса, запекшейся крови и перерубленной кости. В памяти Сано всплыл тонкий голосок: «На ней было черное кимоно с красными глициниями и зелеными лозами винограда». Кимоно на мертвой женщине было, несомненно, тем самым, которое описала камуро Шидори.
– Госпожа Глициния, – пораженный ужасом, пробормотал Сано.
Рэйко лежала в постели. Она заснула тревожным сном спустя несколько часов после отъезда Сано к дому Фудзио. Тихие шаги в коридоре проникли в ее сознание, и она внезапно проснулась в темноте своей комнаты, затаив дыхание и широко раскрыв глаза.
Она знала, что имение хорошо охраняется, но после расследования дела «Черного Лотоса» ночной шум неизменно порождал в ней страх внезапного нападения. Она схватила кинжал, который держала возле постели, и бесшумно двинулась по коридору, ежась от холода и испуга. В ванной комнате виднелся свет; мелькала человеческая тень. Осторожно заглянув в открытую дверь, Рэйко увидела Сано. Он раздевался. Она расслабилась, опустила кинжал и шагнула в комнату.
– Я рада, что ты вернулся.
Сано кивнул, не взглянув на нее, его лицо было хмурым. Он бросил пояс на выложенный дощечками пол, снял штаны, торопливо сорвал с себя кимоно и носки. Рэйко заметила, что у него трясутся руки, выпуклые мышцы живота конвульсивно подрагивали, когда он разматывал набедренную повязку. Сано сел на корточки, вылил на себя ведро воды и вздрогнул под ледяным водопадом.
Встревоженная его странным поведением, Рэйко отложила кинжал и опустилась на корточки рядом с ним.
– Что‑то случилось в доме Фудзио?
Сано поднял мешочек с мылом из рисовой шелухи и стал ожесточенно тереть грудь.
– Мы обнаружили тело мертвой женщины, – стуча зубами, проговорил он.
– О‑о… – Теперь Рэйко понимала, почему он решил принять ванну в середине ночи, – хотел смыть духовное загрязнение от прикосновения к смерти. – Дай я тебе помогу, – предложила она, откладывая вопросы на потом.
Она зажгла угольные жаровни. К счастью, вода в утопленной в полу деревянной бочке была еще теплой – воду нагрели для нее. Она потерла Сано спину, затем облила его из ведра. Он залез в воду, со стоном погрузился в нее по подбородок и закрыл глаза. Рэйко встала на колени рядом с бочкой. Прошло несколько минут. Постепенно Сано перестал дрожать.
– На трупе было кимоно, в котором госпожа Глициния исчезла в ту ночь, – устало произнес он.
– Но ты уверен, что это ее труп? – в смятении спросила Рэйко.
– У женщины не было головы.
Рэйко судорожно вдохнула.
– Она умерла оттого, что ей отрубили голову?
– Пока не знаю. Я приказал своим людям отвезти тело в морг Эдо к доктору Ито. Но это явно не естественная смерть. Ее убили.
– Оружие нашли?
Сано открыл запавшие невидящие глаза, словно перед ним была не Рэйко, а сцена убийства.
– Мы обыскали дом, но ничего не обнаружили. Убийца мог захватить оружие с собой или выбросить в лесу. То же могло произойти с ее головой.
Ощущение отстраненности между ней и Сано обеспокоило Рэйко. Нынешнее расследование, которое, как она надеялась, соединит их, похоже, лишь увеличило разделившую их пропасть. Но, возможно, это всего лишь последствия пережитого.
– Ты считаешь, это Фудзио убил Глицинию? – спросила Рэйко.
– Она находилась в его доме, – сказал Сано. – Это указывает на него.
Рэйко почувствовала, что Сано огорчен не только из‑за найденного трупа и утраты свидетеля. Ей хотелось узнать, в чем дело, но его замкнутость остановила ее и она только спросила:
– Как Глициния там оказалась?
– Фудзио мог тайком вывезти ее из Ёсивары и спрятать у себя в доме. – Сано словно выдавливал из себя каждое слово, неотрывно глядя на воду перед собой.
– Он не мог догадаться, что не следует убивать ее на своей территории, оставлять там труп и подставлять себя?