Карта военных действий 1830—1849 гг. 9 глава

Колониальные власти упрекают эмира в упрямстве, воин­ственности, лукавстве, словоотступничестве. Генерал-губерна­тор, движимый праведным негодованием, в ультимативной форме требует от Абд-аль-Кадира подписать новое соглашение, ставящее его в положение послушного вассала Франции. Эмир отвергает требование. Это объясняют его личным капризом. Тогда эмир собирает большой совет шейхов и улемов и при­глашает на него французского представителя, который изла­гает условия нового договора. Совет единодушно отказывает­ся их принять. Эмира по-прежнему продолжают осыпать обвинениями в нарушении его обязательств перед Францией. «С момента моего отказа подписать новый договор, — пи­шет Абд-аль-Кадир французскому правительству, — ваши представители в Алжире несправедливо и постоянно чинят мне препятствия. Моих солдат арестовывают и заключают в тюрь­му без всякого законного на то основания; издан приказ о за­прещении ввоза в мою страну железа, меди и свинца; фран­цузские власти не признают моих представителей в Алжире; на важнейшие мои послания я не получаю ответа; письма, направленные мне из Алжира, перехватываются.

И после всего этого вам сообщают, что я являюсь врагом Франции. Говорят, что я любой ценой добиваюсь войны — и это о человеке, который всеми силами стремится направить свое государство по пути, указуемому вашей цивилизованной страной, который, несмотря на все эти враждебные действия, обеспечивает доставку товаров на ваши рынки, который окру­жает себя европейцами, чтобы развивать промышленность в своей стране, и который издает строгие приказы о том, чтобы ваши торговцы и ваши ученые свободно и безопасно могли путешествовать по всей стране».

Разве не ясно из писем эмира, что он добивается лишь одного: справедливого мира? Можно ли усомниться в искрен­ности его стремления к равноправному сотрудничеству? И раз­ве не убедительно выражено его желание учиться у европейцев и заимствовать достижения их прогресса? Не открывает ли все это путь для действительно благотворного и взаимовыгодного осуществления Францией ее «цивилизаторской миссии»? Поче­му же не стать на этот мирный, разумный и честный путь?

Потому что он попросту немыслим, невозможен для бур­жуазии. Совсем иные пути прельщают ее поводырей:

«События, по всей видимости, свидетельствуют, что в отно­шении мусульманского эмира, которого не сумели понять и с которым не сумели договориться, существует лишь два пути: либо оставить Алжир, либо полностью его покорить».

Первый путь заведомо исключается. Остается второй. Но ступить на него небезопасно. Завоеватели хорошо знают это по прошлому опыту. Поэтому для начала решено прибег­нуть к тому, что впоследствии станут обычно называть «демон­страцией силы». Сын короля, герцог Орлеанский, возглавляет колонну французских войск и в открытое нарушение Тафнского договора ведет ее из Константины в Алжир через горное ущелье, называемое Железными воротами, — узкую извили­стую теснину длиной в несколько километров. Даже небольшой отряд, разместившись на вершинах скал, мог бы легко унич­тожить пробиравшуюся по ее дну французскую колонну.

Опасность была тем более велика, что кабильское население этого района признавало власть Абд-аль-Кадира и управлялось одним из испытаннейших его сторонников, Бен Салемом. Но доблестный герцог действует наверняка. Он оповещает представителей Абд-аль-Кадира, что направляется не в Алжир, а в морской порт Бужи. По дороге он внезапно поворачивает свое войско в сторону и вступает в Железные ворота. Встре­тившим его здесь кабилам герцог предъявляет подложные доку­менты, «подписанные» эмиром и «разрешающие» проход через Кабилию. Ему верят и даже дают проводников. Обман раскры­вается слишком поздно, когда герцог уже оставил позади Же­лезные ворота. Французы отбивают запоздалую атаку кабилов и 1 ноября 1839 года с триумфом вступают в Алжир. В тече­ние четырех дней французское население города празднует удачное завершение похода. Принц получает за него рыцарские шпоры, его увенчивают пальмовыми ветвями. Генерал-губер­натор Вале принимает правительственное поздравление с тем, что он «ввел французов в этот край такими дорогами, которы­ми не осмеливались идти древние властители мира».

Известие о вероломстве французов застает Абд-аль-Кадира в Текедемпте. Он немедленно отправляется в Медею. Во время четырехдневного пути эмир делает краткие остановки лишь для того, чтобы сменить лошадей. Прибыв в Медею, он посы­лает маршалу Вале письмо, в котором требует объяснений по поводу грубого нарушения договора. Ему издевательски сообщают, что проход через Железные ворота был всего лишь «увеселительной прогулкой» французского принца.

Абд-аль-Кадир понимает, что миру пришел конец. Он рас­сылает своим халифам послание, которое повелевает им гото­виться к «священной войне»:

«Христиане первыми нарушили мир. Ваш враг перед вами. Собирайте ваших воинов и будьте готовы к битве... Пусть ни­что не застанет вас врасплох. Будьте выше течения событий. Прежде всего научитесь терпению. Стойко встречайте преврат­ности судьбы... Аллах увенчает победой ваше упорство».

Абд-аль-Кадир созывает большой военный совет и предлагает решить вопрос о возобновлении войны. Совет высказы­вается за войну. «Пусть будет так, — говорит эмир, — но кля­нитесь мне на священной книге Аллаха, что до тех пор, пока я буду возглавлять джихад, вы не покинете меня». Шейхи и вожди приносят торжественную клятву. 18 ноября 1839 года Абд-аль-Кадир оповещает маршала Вале о начале военных действий, предлагая ему во избежание гибели мирных фран­цузских переселенцев укрыть их в городах. Письмо заканчива­лось словами: «Готовьтесь. Все мусульмане поднялись на свя­щенную войну. Что бы ни случилось, вы не можете обвинять меня в вероломстве. Мое сердце чисто, и вы никогда не уви­дите меня поступающим противно справедливости». ^

Генерал-губернатор уверен в своих силах. В Алжире сосре­доточено 60 тысяч французских солдат. За годы перемирия было улучшено военное снаряжение армии применительно к алжирским условиям: облегчена солдатская амуниция, артиллерия усилена легкими полевыми орудиями, кремневые ружья заменены ударными, входит в употребление нарезной карабин. В городах были созданы крупные склады продоволь­ствия и фуража. Еще до начала войны французы тайком дого­ворились о союзе с некоторыми племенами махзен.

Но всех этих преимуществ оказывается недостаточным для «молниеносной победы», на которую рассчитывал маршал Ва­ле. В первые месяцы войны арабы почти все время сохраняют военное превосходство. В конце 1839 года племя хаджутрв вторгается в провинцию Алжир с запада, а кабилы во главе с Бен Салемом — с востока. Равнина Митиджа, откуда порто­вые города получают продовольствие, полностью освобождена от колонистов. За несколько недель войска Абд-аль-Кадира занимают почти всю Оранию и провинцию Титтери. Француз­ские отряды безуспешно пытаются восстановить связь между городами, которые блокированы арабами.

Весной 1840 года в Алжир прибывают новые войсковые подкрепления из Франции. Положение эмира ухудшается. Мар­шал Вале собирает все свои воинские силы у Блиды и направ­ляется с ними к Медее. В ущелье Музаиа и в лесу Мулай-Исмаил происходит крупное сражение, которое приносит побе­ду французам. Вале захватывает города Медею и Милиану, население которых бежит к Абд-аль-Кадиру.

Незадолго до этого войско его халифа Бу Азуза попадает в засаду, устроенную у Бискры шейхом Бен Ганой, который был подкуплен французами. Бен Гана приказывает отрезать у пленных и убитых арабов пятьсот ушей и посылает эти тро­феи французскому генералу. Шейх получает в награду 25 ты­сяч франков и орден Почетного легиона. Так поощряется пре­дательство. Так зверство выдается за доблесть.

Абд-аль-Кадир все еще пытается побудить французов вести честную игру. Он предлагает маршалу Вале вступить в сраже­ние, исход которого решит судьбу страны. Пусть только фран­цузы разрешат ему закупить оружие, и он поведет на битву лишь половину своего войска. Рыцарский вызов эмира остает­ся, конечно, без ответа.

Тогда Абд-аль-Кадир рассредоточивает свою армию на не­большие отряды и окончательно переходит к тактике партизанской войны. Боевой опыт убедил эмира в том, что его войску, вооруженному устаревшими ружьями и почти лишенному артиллерии, недоступна победа в крупных сражениях с про­тивником, оснащенным самой передовой для того времени военной техникой. Он направляет своим халифам приказы с изложением тактических приемов, которым нужно следовать в войне с французами — засады, фланговые атаки, нападение на арьергардные отряды и обозы. То есть те же самые приемы, которые с таким успехом применяли испанские и русские пар­тизаны в период наполеоновских войн.

Французское командование не может противопоставить ни­чего равноценного этой тактике. Отряды эмира остаются неуяз­вимыми для колониальной армии. Французский офицер сокру­шается по этому поводу: «С немногочисленными всадниками, благодаря отличному знанию страны и влиянию на арабов он, несмотря на имеющиеся у нас крупные силы, всегда усколь­зает от ударов. Мы заняты лишь тем, что стараемся помешать уйти к Абд-аль-Кадиру».

К середине 1840 года Абд-аль-Кадир вновь становится хо­зяином положения в большинстве районов Алжира. Города, занятые французами, отрезаны отрядами эмира от сельской местности, которая до этого снабжала их продовольствием. Связь между ними возможна только при помощи крупных вой­сковых колонн, которые в пути теряют до половины своего состава. Французы вымирают от голода и болезней. По свиде­тельству современника, в октябре 1840 года из полуторатысячного гарнизона Милианы 750 человек умерли от истощения и болезней, 500 содержались в госпитале, а «оставшиеся пре­вратились в едва передвигающиеся скелеты, которые с боль­шим трудом удерживали свои ружья».

Абд-аль-Кадир создал для колонизаторов невыносимую об­становку. Как и накануне заключения Тафнского договора, господство Франции в Алжире оказалось под серьезной угро­зой. «Но тут, — пишет французский историк М. Вале, — со вступлением в министерство Гизо генерал-губернатором был назначен Бюжо. Он первый вносит в африканскую войну пра­вильный метод».

ПТИЦА НА ШЕЕ

Правильный метод Бюжо

«Приятно находиться на корабле во время бури, когда знаешь, что не погибнешь!» Франсуа Ги­зо избрал эти слова французского мыслителя XVII века Блеза Паскаля эпиграфом для свое­го памфлета «О правительстве Франции», изданном в 1820 го­ду. Знаменитый буржуазный историк, который одним из пер­вых в Европе взял за исходный пункт своих научных изы­сканий борьбу классов, тогда бодро смотрел в будущее. Дворянство, главный в то время враг буржуазии, было обре­чено. Молодой и напористый капитализм повсюду вытеснял прежние общественные связи и традиции. Случавшиеся все еще бури лишь взбадривали его капитанов. Они были увере­ны в том, что корабль неуязвим и идет правильным курсом. Последние феодальные препоны будут преодолены, разлагаю­щиеся остатки старого общества уничтожены. «Сильный по­глощает слабого, и это справедливо», — писал Гизо.

Такова была «логика истории», вытекавшая из буржуаз­ного понимания классовой борьбы и — в пределах борьбы буржуазии против дворянства — совпадавшая с действитель­ным направлением исторического развития. За этими преде­лами совпадение кончалось. За ними начинали действовать иные законы классовой борьбы, вызванные к жизни ростом пролетариата и не укладывавшиеся в буржуазную «логику истории». Здесь буржуа из воинственного оптимиста превра­щался в трусливого миротворца. Напуганный революцией 1848 года. Гизо восклицает: «Внутренний мир, мир между раз­личными классами граждан, социальный мир! Это — самая важная потребность Франции, это — крик о спасении!»

Оптимизм и воинственность возвращались к буржуазии на том поле битвы, которое простиралось за границами капитали­стического мира. Там, где ее противником выступали социаль­ные силы — феодалы и крестьянство, — над которыми во Франции капитал уже утвердил свое господство. Противник ма­ломощный и подтачиваемый внутренними раздорами. Победа над ним обеспечена. Она исторически логична и законосооб­разна. На этот счет у буржуа нет никаких сомнений. Если внутри буржуазного общества в середине XIX века уже про­изошли социальные потрясения, показавшие возможность его гибели, то вне его для капитала ничто еще не предвещало кру­шения. Впереди был всемирный триумф колониализма. Бур­жуазия тем настойчивей рвалась к нему, что надеялась с его помощью ослабить атаки своего «домашнего врага» — пролетариата. Колонии были призваны обеспечить «социальный мир» метрополиям.

Гизо, который с 1840 по 1848 год руководил французской политикой, всемерно пытался установить «классовый мир» во Франции и всячески поощрял захватническую войну в Алжире. В этот период на алжирскую войну были выделены сотни мил­лионов франков; численность оккупационной армии была дове­дена до 120 тысяч человек. В Алжир были направлены самые способные французские офицеры. Приобретенный здесь опыт «умиротворения» алжирцев они затем с успехом используют — в, этом еще одно достоинство колониализма для буржуазии — в водворении «социального мира» в метрополии, подавляя рево­люцию 1848 года и громя Парижскую коммуну в 1871 году. Генерал Бюжо, назначенный губернатором Алжира, впоследст­вии похваляется, что он «не знал поражений ни на поле сра­жений, ни во время восстаний».

Итак, период колебаний и сомнений остался позади. С го­сударством Абд-аль-Кадира решено покончить раз и навсегда. «Нужно, чтобы французский флаг развевался над этой зем­лей,— заявил Бюжо, вступая в должность алжирского генерал-губернатора, — я буду пламенным колонизатором».

Колониальным рвением отличались и предшественники ге­нерала. Но у них не было ни системы колонизации, ни проду­манной тактики колониальной войны. Бюжо первым стал проводить планомерную оккупацию. Он ввел в систему беспо­рядочные в прошлом набеги на племена. Он внес в войну ме­тод «выжженной земли», применяемый последовательно и не­уклонно. Бюжо направил главный удар в самое уязвимое ме­сто: «Единственные интересы, которые можно у них затро­нуть, — это земледельческие. Поэтому нужно постоянно поль­зоваться этим обстоятельством».

Напутствуя перед очередным набегом своих офицеров, Бюжо, произведенный в ходе войны в маршалы, внушал: «Вой­ну, которую мы начинаем, мы будем вести не с помощью ру­жей; лишив арабов плодов, которые им приносит земля, мы сможем покончить с ними. Итак, выступайте в поход на пше­ницу и ячмень».

О том, как завершается каждый такой поход, рассказывает капитан Леблонк де Пребоа:

«Представьте себе колонну войск, которая обрушивается на племя, не оказывающее ни малейшего сопротивления. Колонна захватывает несколько сот спрятавшихся в кустах женщин, стариков и голых детей... Их собирают в стадо, как скот, а некоторых женщин даже убивают, принимая их по сходству костюмов за мужчин. Дополните себе эту картину оглуши­тельным мычанием и блеянием сгоняемого скота и видом сол­дат, варящих себе пищу среди окровавленных остатков массы перебитых ими животных. Все это оканчивается отступлением колонны, влекущей за собой несчастных женщин, обремененных двумя-тремя детьми — маленькие из них несутся на руках, а более взрослые идут пешком, еле передвигая ноги и испуская раздирающие душу крики».

И так повсюду. Опустошаются огромные области. Истреб­ляются целые племена. Даже те, которые изъявляют готов­ность подчиниться. Никому нет пощады. Жестокой экзекуции подвергается вся страна, весь народ. Это — война на уничто­жение.

Участник алжирской кампании, маршал Сент-Арно под­робно описал эту войну в письмах своей семье, изданных за­тем книгой. В апреле 1842 года он сообщает:

«Край, где живет племя бени-менасер, великолепен, один из богатейших краев, виденных мной в Африке. Кучно тес­нятся деревни и дома. Мы все сожгли, все разрушили. О вой­на, война! Сколько женщин и детей, скрывавшихся среди Атласских гор, умерли там от холода и лишений...»

В октябре того же года Сент-Арно «умиротворяет» уже другой край:

«В то время как пламя и дым бушуют вокруг меня среди пейзажа, напоминающего мне миниатюрный Пфальц, я думаю о вас всех и пишу тебе. Ты оставил меня среди бразов, я сжег их и разорил. Теперь я у сингадов, та же картина, но в еще больших масштабах — здесь богатейшая житница... Ко мне привели коня в знак покорности. Я не принял послан­цев, требуя полного подчинения, я принялся все жечь».

Это не было уничтожение ради уничтожения, а колониза­торы не были некими «демонами разрушения», одним из кото­рых, — это заметно по тону писем, — хотел бы выглядеть доблестный маршал. Завоеватели истребляли лишь то, что не могли или не хотели унести с собой. Низменная корысть дви­гала ими, жажда добычи заставляла их совершать новые набе­ги. Другой участник войны, Д'Эриссон, свидетельствует:

«Наш самый удачный набег на племя улед-наил принес нам 25 тысяч баранов и 600 верблюдов, навьюченных добы­чей. Каждый солдат должен был получить только лишь в счет причитающейся ему части добычи примерно 25 или 30 фран­ков. Но генерал предпочел забрать почти все себе».

Никакого сожаления о содеянном. Никаких угрызений со­вести. Только жестокость, тщеславие, алчность. Различия в по­литических взглядах не имеют ни малейшего значения. «Они совершенно открыто выжигали страну и уничтожали против­ника без каких-либо тирад о человечности, — пишет совре­менный французский историк Ш. А. Жюльен. — Все они гор­дились этим независимо от того, были ли они роялистами, рес­публиканцами или бонапартистами».

Сам Бюжо задает тон всей алжирской кампании. По словам одного из его подчиненных, «нашим хозяином был маршал Бюжо; он стоил всех других, вместе взятых». Бюжо отнюдь не действовал на свой страх и риск. Его деятельность поддер­живалась правящими кругами Франции. Его метод был одоб­рен правительством. Маршал не только не скрывал от началь­ства того, что происходило в Алжире, но даже и сетовал на недостаточность своих усилий, ограниченных, по его мнению, недостатком средств. В докладе военному министру он пишет об одном из карательных рейдов:

«Более 50 прекрасных деревень, дома которых построены из камня и крыты черепицей, было разгромлено и разрушено. Наши солдаты захватили там значительные трофеи. В разгар боя мы не могли заниматься вырубкой деревьев. К тому же это превышало наши силы. Даже двадцать тысяч человек, во­оруженных хорошими топорами, не смогли бы вырубить за полгода оливковые и фиговые деревья, покрывавшие все про­странство, расстилавшееся перед нами».

Уже в первые месяцы 1841 года благодаря новой тактике колонизаторы добиваются крупных успехов в покорении стра­ны. Население опустошенных набегами районов прекращает сопротивление. Племена, обескровленные колониальным тер­рором, заявляют о своем признании французской власти. Го­сударство Абд-аль-Кадира распадается. Французская армия, разделенная Бюжо на несколько колонн, сокрушает оборони­тельные линии, созданные эмиром. Французы без особого тру­да захватывают арабские крепости, не защищенные артилле­рией. 26 мая 1841 года колонизаторы вступают в Текедемпт и подвергают его полному разрушению. После их ухода от кре­пости остаются лишь развалины, усыпанные листами рукопи­сей из библиотеки эмира, разгромленной французами. 30 мая колонна, возглавляемая генералом Ламорисьером, занимает Маскару. Генерал устраивает здесь свою штаб-квартиру и разоряет родное племя Абд-аль-Кадира хашим, обитающее в окрестностях города. Завийя, в которой обучался эмир, сровнена с землей. Его родовое поместье разграблено.

За несколько месяцев французы уничтожили почти все, что с таким трудом было создано Абд-аль-Кадиром: крепости, склады, мастерские, школы. Бюжо утверждает в своих донесениях правительству, что в ближайшем будущем завоевание будет успешно завершено. Казалось, новый метод оправдал все расчеты его творца. Казалось, с сопротивлением эмира покончено.

Но это только казалось. Как не раз бывало в прошлом, очень скоро обнаружилось, что новые захваты лишь осложни­ли положение оккупационной армии. Французы продолжают оставаться во враждебном окружении, с той только разницей, что теперь им приходится затрачивать больше сил на содержание дополнительных гарнизонов во вновь захваченных горо­дах. В сельской местности почти повсюду господствуют отря­ды Абд-аль-Кадира. Большинство населения явно или тайно помогает ему. Генерал Ламорисьер жалуется, что он вынуж­ден снова и снова завоевывать, казалось бы, уже покоренные районы.

Абд-аль-Кадир не дает ни дня покоя колонизаторам. Он по­является со своими отрядами в самых неожиданных местах, изматывая французскую армию внезапными нападениями. Боевой дух Абд-аль-Кадира не сломлен поражениями. Он уве­рен в своих силах и твердо надеется на конечную победу. В письме Бюжо эмир так рисует исход войны:

«Когда твоя армия будет наступать, мы отступим. Затем она будет вынуждена отступить, и мы вернемся. Мы будем сра­жаться, когда это будет нужно нам. Ты знаешь, мы не трусы. Но мы и не безумцы, чтобы подставлять себя под удары твоей армии. Мы будем ее утомлять, терзать, уничтожать по частям, а климат довершит остальное».

Бюжо пытается перенять партизанскую тактику арабов. Он организует «летучие колонны», лишенные обоза и дейст­вующие самостоятельно, в зависимости от местных условий. Увеличивается число постоянных постов в арабских селениях, укрепляются заградительные кордоны близ городов и поселков французских колонистов. Для того чтобы вовлечь больше ара­бов в войну против Абд-аль-Кадира, повышается жалованье спаги — «туземной кавалерии».

Все эти меры усиливают французскую армию, но коренного перелома в войне не происходит. Партизанская тактика тогда лишь бывает вполне успешной, когда она опирается на под­держку местного населения. Французы такой поддержки не имели. Завербованные во французскую армию арабы были не­надежны: многие из них, получив оружие, бежали к Абд-аль-Кадиру. Изнурительные марши быстро выводили из строя сол­дат «летучих колонн», не привычных к местному климату. Лишения и болезни постоянно подтачивали боеспособность французской армии. В конце 1841 года Бюжо доносил в Па­риж, что едва ли и половина его войска годна к активным бое­вым действиям.

Генерал-губернатор пробует склонить Абд-аль-Кадира к ка­питуляции, обещая отправить его в Мекку или в любой дру­гой аравийский город и предоставить ему крупную пожизненную пенсию. При этом Бюжо толкует о бесчеловечности войны и ссылается на постановление Совета улемов тунисского города Кайруана, крупнейшего мусульманского центра в Северной Африке. Это постановление, принятое в результате интриг французской дипломатии, гласило, что если победа в «свя­щенной войне» становится безнадежной, то мусульмане «могут согласиться жить под христианским управлением при усло­вии сохранения их религии и уважения к их женам и до­черям».

Абд-аль-Кадир отвечает на это.

«Ты снова убеждаешь меня прекратить войну, которую, по твоим словам, осуждает моя религия и законы человечности. Что касается религии и того, что она предписывает и запреща­ет, то не дело христианина толковать Коран мусульманину. Что касается человечности, то ты бы лучше побудил францу­зов исполнять на деле то, что они проповедуют. Кто, я спра­шиваю тебя, кто величайшие нарушители человеческих зако­нов? Те, чьи армии вторглись в земли арабов и принесли разрушение и опустошение людям, которые никогда не делали им никакого вреда, или те, кто борется, чтобы изгнать этих не­праведных захватчиков и освободить свою страну от иноземно­го ига?

Не пытайся соблазнять меня золотом, которое твой король даст мне, если я приму твое предложение... Ни страх, ни ко­рысть не свернут меня с пути Бога, которым я следую, борясь против порабощения моей страны. Если ты хочешь окончить войну, сделай разумное предложение, и я буду готов выслу­шать его».

Борьба продолжается. Бюжо усиливает натиск. 1 февраля 1842 года колонна под командованием генерала Бедо захваты­вает Тлемсен, который становится одним из опорных пунктов французской армии в Западном Алжире. В это же время Абд-аль-Кадир появляется вдруг в центре страны и осаждает Милиану. На помощь гарнизону из города Алжира спешит «летучая колонна». Завязывается бой, который длится два дня. Измотав в нем противника, эмир со своим войском внезапно исчезает. Обессиленные французы не в состоянии его пресле­довать.

Через два дня Бюжо получает известие о том, что эмир вторгся в долину Митиджу и громит поселения колонистов. Арабская конница появляется у стен Алжира. Высланные про­тив нее войска несколько дней в изнурительном марше пресле­дуют ее, но оказывается, что это лишь обманный маневр эми­ра, который тем временем со своими главными силами перевалил Атлас и ушел в Сахару.

Бюжо все шире применяет свой метод палача. Везде льет­ся кровь мирных жителей. Вся страна в зареве пожарищ. «По­всюду невиданная жестокость, казни, — пишет очевидец, — ко­торые по хладнокровно отданному приказу хладнокровно при­водятся в исполнение: людей расстреливают, крошат саблями лишь за то, что они указали на пустую силосную яму».

Зверства колонизаторов не ожесточили сердце Абд-аль-Кадира. Он запрещает своим воинам следовать примеру врага. Эмир всегда оставался самим собой, сохраняя человечность в условиях, которые вынуждали быть бесчеловечным. Он не при­надлежал к числу тех заскорузлых душ, которые поддаются давлению обстоятельств и изменяют самим себе.

«В худшие свои дни он выглядел так же, как в дни процве­тания,"— писал Барест, — поэтому в глазах арабов он всег­да был на высоте и после поражения легко мог восстанавливать свое положение».

Абд-аль-Кадир отпускает всех фрунцузских специалистов, служивших у него, сопроводив их охраной и выплатив им спол­на по контракту, хотя они успели выполнить меньше половины договорных работ. В мае 1842 года эмир освобождает всех французских пленных. Маршал Сент-Арно пишет: «Абд-аль-Ка­дир передал нам без всяких условий и без обмена всех наших пленных. Он заявил им: «Мне нечем вас кормить, я не хочу вас убивать и отпускаю на свободу». Для варвара это прекрас­ный жест».

Сам просвещенный маршал прославился жестами совсем иного свойства. Вот один из них, засвидетельствованный оче­видцем Э. Готье в книге «Расследование событий в пещерах Дахра». В августе 1845 года Сент-Арно замуровал в этих пе­щерах 1500 местных жителей, среди которых было много жен­щин и детей. «Он сделал все возможное для того, — пишет Готье, — чтобы не ускользнула ни одна из его жертв. Никто не спускался в пещеры, никто... кроме меня. В секретном доне­сении я все изложил маршалу просто, без зловещей поэзии или красочных описаний».

Массовые избиения алжирцев не приносят желанного ус­пеха. Народ остается непокоренным. Чтобы поставить колони­зацию на прочную основу, террор сопровождается социально-экономическими мерами. Бюжо проводит колониальную полити­ку под девизом «мечом и плугом». Всеми возможными спосо­бами он поощряет европейскую иммиграцию. За время его гу­бернаторства число европейцев в Алжире увеличилось до 110 тысяч. В ноябре 1840 года объявляется о конфискации зе­мель, принадлежащих арабам, которые ведут вооруженную борьбу против Франции. Затем издаются постановления, от­чуждающие «незастроенные земли», владение которыми не удо­стоверено купчими бумагами. У племен же никогда таких бу­маг не было, они владели землей по обычному праву. У ара­бов отнимают плодородные долины Митиджу, Бон и Оран, ко­торые передаются европейским колонистам.

Маршал Бюжо заводит военные поселения. Чтобы закре­пить солдат в Алжире, он предлагает выдать за них замуж про­ституток, вывезенных из Франции и наделенных приданым. В колонию направляются большие партии уголовников и без­работных. Хозяйственное освоение Алжира происходит очень медленно. Земледелием занимается менее четверти европейских поселенцев. Большинство едет сюда в поисках легкой жизни, Европейцы живут замкнутой общиной, которая все еще не мо­жет служить колониальной власти для установления социального контроля над коренным населением страны.

Бюжо заимствует в своей «туземной политике» методы уп­равления, принятые в государстве Абд-аль-Кадира. Он предла­гает французским офицерам и чиновникам использовать мест­ные обычаи и опираться на племенных шейхов, «надлежащим образом подкупленных». Бюжо расширяет власть Арабских бю­ро, образованных еще губернатором Клозелем и составляющих основу колониальной администрации. Современные француз­ские авторы Коллет и Франсис Жансон пишут в книге «Ал­жир вне закона»: «Эти бюро прежде всего должны доклады­вать о жизни и настроениях племен; офицеры их обязаны конт­ролировать вождей, вмешиваться во взаимоотношения между европейцами и мусульманами, заниматься пошлинами, руково­дить экспедициями, восстанавливать и развивать класс кресть­янства, пытаться, наконец, заменить личной собственностью общинное землевладение племен, наиболее распространенное на равнинах. От офицеров Арабских бюро требовалось, следовательно, чтобы они были военными, администраторами, судья*! ми, техническими советниками и сверх того психологами».

Требования, заведомо не осуществимые. Офицеры Арабских бюро исправно выполняли лишь две задачи: личное обогащение и продвижение по службе. «Место начальника даже самого маленького Арабского бюро, — говорит участник алжирской кампании Эркман-Шатриан, — это отличное место, особенно в отношении налогов. Любой младший лейтенант, которого вконец разорили карты, роскошь и дурные привычки, быстро покроет свои долги, если ему посчастливится получить назначение в одно из Арабских бюро».

Но даже если офицер одержим благими намерениями, ему не под силу претворить их в жизнь. У него нет ни опыта, ни знаний для того, чтобы стать хотя бы толковым администра­тором. Единственное, что остается ему, — это тешить свое тщеславие теми возможностями, которые дает абсолютная власть над «туземцами».