Карта военных действий 1830—1849 гг. 13 глава

Захват земель, беспрестанные реквизиции, вымогательства я произвол офицеров Арабских бюро ставит коренное населе­ние на грань вымирания. Страшный голод и сопутствующие ему эпидемии, охватившие в 1867—1870 годах страну, уносят в могилу 500 тысяч человек — пятую часть населения. Ал­жирская деревня разорена. Феллахи пытаются найти спасение в городах. Но и здесь положение алжирцев не лучше. Капитан Куропаткин, путешествовавший по Алжиру в 1870 году, пишет:

«В общем туземный город производит тяжелое впечатле­ние, очевидно, что коренные его обитатели — мавры обречены на вымирание. Некогда они были богаты своей торговлей и ручным производством предметов роскоши. Целые генерации, от отца к сыну и внуку, занимались одной какой-нибудь спе­циальностью, например, отделкой золотом седел, золотошвейством, отделкой оружия и пр. С занятием Алжира французами торговля перешла в их руки, а медленный ручной труд ту­земца убивается мало-помалу машинным производством европейцев».

Подданные не хотели погибать. Подданные бунтовали. Вос­стания стихийные и не связанные друг с другом следовали одно за другим.

Самым крупным в 60-х годах было восстание племен улед-сид-шейх в юго-западной части Алжирской Сахары. В период существования государства Абд-аль-Кадира правитель этих племен Си-Хамза был союзником французов, которые назна­чили его халифом — звание, равноценное чину генерал-лейте­нанта. Но после смерти шейха его молодой и честолюбивый сын Си-Слнман, вдохновленный примером знаменитого эмира, объявил французам «священную войну». В апреле 1864 года алжирцы уничтожили французский лагерь у Аин-бу-Бекра. Но победа досталась тяжелой ценой: в сражении погиб вождь восстания.,

Место Си-Слимана занял его брат Си-Мухаммед, призвав­ший бедуинов Сахары к войне против французов. К кочевни­кам присоединились племена, обитавшие в горной местности Джебель-Амур. Восстание быстро разрасталось и вскоре охва­тило часть Орании. Оно, было неожиданным для колонизато­ров, которые к тому же располагали ограниченными силами: значительная.часть алжирской армии была отправлена в Мексику и Кохинхину для осуществления колониальных авантюр Наполеона III. Почти целый год французские генералы были озабочены лишь тем, чтобы оградить от восставших густона­селенные районы страны. Только в начале 1865 года коло­ниальные войска двинулись в Сахару. После гибели Си-Му­хаммеда в бою с французами в феврале этого года восстание начало затухать. Но окончательно оно было подавлено только в 1870 году.

Колониальные власти пытаются искоренить в народе пред­ставление об Абд-аль-Кадире как о борце за свободу и заме­нить его колониальным мифом об эмире. Офицеры Арабских бюро внушают племенам, что эмир стал приверженцем фран­цузского господства и чуть ли не ближайшим советником им­ператора в алжирских делах. Но в Алжире в этот миф не ве­рят. Слишком чужд он тому образу Абд-аль-Кадира, который живет в памяти народа. Слишком он неправдоподобен. Если такое превращение случилось с эмиром, то почему его не пу­скают в Алжир? Если он и впрямь подружился с Наполео­ном III, то почему император держит своего друга вдали от родины?

Колониальный миф остался в ходу лишь в воображении официальных французских, историков, которые до сих пор обыгрывают его в своих трудах, а действительное влияние име­ни Абд-аль-Кадира на освободительную борьбу объясняют либо недоразумением, либо происками врагов Франции. Д'Эстейер-Шантерен пишет о событиях 1870 года в Алжире: «Используя славное имя Абд-аль-Кадира, немецкие эмиссары старались спровоцировать мятежи на алжирской тер­ритории».

В тот год имя Абд-аль-Кадира действительно все чаще звучало в Алжире, где назревало крупное восстание против колонизаторов. Но германские агенты были здесь ни при чем, хотя внешние силы и оказали большое влияние на раз­витие событий в стране.

В сентябре 1870 года в Алжире стало известно о Сёданской катастрофе, о взятии немцами в плен Наполеона III и о провозглашении во Франции республики. Эта весть вызва­ла энтузиазм в колонии среди европейских рабочих, мелких и средних колонистов, недовольных Второй империей, которая в своей колониальной политике всегда отдавала предпочтение крупному капиталу метрополии. В алжирских городах проис­ходили манифестации европейцев в поддержку республики, создавались демократические организации, изгонялись со своих постов чиновники-монархисты. Позднее возникла Алжирская коммуна, которая заявила, что «коммуналистическое устройство является исконной основой всякой демократии».

Алжирские коммунары были довольно далеки по своим взглядам от революционеров, основавших Парижскую коммуну. И когда в Алжире началось народное восстание, они отка­зались от борьбы против контрреволюции и поддержали кара тельные операции военщины. Советский историк В. Б. Луцкий писал:

«Французские мелкобуржуазные демократы и даже про­летарии в Алжире не понимали революционного значения национально-освободительной борьбы арабских народных масс. Основная ошибка французских революционеров заключалась в том, что они игнорировали национальный вопрос. Они забы­вали о том, что победа над контрреволюционной буржуазией в Алжире возможна только в союзе с массами коренного населения».

Военный крах Второй империи, революция в метрополии, брожение среди европейских колонистов ускорили взрыв на­ционально-освободительной борьбы в Алжире. Восстание вспыхнуло в начале 1871 года и охватило обширные районы Кабилии и Сахары. Его возглавил крупный кабильский феодал Мухаммед аль-Мукрани, под властью которого находилось около 30 племен. В апреле 1871 года он заключил союз с Эль-Хададом, главой крупного религиозного братства Рахмания, объединившего более 200 племен. Под знамена «свя­щенной войны» встало свыше 100 тысяч вооруженных кабилов и арабов.

К лету 1871 года восстание распространилось почти на все восточные районы Алжира и значительную часть Сахары. От колонизаторов была освобождена территория с населением, составлявшим почти треть всех коренных жителей Алжира. В период восстания алжирцы выдержали более 300 сражений, большинство которых на первых порах приносило им победу. В одном из них в мае 1871 года был убит Мукрани. Во главе повстанцев встал брат убитого Ахмед Бу Мезраг, который успешно продолжал борьбу.

Французские оккупационные войска не могли подавить вос­стание собственными силами. Губернатор Алжира адмирал Гейдон посылал в метрополию панические депеши с просьбами о подкреплениях. Но правительство Тьера бросило все верные ему войска на разгром Парижской коммуны, которым, кстати, руководил бывший алжирский губернатор Мак-Магон. Пере­лом в ходе восстания наступил только после подавления ре­волюции во Франции. Летом 1871 года численность каратель­ных войск была доведена до 85 тысяч. В июле французы в нескольких сражениях разбили главные силы повстанцев и взяли в плен вождей братства Рахмания. Бу Мезрат с остат­ками повстанческого войска ушел в Сахару. Он продолжал партизанскую войну до января 1872 года, когда французами были захвачены последние опорные пункты восстания — оази­сы Туггурт и Уаргла.

Колониальные власти жестоко расправились с населением восставших областей Алжира. Десятки алжирских селений были сровнены с землей, тысячи повстанцев расстреляны или сосланы в Новую Каледонию, где они отбывали каторгу вме­сте с парижскими коммунарами. У племен, участвовавших в восстании, было отнято полмиллиона гектаров земли. Их заставили выплатить огромную контрибуцию в 36 миллионов франков... Племена были вконец разорены. От голода страдали огромные районы страны. Обличая колониальную политику правящих кругов Франции, Виктор Гюго писал:

Мы сжали Африку железными тисками,

Там весь народ кричит и стонет: «Дайте есть!»

Вопят Оран, Алжир — измученных не счесть.

«Вот, — говорят они, — вся щедрость, на какую

Способна Франция: едим траву сухую»,

О, как тут не сойдет с ума араб-бедняк?

С бонапартистской политикой заигрывания с арабами было покончено. Всякие разговоры об «арабском государстве» пре­кратились. Был отменен также и военный режим управления в районах с оседлым населением. Теперь Алжир стал только колонией, и ничем больше. Теперь колониальная буржуазия четко и недвусмысленно заявляла о своих целях. Один из ее идейных и политических вождей, депутат Эжен Этьен, писал:

«Идея родины зиждется на понятии долга, в то время как идея колонии может и должна быть основана исключительно на выгоде, которая одна лишь заставляет нацию осуществлять экспансию. Следовательно, к любому колониальному начина­нию надо подходить с единственным критерием — степень его полезности, преимущества и выгоды, которые может извлечь метрополия.

Какова наша цель? Мы создали, и мы намереваемся со­хранять и развивать колониальную империю, чтобы обеспечить будущее страны на новых континентах, обеспечить нашим то­варам рынки, а нашу промышленность — источниками сырья. Это бесспорно.

Я должен заявить, что если есть оправдание, затратам и человеческим жертвам, которых требует создание наших ко­лониальных владений, то оно заключается в надежде на то, что французский промышленник, французский торговец сможет направить в колонии избытки французского производства».

Правительство Третьей республики продолжает расширять колониальные владения в Северной Африке. В 1881 году французские войска вторгаются в Тунис. В это же время на западе Алжира, в Орании, начинается последнее крупное восстание алжирцев в XIX веке. Здесь, на родине Абд-аль-Кадира, его имя особенно популярно среди арабов. Он живет в легендах и народных сказаниях, к месту его рождения со­вершаются паломничества. Вождь восстания 1881 года Бу-Амама не только использовал имя Абд-аль-Кадира в своих при­зывах к войне против французов, но и заимствовал у эмира организацию войска и тактику боевых действий. Русский дипломат Орлов писал из Парижа в одном из своих донесений: «Бу-Амама может стать новым Абд-аль-Кадиром».

Но и французы не забыли «правильный метод Бюжо». Русский журналист Горлов, совершавший во время восстания поездку по Алжиру, писал в газете «Московские ведомости»: «В то время как я пишу эти строки, французы находятся в стране амуров. Они жгут все деревни, срубают все прино­сящие доход деревья, угоняют скот, убивая то, что не могут увести с собою, и расстреливают всех людей, которые попа­даются им в руки. Поистине — это чисто тамерлановское побоище. Те из арабов, которые успевают уйти, бросаются в пустыню, но там гибнут от недостатка пищи; другие бегут в Марокко, но их братья, и без того бедные, не знают, чем их прокормить».

В начале 1882 года французские войска разгромили Оранское восстание, которое было последним в Алжире народным выступлением, развернувшимся под знаменем «священной войны». Хотя и в последующие десятилетия ислам неизменно будет занимать важное место в идеологии национально-освобо­дительного Движения, само это движение примет открытый социальный характер и выступит в форме национальной ре­волюции. Но пока освободительная борьба находилась еще в переходном состоянии. Религиозный период окончился, ре­волюционный еще не наступил. Это подметил К. Маркс в том своем письме из Алжира, где он пишет о равенстве алжирцев в социальном общении:

«...что касается ненависти к христианам и надежды на конечную победу над этими неверными, то их политики спра­ведливо рассматривают это самое чувство абсолютного равен­ства и существование его на практике (не по богатству или положению, а в смысле личного равенства) как гарантию того, чтобы поддерживать эту ненависть и не отказываться от этой надежды. (Однако без революционного движения у них ни черта не выйдет.)»[11]

Вступление освободительного движения в революционный период прежде всего зависело от развития национального са­мосознания алжирцев и достижения единства народа. Борясь за эти цели, алжирские патриоты всегда рассматривали дея­тельность Абд-аль-Кадира как одну из исходных исторических основ.

Символичным фактом является то, что первым алжирцем, который своим выступлением против колониализма открыл эпоху организованного политического движения за освобожде­ние Алжира, был внук Абд-аль-Кадира эмир Халед. В 1920 году он основал патриотическую организацию «Мо­лодой алжирец» — первую национальную партию в истории страны. В дальнейшем возник целый ряд алжирских политических организаций, выступивших против иностранного гос­подства.

Решающий этап борьбы за независимость наступил после второй мировой войны. Теперь ветры истории изменили свое направление. Теперь они были попутными национально-освобо­дительному движению. От былого оптимизма колонизаторов не осталось и следа. Корабль, на котором они находились, тер­пел крушение. Одна французская газета, издававшаяся в Ал­жире, так писала: «Когда горит дом, когда тонет корабль, не зовут страхового агента или учителя танцев. Для дома, для корабля наступает час пожарного, час спасителя. Для Се­верной Африки пробил час жандарма».

Жандармы явились в Алжир. Стихийно начавшееся в мае 1945 года восстание было потоплено в крови. Но история не повторяется. 1 ноября 1954 года началась народная война за независимость. Ее цели были просто и ясно изложены в од­ной из листовок Фронта национального освобождения, воз­главившего борьбу:

«Мы взялись за оружие, чтобы вернуть Алжиру свободу и независимость».

«Мы алжирцы, и мы желаем ими остаться, потому что мы гордимся нашей национальностью».

Война длилась почти восемь лет. В Алжир была направ­лена 800-тысячная армия. Она истребила более миллиона ал­жирцев в этой войне. Но алжирский народ был теперь не одинок в своей борьбе за свободу. На его стороне выступили страны социализма и прогрессивные силы всего мира. Мощ­ное движение за независимость Алжира развернула в метропо­лии Коммунистическая партия Франции. Она распространила миллионы листовок и брошюр, провела тысячи забастовок и демонстраций в защиту Алжира.

Французское правительство было вынуждено признать пра­во алжирского народа на самоопределение. 1 июля 1962 года 99 процентов алжирских избирателей, включая европейцев, проголосовали за независимость Алжира. 26 сентября Алжир был провозглашен Народной демократической республикой.

Ив войне за независимость и в последовавшие за ней го­ды мирного созидания образ Абд-аль-Кадира жил в памяти народа, вдохновляя его -на борьбу и содействуя росту его национального сознания. В начале XX века старший сын эми­ра Мухаммед ибн Абд-аль-Кадир писал в книге о своем отце: «Он заслуживает, чтобы был подсчитан золотой песок его дел, произведен учет фактам его жизни, годам его и славе». Посев, сделанный некогда эмиром, дал всходы. Его жизнь, деятель­ность, литературное творчество стали неотъемлемой частью алжирской истории и культуры. В январе 1968 года алжир­ский еженедельник «Революсьон африкэн», оценивая истори­ческое значение Абд-аль-Кадира, писал: «Наследие эмира Абд-аль-Кадира, славного героя нашего прошлого, охватывает самые различные области культуры — от военного искусства и исторической науки до поэзии и философии». Усваивая и развивая это наследие, алжирцы обогащают свою культуру и укрепляют свою независимость.

Такова историческая судьба Абд-аль-Кадира, слитая с судь­бой народа и продолжающая полет в бессмертие. Она обрела независимое от воли эмира существование еще задолго до завершения его жизненного пути, поэтому и представлена здесь в отвлечении от его жизнеописания, главным предметом кото­рого остается его личный удел, слагающийся из прижизненных поступков и помыслов нашего героя и имеющий свой естест­венный конец.

«Нет бога, кроме бога...»

Этот удел Абд-аль-Кадир наметил себе еще во французской тюрьме. Постижение учения пророка, занятия науками и поэзией — вот то, что призвано определить жизненный путь эмира после освобождения. Ничто теперь не мешает ему сту­пить на этот путь. С него снята миссия религиозного вож­дя — «так было угодно Аллаху», — и отныне он волен изби­рать для себя тот удел, к которому тяготеет его личность. Ислам не запрещает такой выбор: «Всякий поступает по свое­му подобию...» (17: 86). Но нет ли тут противоречия с теми установками корана, которые наотрез отказывают человеку в свободе выбора своего жизненного пути? Для неверующих, конечно, есть. Для правоверных сам вопрос не имеет смысла: «Разве ж они не размыслят о Коране? Ведь если бы он был не от Аллаха, то они нашли бы там много противоречий» (4:84).

Итак, когда в январе 1853 года Абд-аль-Кадир прибыл в Константинополь, он твердо знал, чему будет посвящена его дальнейшая жизнь. Для осуществления его стремлений требовалось теперь немногое: личная независимость, мир, покой.

В Константинополе эмира принимают с должным почтени­ем — как воитель за ислам он прославился по всему мусуль­манскому Востоку, — но довольно холодно: еще со времен османского завоевания арабских стран турки относятся к ара­бам свысока. Поэтому Абд-аль-Кадир отказывается от пенсио­на, предложенного ему турецкими властями, и предпочитает воспользоваться ежегодной пенсией в 100 тысяч франков, предоставленной ему Францией. На эти деньги он может со­держать свою многочисленную семью и несколько десятков алжирских изгнанников, которые последовали за ним. Неболь­шой доход дает ему ферма, которую он купил в окрестностях Бруссы.

Абд-аль-Кадир ведет спокойную и размеренную жизнь ученого и отца семейства. Молитвы, чтение, работа над руко­писями, воспитание детей, ежедневный труд на ферме запол­няют все его время. Он воздерживается от общения с турец­кими властями и держится в стороне от местных жителей.

В 1855 году эмир заканчивает свой трактат «Призыв к умному, назидание невежественному», который представляет собой сочинение энциклопедического характера, выдержанное в канонах средневековой арабской науки, В первой части трактата автор рассуждает о пользе учения, вторая посвяще­на религии и морали, в третьей идет речь о науках и лите­ратуре.

Абд-аль-Кадир пользуется весьма своеобразным методом исследования. Для выяснения загадок, мироздания, человече­ского духа, бога он обращается к самым различным, нередко чуждым друг другу философским и религиозным идеям, спле­тая их в единое целое. Догмы ортодоксального ислама сосед­ствуют с вольными идеями, вытекающими из здравого смысла и близкими по духу к рационализму Декарта. Аристотелев­ская философия логического рассуждения, опирающегося на опыт, совмещается с платоновским идеализмом, проникнутым восточной мистикой. Всякая идея или мысль находит место в его философии. Его не смущают противоречия. Эмир при­нимает их как должное. Мир бесконечно многообразен, так стоит ли удивляться тому, что в идеях он является столь раз­нолико? Бог все объединяет и все примиряет. Все в нем, и все от него. Бог для эмира — истина, и истина — это бог. По­стичь ее можно только путем самоотречения. Но немногие способны на это. «Люди, — пишет эмир, — всегда судят об истине через людей же и никогда не судят людей через истину. Именно в этом заключается самое худшее из того, что исходит от невежества и зла».

Предаваясь молитвам и размышлениям, Абд-аль-Кадир не забывает об окружающем мире. Жизнь в Бруссе становится все более тягостной для него. Полковник Черчилль, встречав­шийся с эмиром в 1853 и 1855 годах, пишет: «Он чувствовал себя иноземцем. Его язык понимали лишь немногие. Между ним и турками не было и не могло быть взаимной симпатии. Турецкие улемы завидовали эмиру и недолюбливали его за то, что он превосходит их в учености. Чиновные лица открыли вдруг для себя, что знаменитый арабский герой ведет себя как обычный «дервиш».

Абд-аль-Кадир не мог самовольно переменить место изгна­ния. Таково было обязательство, взятое им на себя перед Францией. 6н просит французское правительство разрешить переселиться в какую-нибудь из арабских стран. Но его вы­сокий «друг» Бонапарт очень сдержанно относится к этим просьбам. Абсолютная верность Абд-аль-Кадира своему слову так никогда и не была вознаграждена доверием к нему фран­цузских властей. Эмиру помог случай. В 1855 году Брусса была разрушена землетрясением, и он получил разрешение на поездку во Францию. Эмир прибыл в Париж, когда там праздновалась победа под Севастополем. Император на радо­стях согласился исполнить его просьбу о замене места изгна­ния Дамаском.

Через несколько месяцев Абд-аль-Кадир вместе со всеми своими домочадцами отправился через Ливан в Дамаск. Во время путешествия его повсюду приветствовали огромные толпы арабов. Тысячи жителей Дамаска встречали эмира в миле от городских ворот. Он вошел в город как победи­тель. По словам Черчилля, «подобной встречи Дамаск не помнил со времен Саладина». Здесь к эмиру присоединилась большая группа алжирцев во главе с его бывшим халифом Кабилии Бен Салемом. Алжирская колония, состоявшая из ок­ружения Абд-аль-Кадира, стала насчитывать около тысячи человек.

В Дамаске эмир продолжает свои научные и литературные занятия. Местные улемы признают его высшим авторитетом в богословских вопросах. По их просьбе Абд-аль-Кадир препо­дает калам — мусульманское богословие нескольким десяткам учеников в одной из мечетей города. Преподавание это, как всюду в подобных школах, заключается в чтении и толковании сунны и стихов корана. Но в отличие от обычных улемов Абд-аль-Кадир сопровождает свои наставления чтением отрывков из философских работ античных авторов и будит мысль послушников рассуждениями о тогдашней обстановке в му­сульманском мире.

В то время на арабском Востоке, подвластном турецкому султану, назревали драматические события. Население Сирии и Ливана распалось на несколько религиозных сект, среди ко­торых не было согласия не только в вопросах веры, но и в сугубо мирских делах. Особенно острой была борьба меж­ду друзами, составлявшими одну из мусульманских сект, и маронитами, последователями восточной христианской церкви. Эта борьба в 1845 году вылилась в религиозную рез­ню, в которой погибли многие тысячи сторонников обеих сект.

В мае 1860 года в Ливане вновь началась друзо-маронитская резня, слухи о которой вскоре дошли до Дамаска. Си­рийские друзы готовились последовать примеру своих ливан­ских единоверцев. Жизнь тысяч христиан, живших в Дама­ске, оказалась под угрозой. Абд-аль-Кадиру всегда внушала отвращение вражда, в которой люди в доказательство своей веры перерезают друг другу глотки. Узнав о приготовлениях друзов, он направляется к ним, чтобы убедить их шейхов не допускать кровопролития. Друзы приходят в изумление. «Почему, — спрашивают друзские вожди, — ты, который, унич­тожил так много христиан, хочешь удержать теперь нас от этого благого дела?»

— Если я и убивал христиан, — отвечает эмир, — то это было в согласии с нашим законом: они пошли войной на меня и обратили оружие против нашей веры. Здешние же хри­стиане ничего вам не сделали.

Абд-аль-Кадиру удалось убедить некоторые окрестные пле­мена друзов не пускать в ход оружия. Одновременно он по­требовал от турецкого губернатора Ахмет-паши обеспечить безопасность христианских жителей Дамаска. Но паша ответил, что серьезных причин для опасений нет, и отказался послать турецких солдат для охраны христианских кварталов, как того требовал Абд-аль-Кадир.

9 июля 1860 года эмиру доносят, что резня началась. Возбужденные толпы мусульман врываются в городской район, населенный христианами. Турецкие власти не препят­ствуют им расправляться с иноверцами. Абд-аль-Кадир соби­рает своих людей и бросается с ними на место побоища. В первый же день резни алжирцы спасают сотни христиан и укрывают их во дворе дома эмира. Там же прячутся семьи европейских консулов. В течение десяти суток Абд-аль-Кадир продолжает борьбу против кровавого фанатизма. Турецкий па­ша приказывает алжирцам сдать оружие. Но эмир отвечает ему: «Я подчинюсь этому приказу лишь в том случае, если будет доказано, что я и мои люди нашли своему оружию дурное применение».

Абд-аль-Кадир спас от верной смерти свыше десяти тысяч восточных христиан. Правительства многих стран отметили его высокими наградами. Из Франции Абд-аль-Кадиру присла­ли большую ленту Почетного легиона, из России — орден Белого орла, из Греции — большой крест Спасителя. Награды пришли также из Англии, Пруссии, Соединенных Штатов Америки.

Благородный поступок Абд-аль-Кадира повышает его прес­тиж и среди богословских кругов ислама. Из Калуги ему выражает свое восхищение Шамиль, который так же, как и эмир, потерпел поражение в «священной войне» и после этого находился в ссылке. Между ними завязывается переписка, посвященная в основном богословским темам и продолжав­шаяся в течение нескольких лет.

Вновь об эмире заговорила европейская печать. Его оце­нивают как самого крупного деятеля в арабском мире. Некоторые журналисты всерьез обсуждают проект создания «араб­ской империи», которую возглавил бы Абд-аль-Кадир.

Но эмир бесстрастно внимает похвалам и равнодушно от­носится к предложениям о возобновлении политической дея­тельности. Он невозмутимо продолжает тот путь, который определил себе.

Дни Абд-аль-Кадира по-прежнему заполнены чтением, мо­литвами, учеными занятиями. Он встает за два часа до вос­хода солнца, совершает молитву и затем погружается в рели­гиозное самосозерцание, из которого его пробуждает крик муэдзина, сзывающего правоверных к утренней молитве. Эмир отправляется в мечеть и после молитвы несколько часов за­нимается с учениками. Вернувшись домой, он проводит час со своими восемью сыновьями, которые рассказывают ему об успехах в учебных занятиях. Затем до глубокой ночи эмир сидит за книгами и рукописями в своей библиотеке.

Каждую пятницу улица, ведущая к дому Абд-аль-Кадира, бывает заполнена нищими. В этот день эмир раздает милосты­ню. Он также оплачивает расходы на похороны бедняков Да­маска.

Эмир, сам уже седобородый шейх, нежно ухаживает за своей старой и больной матерью. Вечерами он ежедневно вы­носит обессиленную Лаллу Зоргу на террасу дома и долгие часы проводит вместе с ней на свежем воздухе. В 1861 году она умирает на его руках.

В 1863 году Абд-аль-Кадир предпринимает второе палом­ничество к святым местам. Целый год он проводит в Мекке в полном отрешении от всего мирского. Эмир питается лишь раз в день ячменной лепешкой и горстью олив и уделяет сну всего четыре часа в сутки. Все остальное время отдано мо­литвам и размышлениям о боге.

Очистившись от мирской скверны и продвинувшись в по­стижении всемогущего, Абд-аль-Кадир проявляет интерес к светским делам. Находясь в изгнании, он внимательно сле­дил за развитием событий на родине. Эмир тяжело переживает поражения алжирских повстанцев. Его удручает безнадежность их борьбы. Но, быть может, слова Наполеона об «арабском государстве» в Алжире выражают действительные намерения императора? Быть может, Франция и впрямь облагодетельст­вует алжирский народ?

Абд-аль-Кадир пытается получить ответы на эти вопросы у самого императора. В 1864 году он отправляется в Париж. Но на этот раз его принимают очень сдержанно и дают по­нять, что о возрождении алжирского государства не может быть и речи. Из Франции эмир едет в Великобританию. Он надеется, что здесь найдет более сочувственный отклик: именно английские газеты выдвинули идею о создании «араб­ской империи». Но в то время между Францией и Англией установилось временное согласие по колониальным вопросам, и в Лондоне эмир на свои вопросы получает те же ответы, что и в Париже.

Утратив все свои иллюзии насчет добрых намерений На­полеона, Абд-аль-Кадир возвращается в Дамаск. Перед ним стоит старый вопрос: почему правитель великой державы дает обещание и не выполняет его? И вновь здравый смысл гово­рит ему, что здесь кроется либо преднамеренный обман — но разве не может могущественная страна обойтись без него, добиваясь своих целей? — либо ошибка — тогда почему не признать ее? Что ж, «тот, кто не признает своих ошибок, — либо обманщик, либо глупец».

Разве можно положиться на слово таких правителей? Раз­ве заслуживают они доверия? Остается уповать на волю алла­ха. Обманутый в своих ожиданиях эмир больше не ищет во Франции ответа на вопросы о будущем Алжира. Даже обра­зование своих детей он не хочет доверить стране, правитель­ство которой не держит слово. Абд-аль-Кадир посылает своих сыновей учиться в Англию и в Германию, а не во Францию, как можно было бы ожидать, судя по его «дружбе» с Бона­партом. Эмир хочет, чтобы его сыновья познали достижения европейской цивилизации, но остались при этом верными обы­чаям своей родины.

Абд-аль-Кадир высоко оценивал плоды европейского про­гресса. Он пишет Лессепсу, руководителю строительства Суэц­кого канала: «Ни один разумный человек не усомнится в том, что Ваше предприятие является истинным благодеянием для человека и что оно создает выгодные возможности для всех жителей земли». По приглашению Лессепса эмир прибывает на празднества по случаю открытия канала. 17 ноября 1869 года он вместе с другими почетными гостями стоит на капитанском мостике одного из кораблей, торжественно открывающих на­вигацию в Суэцком канале.

Но восхищаясь достижениями европейского прогресса, он ужасается их воздействию на людей. Европейцы стали рабами собственных творений. Вещь подчинила человека. В обществе восторжествовали злые силы. А вот и главный виновник всего этого: «материализм, плод тщеславного разума, приводит к разнузданности среди людей и сеет повсюду ненависть и разрушение».

Это голос из глубины средневековья, это голос человека, который может радоваться полезности вещи самой по себе, но которого пугает темная сила, скрытая в этой вещи и способная господствовать над своим творцом. Европейцы не могут воспротивиться этой силе, ибо, говоря словами эмира, «они утратили способность умозрительного постижения бога, о ко­торой они даже не упоминают и понятие о которой тщетно искать в их книгах».

Абд-адь-Кадир возвращается в объятия своего бога. В по­следние годы жизни он почти совершенно отрешается от всего мирского и все время проводит в размышлениях о боге и в мо­литвах. С именем аллаха на устах он и был застигнут смертью на 77 году жизни. Он умер легко и тихо, в мирном окружении своих родных.

Это случилось в ночь на 19 число месяца Реджеба 1300 года хиджры.