В Индии переживание Ужасной Матери приняло свою самую грандиозную форму в Кали, «темной, вечно пожирающей Госпоже с гирляндой из костей, стоящей посреди черепов».
Рис. 31 Вход в «Тигровую пещеру»
Холм Удайягири, Индия
(Рис. 32) В самой ранней индийской культуре, то есть, в храмовых поселениях в долине реки Жоб, в северном Белуджистане, мы находим фигуры Ужасной Матери. О них Стюарт Пиггот пишет: «… под капюшоном из чепца или шали у них высокие, покатые лбы над широкими глазницами, носом в форме совиного клюва и зловеще искаженным ртом. Общая картина ужасающая, даже на маленькой модели не больше двух дюймов в высоту, а на двух из Дабар Кота все напускное отброшено, и лицо являет собой оскаленный череп. Что ни скажи о статуэтках из Кулли, но они никак не могут быть игрушками, скорее грозным воплощениембогини-матери, которая также является стражем мертвых – подземным божеством, одинаково связанным и с трупом, и с зерном злака, закопанным под землю».
В этой богине смерти мы находим одну из самых ранних форм Богини, которая в сегодняшней Индии, как нам сообщает Циммер, «почитается как Дурга, «Неприступная», или как Парвати, «дочь гор», т.е. Гималаев. Ее великий храмовый фестиваль весной — для оплодотворения природы — проводится пилигримами из близлежащих равнин и с гор, которые их окружают. Англичанин, который участвовал в фестивале в 1871 г., сообщает, что каждый день в храме забивали двадцать быков, двести пятьдесят козлов и столько же свиней. Под жертвенным алтарем была глубокая яма, наполненная свежим песком, который впитывал кровь обезглавленных животных; песок обновляли дважды в день, и когда он наполнялся кровью, его закапывали в землю, чтобы придать ей плодородия. Все проводилось аккуратно и опрятно; не оставалось кровавых остатков или зловония. В подготовке к новому сельскохозяйственному году жизненный сок, кровь, должен был придать обновленную силу и плодородие богине природы, дарующей всякое пропитание, дочери гор, чья громадная производительная сила воплощалась в возвышающихся горах.
Сегодня храм Кали в Калигате в Калькутте знаменит своими ежедневными кровавыми жертвоприношениями; это, без сомнения, самый кровавый храм на земле. Во время великого осеннего паломничества на ежегодный фестиваль Дурги или Кали (Дургапуджа) в три дня забивается около восьми сотен козлов. Храм становится просто скотобойней, потому что проводящие жертвоприношение забирают своих животных, оставляя в храме только голову как символический дар, тогда как кровь истекает к Богине. Ибо Богине принадлежит кровь как жизнь всех созданий — ведь она ее даровала — и потому в ее храме должен быть убит зверь; потому храм и скотобойня — одно и то же.
Этот обряд проводится среди ужасающей грязи; в пыли, состоящей из земли и крови, головы животных лежат кучами, как трофеи перед статуей Богини, тогда как приносившие жертву возвращаются на семейное празднество с телами своих животных. Богиня желает в подношение только кровь, потому обезглавливание — одна из форм жертвоприношения, ведь быстрее всего кровь вытекает из обезглавленных животных. Поэтому действующие лица в сказках о Хитопадеше и Катасаритсагаре отрезают свои головы, хотя вполне возможно, что голова означает цельное, тотальное жертвоприношение.
(Илл. 65) В своем «ужасном» аспекте (гхора-рупа) Богиня, как Кали, «темная», поднимает к губам череп, полный бурлящей крови; на изображении для поклонения она облачена в кроваво-красное, стоящей на лодке, плывущей по морю крови: посреди крови жизни, жертвенного сока, который нужен ей, чтобы она в своих милосердных проявлениях (сундара-мурти) как Мировая Мать (джагад-амба) могла даровать существование новым жизненным формам в процессе непрекращающегося порождения, чтобы как мировая кормилица (джагад-дхатри) она могла питать их из своих грудей и давать им благо, «полное пропитания» (анна-пурна)».
Рис. 32 Статуэтки Богини-Матери
Глина, Индия, ок. 3000 г. до н.э.
Самое ужасное из трех изображений Кали — это не то, на котором нечеловечески много рук, где она сидит на корточках в ореоле огней, пожирая внутренности, образуя смертельную пуповину между отверзнутым животом трупа и собственной глоткой. И не то, где она, покрытая ночной чернотой богини земли и украшенная отрубленными руками и головами своих жертв, стоит на трупе Шивы — дикий дух, преувеличенно ужасающий до нереальности. Третья фигура кажется гораздо более пугающей, поскольку она спокойнее и менее дикая. (Илл. 67) Здесь руки поразительно человеческие. Одна протянута, другая прикасается к головам кобр почти так же нежно, как Исида, ласкающая голову своего ребенка; и хотя фаллические животные груди отталкивают, они напоминают похожие груди африканских богинь-матерей. Но со своей головой-капюшоном кобра, обвившаяся вокруг ее шеи, как ожерелье, предполагает матку — здесь в своем смертельном аспекте. Это та же змея, что свернулась на руках критской змеиной богини, (Илл. 56) образует змеиную мантию мексиканской богини Коатликур и подпоясывает греческих Горгон. (Илл. 69-70) И ужасающий кровавый тигриный язык богини тот же, что, выплевывая пламя, свисает между клыков и звериных грудей ведьмы Рангды, или выстреливает меж скрежещущих зубов Горгон. (Илл. 71)
Эти фигуры ужасающе подобны. Страх, который они внушают, бросает нас в оцепенение, изображают ли они череп, голову змеи или гиппопотама, лицо, имеющее человеческое подобие, или голову, состоящую из двух костяных ножей, порожденную телом, составленным из частей змей, пантер, львов, крокодилов и человеческих существ. (Илл. 33) Нечеловеческое, внечеловеческое и сверхчеловеческое качество этих переживаний ужаса столь велико, что визуализировать его можно только в фантомах. (Илл. 34)
Рис. 33 Южный круг ада
Ацтеки, страница из кодекса
Но все это — и об этом не следует забывать — образ не только Женского, но в частности и в особенности Материнского. Ибо глубочайшим образом жизнь и рождение тесно связаны со смертью и разрушением. Потому эта Ужасная Мать «Великая», и это имя также дано Та-урт, беременному чудовищу, гиппопотаму и крокодилу, львице и женщине в одном. (Рис. 34; Илл. 72) Она тоже смертельно опасна изащищает. В ней есть пугающее сходство с Хатхор, благой богиней-коровой (Рис. 34), которая в форме гиппопотама является богиней подземного мира. У нее есть позитивный аспект, и в то же время она богиня войны и смерти. Богиня-корова с ней, поднимающая голову из погребальной горы, у подножия которой могила — это Мехурт, богиня начала. У обеих одинаковые коровьи рога, как и у Исиды, прижимающей голову Гора к своей груди. (Илл. 44)
Рис. 34 Та-урт и Хатхор
Из Папируса Ани, Египет, XVI-XIV вв. до н.э.
В процессе дальнейшего развития патриархальных ценностей, т.е. мужских божеств солнца и света, негативный аспект Женского исчез. Сегодня его можно встретить только в содержаниях изначальной эры, или бессознательного. Таким образом, ужасная Та-урт, как и ужасная Хатхор, Исида, Нейт и другие, могут быть восстановлены только по тем изображениям, которые были «закрашены», но никак не напрямую. Только чудовище Ам-мит или Амам, (Рис. 35) пожирающее души, осужденные на суде мертвых, указывает своим параллелизмом на ужасный аспект Та-урт. Ам-мит описана так: «Ее передняя часть — крокодилья, задняя часть от гиппопотама, середина — от льва». Женский, животно-материнский характер этого многогрудого создания очевиден, как и у чудовища, держащего ужасный нож, охраняющего одни из врат в подземный мир, через которые должны пройти души умерших. (Рис. 36)
Рис. 35 Ам-мит на суде мертвых
Из папируса, Египет
Ам-мит пожирает души, которые не выдержали полуночного суда мертвых в подземном мире. Но ее роль стала подчиненной, поскольку религия Осириса и Гора с ее мистериями ныне обещала возрождение и воскрешение всем человеческим душам, а не только, как раньше, душе Фараона. Уверенность в магическом успехе в следовании по пути солнца, которая сообщалась каждому после смерти жрецами, преодолела изначальный страх, воплощенный в Ам-мит. Но изначально она была ужасным родовым духом матриархальной культуры, в которой Женское забирает себе все, что было из него рождено — как среди примитивного населения меланезийского острова Малекула или в высокой культуре Мексики.
Рис. 36 Чудовище, охраняющее врата в подземный мир
Из Папируса Ну, Египет
Подземный мир, земное лоно, как опасная земля мертвых, через которую должны пройти умершие, или чтобы быть здесь осуждены и отправлены в хтоническое царство спасения или смерти, или чтобы пройти через эту местность к новому и высшему существованию — это один из архетипических символов Ужасной Матери. Он переживается в архетипическом ночном странствии солнца или героя по морю, которое душа умершего должна выдержать.
Мы дадим лишь фундаментальные черты этого часто анализированного архетипа. Солнце тонет на западе, где умирает и входитв лоно подземного мира, который его пожирает. Потому запад — это место смерти, а опасная и разрывающая «Старуха на Западе» - это образ Ужасной Матери.
Наряду с пещерой и телом-сосудом врата как вход и матка являются изначальным символом Великой Матери. Два столпа дольмена, накрытые поперечным камнем — это одно из самых ранних изображений тройственного Женского, для которого четвертая часть часто добавляется как одинокий фаллический столп Мужского. История об этой мегалитической тройственности, воплощенной во вратах-матке, входе в подземный мир, и в жертвенном алтаре детально описанав книге Дж. Рейчел Леви.
Уже в древнейших культах Месопотамии мы находим крылатые врата, почитаемые в связи с коленопреклоненным быком, богиней с сосудом и луной. Что этот символ значит, неизвестно. Бык в связи с загородкой для скота предполагает ритуал плодородия. Священные врата Богини появляются как врата в ограде, за которой рождаются и растут телята. (Илл. 73c) Над вратами установлен столп Великой Матери, эмблема Великой Матери-Коровы.
Как храм является поздним развитием пещеры, и потому символом Великой Богини как дома и укрытия, так и храмовые врата – это вход в богиню; это ее матка, и бессчетные обряды входа и порога выражают это нуминозное женское место. Загородка, врата и столпы храма – это символы Великой Матери: «Пучок тростника и, следовательно, связанный из него столб, сделанные для установления запора, чтобы охранять домашних животных – это определенные символы Великой Матери как врат святилища, которое само по себе (судя по домашним амулетам) считается ее телом («Он есть Агнец, и я – паства»), и эта идея, предположительно, сформировалась уже у палеолитического человека». (Илл. 124, 74)
Женский принцип дольмена и врат всегда связан с перерождением через женскую матку. Это очевидно из фольклора тех стран, где встречаются дольмены, и где душевнобольные до сих пор их рисуют, а также из ныне существующих культур каменного века. Следовательно, название дольмена на Малекуле связано с корнем «выходить из, рождаться».
Дольмен – это также сакральный дом; расширенный, он становится храмом и «сакральной территорией» в целом. Самой ранней сакральной территорией изначальной эры была, вероятно, та, на которой женщина рожала. Это место, где правит Великая Богиня, и из которого – как и в последующих женских мистериях – исключены мужчины. Место деторождения – это сакральное место не только в ранних и примитивных культурах; очевидно, оно также стоит в центре всех культов, посвященных Великой Богине как богине рождения, плодородия – и смерти. На Малекула, например, название «родовой запор» дается и той ограде, за которой рожает женщина, и той, за которой празднуются мужские мистерии перерождения.
Таким образом, примитивная загородка, окружающая женское место деторождения, стала знаком священной территории в целом, а процесс рождения стал прототипом процесса перерождения, «высшего» рождения на небесах в виде звезды или бессмертного. И символизм перерождения всегда возвращается к символизму рождения. Потому возможно, что «крылатые врата» Шумера уже означали перерождение на небесах, которые всегда символически соотносились с «крылатым».
Когда в мистериях поздней античности кандидат на инициацию должен был предпринять опасное путешествие через подземный мир, чтобы достигнуть перерождения, он следовал пути солнца. Потому у Апулея посвященный в мистерии Исиды должен пройти через двенадцать часов ночи, в соответствии с египетской концепцией подземного путешествия солнечной ладьи, тогда как Иштар должна пройти через семь, или иногда четырнадцать, врат на пути в ад.
Похожим образом в раннем египетском тексте «Главы о Тайных Пилонах» душа должна пройти через двадцать одни ворота подземного мира. В противоположность пути солнца, это указывает на древнейший лунный символизм, связанный с Осирисом.Подземный мир Осириса состоит из семи залов, или аритов, с семью вратами, тогда как в тексте об Иштар число приумножено, но остается в связи с лунной семеркой, так сказать, в архетипическом отношении с богиней земли и плодородия. Везде, где число семь играет доминирующую роль в путешествии в подземный мир, оно связано с лунным героем. Солнечное путешествие героя, соотнесенное с числом двенадцать, и, в целом, патриархальная мифология солнца с ее психологией дня и сознания появились позже (матриархальной) лунной мифологии и связанной с ней психологией ночи.
Семь обителей подземного мира — это семь аспектов Женского, к сфере которого принадлежит Осирис, луна, как повелитель, сын и оплодотворитель богини. По этой причине глава 147 Книги Мертвых, глава о семи домах, следует за главой о семи коровах и их быке, от плодовитости которого они зависят.
У каждых врат в доме Осириса детально описано женское божество-страж, тогда как сопуствующий мужской бог лишь упомянут по имени. Характеристики богинь двадцати одних врат предлагают нам уникальное описание всех проявлений Великой Богини в ее преимущественно ужасном аспекте.
О Владычица Ужаса, Величественная стенами, Верховная Правительница, Повелительница разрушений, изрекающая слова, что останавливают вихрь и шторм, избавляющая от гибели того, кто шествует по своему пути.
О Владычица Небесная, Хозяйка Мира, которая уничтожает пламенем, Госпожа смертных; знающая человечество.
Госпожа алтаря, госпожа, которой приносятся обильные подношения, которой каждый бог радуется в день отплывания в Абту (т.е. в Абидос).
Она, побеждающая ножами, повелительница мира, уничтожительница врагов Спокойного Сердца, распоряжающаяся ко спасению нуждающегося от несчастного случая.
Огонь, госпожа пламени, вдыхающая просьбы, направленные к ней, не повзоляющая … войти.
Госпожа света, госпожа, которой делаются обильные подношения; разница между ее высотой и шириной неведомы; подобной ей не найти с самого начала. Здесь же и змея неведомой длины; она была рождена в присутствии Спокойного Сердца.
Одеяние, укрывающее божественным слабого, оплакивающее то, что он любил и укутывающее тело.
Сияющий огонь, пламя, которого не погасить, языки которого достигают далеко, убивающее, неуязвимое, через которое человеку не пройти из-за наносимого им вреда.
Она, та, что впереди, госпожа силы, тихая сердцем, дающая рождение своему господину; та, что в охвате три сотни и пятьдесят мер; посылающая лучи, как камень юга уатх; воздымающая божественную форму и укрывающая слабого; делающая подношения своему господину каждый день.
Ты, громкая голосом, поднимающая тех, кто плачет и тех, кто обращает к тебе мольбы, чей голос громок, ужасная, госпожа, которую следует бояться, не уничтожающая то, что в ней.
Она, всегда уничтожающая топку, полную демонов, повелительница каждого пилона, госпожа, к которой обращены восклицания в день тьмы. Она судит немощного, перевязанного бинтами.
Ты, призвавшая две свои земли, уничтожившая тех, кто пришел со вспышками и огнем, госпожа сияния, прислушивающаяся к речи своего господина.
Осирис принес обе свои земле к ней и создал бога Хапи (т.е. Нил), чтобы послать сияние из своих сокрытых мест.
Госпожа мощи, танцующая на красных, хранящая празднество Хакер в день выслушивания вины.
Демон, с красными волосами и глазами, выходящий ночью, связывающий демона в своем логове; да будут ее земли отданы Спокойному Сердцу в его час и да выступит она и пойдет вперед.
Ужасная, госпожа ливней, устанавливающая (?) руины в душах людей, пожирательница мертвых человеческих тел, управительница и изготовительница, создающая убийство.
Рассекающая-на-куски, вся в крови, Ахабит (?), госпожа волос.
Любящая огонь, чистая убийствами, которые она любит, отрубающая головы, почитаемая (?), госпожа Великого Дома, уничтожительница демонов вечером.
Управительница света в период своей жизни, следящая за огнями, госпожа силы и письмо самого бога Птаха.
Она, обитающая в пещере своего господина, Одевающая ее имя, она скрывает то, что создала, она владеет сердцами, она проглатывает (?).
Нож, что режет, когда произнесено его имя, и убивает тех, кто выступил к ее огням. У нее тайные земли и советники.
Как мы видели, Женское — это лоно-сосуд как женщина, а также как земля. Она — сосуд смерти, правящий ночным движением звезд через подземный мир; она — лоно «кита-дракона», который, как в истории с Ионой, глотает солнце-героя на западе каждую ночь; она «уничтожающая по вечеру».
Великая Мать как Ужасная Богиня земли и смерти и сама является землей, из которой разлагаются вещи. Богиня Земли — это «пожирательница мертвых человеческих тел» и «повелительница и госпожа гробницы». Как Гея, Великая Мать-Земля, она повелительница сосуда и то же время сам великий подземный сосуд, в который входят мертвые души, и из которого они снова воспарят. (Илл. 75a) Пифос, большой каменный кувшин, изначально служил для погребения мертвых и потому имел значение сосуда подземного мира. Согласно Джейн Харрисон, каждый грек был знаком с идеей о том, «что пифос был погребальным кувшином, что из такого погребального кувшина души спасались и т.д.»
Впоследствии Элевсинские мистерии основывались на это м символизме, который был обогащен обычаем сохранения пшеницы в подземном pithoi. Весенний символизм произрастания из земного сосуда (ср. Адониса и Осириса) и символизм изъятия семени из «подземного кувшина» укрепляли друг друга.
Рис. 37 Детский скелет с погребальной урне
Выкопано возле Назарета, Палестина
Погребение мертвых в кувшине появилось в доэллинистическом периоде, и примеры тому можно найти в эгейских культах бронзового века. (Рис. 37) Оно, возможно, пришло из Малой Азии. Но присутствие этого обычая в древней Америке и тот факт, что оно все еще практикуется в Южной Америке, подтверждает то представление, что кувшин, принимающий мертвых, принадлежит к архетипическому символизму Женского.
Форма этого кувшина – это урна, в которой мертвец лежит как дитя в позе эмбриона – в Элевсине, например, и, гораздо раньше, на Ближнем Востоке; другая форма – это пепельная урна, в которой хранился пепел погребенных трупов.
Домашняя урна как контейнер для пепла появилась в бронзовом веке в Италии и на севере, т.е. в центральной Германии, Дании и южной Швеции, а также в халколитической (Гассулиановой) Палестине, чьи обитатели «помещали кости умерших в домашние урны, выполненные в форме домов живых. Этот обычай можно также найти в неолитической Европе». Домашние урны также использовались на Крите и в Перу, хотя, если быть точными, не для хранения пепла, но это никоим образом не отменяет их сакрального значения.
(Илл. 76) Вариант погребальной урны – это мексиканская чаша для крови, в которой сердца, вырванные из тел принесенных в жертву, предлагались солнцу. Он принадлежит Ужасной Матери, чей символ, земная черепаха, изображен на его дне.
Самые замечательные выражения этого отношения Богини-Матери к мертвым – это египетские саркофаги, (Илл. 90-91), на дне которых изображена небесная богиня Нут, обнимающая мертвого. Нут – это богиня перерождения, но она также несет характер смерти как Нюит, черное ночное небо, которое отождествляется с пожирающей тьмой земли и с водой. (Илл. 91а) Смертельно черные одеяния на этом изображении в гробу наряду с головным украшением черной Хатхор так же поражают, как и обнаженные груди, напоминающие груди индийской Кали. Она тоже является ночным Западом, убивающим и пожирающим.
Ужасная Мать – это богиня смерти также в аспекте птицы мертвых, стервятника и ворона. Стервятник – это символ Некхет, одной из древнейших богинь-матерей в Египте, которая в своем благом аспекте наблюдает за мертвыми в подземном мире, но изначально разрывает тела на кусочки как ворон-трупоед, форма кельтской богини-волшебницы Морриган. Как показал Нинк, германские образцы этого женского слоя смерти и рока – это валькирии, приносящие смерть героям. Валькирия, утверждает Нинк, «это waelgrimme (смертельная ярость); и толкования связывают староанглийское waelcyrge (валькирия) с именами древних демонов войны и смерти (эринии, Тисифона, Алекто, Беллона). Это полностью соответствует ее темному аспекту в песне валькирий и ее отождествлению с вороном, темной птицей смерти, которую называют waelceasig (избирающая трупы), этот термин в точности согласуется с waelcyrge. На севере мы также находим форму ворона в Хльод, виночерпии Одина в саге о Вёльсунгах».
Но если германские народы движимы странной тоской по смерти, египетский подход строго противоположен. Египтяне боялись разложения больше, чем смерти; особым стремлением их культа мертвых было сохранить, мумифицировать труп, и это стремление определяло характер их религиозной жизни и их искусства. Глава из Книги Мертвых даст нам значительное понимание этого:
Глава о том, как не дать телу разрушиться. Осирис Ну, смотритель печати, триумфант, говорит: -
«Почитание тебе, О мой божественный отец Осирис. Я пришел бальзамировать тебя, чтобы ты бальзамировал мои члены, чтобы я не разрушился и не скончался, [но чтобы] стал подобным моему божественному отцу Хепра, божественный образ которого не знал разрушения. Приди же, укрепи мое дыхание, о повелитель ветров, превозносящий божественных существ, ему же подобных. Укрепи меня вдвое, усиль меня, повелитель погребального ковчега. Даруй мне вход в землю вечности, как то было сделано для тебя с твоим отцом Темом, чей тело не знало разрушения, и чье существо не знало разрушения. Я не делал того, что ты ненавидишь, нет, я кричал среди тех, кто любит твое Ка. Да не станет мое тело червями, но избавь меня, как это сделал ты. Я молюсь тебе, да не сгнию я, хотя ты и позволил каждому богу, каждой богине, каждому животному и каждой твари узреть разрушение, когда душа вышла из них после смерти.И когда душа удалилась (или разрушилась) человек видит разрушение, и кости его тела гниют, и становятся зловонны, и члены постепенно гниют, и кости крошатся в беспомощную массу, и плоть становится зловонной жидностью, и он становится братом разрушению, приходящему к нему, и превращается во множество червей, и сам становится заодно с червями, и приходит ему конец, и он разрушился в свете бога Шу, как и каждый бог, и каждая богиня, и каждая крылатая птица, и каждая рыба... и всякая вещь... Да [выйдет] жизнь из его смерти, и да не положит [мне] конец разрушение, вызванное какой-нибудь тварью, и да не обратятся они против меня в своих [различных] формах. Не отдай меня тому убийце, который обитает в своем пыточном чертоге (?), убивающему члены и оставляющий их гнить, [сам] скрываясь — разрушающему многие мертвые тела и живущему убийством. Да буду я жив и исполню это послание, да буду я исполнять то, что ему заповедано. Не отдай меня в его руки, да не овладеет он мной, ибо я под твоей властью, о повелитель богов.
Почитание тебе, о мой божественный отец Осирис, ты живешь в моих членах. Ты не сгниешь, ты не превратишься в червей, ты не угаснешь, ты не разрушишься, ты не разложишься, и ты не превратишься в червей, я — бог Хепра, и мои члены обретут вечное существование. Я не разрушусь, и я не сгнию, я не превращусь в червей, и я не увижу разрушения пред очами бога Шу. Я буду сущим. Я буду сущим; я буду жить, я буду жить; я вернусь к жизни, я вернусь к жизни, я вернусь к жизни; я проснусь в мире; я не разложусь, мои кишки (?) не сгниют; я не буду ранен; мои глаза не сгниют; очертания моего лица не исчезнут; мое ухо не оглохнет; моя голова не отделится от шеи; мой язык не унесут прочь; волосы мои не будут отрезаны; мои брови не сбреют; и никакого губительного ранения мне не нанесут. мое тело будет неизменным, и не разрушится, и не будет уничтожено на этой земле».
Фигура Ужасной Матери доминирует в до-эллинистическом мире, как и в раннем греческом, с тем же архетипическим символизмом.
Превращающий в камень взгляд Медузы принадлежит к той же области Ужасной Великой Богини, ведь быть недвижимым значит быть мертвым. Это воздействие ужасного противоположно мобильности жизненного потока, который течет во всякой органической жизни; это психическое выражение окаменения и склероза. (Илл. 70,80) Горгона — двойник жизненного лона; она лоно смерти или ночное солнце.
(Илл. 68, 77) Череп — это символ не только смерти, но и мертвого солнца, которое во время своей жизни было наделено волосами-лучами силы; а когда герой, ночное солнце, поглощается в живот кита, у него «выпадают волосы». Связь между смертью, лысой головой, жертвоприношением и кастрацией характерна для посвященных Великой Матери, от бритых жрецов Исиды до тонзуры католических монахов. Змеи-волосы Ужасной Богини с другой стороны соответствуют «негативному сиянию».
Рис. 38 Иламатекутли, богиня смерти
Ацтеки, из кодекса
Позитивное женское лона появляется как рот; поэтому «губы» соответствуют женским гениталиям, и на основе этого позитивного символического уравнения рот, как «верхнее лоно», является местом рождения дыхания и слова, Логоса. Похожим образом деструктивная сторона Женского, разрушающая и смертельная матка, чаще всего появляется в архетипической форме как рот, усеянный зубами. (Илл. 78) Мы находим этом символизм на африканской статуэтке, где усеянная зубами матка заменена искаженной маской, наподобие ацтекской богини смерти (Рис. 38), оснащенной различными ножами и острыми зубами. Этот мотив vaginedentata лучше всего различим в мифологии североамериканских индейцев. В мифологии других индейских племен пожирающая мясо рыба обитает в вагине Ужасной Матери; герой — это человек, преодолевающий Ужасную Мать, вырывающий зубы из ее вагины и так превращающий ее в женщину.
В Египте тоже можно продемонстрировать соотношение Женского с губами и Мужского с зубами. Негативное Мужское как атрибут Женского часто принимает форму деструктивного мужского спутника, например, дикого вепря. (Илл. 76b) И клыки вепря или другие зубы животных часто появляются рядом с зубами Ужасной Женщины. Как и другие очаровывающие и связанные со смертью женские фигуры, Сейлла, пожирающий водоворот, имеет верхнюю часть в виде прекрасной женщины, а нижняя часть состоит из трех адских гончих. Мы знаем фаллическое значение единственного зуба грай - тех женских фигур, чьи имена Страх, Кошмар и Ужас, живущих на границах ночи и смерти, на далеком западе, на берегу океана. Их сестры – горгоны, дочери Форкия, «Серого», сына Понта, «изначальной бездны». От них произошли все мифические монстры. Крылатые горгоны со змеями на головах и поясе, с клыками вепря, бородами и высунутыми языками – это уроборические символы изначальной силы Архетипического Женского, образы великой до-эллинистической Богини-Матери в ее пожирающем аспекте земли, ночи и подземного мира. (Рис. 40)
Рис. 39 Сцилла
Гравированный камень, Рим
Рис. 40 Геката
Гравированный камень, Рим
(Илл. 80) С распростертыми ногами Горгона, душащая животное, принимает ту же форму, что и эксгибиционистские богини. Здесь, вернее, гениталии сокрыты и невидимы, что они представлены в виде ужасного лица с оскаленными зубами. Уроборический мужеско-женский аспект Горгоны очевиден не только из-за бросающихся в глаза клыков ее матки-глотки, но и из-за высунутого языка, который – в противоположность женским губам – всегда имеет фаллический характер. Мы находим эту архетипическую чертуна любых изображениях чудовищ по всему миру. Эта связь полностью очевидна в Океании. На Новой Зеландии высунутый язык – знак силы, динамической энергии; и на Лифу, одном из островов Луайоте, половой орган известен как «его слово», выражение, которое придает этому термину его полный смысл как зарождающей силы всех действий, а также всех слов».
Таким образом, ужасный аспект Женского всегда включает в себя уроборическую женщину-змею, женщину с фаллосом, единство деторождения и отцовства, жизни и смерти. Горгона наделена каждым мужским атрибутом: змея, зуб, клыки вепря, высунутый язык, а иногда даже борода.