Обезглавливание злой богини луны-сестры было первым деянием героя-бога Хуитцилопоцтли. Обезглавливание женской жертвы было центральным обрядом в весеннем фестивале змеиной подземной богини, и боевой жертвенный фестиваль гладиаторов заканчивался танцем с головами жертв.
В Мексике также запад, как показывает его символизм, ассоциировался с бессознательным; это «Великое Море». И поскольку среди мексиканцев и индейцев кора, открытых Пройссом, ночь и ночное небо также являются ночным океаном небес, луна – это ночная змея, которая движется по воде, и смертельная западная угроза Ужасной Матери также представлена опасностью потопа. «Индейцы кора верят, что на западе мира живет могучая змея, ночь воспринимается как вода, которую восходящая утренняя звезда убивает, и орел, дневное небо, пожирает. Если этого не случится, мир наполнится водой».
В западной символьной группе Ужасной Матери – ночь, бездна, море, водные глубины, змея, дракон, кит – все символы окрашивают друг друга и сливаются друг с другом. Пожирающая вода, разрывающее лоно земли, бездна смерти, опасная змея ночи и смерти, кит, море и кит в море – все это аспекты негативного бессознательного, «водных глубин», которое живет в ночной тьме рядом с миром людей и угрожает залить весь мир водой.
(Рис. 44-45) Следовательно, Женское, как майянская богиня Иксчель, богиня разрушительных потопов и луны, является фатальным водным кувшином. Ее символ – перевернутый сосуд рока, на голове покоится смертоносная змея, на руках и ногах у нее острые звериные когти, а ее одеяние украшено пересеченными костями, эмблемой смерти.
Катастрофу потопа может предотвратить только солнечный герой сознания, который снова и снова поражает змею бездны. Эта победа героя свершается на востоке, где восходит солнце, или, как в Мексике, в полуденном зените, и это в точности соответствует почитанию лунного героя как новой луны или полной луны.
Поскольку ацтеки, как это показывает экстраординарная живучесть архетипа Ужасной Матери среди них, находились под действием страха смерти, напоминающим страх египтян, архетип подземного путешествия героя, преображения и возрождения тоже играет среди них важную роль.
Рис. 44 Древняя богиня Искчель, уничтожающая мир водой
Майя, из кодекса
Кровавое жертвоприношение и расчленение принадлежат к ритуалу плодородия Великой Матери. И то, и другое оплодотворяет лоно земли, что можно видеть из многочисленных обрядов, в которых части жертвы – человека или животного – торжественно разбрасывались по полям. Греческие Тесмофории, в которых поросята, символизирующие детей утробы земли, и фаллические символы забрасывались в ущелье, в котором кишели змеи, также принадлежат к этому контексту. Ущелье – это лоно земли; взятые вместе, змея и ущелье здесь снова представляют собой плодородие земли. Распавшаяся плоть жертв позже доставалась из ущелья и распределялась по полям для магии плодородия.
Рис. 45 Иксчель
Майя, из кодекса
Необходимость в оплодотворении и оживлении феминной земли кровью, смертью и трупами – эта концепция, укреплявшаяся течением жизни и смерти в природе – констеллирует Великую Мать ужасной, убивающей и расчленяющей. Поэтому великие богини – это богини охоты и войны, занимающиеся жизнью и смертью. Поэтому ацтекская Богиня-Мать также является богиней обсидианового ножа, которым расчленялись тела, и поэтому в своем аспекте лунной богини ее называют «белым каменным ножом». Соответственно и Сет, мужской спутник ужасной Исиды, обладает атрибутом первобытного кремниевого ножа, «ножа Сета». В Америке обсидиан как наконечник копья, охотничий нож, жертвенный нож и меч является инструментом смерти. Обсидиановая богиня, связанная с богиней охоты, изначально была драконоподобной фигурой. Позже она сама стала богиней охоты. Ее крылья бабочки были тронуты обсидианом. Культ магического оружия был связан с ней, как и со всеми первобытными богинями смерти и охоты.
Тецкатлипока, один из самых важных богов ацтекского пантеона, также был обсидиановым богом и играл сакральную роль обсидианового ножа. Луна как серповидное оружие, меч и нож – это архетипический символ борьбы юного героя против дракона тьмы, который предшествовал солярной мифологии.
«Мексиканская традиция весьма ясно являет нам, что обсидиан из-за своих дающих пропитание свойств начал почитаться как источник всякой жизни, даже как сам принцип существования. Творящая богиня Тонакачихуатль (Госпожа Нашего Бытия), как считалось, родила обсидиановый нож, из которого произошли шестнадцать сотен полубогов, населивших землю. Как показывают ацтекские художественные манускрипты, маис часто изображался в форме жертвенного ножа из обсидиана».
Спенс выражает то мнение, что изначальная вера ацтеков была «обсидиановой религией», и не без основанийвыводит ее из до-агрикультурной охотничьей фазы. Потому обсидиан – это магические оружие, спустившееся с небес, жизнь и смерть приносящий центральный символ кровавой первобытной Великой Матери, которая сама расчленена (см. выше) и оттого становится источником всякой жизни. Позже, когда охота уступила место сельскому хозяйству – неважно, случилось ли это до или после завоевания Мексики ацтеками – аспекты изменились. Как сообщает нам древний гимн, обсидиановая богиня охоты, обсидиановая бабочка, стала «богиней мелокактуса», и Великая Богиня изменилась от богини охоты, крови и ночи до земной богини. Сын ее плодородия теперь стал пшеницей, тождественной обсидиановому ножу – а сама она стала богиней плодородия пшеницы. Но ее древняя ужасная природа сохранилась, ведь плодородие, смерть и жертвоприношение связаны друг с другом, и лущение зерновых тождественно вырыванию сердца из жертвы с помощью обсидианового ножа.
Великая Богиня рождает жизнь, зерно, которое может появиться как фаллический зерновой бог или как сын зерна, и она также рождает смерть, обсидиановый нож. Этот двойственный аспект, в котором жизнь становится смертью, а смерть – жизнью, и одна зависит от другой, повторяется в ацтекском мифе и ритуале снова и снова. Это очевидно из жертвоприношения крови, «которая посредством божественной алхимии преображается в дождь», и жертвоприношения живых существ в целом.
Повсюду Великая Мать связана с дуальностью луны и земли, и тайна плодородия земли тоже связана с луной и ее расчленением: здесь луна оплодотворяющий и расчлененный сын.
Поскольку ритуальное убийство и расчленение – это важный переход к возрождению и новому плодородию, гибель сверкающих богов на пути в подземный мир является космическим эквивалентом рождения нового дня. В ацтекском мифе о путешествии через ад мир мертвых – это созданный из крови череп, центр мира. Это смертоносная сторона дающего жизнь мирового пупа. (Рис. 46) Подземные сосуды смерти и преображения имеют форму пожирающих черепов с глазами и оскаленными зубами. В Мексике южная область обезглавливания и расчленения соответствует ужасному миру подземных врат в Египте. (Рис. 33) В его центре – ужасная фигура с двумя обсидиановыми ножами на голове и смертоносными лезвиями, торчащими из суставов; ее территория огорожена частоколом ножей.
Как богиня смерти, Великая Мать носит обсидиановый нож; юный бог луны Ксипи-тотек с маской из обсидиановых ножей ассоциирован с ней и входит в ее ритуал, в котором юного сына расчленяют или кастрируют. Это типичное само-жертвоприношение луны, ведущее к ее возрождению.
Если теперь, на основе ацтекского материала, мы снова попытаемся описать связь между культом Великой Матери и жертвоприношением ее юного сына, который является и ее любовником, и оплодотворителем, то потому что здесь ясно различим древнейший матриархальный ритуал Ужасной Богини, хотя и с наложенными патриархальными элементами. Есть основания полагать, что материнскому жертвоприношению мужчины, ее сына, в ранние времена предшествовало жертвоприношение дочери, или даже что они появились одновременно.
Рис. 46 Подземный сосуд смерти и преображения
Ацтеки, из кодекса
Мы действительно находим свидетельства жертвоприношения женщин или девочек, т.е. богинь, ведь в Мексике принесенные в жертву всегда отождествлялись с богами. Но даже жертвоприношение воина, играющее важную роль в ацтекском ритуале, не обязательно предполагает жертвоприношение мужского начала. Мы знаем, например, что в культе Ксипе, освежеванного бога, пленников убивали стрелами, символизирующим сексуальное соединение с землей. Иными словами, сочетание и убийство идентичны, и смерть представляет собой оплодотворение.
Мы уже указали на лунный и «западный» характер Ксипе. Относительно его отождествления с Женским Пройсс пишет: «Ксипе – это мужская параллель богине луны и земли, матери богов или богине сексуального наслаждения, которая также персонифицирует кукурузу и кукурузные запасы. В настоящем случае Ксипе заменяет богиню луны и земли как представитель земли. Это наиболее очевидно из короткой юбки из листьев запоте, которую он носит, а также из того факта, что она соединена с дырой посреди круглого камня, эта дыра представляет центр и вход – как в сексуальном, так и в других отношениях». Отождествление мужского бога Ксипе с Богиней земли в другой форме повторяется в празднестве сбора ракитника, посвященном той же Матери-Земле. Жертва – женщина, а на другой день маленькая девочка, играющая роль богини земли; она обезглавливается, и ее кровью орошают фрукты, семена и так далее, чтобы гарантировать их прирост. Обряды этого празднества, включающего танцы и бутафорские сражения, являют очевидные аналогии со свадебными обрядами. Очевидно, что основой для празднества служит женитьба матери и сына, и это же объясняет особенности, которые до сих пор не были поняты: «Половые акты и деторождение символизируются носителями фаллуса и раздвинутыми ногами богини перед образом Хуитцилопоцтли в определенных фазах. Это рождение кукурузы, изображаемое столь странными обрядами».
Важнейшие элементы этого ритуала плодородия – это обезглавливание женщины как богини, оплодотворяющее жертвоприношение ее крови, сдирание кожи с ее тела и облачение сына-бога-жреца в ее кожу. Об этом Фрезер говорит: «Скорее нам следует ожидать, что как одна женщина исполняла божественную смерть, так другая должна исполнить божественное воскрешение».
Объяснение составляет центральное содержание мистерии преображения: смерть матери зерна и земли ведет к рождению зерна, ее сына. Сын зерна, облаченный в кожу принесенной в жертву Матери-Земли является образом живой беременности его матери, в которой женское преобразуется в мужское, созданное из крови принесенной в жертву женщины. Кровь трансформации укрепляется жертвоприношением. Сын бог-зерно носит маску из бедренной кожи жертвы, и это повторение того же символизма трансформации и рождения или перерождения.
Тождество матери и сына в этой мистерии плодородия усиливается тем фактом, что до жертвоприношения богиня зерна носит облачение из американской агавы, характерное для зерна-сына. Главная церемония празднества свежевания – это жертвоприношение битвы на мечах, сражения между избранными пленниками с бутафорским оружием и полностью экипированными воинами – сражения, которое, конечно же, заканчивается смертью и жертвоприношением пленников.
Пленники, чья смерть в битве образует содержание битвы, стоят на большом камне около десяти футов в диаметре. Они связаны веревкой, «продовольственной веревкой», которая начинается с центра камня, «представляющего центр и вход в землю – как в сексуальном, так и других отношениях», веревкой, очевидно напоминающей пуповину. Пленника, который устал или просто не может сражаться, убивали в позе, которую Данзел обозначает как приемлющую, но ее можно равным образом назвать позой при рождении.
В этой связи следует упомянуть, что мать, давшую рождение ребенку, называли «создавшей пленника», и что женщину, умершую при рождении, называли «принесенным в жертву пленником». Чтобы понять ритуал, важно отметить, что богиня древних чичимеков, «богиня, умершая при родах», известная как «древний герой» и как «принесенная в жертву богиня». С ней связаны женские демоны запада, души женщин, тоже умерших при родах.
Убитый пленник – это мужчина и женщина, мать и сын, земля и бог света, почва и зерно в одном. Он – умирающее женское начало и обновленное мужское, которое представляется сердцем и символически идентично солнцу и колосу пшеницы. Жертвенное действо, типичное для ацтеков, в котором сердце, драгоценный камень, плод орла, вырывается из груди жертвы и подносится солнцу, соответствует «лущению зерна». Солнце как плод дневного неба, как «бирюзовый принц» и «восходящий орел», питается жертвенными сердцами и их кровью. Существование мира зависит от его восходящего полета.
Зерно – это фаллический символ плодородия; зерно и бог зерна соответствуют богу пшеницы в западно-европейской культурной сфере. Вырывание и поднимание сердца – это магическое средство для восхождения солнца, а также для роста зерна; его подъему следует помочь; «подъем», как и «прыжок» - это магические пособники роста.
Последнее подтверждение связи между солнечным богом как юным любовником и Великой Матерью можно найти в фигуре Ксочипилли-Чинтеотля. Ксочипилли – это юный бог жизни, утра, потомства и продовольствия, типичный бог солнца, любви и растительности. Это фаллический бог, стоящий между ночью и днем, как юный Эрос-Амур; он также является бабочкой и «цветочным повелителем».
Как и в Египте, юное утреннее солнце принадлежит материнскому ночному небу; как и фаллические юные любовники в европейской и азиатской мифологии, он – прекрасный повелитель цветов, связанный с землей. Он возлюбленный ацтекской мадонны, которая также носит его на руках, как ребенка.
Ксочикветцаль, лунная дева, это богиня любовных наслаждений и грехов; развлечений, танцев, песен и искусства; прядения и плетения. Она богиня свадебной связи и покровительница шлюх.
Тождество девы с уроборической изначальной матерью возвращает нас к фигуре великой изначальной матери как девственницы. Наряду с этой архетипической идентичностью, она также считалась «первой женщиной, что родила близнецов»; отсюда, как и все изначальные материнские фигуры, как изначальная мать принципа противоположностей, жизни и смерти, смерти воскрешения.
Архетипическое бракосочетание Великой Матери с сыном, который появляется как бог света, кукурузы и цветов, отмечается также и в Мексике, и здесь снова омоложенная богиня-дочь появляется наряду с ужасной богиней-матерью, которой она идентична. По этой причине юная лунно-девственная богиня любви и шлюх «с примечательной частотой «приравнивается» к женской уроборической богине начала». Спенс верно считает, что богиня зерна стоит в том же отношении к матери зерна, как Персефона к Деметре. Все богини, как и боги, это «вариации на тему».
Двуединость Великой Богини как матери-дочери можно продемонстрировать уже в очень раннем периоде. Так, до-ацтекские глиняные фигурки (Илл. 86, сверху) «обычно были женскими и могли изображать богиню-мать, символизирующую рост и плодородие – концепцию, общую для религиозных идей человечества». «За этими статуэтками, должно быть, стояло суровое осознание сложных ритмов рождения, роста и смерти в природе, вкратце выраженных в чуде женщины, рожающей детей».
Относительно другой группы фигур (Илл. 86, внизу) Вейлант пишет: «Эти статуэтки, в противоположность матронам на других местных изображениях, обладают некой девичьей грацией». Без сомнения, эта юная богиня – Ксочикветцаль, чей юный сын-любовник Ксочипилли также был юным богом зерна Чинтеотлем. По этой причине в празднестве Чинтеотля Ксочипилли появляется в форме бога зерна.
Дальнейшее подтверждение связи юного бога зерна с его матерью можно найти в празднестве летнего равноденствия, когда юный Ксочипилли-Чинтеотль принимает участие в сакральной игре в мяч как противник ужасной старой Богини-Земли зимнего солнцестояния.
Смысл этого празднества космический - это победа восходящего юного бога весны над старым аспектом Матери-Земли. Но это космическое значение связано с плодородием, ведь рост пшеницы образует архетипическую связку с солнцем, светом и сознанием.
Цель игры в мяч заключалась в том, чтобы с помощью сложных маневров направить мяч в каменное кольцо, и Дензел верно уравнивает полет меча с половым актом: «Указанием на это является крик, который зрители обращали к удачливому метателю: «Он великий прелюбодей». Судя по этому, игра в мяч изначально имеет частичное значение ритуала плодородия». Это толкование поддерживается тем обстоятельством, что кольцо называлось «весной», и сквозь него выливали воду. Союз сына и матери завершается течением плодородия через материнскую матку, весну, что также является уроборическим, бисексуальным символом творения. Текущая, оплодотворяющая вода маскулинна, но весна в целом – утробный символ детородной феминной земли, которая рождает ручьи и потоки.
В инцесте со своей матерью герой зачинает себя. Но поскольку сын-любовник становится жертвой Великой Матери в «матриархальном инцесте», «великому прелюбодею», победоносному «быку его матери» предсказывается ранняя смерть.
Ацтекская мифология отличается от знакомых мифов Старого Света об умирающем мужском начале в одном важном пункте: в ацтекском мифе Ужасная Мать убивает не только юного фаллического «Адониса-сына», но и его зрелую форму, воина.
Таким образом, становится понятно, почему воин, которого приносили в жертву на круглом камне, тоже считался Хуитцилопочтли. Его символ – колибри, «символ растительности начала сезона дождей». Как дух плодородия, бог носит лапку этой колибри, которая связана с маисовым деревом на западе, в мире Великой Матери. Он – бог солнца и войны; он рожден девственной матерью, которая зачала от волана с небес, это вариант мотива «сверхъестественной матери» или оплодотворения солнечным фаллосом как источником ветра. Как сын облаченной в змей матери, он обвит змеями; его скипетр – змея; его барабан – змеиная кожа. Как и солнечном фаллосе, отношения сына, змеи и ветра повторяются в фигуре Хуитцилопочтли. Он символизирует производящий сияющий аспект, который также является доминирующим элементом в другом героическом боге ацтеков, Кетцалькоатле, пернатом змее.
Как бог войны, Хуитцилопочтли также был оплодотворителем, ведь развязать войну значит захватить пленников, чья кровь важна для плодородия и богов, и мира. На одном из его празднеств его образ замешивался в тесто, смоченное кровью принесенных в жертву детей и протыкался стрелой в знак его смерти до времени воскресения на следующий год. Священный пятидесятидвухгодичный ритм ацтеков и ритуальное добывание нового огня также были связаны с протыканием и сакраментальным поеданием его образа в тесте. Сакральное существование Хуитцилопочтли символически приравнивалось к жизненной сущности огня-солнца-крови-пшеницы, ведь он был не только оплодотворителем, но в роли бога зерна он также был убит, принесен в жертву, съеден и воскрешен. Он, как и другие мужские божества света, должен был «стать костями», т.е. умереть.
Сосуществование маскулинно- и феминно-акцентированного символизма – ведь даже там, где Мужское маскулинно, оно отождествлено с Женским посредством символизма жертвоприношения – очевиднее всего в связи с богом зерна, в ритуале которого вырезание сердца тождественно с лущением зерна. Ведь есть тождество между вырезанием сердца и рождением, что очевидно из рисунка из Кодекса Борджиа. (Рис. 47) В нижнем прямоугольнике, изображающем восточную область подземного мира, сидит черная богиня с раздвинутыми ногами. Как указывает ее цвет и звезды на ней, она богиня ночи, тождественная богине земли. Ее тело состоит из светил, солнца или луны, а ее лодыжки, колени, запястья и плечи также являются светящимися точками, из которых жрецы вырезают своими ножами сердце.
Рис. 47 Путь сквозь утробу земли к восточной области подземного мира
Ацтеки, поврежденная страница из Кодекса Борджиа
Вход в нижнем конце центрального лона-светила представляет акт деторождения; голова животного в центре с открытым ртом символизирует матку.
Теперь верхняя часть рисунка тоже становится понятной: она изображает мандалу, окруженную двенадцатью богинями, предположительно божествами земли, украшенных лунными символами. В ее центре изображен закат светлой и темной луны (или солнца и луны) в усыпанную зубами утробу земли, в которой происходит сцена жертвоприношения и рождения. Эта сцена, без сомнения, изображает пожирание, жертвоприношение и возрождение светоносного героя.
Подчиненность всех героев света возрождающей силе Великой и Ужасной Матери констеллирует конфликт между Ужасной Матерью, скрывающейся в тени и патриархальным сознанием ацтеков. Эти два мира постоянно сталкиваются и сливаются. Для ацтекского воина высшим отличием было добыть пленников для жертвоприношения, или же самому быть схваченным и принесенным в жертву. Но «взять пленника», «родить ребенка», «быть принесенным в жертву как пленник» и «умереть при родах» означает одно и то же. Таким образом, мы должны задать вопрос, был ли странный способ выражения женской жизни заимствован из мужского ритуала жертвоприношения, или же мужской ритуал жертвоприношения имитирует фундаментальную ситуацию женской жизни.
Архетипические отношения между смерть и рождением усиливаются их символической связью с утратой и жертвой, а плодородие образует связку с жертвоприношением фаллоса, кастрацией и кровью.
Воин, который, как сын, связан с женщиной, и наполовину с ней тождественен, также представляет маскулинное, героическое начало и его обновление. Изначально женщина была воинственной и вопроизводящей, она была амазонским «древним героем», а теперь то же верно в отношении мужчины. Каждый мужчина воин, но как таковой он также и жертвоприношение. Как и каждая рождающая женщина «захватывает пленника», так сказать, рождает будущую жертву, так и захвативший пленника не только становится его «матерью» (поскольку деторождение и захват пленника одно и то же), но и считается его отцом.
Когда наконец ритуально поедается плоть убитых пленников, захватчик и владелец пленника может не есть его плоть. «Он говорит: «Разве я должен есть себя?», ведь захватив его, он говорит: «Ты мне как сын». И пленник говорит: «Вот мой отец».
Согласно тому же тексту, захватчик назван «солнцем», «белым цветом» и «перьями», «потому что он будто разрисован белым и покрыт перьями (украшенный для жертвоприношения). Захватчик покрыт перьями, потому что он еще не умер в битве, но, возможно, умрет позже и так заплатит свой долг (т.е. будет принесен в жертву). По этой причине его родственники встречали его слезами и словами воодушевления».
Таким образом, умирающий пленник был производящим феминным земным началом, женщиной, умирающей при родах; смертью он породил свое сердце, солнце. Но как захватчик, который убивает, мужчина-воин – это солнце; он отец солнца, которое, умирая, рождает сердечно-солнечное начало и так укрепляет солнце отцов.
Лущение зерна, сердца, это кастрация, расчленение и жертвоприношение сущностной мужской части; но в то же время это рождение и дарующее жизнь деяние ради мира или человечества. Это смерть и закат земного начала; но благодаря своей трансперсональной связи с богами и силами, с которыми оно тождественно как солнце и божество, это земное начало уроборически цельно, бессмертно и «живет» в земле солнца, т.е. в сияющем мире востока.
Высшей точки это развитие достигает – как на Малекуле и в Египте – в сакральной формуле «Я и Отец одно», посредством которой индивидуум освобождается от власти Великой Матери.
Развитие мужского сознания и автономия духовно-солнечного начала требует «символического убийства» Великой Матери и поддержки небесным отцом сыновнего начала, которое стало независимым от Матери-Земли. Кем бы ни предпринималось ночное путешествие по морю вслед за солнцем, богами или человеческой душой, оно означает это развитие к относительно независимости эго, наделенного такими атрибутами, как свободная воля. Эта тенденция, которую мы обнаружили в Старом Свете и на Малекуле, также присутствует в Мексике ацтеков.
Она достигает своей высшей формы в мифо о Кетцалькоатле, мексиканской фигуре героя. Он не тот герой, который преобразует внешний мир, напротив, он преобразует самого себя искуплением. Он умирающий и воскресший бог, но также и царь-герой, приносящий культуру, земной и божественный представитель принципа света и человечности. В своей двойной природе он совмещает западный, смертельный аспект и восточный аспект жизни: он вечерняя звезда и звезда утренняя. (Рис. 48) Как утренняя звезда, он является позитивным символом восходящей силы, принадлежащей маскулинно-духовному аспекту небес и солнца. По этой причине он ассоциируется с символом востока, пернатым змеем, т.е. с аспектом ветра-руаха-духа. Он бог знания, и одним из его атрибутов является спиралью восходящая башня.
Орел, сияющее небо, пожирает змею ночи. Сияющий огонь сознания одолевает воды бессознательного, и, как говорят индейцы кора, «орел, появляющийся обнаженным в ночи и малым посреди мира, как огонь, разожженный в кустарнике, одолевает спящих Древних, ибо он пробужден».
«Затем его перья выросли», и он улетел прямо в небо. «Он взлетел и остановился посреди неба. Здесь он обосновался, обратился и взглянул вниз. Его нога была нежно-желтой, когда он стоял тут… Ясным взором окинул он все вокруг, нежно-желтый его клюв, глаза его сияли победоносно. Здесь он остался и ясным взором оглядывал свой мир».
Кетцалькоатль обладал комплексным космическим значением. Он тождественен утренней звезде; он также бог ветров, и, как божество-сын, он разделяет изначальных родителей. Тот же бог сочетает лунное, солярное и астральное значение. Он не отвлеченная сущность, но архетип, чья фигура подтверждается многочисленными и разнообразными символами; он оплодотворяющий бог ветра, но также царь плодородия в древнем обряде, который должен умереть, чтобы оплодотворить мир своей жертвой. Он приносящий цивилизацию герой, но также кающийся грешник, преображающий себя.
Имя Кетцалькоатля сочетает в себе «quetzalli», «перо на хвосте» и «coatl», «змей». Он пернатый змей, а также змея с поднятой головой; в любом случае, он бог дождя и ветра, приносящий плодородие. Как сын изначальных божеств, Земли и Неба, сочетающий низший характер змеи и высшим характером птиц, он является объединяющим символом. Он принадлежит к группе таких дуальных богов, как Ксолотль, который изображался спина к спине с богом смерти, т.е. в союзе жизни и смерти, типичном для богов луны, растительности и трансформации.
Рис. 48 Кетцалькоатль, соединенный с Миктлантекутли, богом смерти
Ацтеки, из кодекса
Таким образом, Кетцалькоатль также Ксолотль Нанауатцин, сжигающий себя путем искупления, чье сердце обратилось в восходящую утреннюю звезду. (Рис. 49) Более того, этот странный миф изображает его обманутым, поверженным богом-беглецом, чье крушение связано с утратой рая, древнего тольтекского «золотого века». Кетцалькоатль повержен изначальными демоническими силами при помощи антибога, который играет роль Сета, враждебного брата Исиды. Его грех, который среди индейцев кора все еще приписывается богу утренней звезды, грех, который привел к уничтожению рая и его собственному крушению, состоял в непомерном потакании своей страсти к опьяняющим напиткам или сексуальным утехам. Введенный в заблуждение спиртным, бог был охвачен бессознательной жаждой смерти, которую в конце концов и принял, поверженный океаном на плоту, образованном из морской змеи.
Это грех сына-любовника, неспособного устоять перед соблазнительницей, которая доводит его в уроборический инцесте до само-разрушительного опьянения.
Рис. 49 Сердце Кетцалькоатля, преобразившееся в утреннюю звезду
Ацтеки, из кодекса
Есть прекрасная легенда, рассказывающая о том, как Кетцалькоатль подчинился демонической власти Великой Матери. Несмотря на ее последующее историческое уточнение, она сохранила множество изначальных особенностей. Кетцалькоатль и его сестра, которую к нему привели демоны, напились. Но действительная основа преступления, без которой последствия преступления вполне понять невозможно, освещается историей о том, как демоны привели к нему «шлюху» по имени Ксочикветцаль. Эта шлюха никто иная, как богиня шлюх и любви, тождественная с Великой Матерью, и Кетцалькоатль, соблазненный ею, становится Ксочипилли, властителем цветов; т.е. соблазнение Великой Матерью заставляет его регрессировать до сына-любовника.
До греха демоны поют элегию о Кетцалькоатле:
Дом мой из перьев квезаль,
Из перьев желтых тропических птиц
И из красных раковин.
И теперь, как сказано,