С автодорожного техникума и поползла мутная звезда будущего обкомовского вожака на свой грязный небосвод.
В студенчестве Рыло безудержно увлекался комсомольской работой - регулярно собирая членские взносы, всегда имел личные деньги на кармане: организацией футбольных соревнований - бесплатные талоны на питание, спортивная форма, поездки по району; и на всевозможных районных слетах и совещаниях, произнесением речей от лица учащейся и рабочей молодежи города - стал вхож в сферы чуть повыше средних. Учеба шла туже некуда - Рыло на это внимания не обращал, спал и видел себя только руководителем, неважно чего.
Подошел срок - умер Иосиф Сталин. А тихо было в городке, где кантовался в ожидании большой руководящей работы недопесок Рыло. Только отец его исподтишка вскинулся, верхним чутьем брал старый подлец новейшие веяния, и они не замедлили разразиться. В актовом зале автодорожного техникума, обычном месте важнейших городских мероприятий, проведено было открытое чтение закрытого письма Никиты Сергеевича Хрущева о преодолении последствий культа личности. Инициатива действа исходила вроде бы от партийной общественности городка: хорошо, объединившись, подсуетились портной Арнольд Розенбаум с маникюршей Ларисой Давидовной. Несомненно однако и то, что в первую скрипку умело дудел сам директор техникума - Юлий Августович Цвик.
Почитай целый день потел заслуженный народ в прокуренном, жарко натопленном зале. Казалось бы собраться должны только люди уважаемые, но пролезли и оба Рыла; один, потому что исчислял свой партстаж едва ли не с пятилетнего возраста, другой как представитель учащейся и трудящейся молодежи. Ему, молодому, Юлий Цвик собственноручно выдал аккуратную шпаргалку, подробно изъясняющую где и что нужно выкрикивать с места, а что нужно произнести стоя, в глаза залу.
Само письмо было бестолково и сумбурно. Подражая Сталину, Никита Сергеевич писал его еще сам и бесформенные предложения клал на бумагу, как бог даст. Трудно было понять, чего в письме больше - мстительной злобы против Сталина или трусливого стремления выгородить себя любой ценой. Впрочем, читавший текст Цвик делал это мастерски, он голосом, голосом выделял то, что было нужно ему и голосом же затушевывал все бессмыслицы.
Кончилось чтение. Цвик картинно пил воду из стакана, был слышен каждый глоток. Слушавшие его на мгновение отупели, они как бы позабыли, что за спинами у них - беспощадная война, поднятый из руин их руками мир, и все это сделано лишь оттого, что впереди стоял Вождь, а не номенклатурная выборная единица...
Порвалась тишина. Загремели о паркет каблуки, закашляли, потянуло папиросным дымком. Тут, откуда не поймешь, всякому показалось, что где-то поблизости и бухнула ставшая впоследствии знаменитой фраза: "А мы так верили Иосифу Виссарионовичу!". Эта очевидая глупость будто сорвала крышку, и из кастрюли, где вполне могло созреть что-либо путное, повалил удушливый и горячий пар. Люди словно осатанели. Все, кто сохранил трезвость ума и сердца, молчали, неготовые; забесновались иные, те, которым для исповедального крику достаточно любой кучи малой. Истошным образом голосила баба с орденом материнства на лацкане жакетки, получалось, что по вине генералиссимуса у нее осенью издохла раздоенная коза. Улыбающийся Цвик поднял руку.
- Товарищи, пусть выскажется молодежь,- призвал он, довольный. - Они - наша смена. Попрошу, товарищи, представителя на сцену...
Выбрался Рыло на сцену. И высказался. По бумажке все того же Цвика. Слова перли из него гулко и надрывно, будто и точно была у него кроме спинного мозга еще и душа. Дал прохват! 3ал обалдел. Только один особо твердокаменный старичок все бессвязно изумлялся:
- Это у него-то вор-отец - безвинно пострадавший?
А что толку? Его все равно никто не слушал.
Вечером Рыло приглашен был к Цвику в гости. Жил он, разумеется, в двух шагах от райкома, бывший купеческий особнячок. Встретила их с курносым открытым лицом домработница в ботиках на босу ногу. В прихожую, скрипя навощенным паркетом, выставилась величественная, как бревно, товарищ Элеонора - жена. За нею из ближайшей двери выкатило сущую кадушку, обручами - юбка, блузка, жакет - дочь.
- Мы с Леночкой назвали наследницу в мою честь, - как-то наособицу представил дочь Юлий Августович. - Тоже – Юлей. Вместе - Ю-ю. Ты обрати, пожалуйста, внимание, Ю-ю. Молодой человек очень, очень прогрессивен. Мыслит, как мало кто способен в этом городе!
Кадушка раскатала толстенные губищи, улыбнулась. На Рыло столбняк напал. Ничего более женственного он и представить себе не мог. Все девушки, которых он видел прежде, состояли из многих, на его взгляд, необязательных деталей: длинные ноги, большие или малые груди, руки, лицо на отворотливой шее. Зачем? Так и до главного не доберешься. У этой же все рядом. Ног немного, ручонки тоже пухлые и коротенькие, а то, что в женщинах нужнее всего - задница, сиськи и толстые, вывороченные губы, это тесно нанизано одно на другое. Бери и пользуйся всем сразу... Словом, влюбился Рыло без памяти.
Роман их раскатился, как с горы. Через месяц они уже лежали бок о бок в одной постели на родительской даче. Родители сделали все. Жарко натоплено было в спальне, на столе стояла отборная закуска и коньяк. Рыло ничего не смог. Помучился, помучился и под утро трагически захрапел. Кадушка Ю-ю, словно пестик в ступке, вертелась рядом.
Чем свет навестить детей на коротеньком квадратном "Москвиче" первого выпуска прикатил Юлий Августович.
На отношениях меж мужчиной и женщиной Цвик собаку съел. Подошел к столу, налил себе армянского в стакан, сказал больше прятавшей в подушку голову дочери, чем лупившему бесстыдные зенки Рыле:
- Это даже хорошо, родные мои, что с первого раза у вас ничего не вышло. Потом больше ценить будете свое счастье. Но я не об этом, дети. Сейчас я хочу выпить с вами за семью. В постели все так-сяк наладится, надо, чтобы семья у вас получилась настоящая, ленинского образца. Где мужа и жену связывают вопросы государственного управления, а не пошлые телесные радости. Вот Лев Давидович, например, тот вообще любил жениться безотносительно к поцелуям, есть они или нет...
- Это тот что ли Лев Давидович, который заведует первым гастрономом? - На всю пятистенную двухэтажную дачу бестактно изумился Рыло.
Цвик поморщился:
- Я говорю о товарище Троцком, юноша! Вы потом все узнаете. Итак, выпьем за первое звено вашей совместной самостоятельной жизни... Я помогу всем, чем надо будет...
Через неделю сыграли свадьбу. А летом Рыло с молодой женой отправился в большой сибирский город на высшую профсоюзную учебу. С тех пор он всегда перемещался купно. Сперва с одной семьей, потом стал помаленьку обрастать челядью. Для прибытия в Москву уже понадобился целый самолет.
Среди тех тайн природы, которые человеку не нужно разгадывать, есть одна особенно лишняя.
В местах постоянного скопления крыс, там, где они отсыпаются и разыгрывают брачные игры, возникает временами необъяснимое явление. До двух десятков крыс вдруг почему-то срастаются меж собой туловищами, помимо шерсти, прямо кожей, бок в бок. Рвет пол когтями чудовищная сплотка в двадцать оскаленных морд. Свою невольную поруку они не могут разорвать кроме как с кровью и с мясом. Словно признавая за ними главенство, остальные крысы подкармливают их.
Она наступает полукругом эта зловещая цепь, и каждая пасть в ней требует: жрать!
Называется это - Крысиный король.
Управление методом "Крысиный король" давно признано конституционным в цивилизованных странах Америки и Запада. На Руси этот метод стал проявляться после смерти Иосифа Сталина. Придя к власти, секретным указом Никита Хрущев освободил от всякой ответственности высшую номенклатуру государства. И погрязшие в пороках, проворовавшиеся вдрызг и опустившиеся до взяток через подставных лиц партийные и советские начальники стали всего лишь тихо переходить с понижением на другую работу или пропадать на пенсию. Их имена исчезали с газетных полос, да; но они сохраняли за собой и своими семьями все должностные и кастовые преимущества. Уставшие, сами они отдыхали от преступлений, но их прямые выблядки, бесчисленные племянники и разъевшаяся на народном добре челядь полонили собой телевизионные и газетные редакции Москвы, лезли в спорт, в легкую промышленность, вожделенно принюхивались к жирным постам в торговле. Действуя и здесь, и там, как зеницу ока берегли они свою воровскую, скрытую, основанную на мясе и крови смычку.
Полукругом наступала ощерившаяся цепь на русский народ, который в столичной суматохе и бестолковщине, промежду песен Высоцкого и магазинными витринами и разглядеть-то ее не мог.
Ни причин, ни характера, ни облика, ни значения возникшей напасти Рыло, конечно же, не разумел. И тем острее он испытывал неодолимую нужду в ней, крайнюю, персональную. Спинной мозг его уже знал, что где-то существует эта ощеренная каждым звеном своим цепь, и меж звеньев ее есть прореха для него. Прореха волшебная, как райские ворота, за которыми Рыло мог владеть блестящими автомобилями и охотничьими домиками, а столы кругом ломились от икры и коньяка; там никто не смел ему, начальнику невесть чего, и слово молвить, но над ним самим, над Рылом никакого начальства не было... О, что только не ожидало Рыло там, куда он покамест не проник!
Рыло был убежден, что проникнет.
Почему нет? Он видел, что круговая порука образца "Крысиный король" уже приняла его в свое лоно, сделав полноправным членом семьи Цвиков, семьи разветвленнейшей, можно сказать, могущественной. Вольготно разлеглась она на земле русской от Сибири по матушку Москву. Где-то Цвики сидели пореже, где-то - погуще, но ни на мгновение не теряли друг друга из вида. Связь была постоянной. И в крохотном городишке, где директорствовал Юлий Августович, и на новом месте, где со своей кадушкой Ю-ю осел Рыло учиться высшему профсоюзному делу, их всегда навещали нужные люди, вызывали на междугородние телефонные переговоры, присылали посылки, письма и телеграммы. Рылу по душе были все семейственные сходки Цвиков, куда после деловой части выпить-закусить звали и его. Говорили все на междусобойной, незаметной "фене", смысл которой быстро дошел до Рыла. Так поехать к "дяде Боре" - значило выбить командировку в Москву, в минтяжмаш. "Навестить тетю Цилю" - это уже Ленинград, институт повышения квалификации преподавателей общественных наук. Кстати, с обильнейшими рекомендациями от "тети Цили" и появился однажды у Рыла в его комнатенке для семейных студентов высшей профсоюзной школы один старый знакомец, которого через столько лет хозяин едва признал.
- Сергей Алексеевич Гегечкори, - представился он Рыле, а кадушку Ю-ю просто смачно начмокал в распущенные лепешками губищи.
"Восточные человеки" не в одной Сибири, а и по всему Союзу тогда еще были в редкость. За чрезмерную бойкость в обращении с туда-сюда возимым товаром их еще частенько посаживали. Рыло глазел во все свои крохотные глазенки. Гость, судя по всем приметам, должен бы трудиться сейчас на лесоповале, в соответствующей бригаде, с соответствующей охраной, ан нет. Натащил коньяку, сидит за столом барином, под бровями, где у людей глаза, словно масло налито, лысина сверкает, несколько золотых зубов... Короче, туз и сильно себе на уме. Уверенно произнес тост:
- Выпьем не за тех женщин, за которыми мы подсматривали когда-то, а за тех, которые смотрят за нами сейчас! - и подмигнул Рыле. Рыло, хоть убей, не понял. Когда кадушка Ю—ю вышла, гость сказал напрямую:
- Ты что, дорогой, забыл, как с покойным отцом еще до войны мы к тебе приеэжали? Как принимал! Ай-ай!
Мигом все вспомнил Рыло. Лето то знойное, себя пятилетнего и неожиданного товарища, кремлевского недоросля, сына всемогущего Берия. Хлынул жаловаться: понимаешь, да понимаешь. Хочу, а не выходит. Могу прохват народу делать, руководить, понимаешь, могу, а не берут к себе те, кто, понимаешь, выше. Японский бог!
Через пень в колоду объяснялся Рыло от неспособности мыслить, но люди, создания большей частью поверхностные, называли это стеснительностью, неумением просить за себя. Ну и шут с ними!
- Понимаю, дорогой,- заковырялся в зубах Сергей Алексеевич. - Конечно, молодой ты еще! Партийного стажу тебе вот как не хватает! - Заулыбался, пляснул ладонь в ладонь и совсем сделался похожим на торгаша из фруктовых рядов. - Есть один маленький, хорошенький выход. Иди ко мне. Ты ведь знаешь, кем отец мой был? Пусть, пускай его убили злые люди! Но меня со счетов не сбросишь! Я здесь атомным секретным заводом управляю! Науку, дорогой, двигаю, бомбу делаю. У меня производство вредное-вредное, год за два идет, даже больше. Тебе сколько учиться осталось?
- Три года.
- Вот. Иди ко мне парторгом цеха. Через три года у тебя шесть лет настоящего партийного стажа будет! Может, больше... И репутация крепкого хозяйственника! Любой обком с руками оторвет! Думать не надо, делать надо, дорогой!
Всё понимал "восточный человек"; неплохо понял его и Рыло. Подал в своей профсоюзной школе документы на заочное отделение, работать ушел к "товарищу Серго" парторгом. Это была настоящая ступенька настоящей лестницы вверх. Шедро помог будущему партийному вожаку Сибири сын расстрелянного преступника Берия, на всю жизнь!
Чтобы разбираться в сырах, не обязательно быть дипломированным дегустатором. Толк в них знают и крысы.
В конце шестидесятых вылез на всесоюзную эстраду деликатесный шут Аркадий Райкин и, не портя гримасами собственной физиономии, а из-под маски, заявил:
- Кибернетика - продажная девка империализма!
Интеллигенция восторженно захихикала.
А ведь прав был, шельма...
Продажная!
Кстати говоря, не одна кибернетика, да и обслуживали по высшему разряду не один империализм.
Есть такое туманнейшее понятие - наука. Примечательно, что определяется оно всякий раз по-иному, а служители его всегда числятся незыблемыми хранителями истины в последней степени.
Так было при фараонах, так есть при президентах и генеральных свекретарях.
Неведомо, кто научил человека пахать, сеять и прясть; кто дал ему колесо; показал, как хранить пищу впрок, и запряг первую телегу. Энциклопедии полны сведений об умельцах, которые усовершенствовали соху и считали на небе звезды то при ясной, то при мглистой погоде. Об одном из подобных искусников средневековый русский летописец писал даже с некоторым изумлением: "... ликом зело подл, плешь объемлет главу, а очеса и нос крючкотворны, яко же и брыли..."
Сонмом таких старателей и была создана современная наука, потому неудивительно, что в ней на равных идут и попытки создания рукотворного мозга, и опыты по выведению новых сортов пшеницы.
Казалось бы, для чего человечеству самодельный мозг? Его без особых хлопот способна создать любая здоровая семья. Так нет, тратятся деньги налогоплательщиков, создаются умопомрачительные научные центры, годами ведется кропотливая работа, из-за которой тысячи обракованных людей превращаются в самовлюбленных маньяков.
Аппарат первого искусственного интеллекта целиком занимал пятиэтажное здание и практически еле-еле воспроизводил шевеление извилин слаборазвитого дошкольника. Хороша отдача!
Что за необходимость?
А на диво простенькая, незатейливая.
Человеческий мозг, как ни верти, а принадлежит человеку же. Следовательно, изначально присущи ему те самые предрассудки, благодаря которым двуногие еще бродят по земле. А именно: благоговение перед замыслом божьим, смирение перед окружающей жизнью, смысла которой доискиваться нельзя!
Здесь-то и заложена причина "ученой” кустарщины. Уж электронные, высиженные по лабораториям мозги не подведут, они любой бред до логического конца додумают, пытаясь осуществить заданную программу.
... Теперь на очереди искусственное осеменение. Трудятся ученые! Видимо, пот со лба утирают руками ассистенток...
А люди на земле от голода мрут. Потому что хлеба нет, риса... И убивают их даже камнем по голове...
... Так что покуда Рыло, набивая шишки, обливаясь слезами и блевотиной, карабкался на верх партийной пирамиды, не дремала и мировая наука.
В недрах военных лабораторий Невады была сконструирована компьютерная игра - "Как стать первым секретарем обкома в СССР". Вроде бы детское - с рекламной дерьмовщинкой название. Но не зря на эту затею отваливало деньжищи целое банковское объединение. Играли в эту игру отнюдь не мальчишки, а зрелые мужи. "Ликом подлых", правда, среди них не было, напротив, все с цивилизованными американскими улыбками от уха до уха. А когда стал известен результат, заулыбались даже затылками. Компьютер объективно установил, что первым секретарем обкома в СССР не может стать человек: а/.беспартийный; б/.не служивший в армии; в/.имеющий репрессированных родственников; г/.связанный с негосударственными обществами. Тут систему "Крысиный король" деликатно и научно компьютер прикрыл многоэтажными формулами, диаграммами и статистическими таблицами.
Эксперты проекта - психологи, политологи, социологи, философы тотчас же переменили знак результата. Вышло, что потенциальными союзниками Америки в борьбе с Союзом могут быть те советские руководители, чьи анкетные данные хоть как-то соприкасаются с пунктами а,б,в,г. Вывод: надо таких неустанно искать и крепить связи; игра стоит свеч.
Рыло еще только-только начал упиваться первыми властными должностями, ловил накат удачи, как неожиданный приход плотного всепоглощающего жара в парилку, а его вместе с оторванными по дурости пальцами и родителем-жуликом уже вычислили, внесли в засекреченные таблицы как важную государственную статью расхода и принялись ждать прибыли.
Пер Рыло в гору. Неудержимо полз, сопя и отдуваясь. Он уже освоил тот закон управления, которий на всю жизнь станет его надежнейшим рычагом - на любой должности нужно непременно иметь двух заместителей, постоянно враждующих друг с другом, но не умеющих покинуть создавшуюся упряжку. Только так возможен рост подлинного руководителя. Система "Крысиный король" работала,
... Спустившись, Рыло прошел несколько метров от трапа и стал, как вкопанный. Далее по номенклатурному протоколу следовали: хлеб-соль, речи, крест-накрест объятия и колючие мужские поцелуи. Сам прибыл!
Чередой, по рангу потянулась властная сволочь приветствовать.
Устоявшийся церемониал встречи несколько подпортили хозяева аэродрома - военные. Им нужна была посадочная площадка, на которой стоял спепборт, доставивший Рыло в Москву. Выгружаться пришлось всей шоблой.
Нелепо на глазах встречающих покатили по трапу вниз все те, кого взял с собой Рыло, без кого не представлял он плодотворной работы на новом месте.
Перво-наперво, блестя никедарованным каркасом, с грохотом поволочился по ступеням громоздкий обрезиненный ивядо - портативная, переносная сауна, подарок Рыле от канадских профсоюзов.
За Пётш прокултыхала кадушка Ю-ю, зажимая дрожащими складками жирной шеи жемчуга. Обапол ее пританцовывали две тонкогубые, не в мать явно, дочери.
Остальную челядь возглавлял политолог Ильюша Мозгляков, наколовший на остренькую мордочку кругленькую шляпочку. За ним косолапил Мурад Поланкоев, медвежковатый потомственный массажист из хорошего чеченского рода. Без его ежевечерних услуг не могли спать ни сам Рыло, ни его кадушка Ю-ю.
Над безразмерным плечом массажиста покачивалась спящая на ходу лошадиная морда Миши Механика. Его, безнадежного наркомана, спутал с тренером по теннису сам Рыло, как-то с похмела возомнивший себя истинным ценителем этого элитарного, как он считал, вида спорта.
Чуть отступив от прочих, спаянно катила дизайнерская группа: закройщик, сапожник, парикмахер и мозольный оператор. Все одинаково отъевшиеся, одинаково пузатые, в синих пиджаках с медными пуговицами.
Процессия, ведомая одшУш портативной сауны, стороной минула вовсю целующегося хозяина и особой, косой тропкой порулила к ожидающему спецтранспорту. Малый "Крысиный король", так сказать.
Некоторое время раззявленный над трапом свальный провал в брюхо самолета пустовал. Никто не заметил,как вдруг остро вырезалась на зияющей пустоте крупная собачья голова. Чуткая и царственная, она была цвета сожженного солнцем песка, одни губы, блеснувшие в своем разрезе клыками, словно дымком повиты были сединой. Седой зверь стоял на верхней площадке трапа. Он внимательно смотрел на обнимавшихся внизу людей, тяжелы и презрительны были печальные его глаза. Двуногих животных на своем веку он насмотрелся достаточно и не облизывание осклабленных челюстей видел он сейчас, но чувствовал, как закипает злобная пена у них меж зубами, знал, что зудят у них от объятий самые кончики пальцев там, где у людей тоже когти, только называемые ногтями. Зверь понимал, что те, внизу, сами по себе ничего не стоят. Пусти их сейчас хоть скопом, хоть по одиночке в лес или пустыню - к вечеру уже будут лежать пластом, израненные безобидными ветвями или, бессильные, примутся грызть вены на руках от жажды.
Глухо хрипя горлом, пес неуклюже переступил по площадке трапа ближе к ступеням и стало видно, что левой передней лапы нет у него по колено, бессильная меховая культя. Гордый, он стыдился на виду у столпившейся на земле человеческой дряни судорожно извиваться всем телом, почти ползти, это же унижало его. Рыча, он обернулся.
- Потерпи, Афган, я сейчас,
В новеньком мундире, высокий и плечистый, склонился над собакой майор ВВС СССР. Шлейку из широких, не режущих ремней он продел меж передними лапами собаки и, соединив их на спине,примкнул к фиксирующему короткому поводку.
- Полегонечку, Афган, полегонечку... пошли.
Это был Сашка Гримм. В экипаже спецборта он числился вторым пилотом. По документам. На деле же - всегда был первым, иначе не мог.
Медленно они спустились вниз. Афган - стараясь не смотреть по сторонам. Сашка - с высоко поднятой головой, сверкая из-под козырька фуражки синими на неестественно загорелом лице глазами.
Прямо перед ними что-то наставительно вещал встречавшим его холуям осанистый и довольный Рыло; наискосок, через асфальтовую тропку, ставши в круг, курила, обменивалась свежими анекдотами охрана в штатском.
У Афгана не только была ампутирована передняя лапа по колено, он весь был посечен крохотными стальными осколками, которые в дыму и пламени однажды вырвались на него из-под земли. Каждый шаг давался ему болью всего тела. Его повело в сторону охраны и от запаха этих молодцов, запаха напряженного страха, пса замутило. Раскатисто и страшно, как на войне,он зарычал.Ближайший,стоявший к нему спиной охранник, двухметровый мешок с мускулами,играючи ткнул его высоким ковбойским каблуком в ребра. Сашка ударил служивого раньше, чем тот опустил ногу. Мешок, екнув селезенкой, сочно упал, как подкошенный, а круг охранников распрямился в дугу. Их и без того маленькие глазки сузила злоба. Как горох в горсть собрал эти глаза Сашка.
- Убью, - просто, но не быстро сказал он.
- Хариус - это, понимаешь,не харизма, - покручивая у виска пальцем, заливал в это время своим новым подчиненным Рыло.Волосатый лешак Плужков тихохонько потянул на себя рукав хозяина.Как скульптура на поворотном круге скульптора, всем телом, Рыло обернулся.
Марая грязью дорогой плащ, силился встать на четвереньки поверженный охранник, как пули, перекатывались глаза у его сослуживцев, и действительно готовый убить, словно расчехленный нож, стоял Сашка Гримм. Загораживая, лежал перед ним огромный пес.
Ничего этого Рыло не увидел в упор. Он и вообще мало что замечал вокруг себя, разве что на обеденном столе. Но спинной мозг отдал резкий приказ: тихо,на тормозах!
Облизываясь, Рыло разулыбался:
- Который, видите, с барбосом, мой, понимаешь, лучший летчик в команде... Герой афганской войны...
Отпустила натянувшаяся меж людьми струна. Переваливаясь, Рыло тронулся к транспортной стоянке, за ним - встречавшие, потом уже - холуи и охрана.
Экипаж спецборта возил в город микроавтобус. Бережно пособив Афгану, Сашка сел вполоборота на переднее сидение,пес поместился рядом, положив ему на колени уцелевшую лапу и грустную голову.
Выстроившись по заведенному порядку, колонна служебных автомашин двинулась в столицу. Апрельская зелень замелькала в окна.
Когда-то русские люди, столетиями обживавшие Подмосковье, видели свои родные места словно с птичьего полета. Из рода в род примечали они сроки, когда выбрасывает свой первый лист то или иное дерево. Скорые породы высаживали поближе к Москве, медлительные да осторожные - подальше. Теперь даже и ленивый глаз не мог не заметить: чем ближе к Москве, тем гуще, тем празничнее весенняя зелень. Знали наши предки, как отметить сердце России.
У правого поворота на Кольцевую автоколонну остановили. Еще не достиг Рыло того чина, чтобы ради него перекрывать движение по всему маршруту. Пришлось переждать. Прямо напротив микроавтобуса, где сидели Сашка с Афганом, из бетонной надолбы торчал красочный, нацеленный к Первомаю, портрет Михаила Горбачева. Жидким и оплывающим выглядело лицо нового генсека, на лбу, точно выступившая из нутра грязь, сидело большое родимое пятно, чертова отметина. Сашка поглядел, поглядел и отвернулся.
На сидении за ним соседствовал разбитной и общительный бортмеханик. Поглядывая на Сашку, он балагурил словно бы для всех:
- Чего греха таить, мы, когда с Горбачем в Америку летали, я в Вашингтоне на окраине зашел в один магазин. Думал, мать честная,секс-шоп это... Промашка, однако,вышла. Думаете, чем там торговали?.. Разными протезами для животных... - Тут он и вовсе тронул Сашку за плечо.
- Ты там мозги себе закажи, - только и ответил Сашка и закрыл глаза. Афган смотрел прямо перед собой. Печальны были глаза зверя.
Глава третья
Афган
Пора было кончать. Плотнее и плотнее делался воздух в брезентовой ленкомнате, где проходило офицерское собрание; выпот обильными каплями усеял потолок,и время от времени они тяжко срывались вниз; в целлофановые оконца поскребывался песок - то жаркими толчками бился в лётную палаточную базу ветер пакистанских пустынь, дыша смертью и безнадёгой. Виктор Данилович Коробков, помполка, сказал:
- Что к завтрему делать всякий сам знает. Из лагеря снимаемся в шесть тридцать. А так как на рейд завтра выходят и молодые, пусть им скажет свое слово Гримм. Александр Бернгардович...
Сашка легко поднялся со своего места. Темнели на загорелом лице широкие брови, круто и низко опущенные к вискам. Глубокие и спокойные стояли под ними сквозного синего цвета глаза. Он обвел ими сидящих.
- Товарищи! - Он знал, как произносится это слово, как звучит оно в душе каждого. Все, что иным мнилось чересчур официальным и затасканным, от Сашки отскакивало, как горох от стенки: - Товарищи! Надо экономить деньги "духов". Каждый экипаж, который ъшлшфявт на базу, обходится им минимум в миллион "афгашек". Противник - тоже человек! Пускай на эти деньги они лучше сменного белья своим бабам накупят. Классики правильно говорят, - далее, не моргнув глазом, цитировал Сашка прямо из памятки советскому воину-патриоту, интернационалисту: - Советский воин, будь же достоин великой исторической миссии, которую возложила на тебя Родина - Союз Советских Социалистических Республик.Помни, что по тому, как ты будешь себя вести в этой стране, афганский народ будет судить о всей Советской Армии, о нашей великой Советской Родине.
Влажный воздух в ленкомнате уже явно отдавал паром, как в парилке, и хоть давно знал собравшийся народ Сашку Гримма, несмотря ни на что в который раз подивился его фантастическому умению всяко лыко загнать в строку. А новоприбывший старлей Загидуллин, спесивый московский татарин, попросил ломким баском:
- Разрешите обратиться, товарищ майор.
Сашка только на мгновение глаза свои синие прикрыл, превратившись совершенно в бронзовую маску:
- Разрешаю.
- В газетах пишут, что академика Сахарова, ну, который против афганской войны выступает, сослали за это из Москвы в город Горький. Как вы это объясните, товарищ майор?
- А не все ли равно, где старому дураку на горшке сидеть, в столице нашей Родины или в городе поменьше, - не стал философствовать Сашка.
- Все свободны! - Улыбнулся комполка.
Лётчики, пересмеиваясь, что само по себе было нелегко в в той духоте, потянулись к выходу. Там было разве что суше, но не прохладнее.
По земле,- которой что может быть краше? - мало ходить, полагал Сашка Гримм, над ней непременно нужно летать. В детстве, помнится, он все крыши в своем Шадринске излазил, стремясь взглянуть попристальнее на места, где жил. Афганистан же за годы войны пришлось узнать ему куда подробнее и уже не за страх, за совесть.
Война пожирала эту сожженную солнцем страну, на земле которой и через тысячи лет ее жители выглядели ненужными.
"Ни пришей, ни пристегни", - думал Сашка, разглядывая внезапно возникающие по долинам вблизи вьющихся рек кишлаки. Вымученная, тяжелая зелень поверх дувалов, точно румяна на лице старухи. Крестьянин здесь обносит свои деревни глинобитной стеной. Уйди отсюда человек, и через полгода солнце дотла испепелит все труды его рук. Равнодушные полустепь-полупустыня на пятачок станут больше, а саманные домики людей быстро превратятся в подобие холмов, которых здесь и без того пропасть...
... Тогда Сашка легко представлял себе росное, туманное утро на боку какой-то русской реки. Сквозь молочную наволоку видна на зеленом откосе горсть любовно посаженных изб... Да и покинь их вдруг скопом их создатели, разве бросится наша природа мстить оставленному? Ни в жизнь!.. Травы возьмутся бережно и осторожно,всякая мелкая зверушка будет еще долго сохранять человечий след…