Шандарис осторожно протянула лапу, коснулась предплечья львицы:
– Ты не знаеш-ш-шь: пытался он или нет. Быть может, так он помог Уоррену больш-ш-ше…
Мантикоре все больше не нравилось происходящее. Эмоциональный фон Нейлор жег и кололся, как брызги плавящегося металла. Коул же был пуст и зол, и отравлен горем.
– Никому я нафиг не помог, – каменным голосом поправил он мантикору.
Нейлор медленно опустила оружие, до боли сжав рукоятку.
– Будь ты проклят… – надломленно прошептала она.
Покачав головой и развернувшись, она медленно пошла обратно к “Солнечному Шпилю”, едва чувствуя под ногами палубу. На пути ее встретился шкаф с инструментами – шаткий, хлипкий, хорошо опустошенный Винсентом. Нейлор ударила его – он упал с оглушительным грохотом.
***
На тускло освещенной инженерной палубе было непривычно тихо, лишь на фоне тихо гудящей проводки слышались звуки разбивающихся о металлическую поверхность капель воды. Прищурившись, Фрай подняла голову, отыскала взглядом треснувшую изоляцию на одной из труб, дотронулась до нее лапой. Скорей всего, просто конденсат: не было специфического запаха охлаждающей жидкости.
Тихо ступая, она прошла дальше, спустилась в тесноватую каюту бывшего инженера и застыла там, рассматривая разбросанные в беспорядке личные вещи Винсента. Она очень хотела бы отвлечься от всего, что произошло, но атмосфера на “Бенгале” была гнетущей и страшной. Тигрице было нужно забрать из личного компьютера Винсента коды доступа к системам корабля. Если что-то сломается – чинить им с Файфом.
– Девушка, давай хоть свету прибавим, – рысь был легок на помине.
Профессор пошарил по стене и включил свет, и стало видно: он, все это время молча делавший необходимое, тоже сильно устал и осунулся. Однако он протянул тигрице пучок проводков, будто букет, и сделал это так галантно, что она против воли улыбнулась.
– Спасибо, профессор, – Фрай подсоединилась к машине Винсента и начала копировать данные.
Старый рысь принялся осматривать каюту, нашел несколько запчастей, считавшихся потерянными, и сунул их в поясную сумку. Нашел он и несколько гнезд, устроенных дракончиком: тому, видимо, нравилось бывать в полутемной каюте Винсента.
– А ведь добрый был парень, – вздохнул Файф.
– Да, кстати, – вскинулась тигрица. – Надо еще его личные вещи собрать для утилизации. Пожалуйста, профессор…
Она и сама могла бы заняться вещами, но не решалась: при каждом взгляде на шкафчик Винсента по спине пробегал неприятный холодок. Фрай вспомнила, что нечто подобное ощущала на “Полярной”, когда во сне увидела Хиони, хотя он находился в другом месте.
– Сейчас сделаем, – Файф, крякнув, вытащил из шкафчика охапку каких-то пакетов, коробок, трубок, железяк и хотел было переложить это на стол, но тут из общей кучи в его лапах вывалилась тонкая трубка и, шурша, покатилась по пластику пола. Инъектор. Файф удивленно дернулся, и трубочки посыпались дождем, а следом и ампулы разных цветов и размеров.
Присев на корточки, Фрай молча подняла одну из ампул и поднесла ближе, рассматривая ее со всех сторон.
– Амакруб. – Тигрица огляделась, замечая, что многие из ампул были уже пусты. – Транквилизатор замедленного действия, запрещен для свободной продажи.
– Ре-ка-дамин, – прочитал Файф на другом пузырьке. – По маркировке судя, тоже что-то запретное. Вон какой череп нарисовали. Ох, Фрай, парень-то наш… баловался.
– Ага… – Тигрица загребла лапой ампулы и ссыпала их в контейнер. – А у него были родственники, близкие?..
Файф нахмурился, припоминая.
– Кажется, сестра. Он говорил, что помогает ей… что на лекарства, вот как. Да… теперь уж и не знаю, была ли та сестра…
– Проверим это, когда сможем, – решила Фрай и выпрямилась, пристукнув контейнером по столу. – А это все – в утилизатор.
– И нашим не будем ничего говорить, – предложил, а точнее, почти попросил Файф. – Что было, то было. И Омелу незачем расстраивать лишний раз. Он ей всегда нравился, и моему шалопаю тоже. Да правду я сказал, добрый был парень.
***
Разбитая Нейлор скрылась в черном люке “Шпиля”, туда же медленно ушла Шандарис. Коул опять сел и некоторое время просто смотрел на свои лапы. Потом шевельнул ухом, поднял голову и внятно сказал:
– Жалеть еще меня вздумала.
Полутьма ожила, двинулась, рассеялась. Стоявшая у стены Рейн вышла к свету.
– Просто… несправедливо, – прошептала она. – Не надо было ей так говорить.
– Да фигня, я сам лучше знаю, – отмахнулся барс.
Он подумал еще, потом встал и подошел к Рейн.
– А чего, как сама? Держишься или как?
– Нет, – сказала Рейн таким спокойным тоном, что ужаснулась сама. – Знаешь, на кораблях и атмосферных судах рисуют такие вот значки, сколько подбито врагов. На обшивке – черепа, или звездочки… На мне надо такие же рисовать. Сколько друзей довела до гибели. Плюс еще один сегодня.
Она поняла, что еще одно слово – и она разрыдается, как маленькая.
– Это проклятие, понимаешь? – продолжила она жалобно. – Каждый, кто хоть немного становится мне близок, погибает. Внешние обстоятельства могут быть любыми: нападение врагов, коварство правителей, заражение, что угодно. У нас на планете была такая легенда, там про воителя, который подвергся вот такому проклятию. Теперь я знаю, о чем она.
На глаза Рейн навернулись слезы.
– Эй, не надо… Вот еще. Не говори так, не настраивай себя на какое-то “проклятие”. Все это сказки.
Он хотел было протянуть к ней лапу.
– Нет, нет! – резко отшатнулась она. – Ты не понял! Нельзя! Мне – больше нельзя ни с кем говорить! С тобой тоже! Никогда и ни с кем!
Она попятилась, а потом, хлестнув хвостом, повернулась и побежала, словно убегая от бури – режущей, как мечи, ледяной метели.
Коул постоял немного, потом подобрал винтовку – она так и пролежала рядом все время, даже тогда, когда Нейлор целилась прямо ему в башку – и пошел в направлении первой палубы. Вспышка Рейн его озадачила и выбила из колеи еще больше – хотя, кажись, куда больше-то.
Он думал, что делать с этим всем, начиная от эпидемии и заканчивая теперешней мутью, и наконец принял решение. Он сам за всем присмотрит. И пока он, Коул Вирион, здесь, на “Бенгале”, никаких сюрпризов на борту больше не будет.
***
Нейлор, покачиваясь, сидела на стуле рядом с панелью управления. Она разглядывала патрон, который чуть было не пустила в голову этого жуткого наемника-барса. Зря не пустила… Она снова загнала патрон в ствол пистолета.
Шандарис, стоявшая рядом, не произнесла ни слова, но внимательно следила за действиями подруги.
– Знаешь… Иногда мне хочется верить в карму и всю эту хрень, – теперь в голосе львицы была слышна смертельная усталость, а ментальная буря, тревожащая мантикору, заметно утихла. – Просто знать, что ему за все содеянное рано или поздно воздастся сполна.
Помолчав, Нейлор почти шепотом добавила, опустив голову:
– Не знаю, от чего мне более тошно… От того, что я не могу его судить по законам, или… от этих мыслей.
– Помниш-ш-шь, я предлагала тебе, – сказала Шандарис. – Я могу сделать так, что ты забудеш-ш-шь. Не все, только боль. Не вс-с-се, только то, что с-с-стало ядом. Если ты захочешь…
В этот раз молчание длилось очень долго.
– Сделай это… пожалуйста, – дрожащим, жалким шепотом попросила Нейлор. – Я переоценила свои силы…
– Хорош-ш-шо. Хорошо, Нейлор, хорош-ш-шо…
Голос мантикоры растворился в шорохе, похожем на радиопомехи. Вслед за звуком появился слабый свет. Разрастаясь, он заполнил все пространство, засиял, как звезда, однако в нем не было ни намека на сжигающую ярость сверхновой. Купание в этом море света дарило спокойствие.
И вот уже ничего нельзя вспомнить, ни плохого, ни хорошего: вся жизнь – ровное белое полотно, дорога от горизонта до горизонта, белая, усыпанная меловой крошкой дорога, как на родной планете. Но на планете была жара, был холод, а здесь, в местах, где проходит дорога, нет ни того, ни другого, и нет там гор или низменностей, и небо всегда ровно-серое, без облаков и без просветов.
Погрузив подругу в транс, Шандарис принялась за самое сложное. Когда кусает змея, нужно высосать яд, и зачастую спасатель рискует не меньше спасаемого. Так и здесь: нужно было извлечь из памяти Нейлор все это больное, нагноившееся, нацеленное на смерть, как иззубренные стрелы, пронзившие плоть.
Это было то, чего боялась Шандарис, то, что изматывало ее больше всего. Она могла не спать неделю и лететь сквозь световые годы, не снимая шлема навигатора, но эмоции, боль, память – от этого она изнемогала.
И все же, секунда за секундой, не вытирая слез, не разжимая зубов, она убирала из памяти Грейс гнев, угрызения совести, бесплодные сожаления и обиды, и латала остающиеся дыры тишиной, белым светом, ровной, как бинт, лентой призрачной дороги в никуда.
Мантикора сама не знала, сколько времени у нее ушло на это все. Закончив, она не стала приводить Нейлор обратно в реальность, зная, что та вернется сама. Чуть пошатываясь, мантикора добрела до лежанки, забралась, свернулась клубком и накрылась крыльями. Она дрожала, как от холода, и всхлипывала, но постепенно – за полчаса или сорок минут – дрожь унялась, рыдания стихли.
Когда Шандарис встала, чтобы заварить себе чай, она двигалась с обычным своим невозмутимым достоинством.
***
– Ну и кто такой этот Пинки? – недовольным тоном спросил барс.
Была глубокая ночь, когда “Бенгал” достиг оговоренной точки встречи и поймал сигнал с крутившегося рядом “Гепарда”. Девора еще вечером решительно отправила спать всю команду, включая осовевшую Омелу. Она хотела было встретить гостей одна, что было приемлемо по законам ее этикета, но Коул проснулся и настоял на том, что он тоже будет присутствовать, причем с заряженным оружием.
– Лично мы не были знакомы, – ответила Девора, неподвижно стоя посреди площадки рядом со шлюзом. – В тот момент, когда Пинки появился на “Полярной”, я уже была в криокапсуле. Зато теперь есть возможность познакомиться…
– То есть вы его не знаете… – начал было Коул, но тут раскрылся шлюз, и Девора обратила все свое вежливое внимание на прибывших.
– Так вот вы какая, капитан Нокомис! – громко сказал Пинки, первым пролезая внутрь и вращая глазами на Девору. – Бесстрашная и бесстрастная принцесса! Через крышку того гроба вас было плоховато видно, однако, чтоб вы знали, микрочипы-то в ту льдышку я встроил пинковские! О, ну или точнее его, грахэмские! – он посторонился, пропустил позвякивающего сумкой Джона и заявил торжественно:
– Во – плеядский доктор вам!
Коул меж тем беззастенчиво рассматривал пантера: скафандр так себе, еще и розовый, оружия вообще на виду нет. Но от этого Пинки, кто бы он ни был и в какой бы дурацкий цвет ни рядился, веяло уверенностью и силой.
– Здравствуйте, капитан Нокомис, – деловито сказал Джон. – А где?..
– А нигде уже теперь, – пробурчал Коул. – Все перемерли уже. Опоздали вы.
– Этого я боялся, – удрученно сказал доктор и обвел глазами ангар.
– А мои две девчуни? – быстро спросил Пинки.
– Шандарис и Нейлор? Они не пострадали, – сказала Девора. – Мне очень жаль, что мы вызвали вас и доставили вам лишние хлопоты, капитан Пинки, доктор Грахэм. Но все же вы прибыли не зря.
– Потому что Артефакты, – громыхнул Пинки. – Иначе как бы вы оказались в такой заднице, как эта. Так?
– Да, – подтвердила Девора. – И еще потому, что здесь, на борту, есть та, кто очень вас искал, доктор Грахэм.
– Кто? – Джон прянул вперед, да так резко, что Коул шагнул ему наперерез.
– Не “та”, а “тот”, – поправил он, хмуро оглядываясь на Девору. – Его тот старик, детектив искал, всем фотку совал в нос. Может, он чего натворил?
– Вирион, – слегка осадила его Девора и сказала Джону: – Летчер искал вас по просьбе агента Янсен.
– Как? – переспросил Джон. – Стойте, как?.. Янсен?
– Как это Янсен? – одновременно с ним подскочил и Коул. – Это зачем еще?
– Насколько я могу судить, она знает вас из-за экспедиции на Танис, – рассудила Девора, помнившая каждую деталь свитка профессора Файфа. Она помимо воли вспомнила и второго Человека, изображенного там, среди переплетения путей и прямых лучей звезд.
– Бог мой, Рейн здесь! – воскликнул доктор. – Рейн!
– Судя по тому, что говорил мне Файф, вы ей дороги, – продолжила Девора. – А ее состояние в последние сутки внушает тревогу.
– Что с ней?
– Не ранена, не пострадала – но очень переживает. Вы сможете пойти к ней прямо сейчас?
– Еще бы! Конечно! – пылко ответил Джон. – Где она?
– Так-то ночь, а она весь день ревела, – вставил Коул. – Может, хоть щас спит – будить-то зачем?
– Будите, вам можно, – кивнула Девора доктору. – Нужно даже.
– Все равно будить, причем всех, – заявил пантер, словно был тут хозяином. – У нас ни одного часа лишнего нет, если заражение уже здесь. Это дерьмо шустрее, чем я думал. Кхм, простите, Высшая… И я хотел бы повстречаться с моими красавицами и заодно послушать, чего вы порасскажете про это все. И решим, чего и как дальше… Идет, капитан Нокомис?
– Да, капитан Пинки, – ответила Девора. – Кажется, вы прибыли к нам в добрый час.
Коул меж тем скорчил кислую мину и сказал Джону:
– За мной пойдемте.
Они срезали путь через технический проход. Барс оглядывался на плеядца и гадал, как так вообще вышло. Шансы, чтобы Рейн искала кого-то, а он приперся бы прямо на “Бенгал”, причем прямо тут, у Тайгеты, – в общем-то, нулевые. Прямо сериал какой-то, все всех знают и все вдруг встретились.
А что на самом деле кроется за всей этой фигней и кто этот гость дорогой?
Едва коридор стал шире, легконогий доктор сразу обогнал барса и прямо-таки улетел вперед.
Каюту он нашел практически по наитию и забарабанил туда, разбивая глухую тишину за дверью.
– Рейн! Старушка Рейн!
По ту сторону двери измотанная слезами барса не могла заснуть и лежала в темноте.
Она услышала голос, потом – узнала его, потом – поняла, что это может быть лишь галлюцинацией.
– Рейн! – опять трубяще и радостно позвал доктор.
Медленно, нерешительно Рейн встала и подошла к двери, а потом приложила к холодному металлу лапу, не смея дышать.
– Ну все, хватит орать, спит наверно, – сказал Коул, но тут электронный замок тихо щелкнул и дверь отошла в сторону.
В черном проеме стояла барса, лапы ее дрожали, а глаза вновь наполнялись слезами. Коул на всякий случай нахмурился и подался вперед. Но Рейн, не взглянув на него, бросилась в объятия Высшего.
– Джон… Я сошла с ума, да?
– Я сам чуть не чокнулся сейчас! – доктор крепко прижал к себе барсу. – Когда услышал, что ты тут! Боже, Рейн!
– Ты жив!
– И ты нашлась! И ты… – Джон хотел сказать сразу всё: что барса выросла, что стала печальнее, что невероятно похорошела, что совсем не изменилась – да, всё это сразу. Но у него перехватило горло.
– Но “Вестингауз”... – прошептала Рейн, чуя вечный, ужасный медицинский запах и слыша, как стучит под форменной курткой сердце ее друга. – Ты ведь... там ведь...
И внезапно она получила ответ – страшный и яростный, пришедший из той реальности, где сон становится явью, а мысль – вещью.
Видение хлынуло на нее безжалостно, как нападающий хищник, и поглотило ее целиком. Между ней и доктором выросла стена черного огня, ревущего, жуткого, жгучего – и барса содрогнулась.
Это горе кричало тысячей голосов, – горе всех, кто не дождался своих родных и друзей, отправившихся в полет на "Вестингаузе" и погибших во время штурма. Это ужас расправлял рваные широкие крылья, чтобы накрыть ими лаборатории и тюрьмы Легиона Смерти, где умирали, подвергались пыткам, захлебывались отчаянием живые существа.
Рейн увидела какие-то темные, стиснутые стенами коридоры, ощутила запах страха и боли, которыми они были пропитаны, и поняла, что эти коридоры ведут в жуткое место, которое нельзя миновать. Оно выгорело, оно теперь засыпано пеплом…
Тут ее тряхнуло и выдернуло из видения, словно подняв на океанской волне. Это Джон вспомнил о способностях барсы и мягко, но мгновенно освободился от объятий. Черное пламя тут же исчезло – Рейн открыла глаза и наткнулась на горящий взор человека.
– Нет, не смотри на это! И не бойся, – попросил он, стремительно смахивая слезы – ее, а потом свои. – Да, там был ужас. Но и хорошее было тоже!
– Это все правда было? – потрясенно спросила барса. – Это было – с тобой?
– Я все тебе расскажу, – пообещал Джон негромко. – Но не сейчас, Рейн. Сейчас тебе и так…
– Сейчас вообще громила этот ваш на совет созывает, – напомнил Коул, которому со стороны было скучно и непонятно. – Если вы уже поздоровались, доктор, то, может, пойдем уже? Подождем тут, в коридоре.
– Я быстро, умоюсь только, – сказала барса, глядя на Джона так, как, должно быть, герои сказок смотрели на феникса. – Не уходи никуда!
– Я теперь все время здесь, старушка, – доктор попятился и вышагнул за дверь. – Никуда не денусь.
Через пять минут барса вышла и застала Коула и Джона в коридоре перед обзорным окном. Барс насупленно слушал вдохновенного человека, который почему-то рассказывал ему о двух солнцах над Танисом.
– Вот же, Рейн, смотри! – воскликнул Джон, едва увидев барсу. – Ты спросила, помнишь? Про мое солнце.
– В день отлета, – чуть ли не по слогам сказала Рейн, округляя глаза. – Да, я спрашивала тебя, какое солнце было над твоей родиной. И ты…
– Да! Мы же в созвездии Плеяд – сейчас покажу!
– Ты и тогда показал… – Барса вспомнила тот день и свое видение, из-за которого она успокоилась и отпустила Джона в полет.
– Нет, тогда не успел! Да мы же на Гелионе были.
– И верно, ты не показал, – словно в трансе, пролепетала Рейн. – Это у меня видение было, будто ты показываешь. Я потому и успокоилась тогда.
– Значит, сбывается, да? Смотри, Рейн, мы как раз удачно летим… – И человек развернул длиннопалую ладонь в сторону окна.
В обзорном окне медленно плыл диск снежной планеты – точнее, примерно его треть, обрамленная голубоватой дымкой атмосферы. Под этим куполом, возможно, все еще неистовствовала буря, но космос не ведал о ней.
На планете наступала ночь, а свет отбегал, сдавая позиции. Вершина огромной горы вспыхнула и погасла, окаемок загорелся беловатой зарей. Из-за горизонта в поле видимости выплывали новые звезды, загораясь ярко-синим цветом – это был визуальный эффект, их окрашивала атмосфера снеговой планеты.
Рейн смотрела, не моргая. Она словно бы вернулась на восемь лет назад и снова переживала то же самое пророчество, которое она уже привыкла считать обманом. Вот это обзорное окно, эти огоньки звезд за ним, планета в белом одеянии и заря над ней – все это виделось ей однажды, все до последней детали. Тогда это было видение.
Но теперь это была явь. Джон Грахэм в самом деле вернулся. Феникс, огненная птица – он сгорает, говорили сказки, но в самую глухую ночь появляется вновь, и лишь пепел остывает где-то вдали, за гранью мира.
Одна из звезд сверкнула, пронзив окружающую ночь острием рапиры, поднимаясь, блеснула синевой, как сапфир. Через секунду, миновав атмосферную линзу, она стала белой, очень крупной, и стало заметно – она двойная. Потом, по мере того, как звезда удалялась от кромки планеты и поднималась на темный фон космоса, она словно бы раскололась еще на две части.
– Альциона была моим солнцем, – сказал Джон, показывая на эту звездную россыпь – четыре алмазных осколка на бархате неба. Он говорил нараспев, как будто эти слова были ритуальной формулой или стихотворной строкой.
– Как красиво… – пробормотала барса.
Ее просто разрывало от эмоций: удивление из-за сбывшегося пророчества, невыразимая и еще не осознанная радость от возвращения друга, ужас от черного огня и еще… смех?
– И на две звезды больше чем у нас, не жирно тебе? – осведомилась она и почувствовала, что сейчас заулыбается совсем как тогда, на Гелионе, в далекие, счастливые времена.
– О, – едва держа серьезный тон, отозвался Джон. – Мелкий шрифт. В этом дело.
– Что-что?
– У нас, Рейн, понимаешь, книжки мелким шрифтом печатают, – проникновенно сказал он. – Чтоб читать, света надо бы побольше.
– Научились бы глазами подсвечивать, – предложила Рейн и легко рассмеялась следом за доктором. – А, ну или оставались бы неучами, тоже выход… Нет, тебе всегда больше всех надо, Босяк! Ты еще на Гелионе у меня вечно мороженое тырил, скажешь нет?
– Нет! Это оно просто быстро таяло!..
Коул терпеливо дожидался, пока веселье утихнет. Он хотел что-то сказать, но Рейн опередила его.
Она снова посерьезнела и подняла взгляд на наставника, вспомнив свой давний, больной вопрос, который все эти годы ей некому было задать.
– Прошлое и будущее, их связь… Вот эти звезды… – проговорила она. – Я долгое время не могла понять, что меня грызет, Джон. Кажется, теперь понимаю.
– Что же это, старушка? – мягко спросил доктор.
– Теория относительности…. Так? Когда время идет по-разному для всех. В Академии о ней говорили, – Рейн тронула лапой стекло. – Когда я смотрю на звезды… Я вижу их такими, какими они были десятилетия, столетия и миллионы лет назад. И то, что происходило там, на планетах… можно увидеть, оно как бы прилетело к нам вместе со светом.
Голос барсы упал до шепота.
– И получается, если мы улетим куда-нибудь подальше отсюда… Я увижу Тайгету. И буду знать, что мы еще не прибыли сюда. Что жив Летчер. Мой экипаж. Винсент и Уоррен. А если я найду взглядом мои два солнца… Увижу, что Барта все еще жив, как и мой отец, и мой дядя… А может, они еще не появились на свет. Я вижу древние звезды, но не могу ничего изменить. Повлиять на события. Это так… несправедливо. Видеть прошлое перед глазами и не иметь возможность хоть как-то исправить его.
– Да. Я знаю, как хочется остановиться и оплакивать потери, и застыть, как соляной столп, над тем, чего не изменишь, – так же тихо ответил ей Джон. – Но есть другая сторона.
– Кажется, я знаю, что ты скажешь, – проговорила Рейн. – Дела, которые нужно делать в настоящем. Те, кто нуждается в нас прямо сейчас. Они важнее, чем те, кто ушли.
– Важны все, – решительно возразил доктор. – Просто, Рейн, получается, что когда ты прямо сейчас что-то делаешь – твой свет, твой образ – все это тоже отправляется в путешествие вместе со светом.
– А? – переспросила Рейн удивленно.
– Ну, как эти картинки из прошлого… Наше настоящее, вот теперешний момент, он тоже, получается, летит вместе с лучами через вечность. Ты не можешь исправить, но ты можешь делать… новое, своё. И кто-то найдет тебя взглядом в ночи – в далеком будущем… или прямо сейчас. Время, как ты сама говоришь, для всех разное.
– Ой, – сказала барса.
Коул чуть фыркнул и сказал:
– Так я за тряпкой пошел.
– За какой тряпкой? – живо спросила Рейн, и барс помимо воли залюбовался ей – новой, вдохновенной какой-то.
– Звездочки и черепочки с твоего фюзеляжа стирать, – объяснил он. – Я же правильно понял? Толковал же я тебе, фигня эти все погибшие друзья, во, запоявлялись даже. Ну че, мы идем на говорильню или до вечера тут стоять будем?
– Это Коул из клана Вирион, – сказала барса Джону, словно тот еще не понял. – Он храбрый, спасал меня уже не раз.
– Я рад знакомству, Коул из клана Вирион, – протянул руку доктор.
Барс смерил его взглядом.
– Ага, – буркнул он и медленно подал лапу в ответ.
***
Конференц-зал "Бенгала" был тесноват, и когда Пинки стал возводить проекции, они повисли над головами, как новогодние украшения. Омеле досталась тонкая красная рамка, и она сонно пялилась в нее, а дракончик, свернувшись на ее шее в кольцо, посапывал, и по его шкурке бегали красивые отсветы.
Фрай, радостная от встречи с Пинки, помогала ему с проекцией, а Шандарис величественно вышагивала следом за обоими. Лишь Нейлор неподвижно сидела почти в центре зала и смотрела в никуда. Ее материалами распоряжалась мантикора.
Пинки громко комментировал все, что появлялось на проекции, размышляя вслух. Когда в зал, крадучись, прошли оба барса и доктор, пантер как раз громко спрашивал:
– Но кто мне объяснит, почему "Блюноуз"? У кого из вас синий нос?
– Ни у кого не синий, – вступился Файф за яхту.
Тут он уловил движение, повернулся и встретился взглядом с Джоном.
– Клянусь парусами, это Джон Грахэм!
– Честное слово, вы – Островной! – не удержался и доктор.
– А! Так все в сборе! – обрадованно прогудел Пинки и вывернул свои встроенные динамики на полную мощность, так что они зафонили, привлекая внимание собравшихся. Омела подпрыгнула и проснулась.
– Ладно, давайте-ка к делу, – пантер махнул на светящуюся паутину проекций. – Смотрите, как интересно вышло.
Перед зрителями змеился путь корабля, не похожего ни на одно судно Галактики. Ощетиненный шипами, ощерившийся провалом-пастью, "Осквернитель" наносил удары по "Лексингтону" и разбивал его на обломки, потом, на другом кадре, горящем рядом с Деворой, – дрейфовал в глубоком космосе, страшный даже в своем покое. В красной рамке над головой Омелы тот же самый "Осквернитель" встречал яхту "Блюноуз" и, по странной прихоти, отпускал ее невредимой. На последней проекции зловещий корабль подходил к большой и яркой планете, окруженной мелкими боевыми судами – они стреляли, но их стрельба на фоне надвигающегося гиганта выглядела чирканьем спичек. Эти огоньки дробились в очках доктора Джона яркими искрами.
Рядом с первым слоем шел второй. Шаг за шагом в историю вплетался путь Артефакта, сигнатура которого полностью совпадала с сигнатурой "Осквернителя" – словно они были одним целым.
Артефакт был найден на безлюдных просторах Пограничных миров – на проекции, зависшей рядом с Файфом, желтел плеядский транспортник, подобравший Артефакт на погибель себе и многим другим. Здесь же, рядом, яркой стрелой летел "Атлантис". Жуткая находка была названа "Первичный образец" и доставлена в Легион Смерти, и два корабля-близнеца, "Фобос" и "Деймос", реяли над головой Нейлор. Потом Артефакт, разрушивший и тела, и души своих временных хозяев, попал на Меркурий. Здесь он хранился под куполом "Сферы-24", владея умами и волями Мистиков, пока престарелый Высший не спас его из-под испепеляющего солнечного удара. Этим яростным, полным света и смерти кадром все и заканчивалось, и Шандарис стояла рядом, как крылатый часовой.
– Я так понимаю, следующим был “Ультор”, и туда Артефакт притащили после Меркурия, – заметила Фрай. – А теперь “Ультор” превратился в кучу космолома – вместе с этой дрянью. Может, все к лучшему? Тех монстров тоже больше нет…
– “Осквернитель”-то остался, – напомнил Пинки. – Сдается мне, Артефакт – это что-то вроде ретранслятора, как вон у Шандарис в подпространственном передатчике. А значит, главная кака у нас все еще на плаву. И изгадить, кажется, может все что угодно – от живого организма до всей Вселенной. Смотряк от него, по крайней мере, удрал в панике. Док, скажи им, как все было, это твоя часть истории.
– Мало того, что “Смотрящий” удрал, так он еще и оставил на планете… – начал Джон, но Фрай, явно заинтересовавшись, мягко перебила его:
– Я правильно понимаю, Высший? Речь идет о том самом корабле Древних? Вы с ним знакомы?
– Еще бы, пять лет на нем просидел!
– И мы его знаем! Но он же исчез после битвы на “Хранителе”, – проговорила тигрица.
Не она одна вспомнила тот страшный день, когда “Полярная” и флот Ракши дали последний бой Легиону Смерти.
– Битва на “Хранителе”, – эхом сказала Девора и переглянулась с тигрицей. – Вы там тоже были?
– В тот день, да. Меня туда доставили за полчаса до сражения, чтобы открыть капсулу, которую никто не знал как открывать.
– Стоп, стоп, так вы чего, на Легион работали, что ли? – оторопела Фрай.
– Я там был в плену. Меня взяли в плен на “Вестингаузе”.
– Колонизатор “Вестингауз”, – голос Деворы звучал, как голос призрака.
Казалось, среди ярких проекций перед поднятыми глазами зверей и людей тускло загорелась еще одна трехмерная картина – гигантский мертвый корабль, дрейфующий в свете алой звезды.
– Вы там были? – в ужасе спросил Джон. – Когда?
– После, – кратко ответила Девора. – А вы?
– До. И во время. Видел, как все они погибли.
Рейн прерывисто вздохнула, а Фрай дрожащим голосом уточнила:
– Десять тысяч колонистов…
– Девять тысяч четыреста восемьдесят... И еще был экипаж, их превратили в…
– Мы видели и их, – сказала Девора. – Мы прекратили их мучения.
– И был самый страшный, который вселился в нашего механика-волка, – прошептала Омела. – Стал контролировать его...
– Да, он контролировал всех, до кого мог дотянуться, – ответил Джон. – Тот волк… так это был ваш друг?
– Да! Вы и его видели? – воскликнула Омела – дракончик взлетел и, тревожно вереща, метнулся к профессору.
– Я видел, как он умер – как он освободился.
– Видели, как погиб Хиони? – медленно спросила Девора, вставая. Линии проекции прочертили по ее лицу странный косой узор.
– Сражался на мечах, – Джон шагнул вперед, полыхнув в огненном луче. – С капитаном Дрексом, и он...