Стилтон зажег в отсеке новую свечу. Он собирался оставаться здесь, пока не удостоверится, что Рённинг ушла. После этого она, скорее всего, больше его не потревожит. Стилтон хорошо осознавал, что дал ей слишком много информации. Засекреченной. Слишком много деталей. Но на это ему плевать. Его отношение к собственному полицейскому прошлому оставалось холодным. Может, однажды он кому-нибудь расскажет, почему так вышло. Кому, он понятия не имел.
Но Стилтон намеренно утаил от Оливии одну довольно важную деталь. После экстренного кесарева сечения, проведенного врачом «Скорой», ребенок убитой выжил. Эта информация так и не была обнародована в целях безопасности ребенка.
Потом Стилтон подумал об Арне Рённинге. Значит, он умер? Грустно. Арне был отличным полицейским и хорошим человеком. В течение нескольких лет они достаточно близко общались. Доверяли друг другу, любили друг друга, делили кое-какие тайны.
А теперь он умер. И вдруг появилась его дочь.
Стилтон посмотрел на свои худощавые руки. Они слегка тряслись. Глубокое погружение в убийство на Нордкостере вызвало у него неуместные эмоции. Вдобавок смерть Арне. Стилтон схватил свою баночку диазепама, отвернул крышку и пожалел о сделанном. Он должен перетерпеть. Не превращаться в Югарбенке. Он должен найти двух убийц.
Затушив свечу, Стилтон поднялся и пошел к каменной лестнице.
* * *
Рана оказалась серьезной. Ударь они чуть выше, могли бы сломать основание черепа. Так Еве Карлсен сказал врач.
Хватило нескольких швов, тугой повязки и немного обезболивающего. Врач, женщина из Туниса, была настолько сострадательна, насколько Ева в этом нуждалась. Не к ее ранам, это пройдет, а к самому факту нападения. Оно ранило больше, чем боль. Унижение. Незнакомые люди рылись в ее личных вещах в ее собственном доме. Отвратительно.
Грабители? Но что у нее ценного? Картины? Камера? Компьютер? Никаких денег, это Ева точно знала. А если взлом совершили не воры? А кто-то, кто охотится за ней лично? Кто ждал в доме, пока она не войдет? Чтобы ударить ее?
Молодежное насилие? То ток-шоу?
Сначала Ева поехала домой, находясь под легким обезболиванием. Она обошла весь дом и отметила, что ничего не украли. Только перевернули все вверх дном. И это чувствовалось.
После она поехала в полицейский участок района Вэстерурт в Солне. По дороге в полицию Ева ругала себя за то, что есть на Eniro. Не следовало бы, зная, чем она занимается. Это она исправит.
* * *
На Стокгольм опустились сумерки. Количество транспорта в центре уменьшилось. Люди покинули большой офис на Свеавэген несколько часов назад. Единственный человек, который остался, сидел наверху в кабинете директора. Бертиль Магнуссон. Он пытался успокоиться при помощи алкоголя. Виски. Плохой способ в длительной перспективе, но помогает на короткое время в небольших количествах. Ему вскоре придется ехать домой, а он знал, что Линн начеку. Малейшее отклонение от нормы заставит ее рубить сплеча.
Хотя «рубить» — тут Бертиль несправедлив. Линн не такая. Рубили в другом его мире. Направо и налево. Пленных не брали, а просто убивали ради выгоды. Такова отчасти его деловая культура. Иногда убивать не хотели, но были вынуждены. Что и его коснулось, косвенно. К сожалению, без утечки не обошлось. И утечкой этой оказался один человек. Нильс Вент. Он имел при себе запись, с которой Бертиль ничего не мог поделать. Даже не знал, как ее достать.
Магнуссон сделал большой глоток, зажег сигариллу и посмотрел на Свеавэген. На кладбище Адольфа Фредрика. Он думал о собственной смерти. Магнуссон читал в одном американском буклете, что сейчас существуют гробы с кондиционерами. Интересно. Ему нравилось думать о таком гробе. Можно дополнительно оснастить его массажным мотором, чтобы держать тело в форме… Он улыбнулся.
А что с местом захоронения? Где оно будет располагаться? Вся семья была похоронена на Северном кладбище, но туда Бертиль не хотел. Ему нужно личное место. Мавзолей. Место поклонения одному из величайших промышленников Швеции. Или как Валленберги. Тайные могильные камни в родовых местах. Но он не был никаким Валленбергом. И никаким Мюгге, Пигге и тому подобное. Скорее он был человеком, который добился всего сам, хотя отец и дядя помогали ему. То с одним, то с другим. Его звали Бертиль Магнуссон.
Виски подействовал. Показал ему, чего он стоит. Осталось только разобраться с этим червем Нильсом.
* * *
Оливия купила коробку индийской еды из «Шанти». Вкусно, просто и как следует приправлено. После еды девушка позволила себе подремать на диванчике. С Элвисом на животе. Потом в голове снова закрутились мысли. Она начала вспоминать встречу в отсеке. «Когда-нибудь я расскажу об этом маме, — думала она. — Встреча со Стилтоном в помещении, где крысы размером с бобров рыскают кругами вдоль стен, а вонь достойна фильма о…» Тут Оливия не придумала никакого удачного сравнения и снова начала думать о разговоре в отсеке.
Прокрутив каждую реплику, девушка запнулась на одном моменте: когда она обмолвилась о своей версии, связанной с Джеки Берглунд, и спросила Стилтона, не приходили ли ему в голову подобные мысли. На этом месте диалог прервался. Стилтон молчал гораздо дольше, чем до этого. Ничего не отвечал прямо, как делал прежде. Он что-то обдумывал. Так показалось Оливии. А почему он так себя вел? Потому что что-то с этой Джеки нечисто!
Оливия спустила обиженного Элвиса на пол и схватила папку, переданную ей Евой Карлсен. На часах почти девять, но сейчас лето и еще не стемнело, к тому же она всегда может извиниться.
— Извините, что пришла так поздно.
— Ничего, заходите.
— Спасибо.
Ева жестом пригласила Оливию войти. Протягивая папку, девушка заметила, что затылок Карлсен заклеен пластырем.
— Что-то случилось?
— Взломали дверь, ударили меня по голове, я только что вернулась из больницы и полиции, одно, другое, третье…
— Ой! Простите! Я не буду…
— Все в порядке. Я хорошо себя чувствую.
— Но как? Взлом? Здесь?
— Да.
Ева прошла в гостиную перед гостьей. Два невысоких торшера освещали мягкую мебель неярким сиянием. Беспорядок после взлома почти везде был убран. Ева указала на кресло, в которое Оливия тут же опустилась.
— Что они украли?
— Ничего.
— Хм, но почему? Что…
— Думаю, меня просто хотели напугать.
— Из-за… из-за тем, на которые вы пишете?
— Да.
— Ужас… это те, кто избивает бездомных?
— Убивает. Женщина в фургоне умерла.
— Я видела.
— Посмотрим, попаду ли я на Trashkick, — ухмыльнулась Ева. — Хотите чего-нибудь? Я как раз делаю кофе.
— Спасибо, с удовольствием.
Ева направилась на кухню.
— Вам помочь? — спросила Оливия.
— Нет, спасибо.
Оливия оглядела оригинально обставленную комнату. Яркие цвета, красивые ковры и стены, заставленные полками с книгами. Интересно, прочла ли Ева их все? Девушка задержала взгляд на полке с фотографиями. Ей, как всегда, стало любопытно. Она встала и подошла к полке. Очень старое свадебное фото, наверное, это родители Евы. Затем более новое: свадьба Евы и атлетического мужчины, и рядом — фото молодой Евы и юного красавца.
— Молоко? Сахар? — донесся из кухни голос хозяйки дома.
— Молоко, пожалуйста.
Ева вернулась с двумя чашками в руках. Оливия помогла ей и взяла одну. Ева жестом пригласила Оливию на диван:
— Садитесь.
Девушка села на мягкий диван, поставила чашку на стол и кивнула в сторону свадебного фото:
— Это ваш муж?
— Был. Мы в разводе.
Устроившись в кресле, Ева немного рассказала о бывшем муже, когда-то успешном спортсмене. Они познакомились, когда она училась на журналиста. Уже несколько лет как они развелись. Он встретил другую женщину, и развод оказался мучительным.
— Проще говоря, он вел себя как скотина.
— Какой ужас.
— Да. Не могу сказать, что по жизни мне везло с мужчинами, в основном я получала одни тревоги и разочарования.
Ева улыбалась, искоса поглядывая из-за чашки. Оливия удивлялась: зачем эта фотография стоит на видном месте, если бывший муж — такая скотина? Она бы сразу ее убрала. Девушка снова кивнула в сторону фотографий:
— А этот милый юный мальчик, которого вы обнимаете, был первым разочарованием?
— Нет, это мой брат Сверкер, умер от передозировки. — Ева вдруг резко сменила тон: — Ну, всё, хватит обо мне.
Оливия вздрогнула и прикусила язык. Очевидно, она снова перешла границу со своими личными вопросами. Когда она это наконец усвоит?
— Извините, я не хотела… Извините.
Ева смотрела на Оливию. Лицо оставалось неестественно напряженным несколько секунд, потом Ева снова откинулась в кресле и чуть улыбнулась:
— Это я должна извиниться. Просто… Голова трещит, ужасный день, извините. Как у вас дела? Пригодилось что-нибудь из материалов?
— Да, но я хотела спросить вас об одной вещи. Вы не знаете, на кого Джеки Берглунд работала в восемьдесят седьмом, когда занималась эскорт-услугами?
— Знаю. На довольно известного в то время господина — Карла Видеунга, он владел «Голд Кард». Думаю, информация о нем есть в папке.
— Правда? Должно быть, я пропустила. Чем занималась «Голд Кард»?
— Эскорт-фирма, в которой работала и Джеки тоже.
— Хорошо, спасибо. Карл Видеунг, какое забавное имя.
— Особенно для порнокороля.
— А он им был?
— Да, в то время. Вы по-прежнему занимаетесь Джеки?
— Да.
— Помните, что я вам сказала.
— О ней? Что нужно быть осторожной?
— Да.
* * *
Джеки Берглунд стояла у панорамного окна с видом на улицу Норр Мэларстранд и смотрела на воду. Она любила свою квартиру: шесть комнат, последний этаж, потрясающий вид до самых Южных высот. Мешали только сосны на другой стороне улицы. Они закрывали вид. Джеки считала, что с этим нужно что-то сделать.
Она повернулась и прошла в просторную гостиную. Несколько лет назад один модный архитектор получил полную свободу действий и создал произведение искусства, смешение холодного, теплого и чучел животных. Совершенно в стиле Джеки. Она налила сухого мартини в маленький бокал и включила диск — танго, которое она обожала. То и дело в квартире бывали мужчины, с которыми она танцевала, но редко кто умел танцевать танго. «Когда-нибудь я познакомлюсь с настоящим танцором, — размышляла она, — с подвижными бедрами и ограниченным словарным запасом». Она с нетерпением ждала этой встречи.
Джеки как раз собиралась налить еще мартини, когда услышала звонок. Звонил не ближайший телефон, а тот, который стоял в кабинете. Она посмотрела на часы: почти полпервого ночи. В это время звонили они. Как правило. Клиенты.
— Джеки Берглунд.
— Привет, Джеки, это Латте!
— Привет.
— Слушай, у нас тут будет небольшая вечеринка, нам понадобится сопровождение.
Постоянные клиенты, такие как Ларс Ернйельм, знали, как выражаться, звоня Джеки. Говорить не слишком напрямик. Подбирать слова.
— Сколько вам нужно?
— Семь-восемь. Высший класс!
— Предпочтения?
— Особо никаких, но ты знаешь, желательно с happy ending.[21]
— Оʼкей. Куда?
— Я скину эсэмэс.
Джеки повесила трубку и улыбнулась. «Happy ending» — выражение, заимствованное из меню азиатских девочек. Они его использовали, когда хотели знать, будет ли клиент заказывать интимный массаж.
Латте нужны «девочки на десерт», которые готовы на вечеринку с продолжением. И он таких получит без проблем.
* * *
В ту же ночь Аке вернулся домой избитый. Сильно избитый. Спотыкаясь, десятилетний мальчик шел между высотными домами Флемингсберга, по неосвещенной нечетной стороне, держа под мышкой скейтборд. Тело болело из-за ударов. Многократных ударов. Поврежденные места скрывала одежда. Аке чувствовал себя одиноким, когда пробирался домой, и в голову снова лезли эти мысли. О папе. О том, кого не существовало. О том, о ком мама никогда не рассказывала. Но он же должен быть. Где-нибудь. У всех детей должен быть папа.
Мальчик прогнал мысли и рукой обхватил ключ, висящий на шее. Он знал, что мама была в центре на работе, и он знал, чем она занималась. Или кем являлась.
Как-то один из одноклассников просветил его после футбольной тренировки.
— Проститутка! Твоя мамаша — проститутка!
Аке не знал, что значит это слово. Придя домой, он сразу зашел в Интернет и все разузнал. Он был один. Потом мальчик достал графин с холодной водой, который мама оставила для него в холодильнике, прежде чем уехать на работу, и выпил почти целиком. После он лег. И начал думать о маме. О том, что он мог бы помочь ей с деньгами и маме не пришлось бы быть той, кем ее называли.
Сквозь туман проезжали редкие машины, направлявшиеся в Ваксхольм и обратно. На полуострове Богесундсландет было раннее утро. Никто не обратил внимания на серый «вольво», припаркованный на незаметной, покрытой гравием и окруженной лесом площадке, на некотором расстоянии от замка. В тумане неподалеку возилась группа кабанов.
Нильс Вент сидел на водительском месте и вглядывался в свое лицо в зеркале заднего вида. Он проснулся еще до рассвета в номере отеля. Около пяти сел в арендованный автомобиль и выехал из города в сторону Ваксхольма. Вент хотел уехать подальше от людей. Он рассматривал себя в зеркале. «Изможден, — думал он. — Ты, Нильс, выглядишь изможденным».
Но он должен собраться с духом. Осталось совсем немного. Сегодня с утра Вент продумал последние детали мозаики. Шантаж Бертиля превратился в план. План, который начал оформляться, когда Нильс увидел последний, резко критикующий «МВМ» телерепортаж об их деятельности в Конго. О той же безответственности, что была и раньше. Потом он увидел демонстрации и прочитал листовки, нашел в Сети массу групп в социальных сетях — «Мобильные без насилия!», например, — понял, насколько сильным было возмущение. В тот момент план оформился окончательно.
Бить Нильс будет по самым больным местам.
В четверть десятого утра Бертиль Магнуссон решил проблему с владельцем земли в Валикале. Естественно, не сам, а при помощи своего друга-главнокомандующего. Тот направил к владельцу группу полицейских из службы безопасности и объяснил, что в связи с беспорядками им, возможно, придется прибегнуть к принудительной депортации. В качестве меры безопасности. Владелец земли был не дурак. Он спросил, можно ли избежать такого развития событий. Полицейские объяснили, что шведская компания «МВМ» готова обеспечить безопасность при условии, что сможет использовать часть земли для изысканий. Таким образом, все проблемы будут улажены. Geschwindt.[22]
Бертиль напомнил секретарше, чтобы она позвонила главе предприятия в Киншасе и позаботилась о соответствующем подарке для главнокомандующего.
— Ему очень нравятся топазы.
Так что когда Бертиль подошел к окну и его осветило яркое утреннее солнце, он был в относительно хорошем расположении духа. От Валикале удалось избавиться. Он все еще думал о Конго, когда машинально взял вибрировавший мобильник и нажал на кнопку.
— Это Нильс Вент.
Несмотря на то что голос, который Бертиль слышал в записи, был гораздо моложе, голос, звучавший сейчас в трубке, без сомнения, принадлежал тому же человеку. Только уже не в записи. Это был Нильс Вент.
Бертиль почувствовал, как кровь ударила в голову. Он ненавидел этого человека. Жалкий червь, который может вызвать катастрофу. Но Бертиль пытался не подавать виду.
— Привет, Нильс, ты в городе?
— Где мы можем встретиться?
— Зачем нам встречаться?
— Повесить трубку?
— Нет! Подожди! Ты хочешь встретиться?
Лихорадочно перебирая в голове варианты, Бертиль выглянул в окно.
— Кладбище Адольфа Фредрика.
— Где там?
— Могила Пальме.
— В двадцать три ноль-ноль.
Связь прервалась.
* * *
Оветте Андерссон в одиночестве вышла из главного входа. Часы показывали десять. Она отвела Аке в центр досуга против его воли, но там она хотела поговорить с кем-нибудь по поводу его синяков. За последнее время сын несколько раз приходил домой весь в синяках. В больших темно-синих отметинах. Поначалу мальчик пытался скрыть синяки, он все равно почти никогда не виделся с матерью по утрам, но как-то вечером Оветте открыла дверь, когда Аке раздевался, и увидела их.
— Чем же ты занимался?
— В смысле?
— У тебя синяки повсюду.
— Это из-за футбола.
— На тренировке можно получить такие ушибы?
— Да.
И Аке прошмыгнул в кровать.
Оветте расположилась на кухне с открытым окном и зажгла сигарету. Футбол? Мысли о синяках сына не покидали ее. Несколько дней спустя, вернувшись с ночной смены, она тихонько прошла в его комнату, осторожно приподняла одеяло и снова их увидела. Желто-синие ушибы по всему телу. И большие ссадины.
Вот тогда она и решила поговорить с учителем досугового центра.
— Нет, над ним не издеваются в школе. — Куратор Аке пребывала в легком недоумении.
— Но он же весь в синяках, — сказала Оветте.
— А что он сам говорит?
— Что это из-за футбола.
— А разве это неправда?
— Ну не такие же ушибы. Везде!
— Да, в самом деле… Не знаю, во всяком случае, над ним не издеваются в школе, это точно. У нас есть специальная программа по противодействию насилию и издевательствам в школе, мы бы обязательно заметили, если бы что-то шло не так.
Оветте пришлось довольствоваться этим.
К кому ей еще обратиться? У нее нет сети контактов. С соседями она не общается. Те, с кем она общается, работают на панели, и чужие дети их не интересуют. Спрашивать их бесполезно.
Когда Оветте ушла, она вдруг почувствовала себя очень одинокой. И потерянной. Перед глазами проплывало все ее безрадостное существование. Ее неспособность выбраться из трясины. Ее измученное тело. Всё. И теперь, когда страдал ее собственный ребенок, ей не к кому обратиться. Не к кому, кто бы мог выслушать, утешить, помочь. В этом пустом мире остались только она и Аке.
Оветте остановилась у фонаря и закурила. Ее растрескавшиеся руки дрожали. Не от прохладного ветра, а от чего-то более холодного, дующего изнутри. Из темной бездны в груди, которая с каждым вдохом расширялась, ожидая, когда человек перестанет бороться. Если бы из жизни можно было ускользнуть через черный ход, Оветте обязательно воспользовалась бы им.
Тут она вспомнила о нем. О парне, который мог бы помочь. Они вместе выросли в Щеррторпе. Жили в одном подъезде и поддерживали кое-какие отношения. Они уже давно не общались, но все же. Когда они изредка встречались, то всегда легко находили общий язык. Их связывало общее прошлое и происхождение, они знали свои слабости, но поддерживали друг друга. С ним она могла поговорить. С Хорьком.
* * *
Оливии потребовалось немало времени, чтобы выйти на него, но когда его имя всплыло в доме престарелых в Силвердале, ее труды были вознаграждены. А она сама — немного удивлена. Дом находился недалеко от академии.
«Мир тесен», — думала Оливия, когда ехала по знакомой дороге и парковала машину у дома престарелых. Среди деревьев виднелась академия. Странным образом вся университетская жизнь казалась очень далекой. Хотя еще совсем недавно Рённинг сидела там на скамейке, изучала дело и не представляла, куда оно ее заведет.
Сейчас оно вело ее двумя этажами выше, на небольшую террасу, где в инвалидном кресле сидел сгорбившийся мужчина. Бывший порнокороль — Карл Видеунг.
По расчетам Оливии, сейчас ему было под девяносто. Родственников он не имел и радовался, когда кто-то нарушал его одиночество. Хоть кто-нибудь.
Сегодня к нему пришла Оливия Рённинг. Она быстро поняла, что Видеунг крайне плохо слышит и вдобавок у него проблемы с речью. Поэтому говорила она кратко, четко и громко.
— Джеки Берглунд!
Да, чуть погодя, после двух чашек кофе и печенья Видеунг вспомнил имя.
— Она была девушкой из эскорта, — удалось разобрать Оливии.
— Вы помните еще кого-нибудь из эскорта?
Еще кофе, еще печенье, и вот — кивок от Видеунга.
— Кого?!
Кофе больше не помогал, и печенье кончилось. Мужчина в кресле просто смотрел на Оливию и улыбался. «Он что, оценивает меня? — думала она. — Подошла бы я для эскорт-услуг? Старый извращенец…» Тут мужчина жестом показал, что хочет что-то написать. Оливия быстро достала блокнот и ручку и протянула Видеунгу. Сам он не мог держать блокнот. Оливии приходилось прижимать его к тощему колену старика, чтобы блокнот лежал неподвижно. Он начал писать почерком, который походил на почерк девяностолетнего, но при этом был разборчив.
«Мириам Викселль».
— Одну из девушек в эскорте звали Мириам Викселль?
Видунг кивнул и медленно испустил газы. Оливия чуть отвернулась от гнилостной вони и закрыла блокнот.
— Вы не помните, была ли одна из девушек иностранкой?
Старик улыбнулся, кивнул и выпрямил указательный палец.
— Одна?
Он снова кивнул.
— Помните, откуда она приехала?
Видеунг покачал головой.
— У нее были темные волосы?
Старик повернулся и показал на подоконник, где стояла африканская фиалка.
Оливия взглянула на цветок. Ярко-синий.
— Синие волосы?
Видеунг улыбнулся и снова кивнул. «Синие волосы, — размышляла Оливия. — Должно быть, крашеные». Красили ли темные волосы в синий цвет? Возможно. Что она знала о том, как девушки из эскорта красили волосы в восьмидесятых? Ничего.
Рённинг встала, поблагодарила Видеунга и поспешила покинуть террасу, чтобы избежать еще одного выстрела из заднего прохода бывшего порнокороля.
По крайней мере, ей удалось добыть имя. Мириам Викселль.
* * *
Оветте выбрала место в глубине кафе. Ей совсем не хотелось сталкиваться с товарищами по цеху. Она сидела спиной ко входу, с чашкой кофе перед собой. Курить здесь было запрещено. Женщина беспокойно перебирала руками по столу, передвигая кусочки сахара и приборы и гадая, появится ли он.
— Здорово, Вета!
Он появился. Хорек. Проскользнул к ее столу, поправил хвостик и сел. Он сиял. Хорек только что заглянул в лотерейный киоск и поставил на правильную лошадь. Четыреста крон прямо в руки. Деньги жгли ему карман.
— Сколько ты выиграл?
— Четыре тысячи!
Хорек всегда добавлял как минимум нолик. Кроме тех случаев, когда речь шла о его возрасте. Там он отнимал цифры. Ему было сорок один, но Хорек легко перемещался в диапазоне между двадцатью шестью и тридцатью пятью, в зависимости от компании. Сказав одной девушке из Борлэнге, что ему «чуть за двадцать», он сильно рисковал. Но она недавно приехала и хотела поразвлечься, поэтому легко повелась на его выдумки, хотя и отметила, что выглядел мужчина несколько старше.
— У этого города своя цена, — сказал Хорек, представив Нью-Йорк пригородом Стокгольма.
Но Оветте была не из Борлэнге и знала, сколько лет Хорьку, так что ему не было необходимости прикидываться.
— Спасибо, что пришел.
— Приход у Хорька всегда.
Он улыбнулся, считая себя мастером игры слов. Мало кто считал так же. Большинство держались от Хорька подальше, присмотревшись к его странной личности и наслушавшись о его невиданных приключениях. Таких, как раскрытие убийства Улофа Пальме или создание группы «Роксетт». После этого многие уходили. Что они часто упускали, так это тот факт, что Хорек обладал большим сердцем, глубоко запрятанным под оболочкой жаргона почти отчаявшегося человека. Сердцем, которое сейчас сильно стучало, когда он смотрел на фотографии в мобильном Оветте. Фотографии почти голого маленького мальчика, покрытого синими ушибами и ссадинами.
— Я сфотографировала его, пока она спал.
— Что случилось?
— Понятия не имею. В центре досуга утверждают, что у них все в порядке, а сам он говорит, что это из-за футбола.
— Играя в футбол, невозможно получить такие ушибы, я сам много лет играл в Байене. Конечно, не обходилось без синяков в штрафной — я играл в центре, — но до таких никогда не доходило.
— Да…
— Черт возьми, он же выглядит так, как будто его избили!
— Да.
Оветте быстро вытерла глаза. Хорек посмотрел на нее и взял за руку:
— Хочешь, я поговорю с ним?
Женщина кивнула.
Хорек решил переговорить с юным Аке. Футбол? Исключено.
* * *
Приближалось время закрытия. В магазинах на Сибиллегатан постепенно гас свет. В «Необычном & Привычном» свет по-прежнему горел. Джеки Берглунд всегда закрывала магазин на час позже. Ее клиенты знали об этом и всегда могли заскочить в последний момент, чтобы приобрести какую-нибудь вещь или предмет декора, дабы приукрасить вечеринку. Сейчас сюда заглянул житель Ёстермальма в поисках подарка для жены. Вчера он пропустил ее именины, и получилось неловко.
— Было неловко, — сообщил он.
Он рассматривал пару серег, висевших среди прочих брендовых украшений.
— Сколько такие стоят?
— Для вас — семьсот крон.
— А для других?
— Пятьсот.
Вот так они общались, Джеки и ее более-менее богатое окружение, отпуская идиотские шутки. Все ради бизнеса.
— Как вы думаете, эти ей понравятся? — спросил мужчина.
— У женщин слабость к сережкам.
— Правда?
— Да.
Поскольку пожилой господин понятия не имел, что нравится женщинам, он принял слова Джеки на веру и покинул магазин с парой сережек в красивом розовом пакетике. Когда дверь магазина закрылась, Джеки позвонили.
Звонил Карл Видеунг.
Удивительно четко выговаривая слова и не испытывая ни малейших проблем со слухом, он сообщил Джеки о нанесенном ему ранее визите. Молодая женщина из Академии полиции интересовалась его деятельностью в сфере эскорт-услуг в прошлом. Он прикинулся чуть ли не умирающим, чтобы выяснить, чего хотела эта особа.
— Ведь когда пахнет паленым, становишься любопытным, — сказал он.
— А что она хотела?
— Не знаю, но она спрашивала о тебе.
— Обо мне?
— Да, и о том, кто еще работал, когда ты работала.
— На «Голд Кард»?
— Да.
— Ну и что ты ответил?
— Дал ей имя Мириам Викселль.
— Зачем?
— Помнишь, как она вышла из игры? Не очень красиво с ее стороны.
— Да. И что?
— Вот я и подумал, что красавица Мириам, возможно, немного расстроится, если к ней придут полицейские и начнут рыться в ее прошлом.
— Ты злой.
— Надеюсь.
— А что ты сказал обо мне?
— Ничего. Я злой, но не настолько.
На этом разговор был окончен. Для Видеунга. Для Джеки он еще немного продолжался, уже у нее в голове. Что это за девушка, которая ходит и расспрашивает о ее прошлом в эскорт-услугах? И кто она такая?
— Как ее зовут?
— Оливия Рённинг, — ответил Видеунг, когда Джеки ему перезвонила.
Оливия Рённинг?
* * *
Оливия сидела дома на диване и просматривала «Хронику преступлений в Скандинавии» за 2006 год, которая представляла собой полицейский отчет о различных делах за этот период. Эту книгу Оливия взяла в академической библиотеке по пути из дома престарелых. И у нее на то была особая причина. Она хотела проверить, могли ли какие-то дела 2005 года затронуть Тома Стилтона. И спровоцировать конфликт. Тот, о котором говорил Оке Густафссон.
В 2005 году на криминальной арене произошло множество событий. Внимание Оливии привлекало то одно, то другое. В одной из статей она прочла про зрелищный побег из тюрьмы «Халль» с участием убийцы из «Малександре» — Тони Улссона. Так что прошло время, прежде чем она дошла до страницы семьдесят один. Там Оливия нашла его.
Жестокое убийство молодой женщины в Стокгольме. Джилл Энгберг. Детали дела ошеломили Оливию. Джилл работала в сфере эскорт-услуг, была беременна, дело осталось нераскрытым. Убийство произошло в 2005 году. В тот же год, когда Стилтон ушел из полиции. Работал ли он с этим преступлением? Это не вытекало из статьи, написанной Руне Форсом. Не его ли она видела по телевизору? «Кажется, он сейчас работает с бездомными», — думала Оливия, набирая номер Оке Густафссона.
В ней проснулся азарт.
— Стилтон работал с убийством Джилл Энгберг? В две тысячи пятом?
— Не знаю.
Азарта чуть поубавилось. Но воображение включилось на полную. Джилл была беременна и работала в сфере эскорт-услуг. Джеки работала в эскорте на шестнадцать лет раньше. Убитая на берегу тоже ждала ребенка. Джеки находилась на острове. Есть ли связь между Джилл и Джеки? Работала ли Джилл на Джеки? В «Ред Вельвет»? Мог ли Стилтон выйти на эту связь и протянуть нить к береговому делу? Может, поэтому он так странно замолчал там, в отсеке?
Оливия глубоко вздохнула. Она думала, что встреча в помещении для мусора будет последним ее контактом со Стилтоном. Вздохнув еще раз, девушка набрала его номер.
— Вы работали над делом Джилл Энгберг в две тысячи пятом?
— Да, какое-то время, — ответил он и повесил трубку.
Такое его поведение стало привычным для Оливии. Вероятно, Стилтон минут через десять перезвонит и предложит встретиться в каком-нибудь уютном месте, чтобы посидеть в темноте и зловониях, играя в задавание вопросов на время. Вместе с бобрами.