— Нашли что-нибудь?
— Не между самими нападениями, но трое из жертв, включая Веру Ларссон, находились около торгового центра «Сёдерхалларна» и продавали газеты незадолго до избиений. Вот этот крестик.
Стилтон утаил тот факт, что на самом деле Вера не стояла там и не торговала в тот вечер: делал это он, а она пришла туда, и они ушли вместе.
— Так какова ваша теория? — спросил Клинга.
— Это не теория, а гипотеза. Возможно, парни выслеживают своих жертв именно у «Сёдерхалларна» и следуют за ними.
— А еще двое избитых — всего же их пять — там не стояли.
— Про одного я ничего не знаю, другой был в другом месте — около «Ринген» на Гётгатан.
— Это же недалеко от площади Медборйарплатсен.
— Да. К тому же он проходил мимо «Сёдерхалларна» по пути к «Ринген».
— То есть нам нужно установить дополнительное наблюдение за «Сёдерхалларна»?
— Может быть. Не я принимаю решения.
«Да, — думал Клинга. — Решения принимаю я или Форс». Клинга поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы Форс был похож на Стилтона. Был готов действовать.
Янне встал.
— Если появятся еще соображения, можете напрямую связываться со мной. Я собираюсь вести это дело немного в стороне.
В стороне от кого, было легко догадаться.
— Вот моя визитка, — сказал Клинга.
Стилтон взял карточку.
— Ну и, как мы уже говорили, пусть это останется между…
— Без проблем.
Клинга кивнул и пошел к двери. Уже выходя, он обернулся:
— Там было еще кое-что. В фильме, снятом у этого фургона, с избиением Веры Ларссон, есть кадры до нападения, сделанные ими через окошко… должно быть, вот это… на них голый мужчина занимается сексом с ней на вот этой койке.
— Да?
— Вы не знаете, кто это?
— Это был я.
Клинга вздрогнул. Стилтон смотрел ему прямо в глаза.
— Только между нами.
Клинга кивнул и вышел, едва не столкнувшись с необычайно воодушевленной Оливией Рённинг. Она бегло взглянула на него, вошла в фургон и захлопнула дверь.
— Кто это?
— Из муниципалитета.
— A-а. Знаешь, что это такое?
Оливия достала пакетик с заколкой.
— Заколка, — ответил Стилтон.
— Из Хасслевикарны! Найдена Уве Гардманом в тот же вечер, когда совершили убийство, у одного из следов преступников или жертвы!
Стилтон смотрел на пакетик.
— А почему он не отдал ее нам? Тогда, в восемьдесят седьмом?
— Вот этого я не знаю. Ему было всего девять, и он не знал, что она может представлять какую-то ценность. Он воспринимал ее просто как находку на берегу.
Стилтон потянулся за заколкой.
— На ней остался волос, — сообщила Оливия. — Черный.
Тут Стилтон понял, куда целился робот по имени Рённинг.
— ДНК?
— Да.
— Зачем?
— Если заколка принадлежала жертве, то смысла нет. А если кому-то другому?
— Она могла принадлежать кому-то из убийц?
— Да.
— Кому-то с заколкой?
— Ведь одной из них могла быть женщина.
— Нет никаких свидетельств, что там находилась еще одна женщина.
— Чьих свидетельств? Испуганного девятилетнего мальчика, сидевшего далеко, ночью? Он увидел несколько темных фигур и услышал крик женщины; ему показалось, что там было трое или четверо людей. Он не мог разглядеть, была ли там еще одна женщина. Ведь так?
— Опять ты подозреваешь Джеки Берглунд?
— Я этого не говорила.
Но подумала. И почувствовала. Одно только упоминание Стилтоном этого имени разбудило ярость, стучащую в голове у Оливии. У нее вдруг появились очень личные причины разобраться с Джеки Берглунд. Лифт и кот. Прежде всего кот.
Но Стилтон к этому отношения не имел. Он искоса поглядывал на Оливию. И знал, что в ее мыслях есть рациональное зерно.
— Поговори с ребятами из группы по нераскрытым делам.
— Они не заинтересованы.
— Почему?
— Дело «нецелесообразно», если верить Вернеру Бросту.
Оба смотрели друг на друга. Стилтон отвел глаза.
— Но ваша бывшая жена работает в ГЛК, — отчеканил робот.
— Черт, это-то ты как узнала?
— Просто я дочь Арне.
Стилтон ухмыльнулся. Немного печально, как показалось Оливии. Они с папой близко дружили? Нужно спросить при случае.
* * *
Помещение представляло собой классическую комнату для допросов, выполнявшую одну-единственную функцию. За столом сидела Метте Ольсетер с листом формата А4 перед собой. С другой стороны стола — исполнительный директор «МВМ» Бертиль Магнуссон. Сегодня он подготовился: надел темно-серый костюм и бордовый галстук, а также привел адвоката. Женщину, которую Магнуссон спешно вызвал в участок для присутствия на допросе. Бертиль не знал, о чем конкретно его будут спрашивать, но он был человеком, который предпочитал себя обезопасить.
— Допрос будет записываться, — предупредила Метте.
Магнуссон покосился на адвоката. Та чуть кивнула. Ольсетер включила запись и продиктовала необходимые факты. Затем приступила к допросу.
— Когда мы с вами встречались позавчера, вы отрицали какие-либо контакты с убитым Нильсом Вентом за последнее время. Последний контакт был примерно двадцать семь лет назад, верно?
— Да.
Сюда, в участок на Полхемсгатан, Магнуссона привезла полицейская машина, забравшая его у Свеавэген. Он был совершенно спокоен. Метте отметила сильный запах мужского парфюма и слабый аромат сигариллы. Она надела очки и начала изучать лежавший перед ней лист.
— В понедельник тринадцатого июня в одиннадцать двадцать три Нильс Вент позвонил со своего мобильного на мобильный с данным номером. — Метте поднесла листок к Магнуссону. — Это ваш номер?
— Да.
— Разговор длился одиннадцать секунд. В тот же вечер, в девятнадцать тридцать две, Нильс еще раз позвонил с мобильного на этот же номер. Это соединение длилось девятнадцать секунд. Вечером следующего дня, во вторник четырнадцатого числа, был сделан следующий звонок и длился примерно столько же — двадцать секунд. Четыре дня спустя, в субботу пятнадцатого июня, в пятнадцать сорок пять Нильс Вент еще раз позвонил на этот номер, ваш номер. Этот разговор длился несколько дольше, больше минуты.
Метте сняла очки и внимательно посмотрела на сидящего напротив мужчину:
— О чем вы разговаривали?
— Ни о чем. Мне позвонили в указанное вами время, я ответил, не получил ответа, на другом конце было тихо, а потом соединение прервалось. Я решил, что это какие-нибудь анонимы, которые вот таким образом угрожают мне или хотят напугать. В последнее время вокруг компании было много пересудов, вы, наверное, в курсе?
— Да. Но последний разговор длился дольше?
— Да, он… честно сказать, я потерял терпение, мне звонили уже в четвертый раз и молчали, вот я и сказал пару хорошо подобранных слов о том, что я думаю о таком жалком способе запугивания, и повесил трубку.
— Так вы понятия не имели, что звонил Нильс Вент?
— Нет. Как я мог знать? Он исчез на двадцать семь лет.
— А вы знаете, где он находился?
— Нет. А вы?
— Он жил в Маль-Паисе в Коста-Рике. Вы никогда с ним там не связывались?
— Нет. Я думал, он умер.
Магнуссон уповал на то, что на его выражении лица не отразится происходящее у него в голове. Маль-Паис? Коста-Рика? Должно быть, это и есть секретное место! С оригиналом записи!
— Я бы хотела попросить вас в ближайшее время не уезжать из Стокгольма.
— Я что, буду находиться под подпиской о невыезде?
— Нет, определенно не будете, — вдруг произнесла его адвокат.
Магнуссон позволил себе улыбнуться. Улыбка быстро пропала, когда он увидел взгляд Ольсетер. Если бы он мог читать ее мысли, улыбка пропала бы еще раньше.
Метте была убеждена в том, что он лжет.
* * *
Когда-то, не так давно, квартал вокруг площади Нюторгет изобиловал магазинчиками с всевозможными необычными товарами. Часто с не менее удивительными владельцами. Но тень этнологического вымирания упала на большинство магазинов, которые исчезли с появлением новых жителей с новыми требованиями, превратившими район в подиум для стиляг. Сегодня выживали единицы из первоначальных магазинов. Их больше воспринимали как странные и причудливые вкрапления в рисунок улицы. Одним из таких была антикварная лавка, которой заведовал Ронни Беспамятный. Лавка находилась прямо напротив дома Накки Скоглунда[30]на Катарина Бангатан. Она располагалась здесь еще со времени рождения Накки, его жизни и смерти, и сейчас занимала старое место.
Ронни она досталась в наследство от мамы.
Сама лавка выглядела так, как обычно выглядят лавки такого рода. Заполненной до отказа полками от пола до потолка и книжными стопками на столах и табуретках. «Волшебный хаос сокровищ», как гласила маленькая вывеска на окне. У Ронни было низкое кресло возле одной из стен и торшер времен Первой мировой войны. Сейчас он сидел тут с книгой на коленях. «Клас Катт на Диком Западе».
— Бекетт в форме комикса, — сказал Ронни.
Он закрыл книгу и посмотрел на мужчину, сидевшего на стуле чуть поодаль. Мужчина был бездомным, и звали его Том Стилтон. К Ронни часто приходили бездомные. Обладая добрым сердцем и определенным достатком, он не гнушался покупать книги, найденные в контейнерах, в подвалах или где там их еще находили. Ронни никогда не задавал вопросов. Он платил за книги мелочью и помогал бездомным. Частенько он той же ночью выкидывал книги, чтобы через неделю снова увидеть их. Вот так обстояли дела.
— Мне нужно одолжить пиджак, — сказал Стилтон.
Он много лет знал Ронни. Не только как бездомный. Когда они впервые встретились, Стилтон работал в полиции аэропорта «Арланда» и должен был угомонить двух попутчиков Ронни на рейсе из Исландии. Ронни организовал небольшую групповую поездку в музей эротики в Рейкьявике, а его дружки слегка перебрали на обратном пути.
Но не Ронни. Он не пил алкоголь больше одного раза в год. Тогда он напивался до беспамятства. Однажды его девушка вышла на лед у порта «Хаммарбюхамнен» и утонула. В этот день, в годовщину ее смерти, Ронни спускался к причалу, с которого она прыгнула на льдину, и пил до бессознательного состояния. Друзья знали о ритуале и не тревожили его. Они держались на расстоянии, пока Ронни не становился мертвецки пьян. Тогда его увозили домой в антикварную лавку и укладывали на кровать в дальней комнате.
— Тебе нужен пиджак? — переспросил Ронни.
— Да.
— На похороны?
— Нет.
— У меня только черный.
— Пойдет.
— Ты побрился.
— Да.
Стилтон побрился и остриг часть волос. Не сказать чтобы стильно, но хотя бы ничего не свисало. Теперь ему нужен пиджак, чтобы выглядеть более-менее прилично. И немного денег.
— Сколько?
— На билет на поезд. До Линчёпинга.
— Что ты там будешь делать?
— Помогать молодой девушке кое с чем.
— Насколько молодой?
— Ей двадцать три.
— Понимаю. Значит, она вряд ли расшифровывает «дивиди» как «дикие детективы».
— Что это?
— Онанизм на высоком литературном уровне. Подожди минутку!
Ронни растворился в пространстве и вновь появился с черным пиджаком и пятисотенной купюрой. Стилтон примерил пиджак. Немного коротковат, но сойдет.
— Как дела у Бенсемана?
— Плохо, — ответил Стилтон.
— Глаза восстановились?
— Вроде бы.
У Бенсемана с Ронни Беспамятным были совсем не такие отношения, как у Стилтона с Ронни. Бенсеман был начитан, а Стилтон нет. С другой стороны, Стилтон не был алкоголиком.
— Я слышал, ты снова начал общаться с Аббасом, — сказал Ронни.
— Где ты слышал?
— Можешь передать ему вот это. — Ронни протянул тонкую книгу без переплета. — Он уже почти год ее ждет, я нашел на днях, «Память друзей», это суфийские стихи в переводе Эрика Хермелина, барона.
Стилтон взял книгу, прочел на первой странице: «Аттар „Из Тазкиратуля Авлия“» — и засунул ее во внутренний карман. Услуга за услугу. Он же получил пиджак и пять сотен.
— Том?
Стилтон пересек улицу, не спуская глаз с Марианне, и встал в паре метров от нее. Марианне начала напрямик:
— Ужасно выглядишь.
— Видела бы ты меня утром.
— Хорошо, что не видела. Как дела?
— Нормально. Ты имеешь в виду с…
— Да.
— Нормально… вернее, лучше.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Никто не хотел углубляться в состояние болезни Стилтона. Особенно Марианне. Особенно на улице перед ее домом.
— Что ты хотел?
— Мне нужна помощь.
— С деньгами?
— С деньгами?
Взгляд Стилтона заставил Марианне почувствовать себя неловко. Сказала, не подумав.
— Мне нужна помощь вот с этим. — Стилтон достал пакетик с заколкой с Нордкостера.
— Что это?
— Заколка с застрявшим волосом. Мне нужен анализ ДНК. Пройдемся немного? — Стилтон махнул рукой.
Марианне обернулась к дому и на кухне с приглушенным светом увидела мужчину. Он их заметил?
— Мы ненадолго.
Стилтон двинулся вперед. Марианне стояла на месте. Так типично для Тома: появляться из ниоткуда незваным бродягой и вести себя так, как будто он здесь главный. Опять.
— Том.
Стилтон повернулся вполоборота.
— Чего бы тебе ни было нужно, ты неправильно этого добиваешься.
Стилтон остановился и взглянул на Марианне. Он немного опустил голову и снова поднял ее.
— Извини. У меня нет навыка.
— Заметно.
— В социальных играх. Я прошу прощения. Мне действительно нужна твоя помощь. Ты за главного. Можем поговорить сейчас, или позже, или…
— Зачем тебе анализ ДНК?
— Чтобы сравнить его с ДНК по береговому делу. Взятому на Нордкостере.
Стилтон знал, что это подействует, и был прав. Марианне жила со Стилтоном на протяжении всего расследования берегового дела. Она видела, сколько сил он на него тратил и чего ему это стоило. И ей. И вот он снова здесь. В физическом состоянии, от которого боль закрадывалась в душу. Марианне эту боль подавляла. По многим причинам.
— Рассказывай.
Марианне не задумываясь начала идти. Она пристроилась рядом со Стилтоном, когда он начал рассказывать о том, как заколка была найдена на берегу в тот же вечер, когда произошло убийство. Как она попала к маленькому мальчику в ящичек с сокровищами, где он вдруг обнаружил ее несколько дней назад и отдал молодой студентке. Оливии Рённинг.
— Рённинг?
— Да.
— Дочери…
— Да.
— И теперь ты хочешь проверить, совпадают ли они: ДНК с заколки и ДНК жертвы на Нордкостере?
— Да. Можешь сделать?
— Нет.
— Не можешь или не хочешь?
— Береги себя.
Марианне повернулась и направилась назад к дому. Стилтон смотрел вслед. Обернется ли? Нет. Она никогда не оборачивалась. Доводила все до конца, никакой недосказанности. Том знал это. Но он хотя бы попытался.
— Кто это был?
Марианне продумывала ответ всю дорогу до дома. Она знала, что Тод видел их из окна кухни. Видел, как они уходили. Она понимала, что ему потребуются объяснения.
— Том Стилтон.
— Ого. Том. Чего он хотел?
— Просил помочь с анализом ДНК.
— Разве он не уволился из полиции?
— Уволился.
Марианне повесила плащ на собственный крючок. У всех членов семьи были свои крючки. У детей — свои, у нее и у Тода — свои. Дети родились в предыдущем браке Тода, их звали Эмили и Якоб. Марианне любила их. И привязанность Тода к порядку в прихожей — в том числе. Таким он был. Все вещи на своих местах и никакого экспериментирования в постели. Он работал инспектором на стадионе «Фредриксберг». В хорошей форме, спокойный и воспитанный. Многими качествами похож на молодого Стилтона. Многими — не похож. Теми, которые заставили ее стремительно броситься в трясину страсти и хаоса, но в конце концов, спустя восемнадцать лет, сдаться. И уйти от Стилтона.
— Ему нужна была помощь по личному вопросу, — сказала она.
Тод оставался в дверях и выжидал. Марианне знала, что он знает. В той или иной степени. То, что было у нее со Стилтоном, не получилось у них с То-дом, и этого хватало, чтобы вызвать у Тода удивление. Может быть, неуверенность, вряд ли ревность, как ей казалось. Для нее их отношения были слишком стабильны.
— Что это за личный вопрос?
— А какая разница?
Женщина почувствовала, что слишком усердно защищается. Глупо. Защищать нечего. Совсем. Или есть что? Неужели встреча со Стилтоном затронула ее так, как она того не ожидала? Его ужасное состояние? Его защищенность? Полное непонимание ситуации? Разговор с ней прямо возле ее дома? Возможно, но ничего из этого не должно коснуться ее мужа.
— Тод, Тому пришло в голову разыскать меня. Я не разговаривала с ним шесть лет. Чем он занимается, меня не волнует, но я была вынуждена его выслушать.
— Зачем?
— Он уже уехал.
— Ясно. Да нет, просто интересно: ты приехала, а потом вы ушли. Сделаем рагу?
* * *
Стилтон в одиночестве сидел в привокзальном кафе в Линчёпинге. В этой обстановке он чувствовал себя относительно комфортно. Посредственный кофе, никому нет дела друг до друга, пьют и уходят. Мысли Тома крутились вокруг Марианне. Вокруг него самого. Чего он ожидал? В последний раз они общались шесть лет назад. Шесть лет непрерывного падения для него. Во всех сферах. А она выглядела точно так же, как раньше. По крайней мере, в полумраке. «У кого-то жизнь идет дальше, — думал он, — у кого-то тормозит, а у кого-то и вовсе останавливается». У него она снова начала движение. Медленно, прерывисто, но теперь вперед, а не вниз.
Том искренне надеялся, что Марианне довольна тем, что имеет, что бы это ни было. Она этого достойна. В здоровые периоды Том остро чувствовал, как его поведение в их последние совместные годы мучило ее. Его усугублявшиеся психические проблемы. Сильные перепады его эмоционального состояния расшатали построенное ими здание и в конце концов окончательно сломали его. Даже здоровые периоды перестали быть по-настоящему спокойными.
Стилтон встал. Ему нужно двигаться. Он ощущал, как давление из груди расползается по рукам, а диазепам он оставил в фургоне. Тут зазвонил мобильный.
— Йелле.
— Привет, Том, это Марианне. — Она говорила довольно тихо.
— Как ты достала мой номер?
— Оливия Рённинг есть на «Эниро», в отличие от тебя; я написала ей эсэмэску и попросила твой номер. С заколкой это срочно?
— Да.
— Можешь передать мне ее, проходя мимо.
— Хорошо. Почему ты передумала?
Марианне положила трубку.
* * *
Оливию немного удивило, зачем Марианне Боглунд понадобился номер Стилтона. Они же не общались. Или она его все-таки заинтересовала? Заколка? Немного, может быть, там, в фургоне, но достаточно для того, чтобы он попросил оставить ее у него. «Боже мой, — думала Оливия, — он же столько лет вел это дело. Так и не раскрыв его. Конечно, он заинтересовался. Но мог он связаться с бывшей женой?» Девушка вспомнила свою встречу с Марианне в университете, как холодно и отстраненно Боглунд отвечала на вопросы о Стилтоне. Если не сказать пренебрежительно. А сегодня попросила его номер. Интересно, почему они развелись? Могло это быть связано с береговым делом?
Возможно, из-за глодавших ее мыслей Оливия села в автобус, идущий к мысу Кюммельнэс на Вэрмдё. К замку. К семье Ольсетер. Она чувствовала, что найдет там ответы на множество мучающих ее вопросов. Еще какое-то неопределенное чувство гнало ее туда, связанное с самим домом, его атмосферой, настроением. Девушка поймала себя на том, что скучает по этому, не зная почему.
Мортен Ольсетер был внизу, в музыкальном подвале. В гроте. Здесь он прятался. Он любил свою неугомонную семью с бесконечными набегами знакомых и незнакомых, которым хотелось еды и веселья, и Мортен почти всегда всем заправлял. На кухне. Ему это нравилось. Но он периодически нуждался в отдыхе.
Вот поэтому он и построил внизу грот, много лет назад, и объяснил всем, что здесь — его личное пространство. Потом он в течение долгих лет объяснял детям и внукам, что для него значит «личное». Пространство, принадлежащее ему. Сюда никто не мог войти без приглашения.
В семье ценили Мортена, поэтому удовлетворили его просьбу. Ради собственного спокойствия.
Маленькая пещера в подвале. Здесь он мог вернуться в прошлое и поддаться ностальгии и сентиментальности. Здесь он мог вдоволь погрустить обо всем, что вызывало грусть. Его личную грусть. Обо всем и обо всех, кто оставил на его жизненном пути следы отчаяния. И таких было немало. Их весьма много у человека, который уже вышел на пенсию. Мортен лелеял эту печаль.
Еще он позволял себе немного выпить втайне от Метте. Сейчас, в последние годы, реже, но регулярно. Чтобы установить контакт с тем, что Аббас искал в суфизме. Нечто за углом. Это никогда не бывало лишним. Случалось, что в особенно бодрые ночи Мортен пел дуэтом сам с собой. Тогда Керуак заползал в щель.
Когда Оливия уже стояла у деревянной двери и звонила, она по-прежнему не понимала, зачем она здесь. Просто приехала сюда.
— Привет! — поздоровался Мортен.
Едва ли девушка из поколения Оливии могла распознать в его одеянии веяние 60-х. Что-то оранжевое, красное и всякое разное, струящееся по крупному телу Мортена. Он держал тарелку, которую сделала Метте.
— Здравствуйте. Я… Метте дома?
— Нет. Я сгожусь? Входите.
Мортен исчез внутри, Оливия вошла следом. В этот раз на второй этаж никого не сослали. В доме хозяйничали дети и внуки. Дочь Янис жила в собственном домике на участке, с мужем и с ребенком, и воспринимала родительский дом как свой. Двое других детей или внуков, как предполагала Оливия, носились вокруг в карнавальных костюмах и стреляли из водных пистолетов. Мортен быстро подозвал ее к двери чуть в отдалении. Лавируя между струями воды, она добралась до цели. Мортен закрыл за гостьей дверь.
— Небольшой беспорядок, — улыбнулся он.
— У вас всегда так?
— Беспорядок?
— Нет, так много народу?
— Всегда. У нас пятеро детей и девять внуков. И еще Элен.
— Кто это?
— Моя мама. Ей девяносто два года, и она живет на чердаке. Я как раз приготовил для нее тортеллини. Пойдем!
Мортен повел Оливию по разным извилистым лестницам на самый верх, на чердак.
— Мы обустроили там для нее уголок.
Мортен открыл дверь в небольшую красивую комнату, обставленную со вкусом, совсем не похожую на помещение двумя этажами ниже. Здесь стояли белая железная кровать, столик и кресло-ка-чалка. В кресле сидела очень пожилая, с белыми как мел волосами женщина и занималась узким-узким вязанием, растянувшимся на несколько метров и свисавшим на пол. Элен.
Оливия рассматривала длинное узкое вязание.
— Она думает, что вяжет стихотворение, — прошептал Мортен. — Каждая лицевая и изнаночная петля складываются в строфу. — Он обернулся к Элен. — Это Оливия.
Та отвлеклась от вязания и улыбнулась:
— Очень хорошо.
Мортен подошел и погладил ее по щеке.
— Мама немного не в себе, — шепнул он девушке.
Элен продолжала вязать. Мортен поставил тарелку рядом с ней.
— Мама, я попрошу Янис подняться и помочь тебе.
Элен кивнула. Мортен обратился к Оливии:
— Не хочешь вина?
Они спустились в одну из комнат внизу. Ее дверь почти не пропускала детский шум. Там они пили вино.
Оливия редко пила вино. Только когда ее угощали, как дома у Марии. Вообще Оливия предпочитала пиво. После двух бокалов того, что Мортен описал как красное вино, достойное всех похвал, девушка начала говорить чуть больше, чем собиралась. Оливия не знала, что тому виной — атмосфера, вино или просто сам Мортен, — но она разоткровенничалась. Заговорила так, как никогда не разговаривала с Марией. О себе. Об Арне. О том, что значила для нее потеря отца, когда сама она была далеко. О том, как из-за этого ее все время мучает совесть.
— Мама считает, что я хочу стать полицейским, чтобы заглушить совесть, — сказала она.
— Я так не думаю.
Мортен выслушал ее молча, весь ее долгий рассказ. Он был хорошим слушателем. Годы общения с непростыми людьми сделали его восприимчивым к эмоциональным всплескам и научили сопереживать.
— Почему не думаете?
— Мы редко совершаем поступки из-за комплекса вины, но часто воображаем, что причина именно в этом. Или пытаемся объяснить все чувством вины, просто потому, что не знаем, что на самом деле заставляет делать нас тот или иной выбор.
— Тогда почему я хочу стать полицейским?
— Может, потому, что твой папа работал в полиции, а не из-за того, что он умер, когда тебя не было рядом. В этом вся разница. Первое — это наследственность и среда, второе — чувство вины. Я в него не верю.
«Если честно, я тоже, — подумала Оливия. — В нее верит только мама».
— Ты, наверное, думала о Томе?
Мортен сменил тему. Возможно, он почувствовал, что так Оливии станет легче.
— Почему вы спрашиваете?
— Ты разве не из-за этого приехала?
Тут Оливия подумала, не мог ли Мортен быть каким-нибудь медиумом. Может, она оказалась в руках у сверхъестественного феномена. Он попал в точку.
— Да, думала, довольно много, и я многое не могу понять.
— Как он стал бомжом?
— Бездомным.
— Лингвистика, — ухмыльнулся Мортен.
— Но правда, он был комиссаром полиции, талантливым, насколько я знаю, и наверняка знакомых у него было немало, вы, по крайней мере, и вдруг он становится вот таким. Бездомным. Не будучи наркоманом или кем-то в этом роде.
— Что значит «кем-то в этом роде»?
— Не знаю, но ведь между тем, кем он был и кем стал, — огромная пропасть.
— И да, и нет. С одной стороны, он остался тем, кем был, с другой стороны — изменился.
— Это случилось из-за развода?
— Он повлиял, но Том к тому моменту уже начал тонуть.
Мортен глотнул вина, на мгновение задумавшись, насколько откровенным ему стоит быть. Он не хотел выставлять Тома в неправильном свете или быть превратно понятым. Поэтому выбрал золотую середину.
— Том дошел до точки, когда перестал бороться. В психологии для этого есть специальные термины, опустим их. Суть в том, что он находился в таком положении, когда больше не хотел оставаться.
— Где?
— В том, что мы называем нормальной жизнью.
— Почему не хотел?
— По многим причинам: из-за его психических проблем, из-за развода и…
— У него есть психические проблемы?
— Были психозы. Есть ли они у него сейчас, я не знаю. Когда вы пришли сюда, думаю, прошло года четыре с нашей с ним последней встречи.
— Отчего они у него возникали?
— Психоз может спровоцировать масса вещей. Люди в той или иной степени ранимы, иногда достаточно продолжительного стресса, если человек очень чувствителен. Перенапряжение, с человеком случается нечто неожиданное, что вызывает такую реакцию.
— С Томом случилось что-то подобное?
— Да.
— Что?
— Это пусть он сам расскажет, если захочет и когда захочет.
— Ладно, а что сделали вы? Могли вы чем-то помочь?
— Мы делали все, что было в наших силах, как нам казалось. Разговаривали с ним много раз, когда он еще шел на контакт, звали сюда жить, когда его выселили из квартиры, но потом он пропал, не появился, когда мы договорились, найти его было невозможно, и в конце концов он исчез из нашей жизни. Мы знали, что если Том что-то решил, переубедить его невозможно, поэтому мы его отпустили.
— Отпустили?
— Нельзя удержать человека, которого здесь уже нет.
— Но ведь это ужасно?
— Это было кошмарно, особенно для Метте. Она несколько лет страдала и, возможно, страдает и сейчас. Но после вашего визита стало легче, она снова смогла с ним общаться, это очень много… значило для нас. И для меня, и для Метте.
Мортен наполнил бокалы, отпил из своего и улыбнулся. Взглянув на него, Оливия поняла, что ей нужно, но в слова пока не оформила.
— Как себя чувствует Керуак?
— Хорошо. Вернее, у него эта проблема с лапами, но для паука же не купишь каталку, правда?
— Да.
— А у тебя есть домашние животные?
Вот к этому и вела Оливия. Сюда ей и нужно было попасть. К тому, кому она могла рассказать. К тому, кто был достаточно далек и в то же время ближе, чем кто-либо другой. Сейчас.
— У меня был кот, которого я убила, сидя за рулем.
Ей просто нужно было сказать это — самое болезненное.
— Задавила его?
— Нет.
И Оливия рассказала как можно подробнее все: начиная с того, как увидела открытое окно и повернула ключ зажигания, а закончив тем, как подняла капот. Потом она расплакалась.
Мортен дал ей выплакаться. Он понимал, что это то горе, которое она взяла бы с собой в пещеру и временами в него погружалась. Которое никогда не пройдет. Сейчас она сформулировала его, и боль чуть отпустила. Мужчина погладил Оливию по темным волосам и дал ей салфетку. Она вытерла глаза.
— Спасибо.
Вдруг дверь распахнулась.
— Привет!!! Привет!!!
В комнату ворвалась Йолене и крепко обняла Оливию через стол. Это была их первая встреча, и Оливия слегка опешила от такого поведения. Вскоре вошла Метте. Мортен быстро налил ей вина.
— Я хочу тебя нарисовать! — сказала Йолене Оливии.
— Меня?
— Только тебя!
Йолене уже взяла с полки блокнот и села на колени перед Оливией. Гостья суетливо еще раз вытерла салфеткой глаза и попыталась выглядеть естественно.