№31 «Подушки мокрые от слёз. Я вас нашёл, не нужно слов»
Семь лет бесконечного ада. Я стою на краю бездонной платформы, искрящий луч солнца пробивает моё знамя. Я чувствую, как сгораю до тла.
Мне скучно, больно и одиноко, наконец-то, та самая звезда догорела.
И всё что говорили в детстве – глубоко заблуждались. Я уже действительно мёртв и покончим на этом. Без звонков и трепета за другими. Без надежд и грёз о потерянном времени. Уже без боли, слёз или ожидания. Уйти, наконец-то, сейчас и навсегда. Я просто хотел сделать всем лучше. Помочь себе, дать возможность другим.
Но всё что я хотел – не получилось. Всё что я мог – уже давно проёбано.
В конечном итоге, остаются только последствия от твоих действий. И покуда живёт память, живут эти последствия, живёшь и ты. Но в действительности, человек мало что оставляет, поэтому исчезаем мы, поколениями, вроде бы не вымираем, но как-то проходим бесследно. Был какой-то Вася Петров. Умер он и вся его семья, и обо всех в конечном итоге, забыли.
Что могу я сейчас оставить после себя? Совершенно нихрена.
Я просыпаюсь в семь часов утра, выпиваю чашку горячего кофе, закуриваю сигарету, по мелочи убираю в квартире. Суббота. Наташа еще спит. Уже пошёл четвертый день, как я в завязке. Смотрю на всё с другой стороны и чувствую окружающее иначе. Я делаю то, чего не делал уже давно. Какая-то обыденность, даже в элементарной уборке. Это всё доставляет мне какую-то маленькую, давно забытую полу-радость. Я не делал абсолютно ничего и существовал как кусок пластилина. Это хуже смерти. Я верю, что небытиё лучше бытия. И что действительно если бы мы все умерли, мы бы обрели вечный покой. Но мы сейчас живы и философия тут не поможет, по крайней мере в этом случае. Нужно жизнь жить, иначе она теряет свой смысл. Чем больше пытаешься её жить, тем, в конечном итоге, она затягивает тебя. Меньше думать и больше жить, и зря я лез в эти наркотики, теперь я с них, наверное, никогда не слезу. Моя жизнь протекает бессмысленно, я несколько часов сидел на одном месте и рассуждал обо всем. Я всё просрал, я потерялся и иду куда-то не туда. Мне нужно что-то, чтобы помогло измениться. Наверное, я слишком слаб, чтобы это сделать. Сейчас я точно это понимаю. Не представляю ничего лучшего, кроме как хоть что-то сделать. Хотя бы выпить и покурить травки, ну и понюхать немного. Короче… я болен, я только думаю о выпивке и понимаю, что сразу пойдёт одно за другим и меня уже не остановить. Я хочу нормальной жизни, я устал. Такое ощущение, что я сошёл с ума, что-то внутри меня разрывает меня же на части, заводит туда, где я не хочу быть, оставаться и жить. Но чего я хочу? Конкретно на этот вопрос сложно ответить каждому из нас. Лично я хочу реально слезть со всего, жить с Наташей и желательно переехать в столицу, либо любой другой крупный город. Казалось бы, это просто, но на самом деле в этом и заключается вся сложность. Как же я устал… и эти вечные мысли обо всем и всегда. Я устал думать, наверное поэтому я так хочу убежать от реальности. Тяжело осознавать, что ты проиграл, что ты не можешь и тебе нужна помощь. Возможно, именно в этом кроется вся проблема. Когда человек действительно это понимает – становится поздно. Наркотики действительно сводят нас с ума, они подменяют понятия в нашей голове, чтобы казаться слаще. Запретный плод сладок. И сладость эта – меня уничтожает. Они становятся очень привлекательными, когда мы пытаемся с них слезть. Банальные и очевидные вещи, которые кажутся не такими очевидными, когда ты находишься внутри этой системы. Не зря называют «на системе», когда человек колется или еще что-то. Я очень сильно хочу понюхать, или покурить. Хоть что-то, меня трясёт, я не могу выдержать. Меня знобит, я сильно потею, хочется блевать, я либо не могу спать, либо очень долго. Порой, просыпаюсь в угаре, бледный, в холодном поту, не могу нормально сходить в туалет. И по первому, и по второму пункту.
Наташа проснулась. Я сидел на балконе и курил. Она подошла и обняла меня, мы простояли какое-то время.
— Ты спал?
— Чуть.
— Кушать хочешь?
— Нет.
— Тебе плохо?
— Мне кажется, я умираю. Я не могу тебе объяснить словами, что со мной. Меня окутывает пустота, я как будто везде и нигде одновременно. Мой мозг мне уже не принадлежит, мысли не такие, как раньше. Антипатия, потеря интереса ко всему. Я нахожусь в какой-то замкнутости, но в то же время, в огромной пустоте. В вакууме, из которого нет смысла выбираться наружу. Я придумываю себе всегда идеальный план на следующий день, но когда он наступает, меня всё так дико пугает. Хочется убежать куда-то, спастись. Страшнейшие эмоции испытываю. Сущий кошмар, хочу в другой мир, где не было такого. Хочу себя настоящего, Наташа. Солнышко моё, солдаты умирают не за контракты. Они умирают, потому что так надо. Мне нужно умереть.
— Не нужно. Хватит об этом говорить. Выкинь этот бред со своей головы. — Наташа меня обняла и мы еще простояли какое-то время.
— Я знаю, что тебе нужно.
— Не думаю. — Наташа куда-то отошла, копошилась где-то и принесла свёрток. Я раскрутил. В нём еще два свёртка. Покурить и понюхать. Я не обратил внимание на её правую руку. Там лежала бутылка коньяка.
|
|
|
|
|
|
***
Только спустя сутки меня от всего отпустило. Чуть больше суток. Это был самый лучший день в моей жизни. Серьёзно. Наташа молодец. Я думал если не юзать какое-то время, то я смогу бросить. Но мне кажется, что скорее я сойду с ума, чем брошу хоть что-то. Наташа для меня словно клад, а я не мог сам достать вес. Какая-то внутренняя блокировка. Я как будто кинул себе вызов, или заклинание, что сейчас точно всё, надо бросить. Но я не смог и продержался всего пять дней. Пять дней бесконечного ада, дни как пластилин, как говно на постном масле, я был по ту сторону ада. Эти пять дней казались вечностью, будто бы несколько месяцев прошло. Наташа мой кладезь, я не сразу разглядел в ней что-то порядочное. Я думал, что это какая-то хуйня, но на деле оказалось всё лучше, проще. Во всяком случае, мне хочется так верить. Конечно, порой где-то я ошибаюсь, но всё же всегда хотелось найти что-то лучше. Человеку всегда мало, это уж точно и неопровержимо. Я словил себя на мысли, что наши мысли остаются нашими мыслями и почти всегда бесследно исчезают. Мы в своей голове, мне кажется, каждый из нас, не пойми что. Никто не имеет о себе четкого представления, какой у нас любимый цвет, вкус, тип характера. Я уж не говорю о том, сколько дней мы прожили. Хотя это важно, считать не только года, а совокупность дней. Но никто этого не делает. День не ценится, пролетел и ладно. Скучно протянулся? Ну плохо. Порой они проходят хорошо, но со временем хорошо перетекает в «безопасное спокойствие». Время вещь эфемерная. Оно не существует в принципе, выдумка человечества. Поэтому и работает непонятно. То тянется, то летит быстро. Поэтому такая неразбериха. Я думаю, думаю, думаю, а на деле ничего не происходит. Думанье перетекает в никуда. Возможно, я думаю много или не о том. Мне нужно выражать свои мысли вслух. По крайней мере, говорить своей девушке о своих же чувствах, а не прятать их за ширмой ну ты сам знаешь чего. И я подошёл к ней, обнял и поцеловал. В тот момент я задумался о том, как было бы, будь я инвалидом. Была бы она со мной? Однозначно нет. Даже если я с кем-то был, смог ли я так подойти, обнять, поцеловать? Это на самом деле многого стоит, но не ценится, наша жизнь воспринимается как данность, а не как возможность. Пускай не как подарок, но хотя бы как возможность она должна восприниматься. Возможность не быть говном. Каким бы ты ни был сильным человеком. Должен быть в этом мире тот, пред которым ты склонишь колено. Наверное, ну я так думаю. Ну давай, давай скажи же ей, скажи.
— Наташа, я очень тебя люблю. Иногда я смотрю на тебя и понимаю, зачем это всё. Зачем в этом мире люди так сильно извиваются ради всего, что связано с женщиной. И сама женщина, непосредственно, является для человека уже не женщиной, а сводом каких-то броских правил, запретов, ярлыков и клише. Меня уже куда-то унесло. Наташ, — я схватил её за руку, я никогда не умел красиво говорить. Я почему-то посчитал, что мы с тобой два конченых урода, которые спелись вместе. Но из-за этих дней трезвости, я много думал, у меня не было другого выхода. Я хотел всё понять, наконец-то, хоть что-то понять в этой жизни. Солнышко моё, я столкнулся с самой настоящей, кристальной мыслью. Говно не мы. Говно это Я. Это такая сложная мысль, мне так удобно считать, что не я плохой, а это мир такой. Что не я злодей, а условия созданы для такого развития. Но другие люди идут по другому сценарию, не пересекают линию закона и чувствуют себя хорошо. А я просто хочу думать о себе хорошо, цепляя и кусая других, втягивая их в свою игру, сам не понимая зачем. Я устраиваю непонятные лабиринты каких-то непонятных замыслов, плаваю в своем же бреду, растворяюсь там, а потом снова меня откидывает на берег. И на этом берегу я вижу только тебя, понимаешь? Вот что я хочу всё время сказать. Я вижу на берегу только тебя и больше никого. И мне страшно от этого, от зависимости. Сейчас я понимаю, что если тебя не станет, я разбегусь и врежусь в стенку головой. Я знаю, что я одна большая глупость, несуразица, лишний человек, но ты почему-то со мной. — Мы легли на кровать, я обнял её, как мог, всем телом прижал её к себе и поцеловал, использовал полный флакон своего запаса любви. Я так еще никого не целовал. — Я очень хочу измениться, уничтожил свою жизнь. Размазал её, как пастилу по стенке. Я чувствую, что у меня не хватит сил, я не знаю что мне делать.
Я хочу умереть, понимаешь. Я не хочу жить, я действительно так думаю, так верю, так смотрю на жизнь, так её воспринимаю. И я не то что пропагандирую, блин, просто мне кажется это понятно и очевидно, как эволюция или круглая земля. Именно так, учитывая это со всеми примерами якобы альтернативных мнений. Без разницы бог, религия, какой-то там смысл. Нет. Мы делаем выбор каждый день. Проснутся, встать с кровати – это уже выбор. Даже лежать на диване это тоже путь в каком-то смысле. Мы делаем выбор в пользу жизни, мы её живём. Вечным вопросом должен быть не смысл жизни. А стоит ли жизнь саму себя. Стоит ли жизнь, чтобы мы её жили. Мне кажется, что нет точного ответа и каждый человек делает выбор для себя. Мы живём, развиваемся, постепенно знакомимся с правилами жизни, учим её, пытаемся понять. В какой-то период своей жизни человек должен на каком-то обширном уровне знать жизнь. И ответить себе на вопрос, это что-то типа кризиса среднего возраста, он возникает. Потому что возникает вопрос.
Первый вопрос «Кто я?» Сложнейший вопрос. Без комментариев сложнейший. Второй вопрос «Какую пользу я приношу обществу?» Как можно дать конкретный ответ на этот вопрос? Когда эти вопросы задаются впервые, ты пытаешься заниматься самобичеванием, роешься в себе, как здоровая, подвальная, мерзкая крыса. Находишь в себе самые слабые места, пытаешься стать лучше, хватаешься за всё, но у тебя не получается ничего. Ломаешься на первой неудачи, уже не смотришь жизнь через розовые очки. Не знаешь что делать, ищешь помощи у других. Ты провалился, обосрался, так это называется. Ты не знал, тебе не говорили. А может быть и говорили, а ты не слушал. Говорили как надо, а ты думал, что умнее всех. Сел на жопу, появились проблемы. Уже куришь, сквозь дым смотришь на эту жизнь, уже сквозь прожитое. Это называется опыт. Это есть наша жизнь. И запоминается далеко не приятные посиделки в компании. А когда ты сидишь на жопе и думаешь, почему нельзя вернуться назад и всё исправить. Где ctrl+z? Где отмена? А отмены нет. Отмена есть только одна. И это отмена – непринятие жизни. Когда ты понимаешь, что тебе это не нравится. Ты спрашиваешь у себя «Почему я хуже других?» Сравниваешь, пытаешься сравнить максимально объективно. Ну, вроде бы не хуже всех? Есть кто-то лучше, но и ты не лучший. А почему? Когда смотрели на тебя в детстве, пророчили великое будущее. А ты еще надеешься на него или уже перестал верить? Когда ты думаешь о смерти, промелькает следующий вопрос «А что я оставлю после себя?» Если у тебя есть дети, ты смотришь на них с трепетом. Ты пытаешься себя убедить, что они это твоё наследие. Ты так действительно думаешь или ты так хочешь думать, потому что у тебя кроме этого ничего нет. Имущество вещь скоротечная. Машины разбиваются, дома проигрываются / сгорают в пучине жизни. А если детей нет, вопрос для тебя еще печальнее, потому что их, возможно, никогда не будет. Скорее всего ты часто задумываешься, а что ты можешь оставить после? Жил какой-то Ваня Ваньченко, прожил, умер и умерли все, кто его знал. И забылся Ваня Ваньченко, он себе нахуй был не нужен, а почему другим должен?
Ну всё, не расстраивайся. Мы можем много вопросов придумать о твоей самоидентификации. Кто ты, зачем ты, что должен делать, почему не делаешь и как тебе с этим жить. Но разбираться нужно иногда и с вопросом: «а стоит ли жить на самом деле?» Ты можешь задать вполне логичный вопрос. Похожа ли жизнь на матрицу, на симуляцию? Как не крути, но сходства есть, а вопросы всё так же без ответов. Такая простая аналогия, что игра это жизнь. Играя в игру, которая нам не нравится. Плохие правила и законы. У нас ничего не получается. Что мы делаем? Кто-то меняет сложность. Самоидентификация. А кто-то удаляет игру. Именно это и есть ответ и вопрос. Вопрос и ответ. Главный и конкретный в твоей жизни. Я не буду утруждать тебя философией дальше. Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить? Я думал над этим, долго думал. И сказал уже себе. И тебе скажу. Нет, не стоит. Не жить лучше, чем жить. Просто потому что не существовать лучше, чем существовать. Это можно сравнить с тем, когда ты засыпаешь. Ты спишь, уходишь в глубокий сон. Ты не существуешь, ты выпадаешь из реальности. Это и есть не существовать. Когда ты живёшь, часто хочется забыться, уйти в нирвану. Даже самый здоровый человек, если не имеет плохих привычек, старается сублимировать, с головой закапывается в эскапизм. Даже просто сон уже эскапизм в какой-то мере, смотря как его экстраполировать. С этим мы разобрались, не жить лучше, чем жить. Поскольку просто когда ты существуешь, ты получаешь повреждение, наносишь себе увечье, чувствуешь лишение, испытываешь неимение и нужду. Невзирая на то, что ты живёшь эту самую жизнь. Почему я тебе это говорю, а ты не злишься? Потому что и не надо. Новость, что жизнь не стоит, чтобы её жили, и не жить лучше, чем жить – не столь страшная, да и не столь нова. Потому что ты всё равно делаешь выбор по инерции, это можешь назвать стадным инстинктом, как хочешь. Жить жизнь это не плохо. Это хорошо, это нормально. По крайней мере это делает большинство, пока у них есть возможность. Но самое важное в нашей жизни это свобода выбора, свобода воли. Ведь если ты не можешь по своей воле и в любой момент пойти поесть или по нужде. Если ты не можешь хорошо питаться, ты становишься грустным, ты чувствуешь, как твою свободу ущемляют. Именно это и меняет твоё настроение. Когда происходит так, как ты хотел, мечтал, думал или планировал. Когда твои желания, прихоти и капризы становятся реальным. Ты становишься сытым, довольным, но хочется еще и еще. Ты можешь выбирать, крутить как угодно своими возможностями. Спать с разными половыми партнёрами, есть разную еду, целовать разные руки. Это свобода выбора, которую тебе подарили. Которой на самом деле может не быть. Чем больше тебя ограничивают, тем меньше у тебя возможностей для манёвра, тем больше ты уязвим. С этим нужно бороться. Нужно говорить откровенно, что ты хочешь и что тебе надо. Эвтаназия должна быть разрешена. Все аборты безоговорочно – тоже. Это выбор каждого человека. И чем больше выбора – тем лучше. Анархия мама порядка. И дело тут даже не в анархии. А в выборе. В запретных плодах, которые сегодня слишком запретные. А по сути нахуй никому это не нужно. Если откровенно и на чистоту, то уметь: курить это классно, любые смеси, всякие разные. Пить алкашку, ЛСД и прочее. Но это запретные плода и именно поэтому мир к ним не подготовлен и не приспособлен. Жизнь со всеми своими справками и кредитами, с договорами, экзаменами и костюмами с серьёзными лицами, она создана для трезвости. И этим помыкает. Если бы это всё было легализировано во всём мире, то никто бы не ширялся так жестко. Никто бы клей по подвалам не нюхал, от передоза умирали бы меньше. Садились бы на наркотики меньше и совершенно иначе. Если рассматривать вопрос на длинной дистанции, не было бы такого, что все постоянно покупали, пробовали и становились наркоманами. Когда тебе это не надо прятать, когда ты не боишься, что тебя посадят и стоит это как мороженное в магазине, тебя не будет так интересовать. Это будет разрешено, как будто бы норма. Никого этим не удивишь, пропадёт культ. Человек бы с детства знал, что это такое, что это можно просто купить. Твоему ребёнку уже какой-то шнырь за углом не предложит, уже пацаны во дворе не будут подталкивать курить, пить и прочее. Потому что всё разрешено, а значит не прикольно. В конечном счете, все бы поняли, что наркотики – это что-то на уровне холодной воды в жгучую жажду, иногда, порой, при правильном использовании. Наркотики это как поход, поездка, небольшое путешествие, сабантуйчик. С Галей после работы вы посидели, парой слов перекинулись. Это изменение твоей жизни, правил, вторжение в обыденность. Это не станет твоим самым единственным и неповторимым. Это не станет тем, ради чего ты будешь жить, которое будет тебя убивать. Наркотики станут просто забавой, как покупка экзотического фрукта. Изменение сознания не враг. Враг это бесконтрольное использование ради забавы. Легализированное использование наркотиков спасёт людей в будущем от наркомании и от тяжелых последствий. Человек не будет использовать крокодил или прочие самопальные вещи. Не будет доставать непонятно что, непонятно где, лишь бы вжалиться и умереть от передоза. Полный легалайз это решение тяжелейших вопросов нравственности и свободы выбора. Когда тебе запрещают, ищешь обходные пути, строишь загадки. А от этих загадок один беспорядок, хаос, вечно растущая энтропия. Ты жаловалась, что мы с тобой не разговариваем? Что я загружен, спрашивала о чем я думаю? Вот о чем. Вот чем забит мой мозг. Я решил с тобой этим поделиться, потому что ты часть моей жизни. Тут два варианта, или истинно, или поддельно. Но поскольку я склонен к первому варианту, я решил всё тебе сказать. Чтобы мне стало как-то легче, я хочу найти спасение в тебе. Ты же моё спасение?
— У меня нет другого выхода, Миша. Я уже не могу выбирать. — И мы еще долго об этом разговаривали. Она рассказала мне свою точку зрения, но она мне показалась слишком приземлённой. Я один что ли, такой больной?
Человек должен быть свободен в своих желаниях. Именно поэтому, пока еще секс разрешен, я трахнул Наташу так, как никогда не трахал. Это разные смешанные эмоции, какие-то качели, большая сумбурность, непонятная страсть, какой-то огонь внутри нас. Как же я сразу не разглядел в ней то, что должен был разглядеть? Может быть, именно она моё спасение. С этими мыслями я рухнулся спать. Утром я проснулся и у нас с Наташей затянулся сложнейший разговор. Мы подытожили что у нас есть. Ответ сразу: нихера нет. Поэтому возник вопрос «А что же нам с этим делать». И ответ конечно прост, но ответ единственный. После долгих умственных терзаний мы решили, что ничего непонятно и мы в конкретной жопе. Денег осталось мало, чем заниматься – непонятно, а я, к этому всему, еще и в наркомана превратился. Всё это не подарило нам ничего хорошего, подъём легких денег, как серпом по яйцам. И это уже всё, конец просто потому, что я больше не смогу жить иначе. Наташа живёт там своим театром, что мне почему-то уже не кажется удивительным. Что её можно действительно поставить рядом с театром. Я не умею разбираться в людях. Но всё же мы пришли к решению. Каким бы тяжелым оно нам не давалось, но… Нам нужно уехать и чем раньше, тем быстрее. Нужно заработать еще денег, это ставка. Если у меня не проходит, Наташа остаётся в театре и живёт своей жизнью со мной или без меня. Это тяжелое решение и далось оно нам крайне нелегко. Если всё получается, деньги у нас, мы сваливаем вдвоём. И лучше никому об этом не говорить. Ну чтобы не сглазить. Ха-ха. Осталось только продумать план.
Я курил, она слушала. Я слушал, она курила. Я курила и слушала, я сходил с ума. Мы много думали и много слов проговорили. Как уйти решили, куда уходить – тоже. Мы решили работать по теории: «Что похуже – на потом. И не решили главную и не менее вечную проблему: где же взять деньги? Мне неясно. Ей – я бы сказал тем более, но барьер моего неуважения пройден. Я сияю к ней любовью и чувствую поддержку. Она мой бурлящий огонь внутри.
№32 «Айя! Айя! Помоги себе сам»
Половина седьмого утра, я стою на трассе. У меня в руках сумки и в них: четыре пистолета, четверо ножей, четыре балаклавы, четверо берц, четыре плаща и прочее. Мне холодно, трусит, я хочу спать, есть, ударить кого-то и на самом деле почему-то расплакаться. У меня чувство слабости, страха, я сомневаюсь во всем, еще этот мужик не может никак приехать, я жду его сорок минут, уже светать начинает, а его всё нет. На самом деле я знаю чего хочу. Мне нужен этот мужик. Я хочу замёрзнуть и расколоться на сотни тысяч мелких частей, чтобы ни один злой маг, меня, в качестве самого злого демона, не воскресил для своих глупых игр. Но он приехал и мы сели. И ехали молча.
— Вы говорить будете?
— Позже.
Хорошо, позже. Я задумался о Наташе, потом о свободе, о тюрьме, о провале, потом начал себя успокаивать. Вспоминал писателей Древнего Рима. А позже всё тянется, а машина всё едет. А я всё хочу откатить жизнь назад. Но наверное нет, я этого не хочу. Ведь тогда я не буду тем, кем я есть сейчас. А сейчас я тот самый настоящий дьявол. О котором писали, рассказывали, рисовали и пели. Наконец-то мы подъехали. Когда позже ушло и его место заняло. А что заняло? Сам не понимаю. Мы сели и начали втроём обсуждать план. Я и два каких-то непонятных мужика, в каком-то сарае. Понимая всю важность замысла я часто и более конкретно начинаю задумываться о конце. Каким он будет? Что я увижу потом? Слезы? Лица семьи? Какие мысли у меня будут перед концом? Я смирюсь или буду биться? Сколько мне будет? Шестьдесят три или двадцать пять? Все эти вечные вопросы без ответов.
Мы приехали. Вокруг серость грязных улиц, протяжные облака, мертвые деревья и куски какой-то шерсти валяются под ногами. Мы зашли в помещение, в нём уже сидели мои друзья. Я ожидал их там увидеть. Нам всё рассказали, провели инструктаж, скажем так. Едет груз, наверное наркота, иначе бы менты так бы не впрягались. Две груженых машины едут, у дальнобоев стопроцентно огнестрел. Хоть и их сопровождающие к моменту X должны быть где-то в небытие, всё равно становилось немного страшно. Страшно, потому что менты нервничали. Такого не должно быть, они не должны нервничать. Нервничать должны школьники, бабки на улицах, собаки под окном, которых бьют палками, ночью девочки в коротеньких юбках, а не менты. Я не склонен верить в приметы, но глупо игнорировать факты. Жизнь порой кричит нам НЕ НАДО. Но кто её слушает?
Мы с парнями собрались вместе для мозгового штурма. В основном говорил Андрей. Он рассказывал всякий неинтересный мусор. По нему видно было: он нервничает. Эти нервы, как камень преткновения. Все вроде бы с тобой хорошо, но коленочка немного дрожит, а значит уже всё.
... деньги будут, сразу говорю, но мы должны …
... это не так, как вам кажется, как в прошлый раз …
... за ствол не хватайтесь, это уже последнее …
... если мы обосрёмся, второго шанса не будет …
Я их прервал:
— А машины мы как остановим?
— То есть? – Удивлялся Костя.
— Менты конечно молодцы, всё дали, объяснили. Но основное никто не продумал. Как машины останавливать?
— Можно им ленту с шипами кинуть. — Кинул идею Валя.
— Мы их не уничтожить хотим, машины и груз важны, их гнать потом надо будет. Как мы их отгоним? Что нам делать потом с фурами и пробитыми колёсами? Они говорили главное делать аккуратно. Лента с шипами это аккуратно? — Неожиданно адекватно и по сути — я услышал слова Андрея.
— Бля, ты прав. Тогда можно за ними проследить. — Отвечал Валентин.
— А потом что?
— Ну проследим, чтобы их нагнать уже в барах или гостиницах. Они же не могут ехать вечность, им же надо останавливаться, есть. — Валя всё не успокаивался.
— Не получится у нас, — ворвался я в «чат», — они едут без сопровождающих, вдвоём. Почему это важно, да потому что мы не знаем их поведение. Возможно они решат, что при таком раскладе останавливаться опасно. Ну и вообще, где вы собрались их бить? Кругом камеры.
— Это можно сделать тихо, Миша, не обязательно под камерами в наглую их вырубать. — Отвечал мне Славик. Он так загорелся идеей проследить.
— Вы понимаете как это выглядит? Это главная ошибка дураков, они считают себя умнее всех. У вас так не получится, вы не герои мультфильмов. Надо сделать всё грамотнее, сколько ты собрался следить? На чем ты собрался это делать? На одной машине? Ты хочешь ехать за самым ценным грузом в своей жизни на одной машине, за двумя дальнобоями, которых потеряли охранники?
— Если еще потеряют, — ворвался Костя, — я этому мусору пузатому нихуя не доверяю. Полагаться всегда надо на свои сильные руки и быстрые ноги, ну и длинный хуй. Остальное, что говорят – хуета. — Грусть в его словах присутствует и это всё из-за кристальной правды, которую нам никак не оспорить. И мы это понимали, поэтому и молчали.
Все согласились со мной, но толку никакого. Я забраковал их идею и поэтому должен принести новую.
— Пусть собаку собьют.
— Какую собаку? Где мы возьмём собак? — Андрей проявлял активный интерес.
— Собак не надо, одной хватит. Надо кинуть под колёса и это заставит их остановиться.
— Ты вот только сам говорил про ценные грузы, привлечения внимания. А теперь предлагаешь такую грязь делать, я на такую жесть не подписывался. — Очень неожиданно заменжевался Костя.
— Просто послушайте мою мысль. Посчитаем по простому. Дальнобои не роботы, не какие-то орки, это живые люди. Есть такое понятие, не знаю проходили вы в школе, учили ли вас мамы. Человеческий фактор. Мы не роботы, точнее они не роботы. В общем, все мы однозначно не роботы, но Валентин скорее всего да, ибо таких дурачков, как ты, я еще не встречал. — Я почувствовал, как меня опять понесло и чтобы не развить новый конфликт, попытался заполнить эфир собою, чтобы не давать им шанса даже на слово. — Кидаем собаку под колёса, живую или мертвую. Лучше живую, чтобы всё сработало максимально натурально. Дальнобои сбивают собаку на трассе, хруст, удар, возможно она еще попадёт им под колёса. Это всё должно сработать.
— А если нет? — Спросили все.
— Тогда они нелюди, я сам буду им стрелять по колёсам. Ну сами думайте, как еще? Проследить и нагнать их в кафе не выйдет, кинуть шипы это вообще бред, мы хотим их ограбить и угнать машины, а не создавать ад на дороге. Если у вас нет больше вариантов, предлагаю этот, иначе мы потеряем всё. Надеемся на их психологию.
— Нет. Точнее да, но не до конца. Идея хорошая, но если не проканает, придётся импровизировать. Чтобы этого не делать, давайте обдумаем план Б. — Это зачем-то сказал нам Андрей.
— Тогда возьмём за план Б проследить за ними, а там по ситуации. Или еще кто-то что-то скажет? — Я пробовал с ними борзую тактику. На самом деле это не тактика, а меня изнутри выворачивает от мандражки. Я влил в себя немного коньяка час назад, но у меня все еще потеют сильно руки и пустота в желудке. Никто ничего не возразил и мы принялись к действию. В этот раз нам дали нормальную машину. Был план срезать часть дороги, чтобы выиграть время и найти собаку. Дорогу срезали, собаку кое-как нашли. Если опираться на карту их маршрута, им придётся сворачивать с трассы. Кто-то должен засечь момент, когда они будут сворачивать, чтобы ровно угадать время. Это хорошо, что им пришлось сворачивать, поскольку этот момент мы не продумали. Валентина мы поставили караулить, сами поехали дальше и принялись доделывать план. Остановили машину у обочины, вытащили собаку, вернулись с ней к дороге. Ждём.
— Пацаны, если мы после этого умрём: знайте. Я рад, что встретил вас. Жизнь не имеет смысла для меня. То, что у других. Вставать с утра на работу, идти работать за гроши, это ад для меня. Я лучше умру стоя на ногах. — Говорил Славик.
— Да успокойся ты, никто сегодня не умрёт, даю тебе слово. — Сказал Я.
— Это самое бредовое ограбление в моей жизни. — Отвечал Славик.
— Ты помнишь как мы начинали? Самое наше начало? — Спрашивал Андрей. — Ты помнишь как мы в это верили? У нас все дела отмечались каким-то идиотством. Ты должен был уже привыкнуть.
— Нет уж, спасибо, привыкать быть идиотом я не хочу. Я хочу привыкнуть к нормальной жизни. А не кидать собак под колёса. — Эта перепалка затянулась бы надолго, если бы не звонок Валентина. Мышка подъезжает к мышеловке.
— Костян, бля, возьми собаку нормально, что ты держишь её как свой вялый член.
— Славик, я тебе въебу сейчас, если ты рот не закроешь свой нахуй. Кидай колбасу на дорогу. И молча. — Славик знал, что с Костяном не вывезет, поэтому постоянно залупался на него. Я сделал вывод, что не могут в компании друг с другом одинаково дружить, редко бывает близко одинаково. Обычно кто-то тебе из друзей нравится больше, а кто-то сильно меньше и с этим ну ничего нельзя сделать, только время вносит свои правки. Только оно управляет нашими судьбами. Собака попалась голодная. Мне было жалко на самом деле приносить её в жертву. Она была такая весёлая, глазки большие, добрые. Я поэтому им говорил, что не эту надо, другую, но они не слушали. Шерсть еще такая, я знал, что она мне будет сниться. Я запомнил её. Она принялась по доброму так, ласково играясь, есть эту колбасу. Кто-то один должен был остаться с собакой, чтобы не привлекать внимание. Мы забрались повыше, на холмик, натянули балаклавы и принялись ждать. Собака всё топтала и топтала с удовольствием, и они её действительно сбили. Я видел это всё. Я не буду это описывать. Я вам всё могу описать, просите потом что хотите, но не про собаку. Это банально, но когда сбили её, сбили и часть меня. Так люди говорят часто не потому что любят повторяться, а потому что это действительно так и есть. Она попала им под колёса, страшное зрелище. Они остановились. К тому времени уже темнело. Я это вам говорил? Ну вы должны были в любом случае догадаться, что мы не за три минуты добрались. Тот, кто сбил, вышел из машины сразу. Я помню его глаза, дикие, перепуганные. Он побежал к концу машины, осматривал колёса и кровавый след. Я крикнул им истерически и мы побежали. Плана не было, мы не успели его обговорить. Вторая машина стояла сразу сзади, водитель осторожничал и осматривался. Мы зря побежали, на шум сразу обернулся дальнобой, и сразу всё понял. Мы еще ничего не успели сделать, как он практически был убит. Я не знаю как это произошло, я просто убил его. Нам не говорили их убивать, ничего такого по этому поводу, и мы не договаривались убивать кого-то. Я знаю, их это очень поразило. Убийство человека это только в фильмах может протечь незаметно. Это целая человеческая жизнь. Огромная общность всего мира внутри. Мысли, взгляды, привычки, умения, поведение, да всё вместе я уничтожил одним выстрелом. Четко в голову. Я не знаю, я не испугался, а как-то… а может испугался. Но мне понравилось. Из первой машины вышел еще один мужик, он пытался обойти нас сзади. Пока мы пытались на него отреагировать, двое тоже вышли из второй машины. Этот мужик слишком быстро и ловко ударил Костю чем-то тяжелым по голове. Я видел, как быстро покраснела его балаклава после удара. Костя пригнулся на одно колено, а Славик рубанул ему пару раз куда-то по корпусу, но на него это не особо повлияло. Мужик замахнулся на Славика, но получил в живот ножом от Кости. Костик нож провернул, вытащил и ударил еще два раза так же. Дядя плюхнулся на землю. Мы с Андреем оббежали машину с другой стороны, чтобы перехватить оставшихся дальнобоев. Главное, чтобы они не уехали, иначе мы бы их никак не остановили уже и это был бы провал полный. Но они не уехали, один куда-то спрятался, а второй начал стрелять. Он сделал несколько выстрелов и замолчал. Я увидел край его курки, пока пытался выцелить, Андрей его обошёл и выстрелил по ногам, тот упал, Андрей забрал его ствол. Я услышал какие-то крики у Славика с Костей и двинулся к ним, тем самым бросив Андрюху. И вот, в тот момент, произошёл выстрел. Это стрелял не Андрей. Он сразу пал на землю, катнулся на бок и всё. Я выпустил всю обойму в этого последнего дальнобоя, который подстрелил нашего Андрея. Мы бросились спасать. Я нёс его до машины дальнобоев. Мы сели, Костя сел с нами, я держал рану Андрея, умалял его продержаться, рассказывал ему, какой он сильный, храбрый, не давал потерять сознание. Костя вёл машину, помню как с его черепа капала кровь на коробку, на руль, на руки. У меня были все руки в крови Андрея, он не смог продержаться. Когда мы пригнали фуры, Андрюха уже был мёртв. Он умер у меня на руках. Всё что говорят о смерти полная правда. Всё что вы слышали, всё, что вам говорили. Она конечно не такая, как в фильмах. Нет второго и третьего шанса. В него выстрелили, он потерял кровь и умер. Помню, как его кровь потом не оттиралась, а когда я был с ним, кровь пахла рыбой. И этот запах всю жизнь стоит передо мной. Да и вообще, весь тот день. Его невозможно забыть. Андрея больше нет с нами. Вот я с ним сидел, разговаривал, рожу ему бил (за это, кстати говоря, мне теперь до слёз обидно), а теперь его нет. Он умирает у меня на руках, я смотрю на него, понимаю что он умирает и хочу умереть вместе с ним. Когда я его держал, очень крупные слёзы капали и заливали его рубашку. А он смотрел на меня так, как брошенный грудничок, как потерянная собачка, как… да как... всё! Я не могу об этом писать дальше, всё лицо опять в слезах, боже Андрей, нахуя нам нужны были эти деньги. Это сильно на меня повлияло. После той трагедии верил, что я сердобольный, что в душе мягкий и добрый. Я так оправдывал свои переживания, связи с его смертью. Но уже спустя глубокий анализ я понял, что это вовсе не так. Я чувствовал свою вину, к тому же его жизнь уходила, я чувствовал это. Мне кажется, я даже видел, как его душа уходила из тела. Это было что-то бело-серое, такой небольшой дымок, быстро исчез, как пар. Вот так был человек и выветрился. Все его мысли, взгляды, надежды и убеждения растворились. Выбежали из нашей жизни куда-то в другую сторону.
Что примечательно, каких-то конкретных мыслей и переживаний на счет убийства у меня не было. Я убил человека, но сделал это, как будто всю жизнь тренировался и специально поехал ради конкретно этого. Потеря Андрея, как я думаю, была настолько сильна, что затмила убийство другого человека. Возможно это так, а возможно мне хочется так думать, чтобы не предстать перед собой настоящим подонком. Человеком, который без задней мысли убивает других людей, и относится к этому с чувством сделанной работы.