– Все бабы идиотки, – оскалился Вовка, – оклад хороший, и возможности! На свалке знаешь чего делают?
– Нет.
Ну и не надо тебе, – заржал Вовка, – я Богданке в ноги кланяться начал за помощь. Короче, насобирал денег, как ща помню, понедельник был, аванс дали, я его в конверт, к остальным средствам, и Богданку искать. Спрашиваю у диспетчерши: «Ломейко когда вернется?» А она: «Он не выезжал, на работу не явился. Заболел небось». Я сначала не заволновался, домой заначку припер, ну, думаю, пожру и поднимусь к Богданке. А тут! Не звали – прилетели! Менты приперли. Убили Богдана утром рано, в подворотне по башке тюкнули, часы сняли, кошелек унесли. Наркоманы сучьи. Ну я бабе Лизе конверт и отнес, потому что не вор, а честный человек, отдал матери его долг.
– А кто сейчас живет в квартире Богдана?
– Ну… не знаю… никто.
– Где мать Богдана?
Вовка поскреб щетину и заорал:
– Бабка!
Из коридора выползла тощая, замотанная в халат старушка.
– Не кричи, сыночек, – попросила она.
– Те не угодить! То глухая, то говори тихо. Знаешь, где баба Лиза?
– Кто?
– Мать Богдашки.
– Кого?
– Соседа сверху!
Бабушка с невероятным изумлением посмотрела на сына.
– У нас есть соседи? Ах вы ироды, пьяницы чертовы! Продали комнаты, и теперь в коммуналке жить придется?
– Маманька, спокуха! Я про тех! С последнего этажа!
– Нет у нас никаких этажов, – ерепенилась бабка, – не баре! В бараке кукуем, на комсомольской стройке.
– Здравствуй, маразм! – воскликнул Вовка. – Не, ниче не узнать. Мамашка сегодни не в уме. А я только слыхал, что бабу Лизу вроде в больницу свезли.
– Кто ее туда поместил?
– А хрен знает.
– Когда?
– Э… э… не припомню.
– Ладно, – сдалась я, – дайте адрес конторы, где служил Богдан.
|
|
– Этта с дорогой душой, пиши, – закивал Вовка, растерявший в процессе нашей беседы всю свою агрессивность.
Глава 17
В Ложкино я вернулась с гудящей головой и сразу налетела на Ольгу, которая отчитывала Банди.
– И тебе не стыдно? – гневно вопрошала Зайка, тряся перед мордой пита пустой миской. – Знаешь, как называется такое поведение? Воровство!
– В чем провинился Бандюша? – спросила я. – Столь ли велико преступление?
Ольга выпрямилась.
– Мне дали рецепт потрясающей маски, она восстанавливает цвет лица. Дело трудоемкое, но оно того стоит. Сначала проращиваешь фасоль, потом перемалываешь ростки, вернее, растираешь их в фарфоровой ступке пестиком до состояния пюре, добавляешь мелко нашинкованную капусту, опять растираешь… Понимаешь, как это хлопотно! И только я сделала маску, как…
– Можешь не продолжать, – улыбнулась я, – пес ее съел. А ты уверена, что разбойник именно Банди?
Ольга швырнула пустую миску в раковину.
– А кто еще? Хуч и Черри даже близко не подойдут к подобному лакомству, Снап ненавидит любые овощи, остается Банди, вот он способен слопать все, что не приколочено! И ведь оставила ненадолго, решила сначала чаю попить, а потом собой заняться. Поднимаюсь в спальню: маски нет, паркет слюнями измазан, я поскользнулась и больно стукнулась! Наверное, пит миску перевернул, а потом пол вылизывал. Вор!
Последний раз отругав ни в чем не повинного пса, Зайка ушла. Я посмотрела на грустного Банди, открыла коробку с жирным, строго‑настрого запретным для собак печеньем курабье и начала совать его в пасть мигом ожившего питбуля, приговаривая при этом:
|
|
– Ничего, люди тоже порой становятся жертвами поневоле. Вроде ты виноват, а на самом деле нет!
Раздался звонок в дверь.
– Иду! – заорала Ирка, шаркая тапками. – Кто там? Здрасти! Вы к кому?
– Вызов поступил от Дегтярева Александра Михайловича, – ответил незнакомый мужской голос.
– Дарь Иванна, – завопила Ирка, – к полковнику «Скорая»!
– Куда идти? – продолжал тот же баритон.
Я, забыв про Банди, понеслась, перепрыгивая через две ступеньки, в спальню полковника.
Александр Михайлович лежал на диване с газетой в руке.
– Тебе плохо? – еле переводя дух, спросила я.
– Нет, – слишком бодро ответил Дегтярев, – только насморк и кашель!
– Но ты вызвал «Скорую»!
– Я? – старательно изобразил изумление толстяк.
– Ну не я же!
– Не звонил врачам.
– А они приехали!
– Да ну?
– Правда, уже идут сюда!
– Ах вот оно что, – сказал Дегтярев, – сегодня я беседовал с Ваней, он меня замещает на время болезни, я сообщил ему про грипп, вот он и забеспокоился, прислал в Ложкино бригаду.
– Больной здесь? – послышалось из коридора.
– Иди, иди, – нервно сказал Дегтярев, – еще заразишься.
– Нет уж, постою тут, – уперлась я.
– Добрый вечер, – сказал врач в голубом халате, входя в спальню, – где Дегтярев Александр Михайлович?
Хороший вопрос, если учесть, что в комнате, кроме доктора, находятся мужчина и женщина.
– Это я, – ответил полковник.
Врач сел на стул, раскрыл чемодан, вытащил из него какие‑то листы и приступил к процедуре изучения больного.
– Дегтярев Александр Михайлович?
– Да, – кивнул толстяк.
|
|
– Ваша фамилия?
– Простите? – растерялся полковник.
– Фамилию назвать можете?
– Чью? – изумился приятель.
– Вашу!
– Дегтярев, – растерянно заявил толстяк.
– Имя!
– Александр Михайлович.
– Отчество?
– Но я же ответил, – начал беспокоиться приятель, – Александр Михайлович!
– Я отлично слышал и записал имя, но теперь надо отчество, – слишком ласково заулыбался врач, – не волнуйтесь, если забыли, сейчас вспомните. Ну…
– Александр Михайлович, – тупо повторил Дегтярев.
– Ай‑яй‑яй, – покачал головой врач, – еще разок! Нуте‑с, как именовали вашего папеньку? Ну? Ну? Ну?
– Михаил Петрович, – после небольшого колебания заявил полковник.
– Значит, его отчество?
– Петрович!
– Вот видите, – удовлетворенно закивал эскулап, – вот и славно! Так и запишем в анкете! Никогда не стоит пугаться потери памяти. В конце концов, если забудете все, даже интересно потом заново вспоминать!
– Погодите, – влезла я в дивную беседу. – Человека на кровати звать Дегтярев Александр Михайлович. Вы сейчас неправильно указали данные.
Доктор глянул на листок.
– Не путайте меня. Дегтярев Александр Михайлович осуществил вызов психиатра, а болен Дегтярев Михаил Петрович!
– Он давно умер! – подпрыгнул полковник.
– Кто? – вытаращил глаза врач.
– Михаил Петрович!
– Что вы говорите! – затряс головой эскулап. – Ну надо же! Во всем пробки виноваты! Водители теперь пошли хамы, машину со спецсигналом не пропускают! Примите мои глубочайшие соболезнования, я мчался сюда, движимый искренним желанием помочь страдающему человеку, но опоздал! Смерть до прибытия для многих врачей рутина, но для меня трагедия!
– Михаил Петрович скончался давно, – попыталась я внести ясность.
– Когда? – повернул голову врач.
– Не знаю, – пожала я плечами, – мы не встречались.
– Но он утверждает обратное, – ткнул в полковника психиатр.
– Вас как зовут? – решила я ближе познакомиться с полоумным доктором.
– Э… э… как Моцарта, – неожиданно ответил врач.
– Вольфганг Амадей? – вытаращила я глаза.
– Петр Ильич, – внезапно заявила молчавшая до сих пор медсестра.
– Но это Чайковский, – растерялась я.
– Верно, верно, – замахал руками врач, – я путаю композиторов. Ха‑ха‑ха! Бывает. Не обо мне речь. Начнем сначала. Кто болен? Как его фамилия?
– Дегтярев, – бормотнул полковник.
– Имя?
– Александр, – живо ответила я.
– Отчество?
– Михайлович, – простонал толстяк.
– Ой, как интересно, – обрадовался Петр Ильич, – и вызывал нас тоже Дегтярев Александр Михайлович! А кто умер? И куда подевался Михаил Петрович?
Полковник начал багроветь, а я быстро сообщила:
– Он внизу кофе пьет!
– С ума сошла! – подскочил Дегтярев. – Отец давно на кладбище лежит!
– Значит, Михаилом Петровичем займемся позже, – склонил голову набок доктор.
– Да, да, – закивала я.
– Сначала разберемся с тем, кто лежит на диване? – уточнил врач.
– Верно, – восхитилась я.
– Отлично, фамилия? Я икнула.
– Дегтярев.
– Имя?
– Александр.
– Отчество?
– Петрович, – вырвалось у меня.
– О! У нас уже третий Дегтярев! – обрадовался Петр Ильич. – Александр Михайлович, Александр Петрович и Михаил Петрович. Семья! Я давно заметил, что психические сбои заложены генетикой.
Я вспотела, полковник затравленно смотрел на эскулапа, медсестра открыла чемоданчик, вытащила из него пузырек, накапала из него в стеклянный стаканчик, лихо выпила микстуру и сказала:
– Петр Ильич, не заморачивайтесь! Это у нас последний вызов! Оформляйте их группой.
– Молодец, Мариночка, – похвалил врач, – верно. Едем дальше по анкете. Ваш пол!
– Чей? – проблеял полковник.
– А кто у нас заболел? – засюсюкал Петр Ильич. – Мальчик? Девочка?
– Дедушка, – хихикнула я.
– Мужчина, – буркнул Дегтярев, – неужели не видно?
– Первичные признаки, позволяющие сделать вывод о вашей половой принадлежности, скрыты одеялом, – высказался врач.
– Ну ваще! – только и сумел ответить Дегтярев.
– Раса? – вдруг спросил доктор.
– Чего? – насторожился толстяк.
Я откашлялась.
– Насколько понимаю, надо сообщить о цвете кожи! Странный, неполиткорректный вопрос!
– Это для диссертации, – бесхитростно пояснил Петр Ильич, – я собираю материал для докторской, скоро защита, тема «Влияние постсиндромного сдавливания субъекта в момент особой психической напряженности и когнитивной раздражительности объекта изучаемой ситуации»[6].
Я затрясла головой.
– Меня никто не сдавливал, – испугался полковник.
– Так еще все впереди, – сказал Петр Ильич, еще попадетесь! Ну да что мы все впустую болтаем. На что жалуетесь?
– Пусть она выйдет! – жалобно попросил толстяк.
– Посторонние, покиньте помещение, – велел Петр Ильич.
Я дернула плечами.
– Пожалуйста!
– И плотно закрой дверь, – крикнул Дегтярев, – а то встану и проверю, как захлопнула!
– Конечно, – совершенно спокойно ответила я и громко стукнула створкой о косяк.
Никогда не подслушиваю чужие разговоры, ну разве только в самых крайних случаях, и сейчас настал именно такой. Что хочет скрыть от меня полковник? Зачем он вызвал кандидата сумасшедших наук? Есть замечательный способ узнать подробности! Наивный Дегтярев полагает, что подслушать можно только из коридора! О, как он ошибается. В его спальне есть камин, второй стороной он выходит в библиотеку. Если сесть там в кресло, то будет замечательно слышно все, о чем говорят в соседней комнате.
Не теряя ни минуты, я заняла нужную позицию и стала незримой свидетельницей диалога толстяка с психиатром.
– Доктор, я схожу с ума, – заявил полковник.
– Кто может определить грань между нормой и безумием! Если вдуматься, то поймешь: все человечество психически нестабильно, – философски заявил врач.
– У меня глюки, – продолжал Дегтярев.
– Мыши, зеленые человечки? – заинтересовался Петр Ильич.
– Подушка, – коротко ответил полковник.
– Кто? – изумился психиатр. – Это которая под голову?
– Нет, треугольная, коричневая, ползает по комнате. Вчера была одна.
– А сегодня?
– Их стало много, но остальные маленькие, крохотные, словно инопланетяне из фильма «Кошмар планеты Ру».
– Значит, сначала была одна, а затем она раздробилась?
– Нет, – занервничал толстяк, – крупная осталась, и, похоже, она им мать. Лежу себе тихо, читаю и вижу, вползает из коридора, звук издает – чавк, чавк, чавк!
– Чмок, чмок, чмок, – ожил врач.
– Нет! Чавк, чавк, чавк!
– Ладно, не волнуйтесь, – с ангельским терпением повторил Петр Ильич.
– Не верите мне?
– Что вы! – заегозил психиатр. – Обычное дело, входит подушка и говорит: «Чмак, чмак». Сто раз подобное видел, они и ко мне являются. Чмак, чмак!
– Чавк!!! Чавк!!! – заорал Дегтярев.
– Мариночка, дай микстурку! Да не больному, смажешь клиническую картину, а мне, – распорядился Петр Ильич. – Значит, чавк, чавк! А дальше?
– И тут они к ней ринулись! Со всех сторон!
– Кто?
– Подушата! Мелкие, я плохо без очков вижу, – признался Дегтярев, – со всех лап понеслись!
Я поудачнее уместилась в кресле, интересно, где У улитки лапы!
– Она им мать, – бубнил толстяк, – они ей дети!
– О! – воскликнул Петр Ильич. – Вот и репа!
– Вы о чем? – осекся приятель.
– В смысле корень. Репа – корешок. Понятно?
– Вообще ничего! Доктор, я псих?
– Ну что вы, голубчик! Просто вы попали в трансцендентальную яму транспораженного измененного сознания[7]. Как проходили ваши роды?
– Мои роды? – забеспокоился приятель.
– Да, да!
– Но я никого не рожал! – заголосил ополоумевший Дегтярев.
– Конечно, конечно, спрашиваю по‑другому: как вы родились на свет?
– Ну… как все.
– Естественным путем?
– А можно вылезти через нос? – обозлился полковник. – Или через ухо?
– Дружочек! Ваша агрессия говорит о глубоко запрятанном комплексе материнского отторжения вкупе с обострением эдиповой шишки. Родить можно и посредством кесарева сечения.
– Я не в курсе деталей.
– Мама не говорила о родах?
– Нет!
– Никогда?
– Нет!!
– Или вы отторгали информацию?
– Нет!
– Хм! Ясно! Потеря эмоциональной связи, отсюда и навязчивые видения. Эллипсовидное сознание, искривленное наподобие дуги Вольта, сильно затрудняет протекание чистой психики по каналам, вследствие этого…
– Доктор, я ни черта не понимаю, – взмолился Дегтярев, – попроще, пожалуйста.
– Но примитивнее некуда! Ладно, вы страдали 0т отсутствия материнской любви, поэтому сейчас и видите подушку, она символизирует вашу мать!
– Вашу мать! – рявкнул полковник. – И как долго эта мать тут ползать будет?
Глава 18
– В спальне никого нет, – замогильным голосом завел Петр Ильич.
– Вообще?
– Ну да! С вами шутит подсознание.
– Но вы здесь!
– Я про подушку! – терпеливо объяснял психиатр. – Мариночка, скажи, ты видишь постельную принадлежность?
– Да! – бойко ответила медсестра.
– Где? – взвизгнул Дегтярев.
– У вас под спиной целых три штуки, – живо констатировала Марина, – в наволочках.
– Это не она, – с явным облегчением заявил Александр Михайлович, – та коричневая, вверх торчит.
– Фаллический символ, – не упустил момента сумничать Петр Ильич, – воплощение отца по отношению к матери. Жажда убийства. Вы никогда не хотели уничтожить человека?
– Раз пять в неделю испытываю острое желание, – признался полковник, – в особенности когда наш… кхм… совещание проводит… но это к делу не относится.
– Голубчик, – запел Петр Ильич, – давайте поговорим! Вам плохо! Вас не понимают.
– Да, – подтвердил Дегтярев, – верно.
– На работе тупые морды.
– Не все! Но встречаются идиоты, – решил быть справедливым полковник.
– Дома авторитарная жена и насмешливые дети, они не уважают отца, налицо конфликт поколений. К тому же у вас были тяжелые роды, определившие отношение с матерью: она не могла простить вам физических страданий, отдаляла вас от себя. Вы переживали, закрылись панцирем равнодушия, о‑о‑о!
Донеслось всхлипывание, я прикусила губу. И как прикажете поступить? Дегтярев на самом деле решил, что у него видения! Лучший способ успокоить полковника – это продемонстрировать ему Джульетту вместе с улиточками и покаяться:
«Прости, дорогой, я не хотела скандала, вот и скрыла наличие брюхоногой. Знаешь, на свете существуют гигантские улитки! Ты совершенно нормален, а доктор натуральный псих! Довел тебя до слез».
Я вскочила из кресла, никогда за долгие годы нашего знакомства я не видела полковника рыдающим. Да, он легко выходит из себя, частенько орет на окружающих, топает ногами, может наговорить глупостей, но жалобно всхлипывать! Между прочим, это я виновата в произошедшем.
– Петр Ильич, успокойтесь, – внезапно сказала Марина.
– Он чего‑то не то говорит, – перебил медсестру полковник, – у меня нет ни детей, ни жены.
– А эта страшненькая тетка в джинсах, она кто? – поинтересовалась Марина. – Я думала, она ваша супруга.
– Даша мой лучший друг, не более того, – заверил Александр Михайлович, – давайте успокоим доктора, а то он так рыдает, что кровь стынет!
– Петр Ильич, идите умойтесь, – приказала медсестра, – вон там ванная!
Всхлипывания стали удаляться, потом прекратились вовсе.
– Это ваш дом? – спросила внезапно Марина. – Вы живете здесь постоянно?
– Да, – ответил Дегтярев.
– Как же без супруги с хозяйством справляетесь?
– Ира помогает, была еще Катя, повариха, но она уволилась, – пояснил полковник.
– Небось цветы разводите, – мечтательно протянула Марина, – участок большой, мы пока от ворот до особняка шли, даже устали.
– Не любитель я в земле копаться, – признался толстяк, – за садом Иван глядит.
– А я обожаю розы, – воскликнула Марина, – будь моя воля – такую плантацию завела бы! Давайте я вам подушечку взобью!
– Спасибо.
– Одеяльце поправлю.
– Право, мне неудобно, не беспокойтесь.
– Мне приятно помочь такому красивому молодому мужчине.
– Это вы про меня? – изумился Дегтярев.
– Других здесь нет, – засмеялась медсестра, – Петр Ильич не считается, он у нас типа кастрированного кота, а от вас мужчиной веет. Неужели не тоскливо одному? Знаете, вам нужна хозяйка, тогда и глюки уйдут!
– Вы полагаете? – с надеждой спросил Дегтярев.
– Конечно, – заверила Марина, – простая, положительная девушка со средним медицинским образованием и опытом работы на «Скорой». Она не даст в депрессуху впадать. Знаете, по какой причине вам дрянь всякая мерещится? Из‑за отсутствия женской ласки! Чего‑то вы вспотели, снимайте пижамку, не ровен час ветерком обдует, и простудитесь!
На этой стадии обольщения полковника я выскочила из библиотеки и ворвалась в его спальню, увидела Марину, которая успела расстегнуть на своем Халате три верхние пуговицы, и рявкнула:
– Господа медики, не желаете перекусить?!
– Доктор еще не закончил осмотр! – возмутилась Марина.
– Дашута, не вбегай без стука, – сделал мне замечание полковник, – может неудобно получиться, вдруг я голый!
– Ничего, – гаркнула я, – за долгие годы я насмотрелась на тебя в любом виде.
– Больного лучше оставить наедине с врачом, – попыталась выставить меня вон Марина.
Но я не дрогнула и крикнула:
– Петр Ильич, как насчет пирога с мясом?
– Полный желудок лучшее средство от душевной печали, – возвестил эскулап, выходя из ванной.
– Вот и спускайтесь в столовую, – велела я, – да Марину возьмите!
– Я останусь с больным, – сопротивлялась нахалка, – он нуждается в уходе!
– Дегтярев придет к ужину через десять минут, – пообещала я.
– Ему надо помочь одеться!
– Сам справится.
– И тапочки нацепить, тепленькие.
– Сам обуется.
– Лестница скользкая, его поддержать надо.
– До сих пор он не падал.
– Вдруг сейчас от слабости пошатнется.
– За перила схватится.
– Ой, какая вы жестокая, – всплеснула руками Марина, – и…
– Муся, – вошла в спальню Машка, – вот ты где!
– Мария, – сурово сказала я, – возьми за руку МЕДСЕСТРУ, отведи ее в столовую и проследи, чтобы ей дали ужин!
В глазах девочки зажегся огонек, Маню отличает редкая сообразительность, и потом, я никогда не именую ее «Мария».
Мгновенно оценив ситуацию, Маруська вцепилась в плечо нахалки.
– Пойдемте к столу.
Медсестра попыталась вырваться, но из цепких пальцев Машки это сделать непросто. Во‑первых, Манюня исправно занимается фитнесом и достигла замечательной физической формы, шея, голень и бицепс у нее одного объема[8]. А еще она прилежная учащаяся кружка при Ветеринарной академии, умеет придержать крупное животное, типа собаки породы алабай или козы, если оно сопротивляется прививке. Марина оказалась слабее охранного пса, и Маруся легко вытащила ее из спальни, нежно воркуя:
– Сейчас плюшками побалуетесь!
Мы с Дегтяревым остались в комнате одни.
– Какая милая девушка! – воскликнул полковник. – Понимающая, заботливая, умная.
Я поджала губы. Объяснить толстяку, что медсестра приняла его за богатого холостяка с загородным поместьем и решила стреножить жирную добычу? Нет, это я еще успею сделать, сейчас главное рассказать про улитку!
– Что ты глядишь на меня, как Банди на булку? – насторожился Дегтярев.
– Послушай, сейчас я сообщу тебе правду!
– Не надо, – живо отозвался полковник, – не желаю знать никаких истин, хочу жить спокойно!
– Ты не псих!
– Все‑таки ты подслушивала под дверью! – возмутился приятель.
– Нет, – ответила я и не соврала, я сидела в библиотеке, а не маялась в коридоре, прижимая ухо к замочной скважине, – не перебивай, дай сказать. Ползающей подушки нет, есть гигантская улитка! Она передвигается по дому!
Александр Михайлович молча выслушал меня, потом сказал:
– Дело плохо!
– Ты о чем?
– Если уж ты решила придумать подобную историю, значит, у меня с башкой кранты. Спасибо, конечно, за попытку поддержать друга в тяжелую минуту, но разум пока не совсем покинул меня. Гигантская улитка, ха! У тебя было мало времени на выдумку, иначе б сказка звучала правдоподобнее.
– Ты мне не веришь?
– Конечно, нет! Надеюсь, ты не забыла, где я работаю? – грустно ответил полковник. – Я нутром чую, когда собеседник лжет.
– Нутро тебя подвело! По дому шастает улитка!
– Хватит! Скорей всего, мне придется лечь в психиатрическую клинику, но я сильный! Справлюсь с болезнью.
– Ты здоров!
– Физически, но не морально!
– Идиот!
– Похоже на то!
– Не в смысле псих! А просто дурак! – закричала я.
– Больной человек раздражает окружающих, – со смирением отметил толстяк, – поэтому завтра же я съеду!
– Ира! – заорала я. – Ира! Сюда! Скорей! Раздался топот, и в комнату влетели домработница с Маней.
– Что? – хором спросили они.
– Ирина! У нас в доме есть гигантская улитка?
Нет! – ответила домработница. – Первый раз про нее слышу! Никогда ее не видела и липкие следы не отмывала!
Полковник откинулся на подушку.
– Говори правду, – приказала я, – про Джульетту.
– В доме только собаки, – затараторила Маруся.
– И кошки, – добавила Ира, – не считая врачей. Ну и обжоры! Мужик целую кулебяку умял и не чихнул.
– Гигантских улиток в природе не существует, – авторитетно врала Маня. – Дегтяреву привиделось. А что, Джуля была у него в спальне? Не верь! Это глюк!
Толстяк начал стонать, я набрала полную грудь воздуха и, старательно подмигивая Машке, завела:
– Хватит! Я отменяю все свои распоряжения, не надо врать! Говорите правду про улитку! Где она ползает?
– Нету ничего похожего у нас, – в унисон заявили моя дочь и домработница, – можем поклясться! Полковнику привиделось!
Я ощутила себя мышью в банке: сама велела Мане и Ирке не колоться ни при каких обстоятельствах, вот они и стараются!
С первого этажа послышался звон, лай и крик Петра Ильича:
– Ой, я не нарочно уронил!
Маруся и домработница побежали на звук. Дегтярев открыл один глаз и простонал:
– В другой раз договаривайся со свидетелями.
– А мы подготовились, – сердито ответила я, – не хотели тебе сообщать про улитку.
– Хватит!
– Джульетта существует!!
– Прекрати!!!
– Ей‑богу!!!
Полковник сел.
– Ладно, я тебе поверю, если ты принесешь животное!
Я кивнула, ну почему столь простая мысль не пришла мне в голову.
– Сейчас, только не нервничай.
– Жду, – коротко сказал приятель и снова лег. Я полетела вниз по лестнице и схватила Маруську.
– Какого черта ты не сказала правду?
– Не понимаю, – удивилась Машка, – мы же решили молчать!
– Но я просила вас признаться!
– Ты так подмигивала!
– Чтобы вы забыли про уговор! Где Джульетта?
– Не знаю.
– Не видела ее?
– Нет.
– Кто‑нибудь падал?
– Нет, – затрясла головой Маруся.
Я перевела дух и окинула взглядом гостиную, собаки мирно спят на диванах, значит, улитки в этой комнате нет.
– Муся, – подергала меня за рукав Машка, – что‑то случилось?
– Да. Надо срочно найти слизня, Дегтярев решил, что он сошел с ума, – объяснила я Мане.
– Главное, не волнуйся, – закивала Маруся, – она где‑то тут.
Минут сорок мы носились по зданию, но гадкая Джульетта словно сквозь землю провалилась, последнее место, куда я заглянула, была кладовка с продуктами. В самом дальнем, плохо освещенном углу раздавался шорох, я ринулась вперед и схватила… Ирку.
– Дарь Иванна, – взвизгнула домработница, – напугали хуже паровоза.
– При чем тут паровоз? – нервно спросила я.
– Он тоже так сопит, а потом наезжает, – выдала Ира.
– Где Джульетта? Не знаешь?
– Кто?
– Улитка!
– Здоровенная такая?
– У нас в доме есть другие ползуны? – пошла я вразнос.
– Ага, маленькие, противные.
– И куда они задевались?
– Так Вера их увезла!
Я села на корзинку с картошкой.
– Как?
– Сложила в перевозку, навроде кошачьей, и усвистела в Лондон.
– Ты хочешь сказать, что Рыбалко нас покинула!
– Верно, – закивала Ирка, – и живность страхолюдскую уперла.
– Почему мне не сказала?
– У ей тама чего‑то случилось, – завела Ира, – звякнул кто‑то, вот мадам и подхватилась, наорала на пилота: «Заводи самолет, сейчас стартуем» – и фрр! А чего ей? Не на регулярном рейсе мотаться, свои крылья.
– Катастрофа, – прошептала я.
Спустя десять минут мы втроем стояли у кровати полковника и попытались объяснить ситуацию еще раз.
– Улитка была, – улыбалась Маша.
– Здоровенная дура, – кивала Ирка.
– Только ее Вера увезла, – пела я.
– Ползала по дому.
– Следы везде оставляла.
– Я пару раз даже упала.
Вы сговорились, – слабо улыбнулся полковник, – спасибо, милые мои, но я безумен. Впереди долгие годы на цепи в палате со стенами, обитыми матрасами.
– Сейчас людей лечат по‑иному, – заявила Маша, – человечество давно придумало эффективные успокаивающие, вколют, и все – ты без рефлексов!
Я пнула Маню ногой, нашла, дурочка, тему для беседы, вон как толстяк посерел.
– Я постараюсь вести себя тихо, – прошептал Дегтярев, – не буду покидать спальню. А вы меня не отдавайте в психушку! Дашута, спроси, можно ли дома лечиться? Вы меня запрете, на окна решетки приделаете.
Маня повертела пальцем у виска.
– Совсем, да?
– Я болен, – трагическим шепотом продолжал приятель.
– Ну ваще, – подпрыгнула Ирка, – почему вы нам не верите?
– Потому что вы врете, – мрачно ответил Дегтярев, – ой, вон ползет!
– Где? – заорала я.
– На стене, – еле‑еле выдавил из себя полковник.
– Это муха, – сказала Ирка, – вы че, и ее боитесь?
– Я опасаюсь самого себя, – хмуро заявил Дегтярев, – уходите, спать хочу! Слабый очень! Видно, умирать скоро.
Мы вышли в холл.
– И чего делать? – спросила Ирка. – Вот вбил же дурь в голову.
Хорошо, Ольги нет! Ее тоже переклинило. Все ходит и бубнит: «Как же Нинка догадалась, что генеральный Любку не трогал? Ну, скажите, а?»
– Надо искать хорошего психотерапевта, – предложила я, – а Петра Ильича с Мариной вон гнать.
– Точно, – обрадовалась Ирка, – он уже весь холодильник сожрал!
– Может, насобирать в саду улиток и принести полковнику? – не успокаивалась я. – Сказать, что детенышей поймали, скоро и мамашку обнаружим!
– Какие в декабре улитки, – фыркнула Ирка, – разве что в супермаркете купить!
– Уже фаршированных травой и маслом, – вздохнула я. – Вот Дегтярев обрадуется, принесем поднос и заявим: «Дома их изловили и для тебя приготовили». Точно поверит!
Ирка обиженно оттопырила нижнюю губу и засопела.
– Я лучше придумала, – подпрыгнула Маня, – надо найти в Москве гигантскую улитку. Вера же говорила, что у нас в городе живет Ромео. Муся, звони Рыбалко! Привезем этого слизня и ткнем Дегтяреву под нос.
Я схватилась за телефон. Увы, Вера не отвечала, пришлось оставить сообщение на автоответчике.
Глава 19
Звонок раздался в половине двенадцатого ночи.
– Вера, – воскликнула я, – слава богу!
– Это Ваня, – ответил Свиридов, – обрати внимание на время! Я готов излагать инфу не по срочному тарифу. Оцени мою порядочность, собрал и сразу звякнул.
– Говори, – велела я.
Сначала о Килькиных. Иван Петрович военный, служил в разных местах. Мужика мотало по стране из гарнизона в гарнизон, он нигде не задерживался из‑за склочного характера, переезжал с одним чемоданом, никакого добра не нажил, всю жизнь боролся со взятками, писал доносы на начальство, которое использовало солдат в личных целях. Ей‑богу, непонятно, почему его не придушили! В какую часть ни переведется, везде тарарам устраивает. Жена его, Зоя Андреевна, врач по образованию, работала в санчасти, на нее никто зуб не держал, похоже, спокойная тетка, ни с кем не ссорилась, тихая, даже забитая. Мужа боялась до одури, но, похоже, любила его. Говорят, именно она спасала Ивана Петровича от расправы, бегала к начальству, в ноги падала, обещала, что супруг заткнется. Просила: «Христа ради, отправьте нас в другое место». Вот бедняга!