– Маргарита Шпынь, – протянула я, – а рядом свалка, и здесь всегда столуются парни с мусоровозов.
– Ну, не только они, – потерла руки Рита, – я не жалуюсь на отсутствие клиентов. Чего сама хочешь? От души рекомендую котлеты из кролика.
– Ты была любовницей Богдана Ломейко? Маргарита отступила от стола.
– Кого?
– Шофера Богдана Ломейко! Он водил мусоровоз. Рита села на стул.
– А ты откуда про Богдашу слышала?
– Сейчас объясню, но сначала ответь, ведро он принес?
– Ведро? – непонимающе заморгала Рита. – Какое?
– То, что у тебя в туалете стоит?
– Здоровская вещь, – вздохнула Маргарита, – вечная. Я его когда увидела, сразу сообразила: сто лет прослужит, зачем добро вышвыривать?
– Как оно к тебе попало?
– У Богдаши взяла, в машине.
– Мусорной?
– Ага.
– Ты рылась в отбросах? Маргарита усмехнулась.
– Нет.
– Ведро откуда?
– Почему я должна тебе отвечать? Ни слова не скажу, пока не объяснишь, при чем здесь Богдаша. Он давно умер!
– Надпись на боку читала? Там есть гравировка.
– Угу, – кивнула Рита, – я ж его мою, чищу, чтоб блестело. Очень в первый раз удивилась. Подарили мужику на юбилей мусорку! Неудивительно. что он ее вышвырнул.
Неожиданно у меня опять закружилась голова.
– Чего? Плохо? – насторожилась Рита.
– Ведро, – сказала я, – принадлежало семье Медведевых. На самом деле это кашпо или кадка, в нем дерево росло. Но Татьяна емкость под отбросы приспособила. Она такая же хозяйственная, как ты, ей понравилась стальная штука.
– Хорошая вещь, – сказала Маргарита, – который год как новое.
– Десять лет назад девочка Настя взяла его и понесла к мусорным бачкам. Ребенок домой не вернулся, исчез вместе с ведром.
– Bay! – подпрыгнула Рита.
|
|
Отец Насти долго искал малышку, но безрезультатно, дочь словно в воду канула, и вдруг в твоем туалете обнаруживается это ведро!
– С ума сойти! – воскликнула Рита. – Прямо‑таки пропала?
– Да.
– И ее не нашли?
– Нет.
– Вот горе! Я бы с ума сошла!
– Сделай одолжение, скажи, как у тебя ведро очутилось?
Маргарита замялась, на ее лице появилось выражение то ли удивления, то ли растерянности.
– Ничего плохого я не делала, мусорку у Богдаши взяла, много лет назад нашла в его служебной машине.
– Зачем ты полезла в отбросы? – удивилась я. Рита принялась накручивать прядь волос на палец.
– Ты представляешь, как выглядит мусоровоз? – спросила она наконец.
– Такой оранжевый грузовик, весь железный, сзади есть дыра, в нее из бака засыпается мусор, его какой‑то механизм утрамбовывает и внутрь машины пропихивает.
– Это сейчас такие ездят, а десять лет назад их было мало, часто отходы вывозили на обычном самосвале. Шофер опрокидывал бачки в кузов, затем накрывал содержимое брезентом и рулил по другому адресу. Наберет полный борт – и на свалку.
– Тяжелая работа!
Зато выгодная! Богдаша здорово прибарахлился, когда на помойку ездить начал! Мы с ним в кафе познакомились, я точку только открыла, Ломейко тут обедал, около полудня прикатывал, и всякий раз с подарками. То рулон клеенки припер, как раз на Десять столов хватило, то вазочек пластиковых надыбал, остальное и не вспомню. У него в машине имелся деревянный отсек, Богдан туда интересные находки складывал. В кабину к себе не прятал, если видел, что хорошее люди вышвырнули, в нычку пристраивал, перестраховывался. Вдруг ГАИ на трассе остановит и обшмонает, потом от вопросов не отобьешься: «Зачем у вас на сиденье рулон линолеума?» А так, все в кузове едет на свалку. Богдан очень хозяйственный был, мне такие мужчины по душе, все в дом, понимаешь?
|
|
– Да.
– И я ему нравилась, – грустно продолжала Маргарита, – незадолго до смерти он сказал: «Скоро денег накоплю на дачу. Мне приятель большой долг отдаст, я дом и куплю, тут, неподалеку, приглядел, в Воронкине. Отличное здание, низ кирпичный, верх деревянный, комнат много! Хочешь, поедем в свободный день, поглядишь? Там ремонт нужен, поможешь мне обои выбрать!»
Рита обрадовалась, предложение принять участие в осмотре будущей фазенды звучало почти как: «Выходи за меня замуж».
Через пару суток Богдан приехал в кафе намного позже обычного.
– Я думала, тебя не будет, – сказала Маргарита, увидав Ломейко, – ты чего, заболел?
Любимый выглядел не самым лучшим образом, бледный, под глазами синяки, губы по цвету сравнялись со щеками.
– Нормалек, – отмахнулся Богдан, – устал просто, колесо проколол, провозился кучу времени, из графика выбился.
– Бедняжечка, – пожалела его Рита, – сейчас я тебя покормлю.
Ломейко ел не в общем зале, а наверху, в помещении для своих. Когда Рита принесла мясо, шофер сказал:
– Иди в мою машину, я ее за углом поставил, подальше от посторонних глаз. Залезь в захоронку и осторожно вытащи мешки. В них сервиз.
– Откуда? – обрадовалась Рита.
– Кто‑то к бакам выставил, – пожал плечами Богдан, – тарелки хорошие, чашки и даже блюдца есть. Сам не хочу их в кафе затаскивать, народ у нас болтливый, начнут трепать, что я тебе добро вожу. Дойдет до бригадира, неприятностей не оберусь, пристанет репьем, потребует делиться. Смотри, не упади с самосвала.
|
|
– Не беспокойся, я ловкая, – заверила Рита и побежала на улицу.
Через полчаса хозяйка кафе, открыв черный ход, перетащила добычу в подсобку. Пакеты оказались тяжелыми, и девушка устала.
Доставив последний куль в подсобку, Рита опять поторопилась к самосвалу, она хотела еще раз осмотреть отсек, чтобы убедиться, что он пуст. Маргоша вскарабкалась в кузов, поняла, что полностью освободила его, взялась за брезент, потянула и выругалась. Тяжелое темно‑зеленое полотнище зацепилось за какую‑то дрянь.
Тихо матерясь, Рита полезла посмотреть, что мешает брезенту распрямиться, и обнаружила сверкающее помойное ведро. Оставалось лишь удивляться бесхозяйственности человека, решившего вышвырнуть такую отличную вещь.
Не колеблясь ни секунды, Шпынь прихватила ведро и отнесла в подсобку. Вечером она помыла его, обнаружила гравировку, изумилась глупости людей, подаривших неведомому ей Михаилу тару для отходов, и пристроила добычу в своем личном санузле.
– Давно такое хотела, – бесхитростно объясняла сейчас Маргарита, – видела похожие ведра в магазинах. Но цена! Закачаешься! Кто их только покупает?
– И вы ничего не сказали Богдану?
– О ведре? Зачем? Его же на свалку предназначили! Никому не нужная вещь!
– А следователь, который вас после убийства Ломейко допрашивал, тоже остался в неведении?
– Ему к чему про ведро сообщать? Да он о другом спрашивал!
– Например?
– Знала ли я, сколько денег имел при себе Богдаша? Честно ответила: много. Он мне в день смерти позвонил радостный, сказал: «Дачку покупать непременно поедем! Долг мне отдали».
– Фамилию плательщика знаете?
– Нет, Богдан не называл.
– Имя?
– Просто упомянул про долг, я даже не в курсе, мужчина или женщина бабки у него брали. Наверное, они на людях встречались, может, на станции метро или на остановке. Человек купюры вернул, Богдаша их пересчитал, а кто‑то приметил, дальше просто: сопроводил парня до темного уголка и дал ему по голове. Бедный Богдан! Он пытался мне сказать, кто на него напал! А может, я ошибаюсь, и он просто бредил!
– Не понимаю, вы о чем?
Рита положила голову на сложенные кулаки.
– В тот день я здесь работала, в кафе. Крутилась, как обычно, настроение прекрасное, посетителей толпа, да еще Богдан про деньги сообщил…
Маргарита, напевая, носилась по залу, десять лет назад она еще сама обслуживала клиентов, экономила на официантке. Голова ее была занята совсем не служебными проблемами, она хотела выкроить пару часиков и смотаться на рынок за новой кофточкой, решила предстать перед Ломейко во всей красе, но бросить работу не получилось.
Около шести вечера затрезвонил телефон. Рита сняла трубку. Тогда мобильные имели редкие граждане, поэтому Маргарита блокировала в своем заведении «восьмерку», так, на всякий случай. Представьте удивление хозяйки харчевни, когда из трубки донесся холодно‑официальный голос:
– Отдел расчетов беспокоит. С вашего номера седьмого декабря звонили в Алехино.
– Ошибка вышла, – бойко ответила Шпынь, – восьмерка отключена.
– Девушка, – процедила сотрудница телефонной станции, – по талону звонили.
– И какие ко мне претензии? – обозлилась Рита. – Сами небось знаете, талон с заранее оплаченным временем берут. Или решили два раза поживиться? Больно расторопные, сначала вам за талончик заплати, затем еще и за сам разговор?
– Неча жульничать! – взвилась собеседница. – Думали, мы не заметим? Талон срок действия имеет, вы воспользовались им, когда он в пустую бумажку превратился!
– Еще чего! Заплатил и говорил, – обозлилась Рита, она сразу сообразила, что услугой воспользовался Богдан.
Сама Маргарита в Алехино не звонила, а из посторонних на второй этаж мог подняться лишь Ломейко. Наверное, пока она таскала пакеты с посудой, жених с кем‑то болтал.
– Полаялись мы крепко, – вздыхала сейчас Рита, – я на бабу наорала! Больно она меня завела. И Богдан хорош! За чертом тренькать в Алехино, оно тут в двух шагах, поезжай по дороге и встречайся с нужным человеком! Все равно ему в ту сторону ехать. Да я бы этот разговор с телефонисткой давно забыла, но только швырнула трубку, а она снова на рычаге трясется!
Рита решила, что ее опять беспокоит настырная операторша, схватила телефон и заорала:
– Отстань, надоела!
– Маргоша, – прозвучал в ухе голос матери Ломейко, – горе у нас. Богдашу избили, он в больнице, очень тяжелый.
Глава 26
– Вы дружили с матерью Ломейко? – спросила я.
Рита пожала плечами.
– Мы не дуры, было понятно, что скоро с Богданом поженимся, зачем нам гавкаться? Елизавета Андреевна делала вид, что в восторге от выбора сына, а я с ней никогда не сварилась. Худой мир лучше доброй ссоры.
– Вы и сейчас перезваниваетесь?
Рита помотала головой.
– Нет, после похорон мы не виделись. Елизавета Андреевна за поминальным столом на меня налетела чуть ли не с кулаками, дескать, из‑за меня Богдаша погиб, я у него денег на кафе клянчила, вот он и пошел в долг брать! Пришлось на место бабу поставить! Я ей заявила: «Не надо грязи! Ни копейки из вашей семьи я не увела, наоборот, помогала, кормила Богдашу бесплатно, ни рубля он за обеды не платил, а ел каждый день. И не он в долг брал, а ему деньги вернули». Не успела я договорить, как Елизавету Андреевну переклинило! Кинулась ко мне, облила водкой из стакана, завизжала: «Убийца!» Ну я и ушла! Сама понимаешь, после такого охота чай вместе пить отпала. И с чего она опсихела! В больнице нормально держалась!
– Богдан не сразу умер?
– Через сутки.
– Что‑нибудь говорил перед смертью?
Рита грустно глянула в сторону окна.
– Хочется думать, что он меня узнал, да только это неправда. Глаза он открыл, я обрадовалась, схватила его за руку, талдычу: «Богдаша, Богдаша, любимый». А он вдруг сказал очень четко: «Морозко!»
– Тебе холодно? – засуетилась Маргарита. – Еще одеяло принести?
– Меня… убили… – по‑прежнему четко сказал Богдан.
– Кто? – затряслась Рита. – Ты видел его?
– Морозко, – повторил Ломейко и замолчал.
– Милый, говори, – стала умолять Шпынь, – еще хоть словечко.
Но водитель больше не раскрыл рта.
– Бредил он, – завершила разговор Рита, – невесть что ему чудилось! При чем тут Дед Мороз? Хотя декабрь был очень холодный, Новый год подкатывал.
– Так он о Деде Морозе вспоминал? – решила уточнить я.
– Ну да!
– Пять минут назад вы говорили про Морозко.
– Это же одно и то же, – улыбнулась Рита.
– Не совсем, – покачала я головой.
– Да какая теперь разница, – махнула рукой Маргарита, – Богдаша давно в могиле, уже кости истлели, а я три раза замужем неудачно побывала!
– Скажите, Рита, Алехино отсюда недалеко?
– Летом да!
– А зимой? – удивилась я. – Разве дорога от времени года зависит?
Маргарита оперлась локтями о стол.
– Алехино на той стороне реки, за свалкой. Если по шоссе ехать, то это крюк в двадцать пять километров. Но можно пешком добежать, от моего кафе быстрым ходом полчаса напрямик. Только зимой не дойти. Надо через лес плюхать, а он густой, сугробов до неба навалено, да и речка до конца не замерзает, она быстрая слишком, а морозов теперь нет. Вот летом просто, по тропочке до оврага, а затем вброд.
Раньше, когда химзавода не было, алехинцы так на рынок шастали, а потом городок вымер, немец фабрику построил, и людей на автобусе возить стали по шоссе. Мало кто про тропку помнит.
– Значит, зимой не пройти?
– Если снег лежит, то тяжело, впрочем, можно пробраться, да зачем? – пожала плечами Рита.
– Спасибо вам, – с чувством сказала я.
– Не за что, – ответила Маргарита.
– И последнее, не продадите мне ведро?
– Вот уж глупость придумала! – подпрыгнула Маргарита.
– Рита, вы хотите знать, кто убил Богдана?
– Ну… в принципе да, – осторожно согласилась Шпынь.
– Тогда продайте мне мусорку!
Маргарита встала и молча вышла, через пару минут она вернулась назад, грохнула на пол ярко начищенное ведро и сказала:
– Бери!
Я вынула кошелек.
– Сколько?
– Даром увози!
– Неудобно!
– На фиг оно мне, – нервно воскликнула Рита, – отпала охота его в туалете держать. И как я не догадалась! Несчастливое оно! Стоило сюда его принести – беды посыпались! Сначала Богдашу убили, потом замуж я неудачно выходила. На неудачу железка заговоренная, увози ее от меня!
Дом в Ложкине сверкал огнями, словно новогодняя елка. Не успела я войти внутрь, как Маруська выскочила в холл и зашептала:
– Муся, как ты долго! Все готово.
– Что? – изумилась я.
Маруська поманила меня пальцем.
– Иди сюда!
С загадочным видом Манюня привела меня в маленькую гостиную, расположенную в дальнем конце коридора, и спросила:
– Нравится?
– Замечательно, – покривила я душой, так и не понимая, почему должна испытывать восторг.
– Как живая, да? – ликовала Маня.
– Кто? – я перестала притворяться.
– Ничего не видишь?
– Нет.
Маруська принялась демонстративно кашлять.
– Кха, кха, кха…
На пятом приступе фальшивого коклюша занавеска зашевелилась, из‑под нее выползла большая улитка и медленно двинулась в противоположный угол комнаты.
– Нашла брюхоногую! – возликовала я.
– М‑да, – кивнула Маруся, – супер? Назвали ее Брунгильда! Мне имя понравилось, прикольное!
Внезапно улитка остановилась и упала на бок.
– Умерла! – испугалась я.
– Ира! – возмутилась Маруська, – сколько раз тебе говорить, не дергай леску.
– Она сама заваливается, – донесся голос домработницы.
Я завертела головой: где Ирка? Отчего ее не видно? Драпировки на втором окне заколыхались, высунулась растрепанная голова Иры.
– Тама на паркете вмятина, – сообщила она.
– Пол ровный, – сердилась Маша, – ты просто резко леску подсекаешь, а надо плавно, нежно, не по‑медвежьи!
– Если я Топтыгин, то сама ее тащи, – обиделась домработница.
– Брунгильда неживая, – с разочарованием отметила я.
– Плюшевая, – деловито уточнила Маня, – но если Ира аккуратно за леску потянет, Дегтярев примет ее за самую всамделишную улитку!
– Не прокатит, – скривилась я, – полковник не дурак!
Маруся прищурилась.
– Муся! Если мы не станем зажигать верхний свет, включим торшер, то классно получится. Ты сначала в Брунгильде не засомневалась!
– Пока она не свалилась!
– Вот! Очки Дегтярев потерял!
– Это я их спрятала, – призналась я.
– Классно! – одобрила Машка. – Полюбуется он на улитку и выгонит Марину.
– Она еще здесь?
– Ага, – с раздражением ответила Маня, – наглее никого не встречала! Прямым текстом ей сказала: «Убирайся прочь!» А она глазом не моргнула, развернулась и пошла наверх, как у себя дома. Ира! Лезь за занавеску, а ты, муся, тащи сюда полковника.
– Мы практически не пользуемся малой гостиной, под каким предлогом привести сюда Александра Михайловича?
– Придумай!
– Может, перенесем спектакль в столовую?
– Нет, – отказалась Маня, – там высокие подоконники и свет очень яркий. Мусечка, ты умная, сообразишь!
Как большинство людей, я легко становлюсь объектом манипуляций. Если кто‑то начинает хвалить меня: «Ты храбрая, ловкая, смелая», то я готова выпрыгнуть из самолета без парашюта исключительно ради оправдания чужих ожиданий. Вот и сейчас, услыхав про свой редкостный ум, я помчалась в спальню к Дегтяреву и толкнула дверь.
Но, невиданное дело, она оказалась запертой, я удивилась – в Ложкине не принято закрываться.
– У тебя все в порядке? – крикнула я, дергая ручку. – Чего затаился? Ау? Отзовись! Сим‑сим, откройся!
Дубовая створка слегка отошла от косяка, показалось востроносое личико Марины.
– Вы зачем шумите? – сделала мне замечание нахалка. – Саша отдыхает! Врач ему велел соблюдать полный покой!
В первую минуту я даже не поняла, о ком ведет речь медсестра. Никаких Саш в Ложкине нет, но тут до меня дошло, что столь фамильярно медсестра именует Дегтярева, который всегда был, есть и будет Александром Михайловичем.
Приступ злобы придал мне сил, я распахнула дверь и влетела в спальню Дегтярева. Полковник сидел в кресле, укутанный до подбородка в плед, все форточки оказались закрыты, в комнате царила неимоверная духота.
– Ты задохнешься! – констатировала я и живо распахнула окно.
– Ой, ой, – запричитала Марина, – она вас убить хочет! Петр Ильич прописал вам тепло.
Не обращая внимания на кудахтающую медсестру, я стянула с толстяка плед и не удержалась от нового замечания:
– С ума сойти, зачем ты нацепил лыжный костюм?
– Пар костей не ломит! – влезла с комментариями нахалка. – Больному человеку надо много есть и находиться в тепле.
– Жил такой врач, – язвительно сказала я, вытягивая полковника из кресла, – по имени Гиппократ, так он придерживался иного мнения и всегда повторял: «Холод, голод и покой – вот что ведет к выздоровлению».
– Я с ним не знакома, – заявила Марина, – он у нас в училище не преподавал!
– Гиппократ жил в древности, он давно умер, – язвительно заметила я.
– Я помладше вас буду, – заявила Марина, – вот и не застала его! О чем не знаю, о том спорить не стану. Может, в начале двадцатого века, ну в тысяча девятьсот первом году, когда вы родились, наука так и считала, но теперь медицина развилась, нынче иные принципы!
– Ну хватит, – вскипела я, – девушка, уезжайте, мы больше в ваших услугах не нуждаемся.
Марина шлепнулась в кресло, положила ногу на ногу и вдруг спросила:
– Мы – это кто?
– Обитатели этого дома, – сквозь зубы процедила я. – Если сейчас же не покинете особняк, я позову охрану!
Медсестра прищурилась.
– Полковник вам кто?
– Друг, – машинально ответила я.
– Документ имеете?
– Какой?
– Подтверждающий факт ваших отношений!
– Деточка, – снисходительно ответила я, – дружба не брак, свидетельств приятелям не выдают.
– Значит, вы для него пустое место, – гадко улыбнулась Марина, – вот сами и уходите из чужой комнаты. Саша прописан здесь, он имеет право на квадратные метры.
На долю секунды я растерялась, мы никогда не задумывались о юридических формальностях. Александр Михайлович просто живет вместе с нами. Да, он прописан в Ложкине, но должен же человек где‑то быть зарегистрирован.
– А у меня имеется нужная бумага, – заявила Марина, – ознакомьтесь!
Я уставилась на подсунутый под нос листок.
«Дегтярев Александр Михайлович, именуемый далее Клиент, и Вострикова Марина Евгеньевна, именуемая далее Медсестра, заключили данный договор. Вострикова М.Е. обязуется оказывать патронажные услуги Клиенту в течение года за вознаграждение. Сумма указывается в приложении».
Поражаясь все больше и больше, я изучила документ до конца и решила проверить, правильно ли поняла его суть.
– Александр Михайлович нанял вас в качестве сиделки?
– Да, – кивнула Марина, – в отличие от вас, человека постороннего, я нахожусь в комнате Саши на законных основаниях, слежу за его самочувствием. Выгонять меня вон вы не имеете права! Спальня является суверенной территорией владельца, в ней распоряжается только он сам.
– Вам заплатили за услуги?
– Сполна!
Я изумилась еще больше. Конечно, Дегтярев достиг определенного положения, он полковник, его уважают коллеги и начальство, но вот маленькая деталь: денег у Александра Михайловича практически нет. Получив зарплату, приятель торжественно отдает ее Ирке со словами:
– Это на хозяйство.
К слову сказать, он не представляет, какие суммы надо вносить за коммунальные услуги, телефон, Интернет, электричество, охрану, чистку крыши от снега. И слава богу, что суровая правда жизни скрыта от толстяка, пусть он лучше пребывает в наивной уверенности, что его доход полностью покрывает расходы в Ложкине. Я не хочу будить в приятеле комплексы и не желаю, чтобы он чувствовал себя нищим. Но из какого кошелька Александр Михайлович заплатил Марине? Насколько я знаю, личная сиделка стоит дорого!
– Назовите свою цену, – потребовала я.
Марина поджала губы.
– Доллар в день, – наконец выдавила она, – еда и постельное белье за ваш счет. Саша рассчитался за год, отдал триста шестьдесят пять гринов, естественно, в рублевом эквиваленте! И нечего меня сверлить взглядом, я законы знаю, валютой не пользуюсь!
– Почему так дешево? – оторопела я.
– Грех дороже брать, – опустила бесстыжие глаза нахалка, – надо помогать людям бескорыстно.
И тут до меня дошла информация про постельное белье.
– Вы у нас поселитесь на целый год?
– Конечно, – закивала Марина, – Саше необходим уход, у него видения, глюки, всякая дрянь мерещится. А вы, хороша подруга, бросаете несчастного одного, голодного, холодного, отняли у Саши вкусную еду.
– Да, – неожиданно согласился с медсестрой полковник, – куска масла не выпросишь!
– Бедняжечка, – засюсюкала Марина, – не волнуйся! Принесу тебе сейчас сдобные тостики, положу на них по хорошему куску ветчины!
– И чаю с вареньем, – по‑детски обрадовался полковник.
– Может, сгущеночки хочешь? – вскочила Марина.
– Муся, – раздался снизу голос Маши, – бегите скорей сюда! К нам пришла улитка! Прикольная! Больше Хуча!
Я схватила Дегтярева за руку.
– Слышал? Пошли вниз, сейчас от глюков и следа не останется.
Глава 27
Не обращая внимания на недовольное шипение Марины, я дотолкала Александра Михайловича до малой гостиной. В комнате был предусмотрительно погашен верхний свет.
– Глядите, глядите! – ажитированно закричала Маня. – Вон она!
– Действительно! – с фальшивым изумлением подхватила я. – Гигантская улитка! Она ползет! Эй, Дегтярев, не молчи!
Полковник издал странный звук, похожий одновременно на хрюканье и кудахтанье.
– Значит, она существует? – спросил он. – Я здоров?
– Да! – заорали мы с Маней хором.
– Галлюцинаций не было? – медленно осознавал происходящее полковник.
– Нет, она живая, – возвестила из‑за занавески Ирка.
Приятель вздрогнул.
– Это кто сказал?
– Я, – в унисон поторопились мы с Марусей.
– Голос знакомый, но вроде другой, – засомневался толстяк.
– Странная она, – звонко возвестила Марина и зажгла верхний свет.
Многорожковая люстра вспыхнула всего на пару секунд, Маруся ухитрилась ловко выключить освещение, но медсестра уже заподозрила неладное. С воплем:
– Не обманете, – она ринулась вперед и попыталась сцапать плюшевую Брунгильду.
Ирка проявила чудеса ловкости, не успела Марина скакнуть к подоконнику, как улитка понеслась ко второму окну. Бойко пролетев пару метров, Брунгильда упала на бок и продолжила движение вперед.
– Она фальшивая! – взвилась Марина. – Там человек стоит! Саша, нас дурят!
– Сама ты обманщица, – зашипела Ирка, не забывая дергать за веревку.
Медсестра попыталась раздвинуть шторы, Ирка изо всех сил сопротивлялась нападению. Маша вцепилась в Марину, я схватила девочку за плечи… Ситуация стала напоминать бессмертную сказку «Репка», один Дегтярев пребывал в растерянности, он мялся у стены, не принимая участия в битве.
– Что здесь происходит? – изумилась Зайка, входя в гостиную. – Чем вы занимаетесь?
– Врешь, – завизжала Марина, изо всех сил дергая гардины, – вылезай, б…!
Ольга притихла, и тут большой дубовый карниз с затейливой резьбой начал медленно съезжать со стены. Я моментально оценила размер бедствия.
Когда мы отделывали дом, дизайнером была Зайка, она выбрала светло‑кремовые двери и легкие пластиковые карнизы. Ольге хотелось, как она выразилась, «сделать пространство воздушным». Я не спорила. Во‑первых, переубедить Ольгу в задуманном нереально, с таким же успехом можно уговаривать пирамиду Хеопса переместиться в Индию. А во‑вторых, мне глубоко наплевать на колер дверей и карнизов. Маня и моя подруга Наташа были солидарны со мной. Первая молча кивнула, услыхав про кремовый цвет, а вторая даже не поняла, о чем речь.
– По‑моему, великолепная идея! – рассеянно произнесла Наташа после пламенной речи Зайки о «воздушности» гостиных. Она в это время правила свой новый роман. – Очень хорошо!
Ольга решила, что получила карт‑бланш на все действия, и мимоходом сообщила мужу о своих планах. От кого, от кого, но от Кеши она не ждала сопротивления.
Как же фатально ошиблась Зайка! Наш адвокат, безропотно переживший пол из розовой акации, дурацкую лепнину с розетками на потолке, холодильник из сверкающей нержавейки и табуретки на одной ноге, просто разъярился при упоминании о кремовых дверях и карнизах.
Неделю в семье бушевала битва, и Ольге, невиданное дело, пришлось капитулировать! Аркадий сам отправился в мастерскую, и очень скоро особняк украсился невероятно тяжелыми дверями из цельного массива дуба и карнизами с затейливой резьбой. Как вешали последние, рассказывать не стану, скажу лишь, что они несколько раз пытались упасть, под их тяжестью гнулись крепления, в конце концов в стены заколотили штыри длиной с меня, а толщиной в Дегтярева, вот они и держат карнизы и занавески. Но сейчас, под весом болтающейся на шторах отнюдь не худенькой медсестры, дубина пришла в движение.
– Спасайтесь! – заорала я, но было поздно.
С грохотом карниз обвалился, Марина упала раньше, на нее рухнула конструкция из дерева и тряпок, а сверху приземлилась стоявшая на подоконнике Ирка.
– Ой, ее задавило! – заорала Машка, кидаясь на помощь медсестре.
Маруся добрый человек, она всегда готова выручить даже неприятную личность из беды, но ей мешают торопливость и порывистость.
Вот и сейчас, желая побыстрей вызволить нахалку, Манюня кинулась, не глядя под ноги, запнулась о веревку, привязанную к Брунгильде, попыталась удержаться на ногах, схватилась за торшер и начала падать…
Раздался звон – торшер завалился набок и разбил оконное стекло. По гостиной мгновенно пошел гулять холодный ветер.
– Жесть! – заорала Зайка, хватая с дивана подушку и затыкая ею дыру. – Спокойно, без паники!
– Командовать буду я, – оживился полковник, – всем смирно!
Пока Ольга и Александр Михайлович спорили, кто из них главный, я помогла Ирке встать, отправила ее за совком и веником, потом мы с Маней еле‑еле стащили с Марины карниз.
– Ты жива? – забыв про обиду, спросила я.
– Нога! – простонала медсестра.
– Боюсь, у нее перелом! – протянула Маня, изучая лодыжку Марины.
– Может, ты ошибаешься? – с надеждой спросила я.
– Нарастающий отек, – начала загибать пальцы дочь, – бледность кожи, еще у животных шерсть мгновенно выпадает от страха.
– Последнего симптома нет, – радостно отметила я, – может, это просто вывих?
– Способна ли собака сломать ключицу? – хмыкнула Машка. – Подобное невозможно!
– Почему? – спросила я, подсовывая под голову медсестры подушку.
– У псов нет ключицы, – заявила Маня, – а у Марины отсутствует шерсть! Нечему выпадать!
Я бросилась вызывать «Скорую».
Бригада прибыла неожиданно быстро, две хмурые тетки вошли в гостиную, одна взгромоздила на стол железный чемодан, вторая мрачно оглядела Марину, карниз, занавески и лениво спросила:
– Чем вы тут занимались?
– Я пошел смотреть улитку, – решил, как всегда, быть первым полковник, – она ползла там, в простенке.
Врач моргнула.
– А Марина бросилась к Брунгильде, – перебила его Маня, – все Ирка виновата, развыступалась!
– Я молчала! – ринулась в бой домработница. – Волокла на веревке Брунгильду.
– Так она фальшивая! – осенило полковника. – Вы решили опять меня обдурить!
Доктор покраснела.
– Марина схватила улитку, – дополнила выступающих я, – но потом увидела ноги Ирки, думаю, они в щель между полотнищами высунулись!
– Ни фига подобного! – затопала Ирка. – Я стояла тихо как мышка!
– Голосистый грызун, – отметила Маня, – на фиг ты Брунгильду завалила?