– Теперь там унитаз и раковина, – пояснил Кауэрт.
– Я слышал, что Фергюсон сделал настоящий туалет, – подтвердил Уилкокс. – Когда продюсер из Голливуда, который хочет снять историю жизни этого негодяя, заплатил ему деньги…
– А куда они ходили до этого?
– В сортир на заднем дворе.
– Он не значится в списке, который вы мне дали, – медленно проговорил Кауэрт, у которого бешено застучало сердце.
– Вы обыскали этот сортир? – тут же повернулся к Уилкоксу лейтенант Браун.
– Ну да, – неуверенно ответил его напарник. – Кажется, обыскали. Дело в том, что в ордере на обыск значился дом, и я не знал, попадает ли под него сортир. Но один криминалист все равно зашел в него, но ничего там не обнаружил… Да ладно тебе, Тэнни! – заныл Брюс, поежившись под ледяным взглядом начальника. – Знаешь, как там воняет дерьмом?! Криминалист только зашел туда, немного поковырялся и пулей вылетел на улицу. Вот он, кстати, значится здесь. – Он ткнул пальцем в короткую фразу посредине одного из листов.
– Глаза на заднице! – схватившись за голову, пробормотал журналист. – Салливан сказал мне, что доказательства вины Фергюсона узрит тот, у кого есть глаза на заднице!!!
– Я помню, – буркнул Браун.
Кауэрт двинулся в сторону заднего двора.
– Куда это вы направились?! – тут же раздался визгливый голос бабушки Фергюсона.
– На задний двор, – бросил на ходу Кауэрт.
– Там ничего нет! – завопила старуха. – Туда нельзя!
– Мне туда надо!
Тэнни уже догнал журналиста. В руках у него был большой гвоздодер из багажника. За домом воплей старухи было почти не слышно. В самом дальнем углу двора, под деревьями, стоял деревянный сортир. Подойдя к нему, Кауэрт увидел, что его дверь затянута паутиной. Журналист схватился за ручку двери и решительно потянул ее на себя. Дверь негодующе заскрипела, поддалась, но открылась только наполовину.
|
|
– Осторожно! Там могут сидеть змеи! – предупредил лейтенант, схватился за край двери и рванул ее на себя.
Дверь наконец распахнулась, и они увидели самодельный деревянный стульчак, отполированный многолетним употреблением. Внутри сортира стоял невыносимый смрад. В нем пахло даже не экскрементами, а смертью и разложением.
– Это – там! – пробормотал журналист, показав пальцем на выгребную яму. – Погребено в дерьме…
Браун кивнул.
В этот момент к ним подбежал запыхавшийся Уилкокс, с фонариком в руке.
– Вы поднимали стульчак? – негромко спросил Тэнни. – Вы смотрели под ним?
– Нет, – покачал головой его подчиненный. – Стульчак был прибит гвоздями, старыми, ржавыми. Я хорошо это помню. Было видно, что стульчак очень давно не поднимали. Нигде не было ни следов, оставленных молотком, ни свежих царапин.
– Значит, вы ничего не заметили? – ледяным тоном спросил лейтенант.
– Ну не заметили. – Уилкокс выглядел смущенным. – Но мы заглянули в эту вонючую дырку. Я лично заглядывал в нее, но ничего там не увидел.
– Если человеку нужно что‑нибудь спрятать, но у него мало на это времени, – назидательным тоном изрек Браун, – он, конечно, изберет в качестве тайника именно то место, которое будут обыскивать не очень старательно и в последнюю очередь.
– А почему ему было просто не отнести это в лес и сжечь?
– Не годится: его след могли взять ищейки, его мог кто‑нибудь увидеть. А кто, кроме настоящего камикадзе, полезет в выгребную яму?
|
|
– Да, ты прав! – удрученно понурил голову Уилкокс.
В этот момент сзади раздался истошный вопль:
– Убирайтесь оттуда!
Обернувшись, мужчины увидели на заднем крыльце бабушку Фергюсона. В руках у нее была двустволка.
– Немедленно убирайтесь или я пристрелю вас!
Кауэрт замер на месте, а детективы стали потихоньку расходиться в разные стороны.
– Миссис Фергюсон, что с вами?.. – начал было Тэнни Браун.
– Заткнись! – завизжала старуха, прицелившись в него из ружья.
– Миссис Фергюсон, успокойтесь! – сказал Уилкокс, миролюбиво поднимая руки вверх.
– Ты тоже заткнись! – Ружье в руках у миссис Фергюсон повернулось в сторону низкорослого детектива. – И не смейте двигаться!
Журналист заметил, что детективы быстро переглянулись, но не понял, что у них на уме.
– Я же говорила, что сюда нельзя! – заявила старуха, поворачиваясь к Кауэрту.
– Но…
– Что – но?!! Видишь это ружье? Сейчас я тебя пристрелю!
У журналиста зашумело в ушах. За маской гнева на лице у старой негритянки он заметил страх. Она наверняка знала, что именно скрывается в недрах выгребной ямы. При мысли о том, что, достав это из дерьма, он получит ответы на все терзавшие его вопросы, Кауэрт позабыл о страхе.
– Стреляйте! – громко сказал журналист. – Но я все равно узнаю, что вы там утопили. Мне надоело, что мне постоянно врут. Мне надоело, что мной все время вертят. Мне надоело, что меня всегда оставляют в дураках! – Он сделал шаг в сторону крыльца.
Ружье в руках у старухи задрожало.
– Стой, а то стреляю! – завизжала она.
– Стреляй, старая стерва! – крикнул в ответ журналист.
|
|
В его груди клокотала ярость. Он слишком долго надеялся на то, что Фергюсон все‑таки невиновен, и теперь, убедившись в обратном, вышел из себя:
– Стреляй, убийца! Убей меня так, как твой внук убил эту девочку! Ты такая же убийца, как и он! Вы все тут убийцы! Это ты научила внука зарезать ребенка ножом?!
– Он ее не зарезал!
– Зарезал!
– Стой!
– Это ты научила его нагло врать?!
– Стой! Ни с места!
– Это ты его всему научила?!
– Он ничего такого не сделал! Стой, а то стреляю!
– Сделал! Он – подлый убийца! Убийца! Убийца!..
Грохнул выстрел. Кауэрту опалило волосы, и он рухнул на колени. По стенке сортира за его спиной застучала мелкая дробь.
Полицейские тут же выхватили оружие и заорали:
– Брось ружье!
Запахло порохом. У журналиста слегка кружилась голова. Что‑то стучало гораздо громче, чем эхо от выстрела. Журналист не сразу понял, что это его сердце.
Кауэрт взглянул на свои мокрые ладони, но крови на них не было, они просто вспотели. Потом журналист поднял глаза на старуху. Тем временем детективы что‑то орали, но их никто не слушал.
– Я же говорила вам, мистер репортер, что ни перед чем не остановлюсь, лишь бы помочь моему внуку! – визгливым голосом заявила бабушка Фергюсона. – Я что, убила вас?
– Нет, – негромко ответил журналист.
– Очень жаль! – сплюнула на крыльцо бабушка Фергюсона. – С удовольствием бы вас прикончила, но у меня только один патрон. – И она опустила ружье.
Детективы с оружием наготове медленно подбирались к ней.
– Лучше бы я убила тебя, Тэнни Браун! – крикнула в их сторону старуха.
– Бросайте ружье!
– Хочешь меня убить, Тэнни Браун? Так стреляй же!
– Бросьте ружье!
Миссис Фергюсон вновь презрительно плюнула на крыльцо, повернулась к детективам спиной и аккуратно прислонила ружье к стене дома. Скрестив руки на груди, она замерла на крыльце.
– Если хотите меня убить, стреляйте! – крикнула она.
– Вы в порядке, Кауэрт? – наклонился к журналисту Уилкокс.
Кауэрт кивнул, и детектив помог ему подняться на ноги, бормоча:
– Вот это да! Ну вы даете, Кауэрт! Прямо как в кино!
– Это точно!
– Надеть на нее наручники? Зачитать ей ее права? – спросил, повернувшись к Тэнни Брауну, Уилкокс.
Лейтенант покачал головой, взял в руки двустволку, разломил ее и проверил стволы.
– Держите сувенир! – Он кинул Кауэрту стреляный патрон. – У вас есть еще какое‑нибудь оружие? – спросил детектив у бабушки Фергюсона.
Старуха покачала головой.
– Вы будете отвечать на мои вопросы?
Старуха не проронила ни звука.
– Как хотите, – сказал лейтенант Браун. – Тогда стойте здесь смирно и смотрите… Брюс!
– Что?
– Поищи лопату!
Лейтенант Браун убрал в кобуру свой револьвер и отдал разряженное ружье злобно покосившейся на него негритянке. Потом он подошел к сортиру и подал Кауэрту гвоздодер:
– Начинайте! Вы заслужили честь начать вскрытие этого ароматного тайника!
Старое дерево поддалось не сразу, но наконец разломилось. Под стульчаком была зловонная выгребная яма. Для дезинфекции в нее бросали негашеную известь, и серо‑коричневая масса слипшихся экскрементов была покрыта белесыми подтеками.
– Это где‑то там, – дрожащим голосом проговорил Кауэрт, показывая пальцем в яму.
– Надеюсь, вам сделали все необходимые прививки? – спросил у журналиста Уилкокс. – У кого‑нибудь есть порезы или ссадины? Здесь легко подхватить заразу!
Брюс выхватил из рук Брауна лопату и заявил с мрачной решимостью:
– Три года назад я плохо обыскал этот сортир. Теперь я осмотрю его как следует.
Сняв пиджак, Уилкокс нашел в кармане носовой платок и завязал им нос и рот.
– Ах как жаль, что этот обыск незаконный, – неразборчиво пробормотал он из‑под платка, шагнул к выгребной яме и, отплевываясь и ругаясь, начал выгребать из ямы пласты слипшихся экскрементов.
Браун и Кауэрт не сводили с него глаз. Уилкокс работал методично и быстро. Один раз он поскользнулся и чуть не свалился в яму, но удержался, выругался и стал работать дальше.
Прошло пять минут, десять… Уилкокс орудовал лопатой, фыркая и ругаясь.
– Я извлек уже почти двухлетний слой дерьма! – шипел он. – Неужели эта тощая старуха так много испражняется?!
– Вот! – воскликнул Кауэрт.
– Где?! – спросил Уилкокс.
– Вон там! – поддержал журналиста Тэнни Браун, показывая пальцем в выгребную яму, где торчал угол чего‑то плотного. – Что это?
Поморщившись, Уилкокс осторожно нагнулся, схватил неизвестный предмет рукой и потянул на себя. Из ямы с чавкающим звуком появился кусок толстого синтетического материала.
Лейтенант Браун поднял его повыше и стал разглядывать.
– Ты понимаешь, что это, Брюс? – наконец спросил он.
– Еще бы! – закивал его напарник.
– А что это? – заинтересовался журналист.
– Это кусок коврового покрытия из автомобиля. Помните, в машине Фергюсона со стороны переднего пассажирского сиденья был вырезан кусок ковра? Это – он самый… Там что‑нибудь еще есть? – снова спросил Тэнни.
– Кажется, нет… А впрочем, постойте!..
С этими словами Уилкокс извлек из выгребной ямы что‑то напоминавшее кусок слежавшихся экскрементов и протянул своему начальнику.
– Видите? – Лейтенант обернулся к журналисту.
Присмотревшись, Кауэрт понял, что перед ним свернутые джинсы, рубашка, кроссовки и носки, перевязанные шнурками. Конечно, одежда не один год провалялась в экскрементах и негашеной извести и превратилась в лохмотья, и все же журналист безошибочно понял, что именно перед ним.
– Уверен, что на этой одежде мы найдем кровь Джоанны Шрайвер, – заявил Уилкокс.
– Там еще что‑нибудь есть?
– Кажется, нет, – порывшись лопатой в экскрементах, ответил Брюс.
– Тогда вылезай!
– С огромным удовольствием, – ответил Уилкокс и, закряхтев, выбрался из нужника.
Браун, Кауэрт и Уилкокс молча разложили найденную ими одежду на солнце.
– Это можно отправить на анализ? – спросил наконец журналист.
– Думаю, да, – ответил лейтенант Браун, – но не вижу в этом особого смысла.
– Вы правы, – согласился Кауэрт.
Уилкокс пытался привести себя в порядок.
– Прости меня, Тэнни, – пробормотал он, очищая одежду. – Мне нужно было в самый первый раз залезть в эту проклятую яму!
– Ничего страшного, – ответил лейтенант. – Тогда ты был еще новичок. Это мне нужно было лично проверить, как вы тут проводите обыск… Но теперь‑то мы всё знаем, правда? – Тэнни Браун повернулся к Кауэрту.
Журналист молча кивнул.
Собрав одежду и кусок ковра из машины Фергюсона, трое мужчин двинулись к автомобилю.
Неподвижно стоявшая на заднем крыльце старуха все еще наблюдала за ними, беспомощно опустив дрожащие руки. Вдруг она сжала кулак и погрозила им:
– Это ничего не значит! Мы просто выбрасываем туда всякий мусор! Это ровным счетом ничего не значит!
Детективы и журналист прошли мимо миссис Фергюсон, не обращая на нее никакого внимания, а она все кричала:
– Это ничего не значит! Ты что, не слышишь меня, Тэнни Браун?! Это ничего не значит!
Поднялся легкий ветерок, подхватил слова старухи и унес их куда‑то в сторону.
Глава 20
Ловушка
Браун бесцельно колесил на машине по улицам родного городка. Сидевший рядом с ним Кауэрт ждал, когда лейтенант что‑нибудь скажет. Они высадили Уилкокса с найденными в выгребной яме вещами возле криминалистической лаборатории, и журналист думал, что они с лейтенантом сразу же поедут к нему в кабинет разрабатывать план дальнейших действий, но вместо этого Тэнни медленно кружил по городу.
– Что мы будем теперь делать? – не выдержал наконец Кауэрт.
– Видите ли, – негромко проговорил Браун, – Пачула все‑таки довольно захолустный городок. Это вам не Пенсакола или Мобил! Но, кроме Пачулы, я ничего не знал. Собственно говоря, меня ничего, кроме нее, особенно и не интересовало. Даже когда я служил в армии, а потом учился в колледже в Таллахасси, я всегда знал, что в конечном счете вернусь в Пачулу. А вы, Кауэрт? Где вы чувствуете себя как дома?
Журналист вспомнил маленький кирпичный дом родителей, в котором вырос. Дом стоял в глубине улицы, а во дворе перед ним рос раскидистый дуб. В углу большого крыльца были устроены скрипучие маленькие качели, на которых никто никогда не качался, и в конце концов они совсем заржавели. Потом Кауэрт вспомнил редакцию своего отца такой, какой он видел ее ребенком, двадцать лет назад, еще до появления вездесущих компьютеров. Казалось, понимание мира пришло к Мэтью среди погнутых серо‑стальных письменных столов под тусклыми лампами дневного света, под беспрестанный звон телефонов, гомон голосов в редакции, шорох в вакуумных трубах, соединявших ее с наборной мастерской, и треск пишущих машинок, на которых машинистки строчили повесть о событиях уходящего дня. Взрослея, Кауэрт страстно хотел убраться от всего этого куда‑нибудь подальше. Но куда бы он ни бежал, везде все было одно и то же, только больше и, возможно, лучше. В конечном счете журналист оказался в Майами, в редакции одной из ведущих газет страны. Вся жизнь его состояла из слов, словно из кирпичей.
«Наверное, слова меня и погубят», – подумал Кауэрт и ответил:
– У меня вообще нет дома, только работа.
– А разве это не одно и то же?
– Возможно. Иногда трудно различить.
Лейтенант Браун кивнул, и журналист снова спросил:
– Что мы будем теперь делать?
– Теперь, – задумчиво пробормотал полицейский, – мы знаем, кто настоящий убийца Джоанны Шрайвер.
И Кауэрт, и Браун уже давно обо всем догадывались, и все равно случившееся стало для них своего рода откровением.
– Но ведь вам ничего с ним не сделать, правда?
– В суде – ничего. Там нам сразу припомнят, как мы применяли силу на допросе. И за сегодняшний обыск без ордера по головке не погладят.
– И мне тоже ничего с ним не сделать, – уныло пробормотал Кауэрт.
– Почему? Что вам мешает написать про него новую статью?
– Вы хоть представляете себе, что тогда будет?!
Лейтенант внезапно направил машину к обочине, ударил по тормозам, остановился и всем корпусом развернулся к журналисту:
– И что же тогда будет?! Что же, скажите на милость, тогда будет?!
– А вот что! – покраснев, заговорил Кауэрт. – Стоит мне написать такую статью, как на нас набросится вся пресса страны. Вы считаете себя уже пострадавшим от журналистов, но и представить себе не можете, на что они способны, почувствовав вкус крови. Нашей с вами крови! Еще бы! Болван‑полицейский и олух‑журналист выпустили на свободу опаснейшего убийцу! Нас же порвут на куски!
– А что будет с Фергюсоном?
– Ему‑то как раз ничего не будет! – поморщился журналист. – Он просто станет все отрицать и ослепительно улыбаться в объективы. Скорее всего, он заявит, что мы сами подбросили эту одежду к нему в сортир. Он может высказать предположение, что вы нашли это полусгнившее барахло где‑нибудь в другом месте. Примерно так же, как мы нашли нож, о котором нам сказал Салливан. Вы ведь один раз уже били его на допросе, и люди легко поверят в то, что вы способны на все. И еще скажут, что я вас покрываю…
Тэнни открыл было рот, чтобы возразить, но Кауэрт еще не закончил своей тирады:
– Потом Фергюсон подаст на нас в суд за клевету. Помните, как в «Роковом виденье» капитан Макдональд подал в суд за клевету и все сразу позабыли о том, что его обвиняют в убийстве жены и детей, и дружно набросились на того, кто его якобы оболгал?! Представьте себя в телевизионной студии. На вас направлены прожекторы и нацелены объективы камер, а ведущие начинают задавать вам вопросы вроде: «Неужели вы действительно приказали своему подчиненному бить мистера Фергюсона, хотя прекрасно знали, что это противозаконно и что его сразу же освободят, стоит кому‑нибудь об этом узнать?» Что бы вы ни ответили на этот вопрос, у всех сложится впечатление, что подбросить улики в дом Фергюсона для вас – пара пустяков!
– А что грозит вам? – спросил лейтенант.
– Со мной обойдутся не лучше. Америка давно привыкла к убийцам и довольно снисходительна к ним. Но она беспощадна к неудачникам. Мне скажут: «Мистер Кауэрт, вы получили Пулицеровскую премию за то, что продемонстрировали невиновность мистера Фергюсона. Какую премию вы рассчитываете получить, доказывая теперь обратное?» Потом все хором завопят: «Так все‑таки виновен Фергюсон или нет?! Зачем вы морочите нам голову, Кауэрт?! Почему вы ничего не сказали, когда у вас появились первые подозрения? Кого вы покрываете? Какие еще ошибки вы совершили? Вы вообще способны отличить ложь от правды, мистер Кауэрт?!» Поймите, детектив, виноватыми во всем окажутся только два человека – мы с вами!
– А Фергюсон?!
– Фергюсона никто и пальцем не тронет. Может, ему и придется немного понервничать, но на его свободу больше никто не покусится. Возможно, в некоторых кругах он даже станет героем…
– И?..
– И будет дальше преспокойно вытворять все, что ему заблагорассудится!
Кауэрт вылез из машины, чтобы немного остыть. Неподалеку он заметил старомодную парикмахерскую с традиционным вращающимся трехцветным столбиком возле дверей. Красно‑бело‑синие полосы на столбике беспрестанно крутились как олицетворение безысходности. Краем глаза журналист заметил, что Браун тоже вылез из машины и стоит у него за спиной.
– А что, если Фергюсон и так уже вытворяет все, что ему заблагорассудится? – пробормотал наконец полицейский.
Еще одна девочка. На этот раз – Дона Перри. Пошла в бассейн и больше не вернулась…
– Теперь‑то нам известны склонности Фергюсона, правда, Кауэрт? Что же мешает ему приняться за прежнее после трехлетнего отдыха в тюрьме?
– Да ничто не мешает… Каков ваш план действий, детектив?
– Мы должны заманить Фергюсона в ловушку! – заявил лейтенант. – Если нам не дадут доказать, что это он убил Джоанну Шрайвер, мы должны поймать его на каком‑нибудь новом преступлении.
– Хорошо, продолжайте, – сказал Кауэрт, спиной чувствуя, что Тэнни Браун просто кипит от ярости.
– Мы должны поймать его с поличным, так чтобы, когда я его арестую, а вы напишете об этом статью, ни у кого не возникло ни малейших сомнений в его виновности. Вы сможете написать такую статью, Кауэрт? Статью, после которой он больше не отвертится?
Внезапно Мэтью вспомнил, как наблюдал в Майами за ловцом омаров, наполнявшим ловушки кусками рыбы и опускавшим их в черные прибрежные воды. Кауэрт был еще молод, и его поразила простота и эффективность этих смертоносных ловушек. Каждая из них представляла собой простейший, открытый с одной стороны узкий деревянный ящик. Привлеченный запахом разлагающейся рыбы, омар вползал в этот ящик, пожирал лежавшую в самом конце приманку и больше не мог вылезти из узкого ящика, став жертвой своей прожорливости и неповоротливости.
– Я‑то могу написать такую статью, – сказал журналист. – Да вот только нужно время, чтобы зверь попался в ловушку. А есть ли у нас время, лейтенант?
– Не знаю, – покачал головой полицейский. – Но попробовать обязательно надо.
Браун оставил Кауэрта в своем кабинете и удалился, сказав, что хочет проверить, получил ли Уилкокс результаты лабораторных анализов одежды и куска коврового покрытия из машины Фергюсона. Некоторое время журналист смотрел на висевшие на стенах уже знакомые ему дипломы и грамоты, а потом подсел к телефону и позвонил в редакцию «Майами джорнел». Пока его соединяли с Эдной Макджи, Кауэрт размышлял о том, почему Эдна, несмотря на свой пытливый ум, часто производит такое легкомысленное впечатление.
– Эдна?
– Мэтти, куда ты пропал?! Я тебя повсюду ищу!
– Я в Пачуле, в полиции.
– С какой это стати? А я‑то думала, что ты поедешь в тюрьму штата, в Старк!
– Я туда обязательно поеду.
– На твоем месте я бы не мешкала с этим. В «Сент‑Питерсберг таймс» сегодня вышла статья о том, что после Блэра Салливана осталось несколько коробок документов, дневников, записок! А вдруг он написал о том, как организовал убийство матери и отчима?! В статье говорится, что в вещах Салливана сейчас копаются детективы из округа Монро. Кроме того, они допрашивают всех, кто работал в тюрьме, когда там сидел Салливан. А еще они изучают списки посетителей Салливана. Я, конечно, дала кое‑какой материал в нашей газете, но главный редактор отдела городских новостей желает знать, куда ты запропастился! И почему ты не написал о коробках, оставшихся после Салливана, раньше, чем об этом пронюхала «Сент‑Питерсберг таймс»?! Он недоволен тобой, Мэтти! Очень недоволен!.. Где же ты все‑таки был?
– На островах Флорида‑Кис и в Пачуле.
– Что‑нибудь узнал?
– Для статьи материала маловато, но кое‑что накопал.
– Например?
– Об этом еще рано говорить.
– Знаешь, Мэтти, на твоем месте я бы поспешила с новой сенсационной статьей. Это в твоих же интересах.
– Спасибо за совет.
– Это не совет, а предупреждение.
– Я к нему тем более прислушаюсь… А что узнала ты?
– Предсмертное признание мистера Салливана – самый настоящий шедевр изощренной лжи.
– В каком смысле?
– На данный момент я считаю, что из сорока убийств, в которых Салливан сознался, он в действительности совершил только половину или и того меньше.
– Значит, он убил всего лишь двадцать человек?! – воскликнул Кауэрт и поразился собственной реакции.
«Разве убийца, прикончивший двадцать человек, в два раза добродетельнее того, кто убил сорок?!» – подумал журналист.
– Сейчас у меня нет оснований сомневаться в том, что примерно в двадцати случаях убийцей был именно Салливан.
– А что насчет остальных?
– К некоторым из них он, очевидно, непричастен, потому что за них посадили и даже приговорили к смерти других людей. Салливан просто решил примазаться. Как и в случае с молодым парнем в магазине, который сразу вызвал у меня подозрение. Помнишь? Кроме того, Салливан сказал тебе, что недалеко от Тампы убил официантку, предложив ей сначала провести с ним время. Помнишь?
– Помню. Кажется, Салливан не вдавался в особые подробности. Он гораздо больше рассуждал о том, с каким удовольствием ее убивал.
– В целом Салливан все правильно тебе рассказал, вот только есть одно «но». Преступник, убивший эту женщину, убил еще двух человек неподалеку и сидит сейчас в камере смертников. Это всплыло только после того, как я начала все проверять. В виновности того, другого человека нет никаких сомнений, а Салливан взял и приписал себе его убийства. Для ровного счета, что ли? Он точно так же обвинил себя в убийствах, совершенных еще двумя другими преступниками, которые тоже сидят сейчас в камерах смертников. Такое впечатление, словно он пытался примазаться к чужой славе! – рассмеялась Эдна.
– Зачем же ему все это было нужно?
– Кто его знает! – хмыкнула журналистка. – Может, именно поэтому психоаналитики из ФБР столько с ним возились?
– Но…
– Знаешь, у меня есть на этот счет своя теория. Как тебе известно, наибольшее количество убийств совершил Тед Банди. Он убил тридцать восемь человек. Может, и больше, но, прежде чем его посадили на электрический стул, он успел сознаться в тридцати восьми убийствах. Я думаю, старина Салли захотел его перещеголять. Среди вещей Салливана нашли три книги о Теде Банди. Второе место занимает сидящий в камере смертников Окрент, поляк из Форт‑Лодердейла. Помнишь такого? У него не сложились отношения с проститутками, он их убил целую кучу. Официально ему предъявлено обвинение в одиннадцати убийствах, но говорят, что на самом деле он прикончил семнадцать или даже восемнадцать девиц легкого поведения. Кстати, этот Окрент тоже сидел где‑то поблизости от Салливана. Понимаешь, что я хочу сказать? Салливан мечтал прославиться и для этого оговорил себя!
– Ясно. Ты можешь добиться официального заявления по этому поводу и опубликовать статью?
– Легко! В ФБР скажут все, о чем я их попрошу. А еще у меня есть двое знакомых социологов из Бостона. Они изучают серийных убийц. Помнишь, я тебе о них говорила? Думаю, они обеими руками ухватятся за мою теорию. Пожалуй, я смогу опубликовать такую статью завтра или в крайнем случае послезавтра.
– Ну вот и отлично, – обрадовался Кауэрт.
– Но было бы гораздо лучше, если бы одновременно вышла и твоя статья с рассказом о том, кто все‑таки убил этих стариков на Тарпон‑драйв!
– Я над этим работаю.
– Ты уж постарайся.
– Этот вопрос здесь всех очень волнует.
– Не сомневаюсь. Между прочим, редактор уже начинает терять терпение. Он предлагает пустить по следу убийцы этих стариков нашу знаменитую и почти непогрешимую команду журналистов‑спасателей!
– Но ведь они не в состоянии даже…
– Я‑то знаю, но у нас поговаривают о том, что ты не справляешься.
– Я со всем прекрасно справлюсь!
– Я просто тебя предупреждаю. Мне кажется, тебе стоит знать, о чем говорят у тебя за спиной. И очень жаль, что эта статья в «Сент‑Питерсберг таймс» вышла раньше твоей. Кроме того, очень плохо, что никто не знает, где именно ты пропадаешь в свое рабочее время. Вчера утром тебя искала женщина‑полицейский из округа Монро, и редактору пришлось врать ей о твоем местонахождении.
– Детектив Шеффер?
– Такая красотка со взглядом тяжелым, как баллон с ацетиленом.
– Это она.
– Она тебя искала, и теперь у нас тоже все задумались о том, куда ты запропастился.
– Спасибо, учту.
– Давай поскорей разберись с тем, кто прикончил этих стариков. Может, за такую статью тебе присудят еще какую‑нибудь премию!
– Очень в этом сомневаюсь!
– Но помечтать‑то можно?
– Конечно можно.
Повесив трубку, Кауэрт выругался с досады, не вполне понимая, кого и за что он проклинает. Журналист хотел было позвонить главному редактору отдела городских новостей, но передумал: сказать ему было нечего.
Распахнулась дверь, и на пороге кабинета возник бледный как смерть Брюс Уилкокс.
– Где Тэнни? – спросил он у журналиста.
– Вышел. Он велел мне ждать здесь. Я думал, он пошел искать вас. Что показали лабораторные анализы?
– С ума сойти! – всплеснул руками полицейский. – Что же я натворил!
– В лаборатории что‑нибудь обнаружили?
– Почему же я не проверил как следует этот проклятый сортир в самый первый раз?! – взвыл Уилкокс и швырнул на стол перед Кауэртом несколько листов бумаги. – На рубашке, джинсах и куске ковра нашли что‑то вроде крови. С трудом разглядели под микроскопом! Все, что было на этих вещах, за три года в дерьме и негашеной извести практически сошло, растворилось! Я видел, как криминалист в лаборатории взялся за рубашку пинцетом, а она стала расползаться у меня на глазах! Короче, ничего определенного не обнаружено. Теперь эти вещи отошлют в более современную лабораторию в Таллахасси, но наши криминалисты сильно сомневаются в том, что от этого будет какой‑нибудь прок… Мы‑то с вами знаем, как эти вещи оказались в выгребной яме, но использовать их теперь в качестве вещественных доказательств практически невозможно!.. Эх, попади они к нам в руки три года назад новенькими, мы просто смыли бы с рубашки экскременты и обнаружили бы на ней кровь Джоанны Шрайвер. А теперь это просто сгнившие лохмотья!.. Что же я натворил! – вновь воскликнул Уилкокс и зашагал по кабинету, сжимая и разжимая кулаки, словно намерен был вцепиться в горло невидимому убийце. – Это же было мое первое крупное дело! А я его с таким треском провалил!
Браун сжимал в руках телефонную трубку. Перед ним лежали блокнот и его личная записная книжка. Лейтенант уже сделал три звонка, но пока безрезультатно. Набрав четвертый номер, он стал ждать, когда на другом конце провода поднимут трубку.
– Полиция города Итонвилл.
– Можно капитана Люциуса Гарриса? Говорит лейтенант Теодор Браун.
Через некоторое время в трубке раздался громовой голос:
– Это ты, Тэнни?
– Да, привет, Люк!
– Давненько ты не звонил! Как дела?
– По‑разному, а у тебя?