– Да тоже по‑всякому. Но в общем особых поводов для жалоб нет.
– Как дела у вас в Итонвилле? – спросил лейтенант Браун.
– У нас тут нашествие туристов. Теперь все повадились к нам из‑за покойной Зоры Херстон. Конечно, здесь не так оживленно, как в «Диснейуорлде» или в Ки‑Уэсте, но все равно приятно видеть на улицах новые лица!
Тэнни попытался представить себе Итонвилл – маленький опрятный городок. Почти все его обитатели были чернокожими. Итонвилл запечатлела в своих произведениях его самая выдающаяся уроженка – Зора Нил Херстон. Когда ее открыли для себя сначала ученые, а потом кинематографисты, об Итонвилле узнали все Соединенные Штаты. Однако в общем и целом Итонвилл как был, так и остался маленьким городком с чернокожим населением.
– Что‑то ты совсем не звонишь, – немного помолчав, сказал капитан Гаррис. – А еще друг называется! Знаю, что недавно ты попал в газеты и на телевидение, но, кажется, в не очень приятном для тебя качестве.
– Это точно…
– И вдруг ты звонишь! Выходит, что‑то стряслось? Выкладывай!
– Знаешь, Люк, я позвонил тебе, что называется, наугад. А вдруг ты сможешь мне помочь?
– Ну говори же!
– У вас за последний год не было нераскрытых исчезновений людей или убийств? Меня интересуют прежде всего пропавшие дети, подростки, девочки. В том числе чернокожие!
– А почему ты меня именно сейчас об этом спрашиваешь? – заинтересовался капитан Гаррис.
– Я просто…
– Не юли, Тэнни! Выкладывай начистоту, почему ты именно сейчас об этом спрашиваешь?
– Я же сказал, что спрашиваю наугад. У меня какие‑то недобрые предчувствия, и я спрашиваю это у всех…
– На этот раз ты обратился по адресу.
Браун застыл с прижатой к уху телефонной трубкой.
|
|
– Она была совсем неуправляемым ребенком, – дрогнувшим голосом продолжал капитан Гаррис. – Ее звали Александра Джонс. Ей было тринадцать, но иногда казалось, что ей всего лет восемь, уж до того она была вежливая и приветливая, когда приходила к нам присмотреть за маленькими детьми, пока мы ездили за покупками. А иногда казалось, что ей уже все восемнадцать, и она стояла у входа в магазин с сигаретой в зубах с таким видом, словно у нее в кармане по меньшей мере пистолет.
– Чем‑то напоминает моих собственных дочерей, – вздохнул Тэнни.
– Не надо так говорить. Твои дочери – нормальные девочки, а эта Александра Джонс просто чокнутая. Например, однажды она решила, что Итонвилл для нее недостаточно хорош, и сбежала из дома. Отец догнал ее, когда она уже прошла пару миль вдоль шоссе. Кстати, ее отец служит у нас в полиции, поэтому мы всё об этом знаем. Потом она убежала еще раз, и нашли ее уже у самого Форт‑Лодердейла, на Аллее аллигаторов, где она пыталась поймать машину… Ее увидел патрульный полицейский, и ее отослали домой. В последний раз она убежала из дома три месяца назад. Ее отец и мать прочесали все дороги. Они думали, что она направится на север, в Джорджию, где живет ее двоюродный брат, к которому она, кажется, неравнодушна. Мы расклеили объявления о ее пропаже. Я звонил в отделения полиции по всей Флориде, но в итоге оказалось, что Александра не добралась ни до Джорджии, ни до Орландо, ни до Майами, ни до Форт‑Лодердейла. Три недели назад ее нашли охотники в болоте Биг‑Сайпрес. Точнее, там нашли то, что от нее осталось, – косточки, обглоданные птицами и зверями. Скажу тебе, не очень приятное зрелище! Останки удалось опознать только по зубам. Ее закололи ножом. Нанесли ей множественные раны. Это стало ясно по тому, как были порезаны или выщерблены кости. Одежды ее вообще не нашли. Сам видишь, догадаться, что с ней произошло, не очень сложно. Но вот как найти ее убийцу?! – вздохнул капитан Гаррис. – Боюсь, мы его никогда не найдем. Ты и представить себе не можешь, сколько народу мы уже допросили! Триста с лишним человек! Этим делом занимались я и старший детектив Генри Линкольн, ты его знаешь. Кроме того, нам помогали сотрудники из отдела по расследованию тяжких преступлений полиции округа Ориндж. Однако никаких свидетелей мы не нашли. Никто не видел, в какую машину села девочка. Медицинская экспертиза тоже ничего не дала, потому что от девочки мало что осталось. Никаких подозреваемых, хотя мы и допросили всех местных уродов с психическими отклонениями. Нам остается только утешать ее родителей и молиться за упокой души их дочери… А знаешь, о чем еще я молюсь?
|
|
– О чем? – хрипло спросил лейтенант.
– Я молюсь не о том, чтобы мы поймали убийцу, потому что в нашем случае даже сам Всевышний не сможет ничего доказать! Я молюсь о том, чтобы этот убийца вновь замыслил преступление, в любом другом месте, но чтобы его там задержали и посадили на электрический стул! Потому что я знаю, какой ужасной была смерть этой девочки, как ей было страшно и больно!.. И вдруг ты мне задаешь свой вопрос! Все‑таки интересно, почему ты задал его мне именно сейчас?
|
|
– Ты знаешь человека, которого недавно выпустили из камеры смертников? – спросил Тэнни.
– Роберта Эрла Фергюсона? Да, знаю.
– Он когда‑нибудь бывал в Итонвилле?
– А я‑то думал, что он ни в чем не виноват! – с досадой воскликнул Гаррис. – Ведь об этом писали в газетах и говорили по телевизору!
– Это не важно. Скажи, был ли Фергюсон в Итонвилле примерно в то время, когда исчезла эта девочка?
– Да, он здесь был, – подтвердил капитан.
– Когда?! – простонал Браун.
– Месяца за три‑четыре до исчезновения Александры. Он выступал у нас в церкви. Я сам ходил его слушать, и он говорил довольно интересно. Он рассказывал об Иисусе Христе, который освещал ему путь во мраке!
– Ну и?..
– Он пробыл у нас дня два, субботу и воскресенье, а потом уехал. Говорили, обратно к себе в университет. Когда Александра сбежала в последний раз, его здесь уже не было. Конечно, я проверю все гостиницы и мотели, но не знаю… Разумеется, он мог в любой момент вернуться. Но почему ты думаешь, что он?..
– Проверь, пожалуйста, все как следует, Люк! – попросил лейтенант. – Посмотри, не было ли Фергюсона в районе вашего города в момент исчезновения этой девочки!
– Вряд ли из этого что‑нибудь выйдет, но я все равно проверю… Так ты считаешь, что он все‑таки виновен?..
– Я ничего не считаю. Просто проверь там у себя все как следует!
– Ладно, проверю, а потом мы вернемся к этому разговору. Меня что‑то пугает твой тон…
– И меня тоже, – ответил Тэнни и повесил трубку.
Лейтенант Браун вспомнил, на что была похожа Пачула сразу после исчезновения Джоанны Шрайвер. В ушах у него выли сирены, и он видел толпы людей, собиравшихся на перекрестках и отправлявшихся на поиски пропавшей девочки. Тем же вечером приехало телевидение, потом в полиции оборвали телефон газетчики. Маленькая белая девочка не вернулась домой из школы! Все были потрясены. Светловолосая, улыбчивая. Уже через четыре часа ее фотографию показали по телевизору, но с каждой прошедшей минутой надежды на спасение девочки таяли.
Что же понял в результате всего этого лейтенант Браун? Что в аналогичном случае обошлось бы без телевидения и прочесывающих болото бойскаутов и национальных гвардейцев, если бы изменилась всего лишь одна маленькая деталь. Если бы пропала не белая девочка, а чернокожая!
Стараясь держать себя в руках, Тэнни встал из‑за стола и пошел разыскивать Кауэрта. Проходя мимо большой карты штата Флорида на стене коридора, лейтенант задержался возле нее. Он нашел на карте Итонвилл, а потом Перрин. Во Флориде десятки таких маленьких городков с чернокожим населением – остатки «старого Юга». И не важно, могли ли их жители похвастать скромным достатком или жили в ужасающей нищете, в любом случае ни один из них нельзя было считать современным. Охранявшая порядок в этих городках полиция была малочисленна и зачастую плохо подготовлена. В ее распоряжении не было и половины ресурсов, как в городах с преимущественно белым населением, и при этом в этих городках, с их озлобленными и отчаявшимися жителями, процветали алкоголизм, разбой и наркомания.
В таких городках безнаказанно совершить преступление проще простого.
Глава 21
Стечение обстоятельств
Андреа Шеффер вернулась к себе в мотель поздно. Как следует заперев дверь номера, она заглянула в ванную, в стенной шкаф, под кровать и за занавески, убедилась в том, что окно надежно закрыто. Она с трудом удержалась от того, чтобы не достать из сумочки пистолет. С того момента, когда она покинула квартиру Фергюсона, ее преследовал безотчетный страх и, по мере того как хмурый дневной свет сменяли вечерние сумерки, сердце щемило все больше и больше.
Она все время спрашивала себя, что же на самом деле представляет собой Роберт Эрл Фергюсон.
Покопавшись в маленьком чемодане, женщина извлекла ароматизированную почтовую бумагу, на которой раньше писала письма, адресованные матери. Потом она включила маленькую лампу на крошечном столике, придвинула стул поближе, уселась и стала писать: «Милая мамочка! Со мной что‑то происходит…»
Андреа некоторое время разглядывала написанное, вспоминая о словах Фергюсона, что в трущобах он чувствует себя в безопасности. В безопасности? От чего? Чего же Фергюсон опасается?
Откинувшись на спинку стула, женщина стала грызть колпачок ручки, как студентка, пытающаяся решить задачу на экзамене. Она вспомнила, как, несмотря на ее протесты, ее отвели в помещение для опознания, хотя она и твердила, что все равно не узнает насильников. В помещении горел тусклый свет, и по бокам от нее стояли двое детективов, чьи имена ей уже было не вспомнить. Она внимательно рассматривала мужчин, которых вводили в помещение и выстраивали у стены. По команде мужчины поворачивались то вправо, то влево, чтобы девушка могла рассмотреть их в профиль. Детективы шептали ей: «Не торопитесь! Смотрите как следует!» и «Кто‑нибудь из них похож на преступников?» – но она так никого и не узнала. Она чувствовала себя беспомощной и видела, что детективы тоже ощущают свое бессилие. Тогда‑то она и решила, что больше никогда не будет беспомощной и не даст спуску своим обидчикам…
Взглянув на листок бумаги, Андреа взяла ручку и написала: «Сегодня я видела одного человека. Он – живое воплощение смерти!»
Она вздрогнула, вспомнив, как Фергюсон злился и издевался над ней. Испуганным он казался лишь сначала, пока не понял, зачем она пришла. Стоило ему это понять, как его страх мгновенно испарился. Почему? Наверное, потому, что ему нечего бояться? Почему? Потому что ее интересовало не то, что его пугало.
«Что же пугало Фергюсона?» – подумала Шеффер, встала из‑за стола, пересела на постель, подтянула колени к подбородку, обхватила их руками и задумалась о том, что же ей делать дальше. Потом она решительно тряхнула головой, взяла телефонную трубку и с третьей попытки дозвонилась до Майкла Вайсса через секретаря главного надзирателя тюрьмы штата Флорида, в городе Старк.
– Андреа, это ты?! Куда ты запропастилась?
– Я в Ньюарке, штат Нью‑Джерси.
– В каком еще Нью‑Джерси?! Я думал, ты будешь работать с Кауэртом в Майами!
– Да, но…
– А где сейчас Кауэрт?
– В Пачуле, на севере Флориды, но…
– Что тебе нужно в Нью‑Джерси?
– Подожди, Майкл! Сейчас я все тебе объясню!
– Да уж, объясни, пожалуйста! Кроме того, ты должна была мне регулярно звонить. Я все‑таки твой начальник! Надеюсь, ты этого не забыла?
– Я приехала в Нью‑Джерси к Роберту Эрлу Фергюсону.
– Это тот тип, которого Кауэрт вытащил из камеры смертников?
– Да. Он сидел в камере рядом с Салливаном.
– А потом попытался его задушить?
– Да.
– Ну и что?
– Это показалось мне… странно, – неуверенно пробормотала Андреа.
– Почему? – немного помолчав, спросил ее начальник.
– Сама пока не понимаю.
– Какое отношение это имеет к нашему делу?
– Знаешь, Майки, мне кажется, Салливан и Кауэрт были двумя сторонами какого‑то треугольника. А Фергюсон был его третьей стороной. Без Фергюсона Кауэрт никогда не познакомился бы с Салливаном. Поэтому я решила проверить Фергюсона. Я хотела узнать, есть ли у него алиби на момент убийства на Тарпон‑драйв. Я хотела выяснить, что он вообще знает, да и просто взглянуть на него.
– Ну что ж, – пробормотал Вайсс, – в этом есть свой резон. Думаешь, эта троица как‑то связана с нашим убийством?
– Возможно.
– Почему же эта скотина Кауэрт не написал об этом в своей газетенке?!
– Не знаю. Может, он боялся выставить себя в не очень выгодном свете?
– При чем здесь это, Андреа! Кауэрт же продажная сволочь! Как и любой журналист! Если бы он что‑нибудь знал, он обязательно написал бы об этом. Трехметровыми буквами! Представляешь себе заголовок типа «ЗАГОВОР В КАМЕРЕ СМЕРТНИКОВ»! Да ему тут же присудили бы еще какую‑нибудь поганую премию!
– Возможно…
– Даже не сомневайся! – фыркнул Вайсс. – А сама ты что узнала? Фергюсон как‑нибудь связан с убийством на Тарпон‑драйв?
– Кажется, нет.
– А что жители на этой улице? Кто‑нибудь из них видел там негра?
– Нет.
– Может, ты нашла у него счет из гостиницы на островах Флорида‑Кис? Или авиабилет? Пятна крови? Отпечатки пальцев? Орудие убийства?
– Нет.
– Выходит, ты отправилась за тридевять земель просто для того, чтобы раскланяться с этим типом, потому что он, видите ли, знаком с Салливаном и Кауэртом?
– Ну да, у меня было какое‑то предчувствие, – промямлила Шеффер.
– Ничего не желаю слышать ни о каких предчувствиях! Мы тут не кино снимаем. Доложи мне, что ты узнала от этого Фергюсона!
– Он заявил, что почти ничего не знает об убийстве на Тарпон‑драйв, но рассказал мне много интересного о том, что происходит в камерах смертников и вокруг них. Он сказал, что большинство охранников там сами прирожденные убийцы, и посоветовал мне ими вплотную заняться.
– Очень здравая мысль! – заявил Вайсс. – Именно этим я и занимаюсь. И ты должна сейчас этим заниматься… А есть у этого Фергюсона алиби?
– Он сказал, что был на занятиях по криминалистике.
– Вот как? Забавно!
– У него полно учебников по судебной медицине и оперативно‑разыскной работе. Он сказал мне, что занимается по ним в университете.
– Хорошо. Проверь, действительно ли он был на занятиях, и, когда выяснится, что он на них был, немедленно возвращайся сюда.
– Ладно…
Последовала непродолжительная пауза, а потом Вайсс спросил:
– Послушай, а почему у тебя такое сомнение в голосе?
– Скажи мне, Майкл, с тобой когда‑нибудь такое случалось, словно ты говорил с нужным человеком, но совсем не о том, что было надо? У меня от этого Фергюсона мурашки по коже. Что‑то с ним не то. Клянусь, он производит очень неприятное впечатление, но почему – не пойму! Признаюсь, он меня напугал!
– Опять какое‑нибудь предчувствие?
– Нет, скорее ощущение. Я не шучу.
– Он тебя действительно напугал?
– Почти до смерти!
Вайсс задумался, а потом сказал:
– Думаю, ты знаешь мое мнение по этому поводу.
– Пожалуй, да, – ответила женщина‑полицейский. – Наверняка ты считаешь, что мне нужно принять холодный душ и поскорее обо всем этом забыть. Ты считаешь, что я должна выкинуть Фергюсона из головы и пусть он на чем‑нибудь проколется, чтобы им потом занимались полицейские из Пачулы. А мне следует как можно скорее возвращаться во Флориду. Угадала?
– Угадала, – усмехнулся Вайсс.
– И что теперь?
– В первую очередь прими холодный душ. Потом попробуй разнюхать в Ньюарке все, что там можно узнать об этом Фергюсоне. Даю тебе на это пару дней. Затем ты напишешь рапорт о том, что узнала, и обо всех своих предчувствиях и ощущениях, а я его отправлю своим знакомым в полицию штата Нью‑Джерси. Разумеется, там только посмеются над твоими страхами, но время, проведенное тобой в Ньюарке, тебе, по крайней мере, не засчитают как прогул.
– Спасибо, Майк! – пробормотала Андреа, ощутив одновременно и страх, и облегчение.
– Кстати, ты даже не поинтересовалась, что мне удалось обнаружить в этой тюрьме.
– И правда! А что ты там обнаружил?
– После Салливана осталось три коробки личных вещей. Книги, радиоприемник, маленький телевизор, Библия и разная ерундистика, среди которой, однако, обнаружилась пара занятных документов. Во‑первых, там лежало составленное по всем правилам прошение о помиловании, которое оставалось только подать. Если бы Салливан вручил его какому‑нибудь официальному лицу, его казнь была бы мгновенно отсрочена. Между прочим, в этом прошении Салливан очень убедительно пишет о том, как государственное обвинение некоторыми своими заявлениями манипулировало настроением присяжных. Подай Салливан это прошение, до его казни дело дошло бы еще только через много лет!
– Но ведь Салливан не подал это прошение!
– В том‑то и дело!.. Но еще интересней обнаруженное мною письмо кинопродюсера по фамилии Мейнард, адресованное Салливану. Это тот самый продюсер, который купил у Фергюсона права на экранизацию его биографии, после того как Кауэрт сделал из Фергюсона знаменитость. Так вот, этот самый Мейнард предложил заплатить Салливану за права экранизации истории его злодеяний целых десять тысяч долларов. А точнее, девять тысяч и девятьсот долларов.
– Но ведь о Фергюсоне и так все всё знают! Зачем было платить ему деньги?!
– Я как раз сегодня позвонил ему по этому поводу, и Мейнард заявил мне, что они делают так каждый раз, когда снимают про кого‑нибудь фильм. Они платят деньги, чтобы обезопасить себя в будущем от любых претензий со стороны тех, чью жизнь они тем или иным боком изображают. При этом, по словам продюсера, Салливан заявил ему, что обязательно подаст прошение о помиловании. Разумеется, продюсер испугался, что серийного убийцу казнят еще не скоро, и, во избежание любых его претензий к киностудии, предпочел купить у Салливана все права. Когда того все же казнили, продюсер, конечно, очень расстроился, потому что теперь платить эти деньги ему было бы не обязательно, да, собственно, и некому… Мне кажется, что, если мы выясним судьбу этих девяти тысяч девятисот долларов, мы узнаем имя убийцы, которому Салливан заплатил за то, чтобы тот прикончил его мать и отчима.
– Но ведь у нас есть законы, защищающие интересы лиц, ставших жертвами преступлений! Салливан не мог получить этих денег! Они должны были пойти родственникам его жертв!
– Теоретически да, но на самом деле продюсер просто перевел эти деньги в один из банков Майами – так, как велел ему Салливан. Потом Мейнард информировал Комитет защиты прав жертв преступлений в Таллахасси – так, как этого требует закон. Потом началась бюрократическая волокита, которая длилась много месяцев. Тем временем….
– Я догадалась!
– Вот именно! Тем временем деньги сняли со счета. Где они – неизвестно. В Комитет защиты прав жертв преступлений они не поступали, Салливан тоже не мог явиться за ними с того света… Мне кажется, что, если узнать, кто открыл счет, на который были переведены эти деньги, и кто снял их со счета, у нас появится подозреваемый в убийстве этих двух человек!
– Всего за десять тысяч долларов?!
– За девять тысяч девятьсот долларов! Интересная сумма, правда? Все дело в том, что федеральные законы требуют документального обоснования денежных операций на сумму в десять тысяч долларов и выше.
– Но ведь девять тысяч девятьсот долларов не такие уж большие деньги!
– Уверяю тебя, здесь, в тюрьме, тебя прикончат даже за пачку сигарет. Имей в виду, что многие охранники в тюрьме зарабатывают не больше тысячи двухсот или тысячи шестисот долларов в месяц. Десять тысяч для них – куча денег.
– Кто‑нибудь из них смог бы открыть счет в Майами?
– Без проблем. По фальшивому водительскому удостоверению и поддельной карточке социального страхования. Боюсь, что в Майами никто особенно не следит за деятельностью банков. Там все заняты отмыванием сотен миллионов наркодолларов, и на жалкие десять тысяч наверняка никто просто не обратил внимания. А снять деньги со счета можно в любом банкомате, так что никто тебя даже не увидит!
– А продюсер знает, кто открыл счет?
– Этот идиот не знает ничего. Салливан просто сообщил ему номер счета и банковские реквизиты. Мейнарда волнует только то, что Салливан обманул его, рассказав о своих преступлениях Кауэрту, который написал об этом в газете. Потом Салливан обманул продюсера во второй раз, усевшись на электрический стул…
Андреа не находила слов. Ее мысли метались между Фергюсоном и интригой, завертевшейся в тюрьме.
– Наконец я нашел еще один очень интересный документ, – продолжил Вайсс.
– Какой?
– Оказывается, Салливан оставил рукописное завещание.
– Неужели?!
– И не простое завещание, а очень интересное! Он написал его черным фломастером прямо поверх текста Двадцать третьего псалма в Библии и вставил туда закладку. А на коробку он приклеил записку: «Прошу прочесть отмеченную страницу!»
– Что же он написал в завещании?
– Он завещал все свои вещи одному из тюремных охранников, сержанту Роджерсу. Помнишь такого? Это тот тип, который не пустил нас к Салливану перед его казнью и провел вместо нас в тюрьму Кауэрта!
– Помню!
– Так вот слушай, что написал Салливан: «Завещаю все, что осталось после меня на этой бренной земле, сержанту Роджерсу, который… – внимание! – очень помог мне в трудный момент и которого я никогда не смогу достаточно отблагодарить за оказанную мне непростую услугу, хотя я и постарался не остаться перед ним в долгу». Как тебе это нравится?
– Невероятно!
– Все еще невероятней, чем тебе кажется! Оказывается, сержант Роджерс два дня отсутствовал в тюрьме, и это было за три дня до того момента, когда Кауэрт обнаружил трупы! Но и это еще не все!..
– Что еще?!
– У сержанта Роджерса есть брат в Ки‑Ларго. И этого брата дважды судили за кражи со взломом. Кроме того, он просидел одиннадцать месяцев в тюрьме за хулиганство. В другой раз его задержали за то, что он выстрелил из огнестрельного оружия в черте населенного пункта! Но самое интересное то, что брат сержанта Роджерса – левша, а как ты помнишь, матери Салливана и его отчиму перерезали горло справа налево. Интересно, правда?
– Ты уже допросил этого брата?
– Пока нет, хотел сначала дождаться твоего возвращения.
– Понятно… Но у меня возникает вопрос. Почему сержант Роджерс не избавился от вещей Салливана сразу после казни? Ведь даже ежу понятно, что казненный Салливан мог предать человека, совершившего убийство по его поручению, только оставив какие‑нибудь улики против него в своих вещах!
– Я тоже об этом думал и на месте сержанта Роджерса упрятал бы эти коробки куда‑нибудь подальше. Но может, этот сержант не так уж и умен? Или он не раскусил Салливана и не понял, что тот может его предать? Или он просто забыл. Но такая забывчивость может ему дорого обойтись!.. Сержант Роджерс – как раз тот, кто нам нужен! Надо разузнать, не ездил ли он перед казнью Салливана к своему брату! А может, он говорил с братом по телефону? Собрав эти сведения, мы, наверное, сможем пойти к прокурору! Только вот во всем этом меня кое‑что смущает.
– Что именно?
– То, что Салливан почти открытым текстом дает понять, что организовать убийство ему помог именно сержант Роджерс. А я не верю Салливану – ни живому, ни мертвому. Знаешь ли, расследование убийства проще всего пустить по ложному следу, выставив ни в чем не повинного человека в таком свете, словно он что‑то сделал… Впрочем, возможно, я становлюсь параноиком… Знаешь, Андреа, если мы докажем, что убийство совершил брат сержанта Роджерса, нас ждут поощрения и повышение по службе! Это будет отличное начало для твоей карьеры! Поэтому возвращайся скорей! Я тут пока продолжу опрашивать сотрудников тюрьмы, а когда ты приедешь, мы отправимся в Ки‑Ларго!
– Ладно, – медленно проговорила Шеффер.
– Не слышу уверенности в твоем голосе!
Женщину‑детектива ошеломили энтузиазм Майкла Вайсса и его важные открытия, и ей показалось, словно первое крупное дело, которое ей поручили, проходит мимо. Подняв голову, Андреа огляделась по сторонам. Номер показался ей светлее и больше, чем раньше. Ее страхи стали улетучиваться.
– Может, мне лучше тут все бросить и прилететь к тебе завтра же утром? – дрогнувшим голосом спросила она у Вайсса.
– Как хочешь! У нас, кстати, хорошая погода. Теплая!
– А здесь холодно и очень сыро.
– Вот видишь!.. И все‑таки чем же тебя так заинтересовал этот Фергюсон?
– Он мне очень не понравился, – повторила Андреа.
– Ладно, узнай, где он был в момент убийства, проверь его алиби, а потом выбрось его из головы и возвращайся сюда! При этом ты не потеряешь время попусту. А вдруг собранные тобой сведения позволят местной полиции взять этого Фергюсона за жабры? Как знать, может, он действительно чем‑нибудь проштрафился. А у меня тут все равно на пару дней работы хватит, я еще не всех опросил. Кроме сержанта Роджерса, тут могут быть и другие подозрительные личности. И вообще, я не хочу на него сразу набрасываться. Пусть пока думает, что ничем особенным не привлек моего внимания. Так что ты спокойно заканчивай в Ньюарке то, что начала. Я тебя подожду… Видишь, какой я хороший начальник, – усмехнулся Майкл, – не ору, не ругаюсь. Такого еще поискать надо…
Положив трубку, Шеффер задумалась о том, что ей теперь делать. Она вспомнила тот день, когда мать загрузила ее саму и кое‑какие вещи в старый универсал и уехала из Чикаго. Вечерело, дул сильный ветер, и по озеру Мичиган гуляли высокие волны. Девочка чувствовала одновременно легкое возбуждение в предчувствии предстоящих перемен и горькое чувство потери. Только захлопнув тогда дверцу машины, Андреа до конца осознала, что ее отец действительно умер и она больше никогда его не увидит. Она не понимала этого так отчетливо ни в день его смерти, когда к ним домой приехали в сопровождении священника прятавшие глаза полицейские чины в форме, ни даже на кладбище, когда душераздирающе затрубил одинокий трубач, ни в школе, где по‑детски жестокие одноклассники стали глазеть на нее, узнав о гибели ее отца.
Андреа поняла, что и в детстве, и в любом другом возрасте человек сталкивается с непреодолимым стечением обстоятельств, которые резко меняют привычную жизнь или требуют, чтобы он сделал важный выбор или принял трудное решение. Сейчас для нее настал именно такой момент.
Она вспомнила, как Фергюсон сидел на своем обшарпанном диване и глядел на нее с издевательской ухмылкой. Он смеялся над полицейским, расследовавшим убийство. Но почему же?!
И внезапно ее осенило: наверняка Фергюсон смеялся над ней потому, что она расспрашивала его совсем о другом убийстве, а не о том, которое он на самом деле совершил!
Придя к такому выводу, Андреа решила, что теперь Фергюсон от нее не уйдет.
На следующий день на улице моросил дождь. Было мрачно и холодно. Казалось, серое небо упало в мутные воды Раритана. Детектив Шеффер шла вдоль увитых плющом кирпичных корпусов Рутгерского университета, кутаясь в длинный плащ, но все равно дрожала от холода. Она чувствовала себя беженцем, оказавшимся в чужой, негостеприимной стране.
И действительно, Андреа очень скоро поняла, насколько неприветлива непробиваемая университетская бюрократия. Когда она объяснила секретарю отделения криминалистики, что ей нужно, ее тут же направили в административное здание, где какой‑то гнусавый заместитель декана прочитал ей целую лекцию о священном праве студентов на неприкосновенность их личной жизни. Он все‑таки позволил ей поговорить с тремя преподавателями, которых она искала. Найти этих людей оказалось очень нелегко: они не обязаны были весь день торчать в университете, никто не дал детективу номера их домашних телефонов. Она пыталась размахивать полицейским жетоном до тех пор, пока не поняла, что он не производит ни на кого ни малейшего впечатления.
Только в полдень Андреа нашла первого из трех преподавателей. Он читал курс по судопроизводству и в данный момент обедал в столовой своего факультета. У этого невысокого человека с курчавой бородкой, одетого в пиджак и брюки защитного цвета, была очень неприятная манера смотреть человеку, с которым он разговаривал, не в глаза, а куда‑то в воздух над левым ухом. Детектив пыталась расспросить его о том промежутке времени, когда были совершены убийства на Тарпон‑драйв, хотя и чувствовала себя немного глупо после того, что Майкл Вайсс рассказал ей о сержанте Роджерсе и его брате‑правонарушителе.
– Прямо не знаю, чем могу вам помочь! – заявил преподаватель, не переставая жевать. – Мистер Фергюсон хорошо успевает. Он не самый лучший студент, но производит очень положительное впечатление. Думаю, он заслуживает высокой оценки. Еще бы! Ведь у него гораздо больше жизненного опыта, чем у остальной нашей молодежи. Он очень хорошо разбирается в хитросплетениях судебного производства. Короче, пожаловаться на Фергюсона я не могу.
– А как у него с посещаемостью?
– Он всегда посещает занятия.
– А в те дни, которые меня интересуют?
– Занятия у нас два раза в неделю, по вторникам и четвергам. В группе всего двадцать семь студентов. Все на виду.
– Ну и?..
– Сейчас посмотрю. – Преподаватель извлек записную книжку и стал изучать списки фамилий. – Он был на занятиях. В этом месяце он вообще не пропустил ни одного занятия. Правда, в этом году его несколько раз не было, но он отсутствовал по уважительным причинам. Он подходил ко мне заранее и отпрашивался. Записывал домашние задания и потом их сдавал. В наше время такое прилежание встретишь нечасто.