Была в этих сестрах какая‑то трудноуловимая особинка. Рядом с ними людям становилось не по себе, а почему – никто не мог объяснить. Близнецы, похожие как две капли воды, представляли собой зеркальное отражение друг друга. Этой зеркальной соразмерностью была отмечена не только их внешность, но и каждая клеточка их тел. Маленькая родинка на правой щеке Джулии, возле самых губ, повторялась на левой щеке Валентины; Валентина была левшой, Джулия – праворукой. Каждая сама по себе не выделялась ничем сверхъестественным. Но рентгеновские снимки подтверждали чудо: если у Джулии внутренние органы были расположены как у всех, то у Валентины – наоборот. Сердце у нее находилось справа, его желудочки и камеры размещались в обратной последовательности. У Валентины был врожденный порок сердца, который потребовал хирургического вмешательства. Врачам пришлось воспользоваться зеркалом, чтобы видеть крошечное сердечко в привычном ракурсе. Помимо этого, Валентина страдала астмой, а у Джулии даже простуды случались крайне редко. Отпечатки пальцев Валентины почти полностью копировали рисунок кожи сестры в зеркальном отражении (даже у однояйцовых близнецов отпечатки всегда разнятся). Девушки до сих пор составляли единое целое – неделимое, но полное противоречий.
Сейчас двойняшки были предельно сосредоточены: они смотрели, как гигантский дом на берегу Атлантического океана покрывают свежей кровельной дранкой, чистят струей песка, красят. Мансардные окна подверглись реставрации, печную трубу сложили заново. Каминная ниша преобразилась.
Девушки были сами не свои до всякой старины. Их спальня выглядела как приблудная странница, которую из жалости взял к себе этот стандартный дом. В тринадцать лет близнецы содрали со стен вызывающе цветастые обои, отнесли кукол и мягкие игрушки на благотворительную распродажу и объявили, что устраивают у себя музей. В настоящее время главным экспонатом был старый вольер для птиц, где помещалось множество пластмассовых распятий, поставленных на вязанную крючком салфетку, которая прикрывала небольшой столик, полностью заклеенный стикерами с надписью «Hello Kitty».[13]В отделке их комнаты использовался только белый цвет. Такая спальня подошла бы сестрам дез Эссент.[14]
|
|
На улице заурчали снегоуборочные машины. Утро обещало быть ясным и ослепительно солнечным. Когда по экрану побежали заключительные титры четвертой передачи из цикла «Этот старый дом», близняшки выпрямили спины, потянулись и выключили телевизор. Одетые в купальные халаты с восточным рисунком, они постояли у окна, щурясь от солнца, и поглазели на Серафина Гарсию (сколько они себя помнили, он орудовал либо газонокосилкой, либо снегоочистителем), который расчищал подъездную дорожку. Завидев их, он помахал. Они помахали ему в ответ.
Тут зашевелились родители, но сестры знали, что это вовсе не предвещает их скорого подъема. По выходным Эди и Джек любили понежиться в постели. Накануне они славно повеселились в клубе «Онуэнция»; двойняшки слышали, что входная дверь хлопнула около трех часов ночи. («Все шиворот‑навыворот, да? – в который раз сказала Джулия Валентине, – Это они должны о нас беспокоиться, ты согласна?») Как всегда по субботам, сестры принялись печь блинчики. Обычно они готовили целую стопку, чтобы Эди с Джеком могли, если будет аппетит, положить себе сколько душе угодно и разогреть в микроволновке. Джулия замешивала тесто, а Валентина, стоя у плиты, отливала бледно‑желтые кругляши и наблюдала, как у них внутри набухают и лопаются воздушные пузыри. Ей нравилось переворачивать блинчики, подбрасывая их над сковородой. Она сделала пять штук для себя и пять для Джулии. Джулия сварила кофе. Позавтракали они за кухонной стойкой, среди африканских фиалок, рядом с банкой для печенья, сделанной в виде фигурки гнома.
|
|
После завтрака близнецы вымыли за собой посуду. Теперь можно было переодеться в джинсы и фуфайки с капюшоном и надпечаткой «Бейрат». (Так назывался местный колледж. Сестры проучились там один семестр, а потом заявили, что не желают впустую тратить время и отцовские деньги. Это было уже третье учебное заведение, где они недоучились. Сначала обе прошли по конкурсу в Корнелл; во втором семестре Джулия перестала ходить на лекции, а когда ее отчислили, Валентина вернулась домой вместе с сестрой. В университете штата Иллинойс они сдали летнюю сессию, но осенью Джулия отказалась приступать к занятиям.) По дорожке торопливо прошагал почтальон, который опустил корреспонденцию в дверную щель. Кипа почтовых отправлений с глухим стуком упала на пол в прихожей. Близнецы устремились туда.
Джулия схватила все сразу и начала метать печатную продукцию на обеденный стол.
– «Гончарный круг», «Упаковочные коробки и емкости», университетский справочник, «Антропология», маме какое‑то письмо… и нам письмо?
|
|
На имя сестер почта приходила крайне редко; всю свою переписку они вели через интернет. Валентина взяла у Джулии толстый конверт. Взвесив его на ладони, она оценила качество бумаги. Джулия выхватила письмо у сестры. Они переглянулись.
– Из какой‑то адвокатской конторы. Причем из Лондона.
Близнецы ни разу не бывали в Лондоне. Они вообще не выезжали за пределы Штатов. Лондон был родным городом их матери, но ни она, ни Джек не распространялись на эту тему. Эди давно стала американкой – она адаптировалась, точнее, почти адаптировалась; семья Пул жила в том пригороде Чикаго, который со дня своего основания претендовал на звание островка Англии. Близнецы замечали, что у Эди частенько прорезался акцент, когда она злилась или старалась произвести впечатление.
– Вскрывай, – поторопила Валентина.
Пальцы Джулии разорвали плотный клапан. Она подошла к окну гостиной, и Валентина последовала за ней по пятам. Остановившись за спиной сестры, Валентина опустила подбородок ей на плечо и обхватила за талию. Со стороны они сейчас напоминали двуглавую девушку. Джулия подняла письмо повыше, чтобы Валентине было лучше видно.
Джулии и Валентине Пул
Пембридж‑роуд, дом 99
Лейк‑Форест, II, 60035 США
Уважаемые
Джулия и Валентина Пул!
С прискорбием извещаю вас о смерти вашей тетушки, Элспет Элис Ноблин. Хотя вы с нею никогда не встречались, ей была небезразлична ваша судьба. В сентябре минувшего года, узнав о своей тяжелой, неизлечимой болезни, она составила новое завещание. Копия указанного документа прилагается. Вы наследуете ее имущество, за вычетом уплаты по долговым, налоговым и иным обязательствам; иными словами, все свое состояние она завещала вам, за исключением небольших сумм, завещанных родным и близким, а также благотворительным организациям. Вы сможете вступить в права наследства по достижении двадцати одного года.
Завещанное имущество может наследоваться вами при соблюдении нижеследующих условий.
Госпожа Ноблин являлась собственницей квартиры в Лондоне, расположенной по адресу: Вотреверс‑Мьюз, Хайгейт, дом номер шесть. Дом примыкает к Хайгейтскому кладбищу со стороны Хайгейт‑Вилледж; это весьма живописный район Лондона. Согласно воле завещательницы, вы сможете продать эту квартиру не ранее того, как обе проживете там в течение одного года.
По условиям завещания, никакая часть наследуемого имущества не может быть передана во владение сестре госпожи Ноблин, Эдвине, а также мужу Эдвины, Джеку (то есть вашим родителям). Кроме того, Эдвине и Джеку Пул запрещается входить в квартиру и обследовать находящееся в ней имущество.
Убедительно прошу уведомить меня, согласны ли вы принять наследство госпожи Ноблин на этих условиях. Если у вас возникнут какие‑либо вопросы по поводу вышеизложенного, я всегда к вашим услугам.
Душеприказчиком госпожи Ноблин является Роберт Фэншоу. При условии принятия вами наследства вашей тетушки он будет вашим соседом, поскольку занимает квартиру этажом ниже. Господин Фэншоу сможет оказать вам содействие в делах, связанных с получением наследства.
С почтением,
Ксавье Рош
Адвокатское бюро «Рош, Элдеридж, Поттс и Лефли» Хэмпстед‑Хай‑стрит, 54‑D Хэмпстед, Лондон, NW3 1QA
Джулия и Валентина переглянулись. Джулия схватилась за следующую страницу. Как ни странно, почерк был разительно схож с почерком Эди.
Здравствуйте, милые Джулия и Валентина!
Надеялась, что смогу с вами познакомиться, но теперь это желание стало несбыточным. Полагаю, вы удивитесь, что я завещала свое скромное имущество не вашей матери, а вам. Основная причина такова: я возлагаю на вас определенные надежды. Хочу посмотреть, как вы распорядитесь наследством. Мне думается, это будет интересно, а может быть, даже увлекательно.
С вашей матерью мы не общаемся вот уже двадцать один год. Она, если пожелает, расскажет вам, почему так случилось. Возможно, условия завещания покажутся вам излишне жесткими; боюсь, вам придется сделать выбор – принимать их или не принимать. У меня нет намерения вносить разлад в вашу семью. Я просто пытаюсь защитить свою историю. Смерть плоха тем, что она как будто стирает человека с лица земли. А еще она плоха тем, что не позволяет увидеть дальнейший ход событий.
Надеюсь, мои условия все же будут приняты. Отрадно создавать, что на свете есть вы. Не знаю, повлияет ли это на ваше решение, но квартира у меня довольно просторная, в ней много любопытных книг, а Лондон – фантастический город (хотя, конечно, очень дорогой). Ваша мать пишет, что вы забросили учебу в колледже, но много занимаетесь самообразованием; в таком случае вам здесь очень понравится.
Независимо ни от чего, желаю вам счастья.
С любовью,
Элспет Ноблин
В конверте были и другие листки, но Джулия, не читая, бросила их на стол и закружилась по комнате. Валентина примостилась на спинке кресла и следила, как Джулия огибает кофейный столик, диван, потом плывет в столовую и там тоже ходит кругами. «Лондон», – повторила про себя Валентина. Огромный, сумрачный образ, даже само название похоже на кличку большого черного пса. Джулия остановилась, обернулась и со смешком обратилась к Валентине:
– Просто сказка.
– Или фильм ужасов, – сказала Валентина. – А мы с тобой в нем, как эти… инженю.
Джулия кивнула и опять стала кружить по комнате.
– Для начала избавимся от предков. Потом начнем заманивать ничего не подозревающих героинь в таинственный старинный особняк…
– Это всего лишь квартира.
– Неважно. Потом…
– Серийные убийства.
– Торговля живым товаром.
– Ну, или это… как его… по Генри Джеймсу.[15]
– По‑моему, сейчас от чахотки никто не умирает.
– Еще как умирают – в странах третьего мира.
– Ну понятно, в Британии медицина национализирована.
Валентина заметила:
– Мама с папой не обрадуются.
– Естественно, – сказала Джулия.
Ее пальцы, пробежавшие по обеденному столу, нащупали россыпь крошек. Она сходила на кухню, принесла махровую салфетку и вытерла столешницу.
– А что будет, если мы откажемся? – спросила Валентина.
– Откуда я знаю? Наверняка в письме на этот счет что‑то сказано. – Джулия осеклась. – Ты это серьезно? Да мы такого случая всю жизнь ждали.
– Какого случая, лапушка?
Из арочного проема между гостиной и коридором на них пристально смотрела Эди. Она еще не успела причесаться, и вообще вид у нее был довольно помятый. Лицо раскраснелось, словно кто‑то щипал ее за щеки.
Ей ответила Джулия:
– Нам пришло письмо.
Валентина сгребла со стола листки и передала их матери. Эди пробежала глазами обратный адрес и сказала:
– Без чашки кофе тут не разберешься.
Валентина поспешила налить ей кофе.
– Джулия, разбуди‑ка папу, – распорядилась Эди.
– А…
– Скажи, что это я тебя прислала.
Джулия вприпрыжку побежала по коридору. Валентина услышала ее вопль: «Папа‑а‑а‑а‑а‑а‑а‑а» – от дверей родительской спальни. «Неплохо, – похвалила она про себя. – А могла бы сразу вилами». Эди пошла за очками. Когда в столовой появился заспанный Джек, она уже прочла письмо и приступила к завещанию.
Джек Пул когда‑то был хорош собой и атлетически сложен, хотя звезд с неба не хватал. Теперь его черную шевелюру густо припорошила седина. Волосы у него всегда были чуть длиннее, чем это принято у банковских служащих. На хрупкую жену и дочек он взирал с высоты своего роста. С годами его черты стали грубее, а под ремнем нарос жирок. По рабочим дням Джек с утра до ночи ходил в костюме, зато по выходным позволял себе некоторую расхлябанность. Вот и сейчас он вышел из спальни в старом терракотовом халате и растоптанных меховых шлепанцах, которые давно просили каши.
– Четыре, пять, шесть, – сказал Джек.
Это была старая присказка, слова которой затерялись в туманном детстве близнецов. То, что от нее осталось, следовало понимать как «хочу тебя съесть». Джулия принесла чашку кофе и поставила ее перед отцом.
– Ну, – проговорил он, – зачем разбудили? Где пожар?
– Это снова Элспет, – сказала Эди. – Мало того, что она все завещала девочкам, так еще хочет их переманить.
– Как ты сказала?
Джек протянул руку, и она передала ему несколько листков.
– Вот гадина мстительная, – бросил Джек без тени досады и удивления.
Они устроились рядом и стали читать вместе.
Сидя за столом, Джулия и Валентина не сводили глаз с родителей. «Кто эти люди? Что произошло? Почему тетя Элспет их возненавидела? Почему они ее возненавидели? – Сестры посмотрели друг на друга округлившимися глазами. – Мы это выясним». Закончив чтение, Джек полез в карман халата за пачкой сигарет и зажигалкой. Он выложил их на стол, но под хмурым взглядом Валентины закурить не решился. Накрыв сигареты ладонью, Джек довольствовался сознанием, что курево все же при нем. Валентина достала из кармана фуфайки свой ингалятор, точно так же выложила его на стол и улыбнулась отцу.
Эди подняла глаза на Валентину.
– Если вы откажетесь от наследства, его практически полностью передадут в благотворительный фонд. – пояснила она.
Сестры одновременно задали себе вопрос: с какого места мать подслушивала их разговор? Эди между тем взялась читать дополнительное распоряжение. Оно предписывало какому‑то субъекту по имени Роберт Фэншоу забрать из квартиры все документы, включая дневники, письма и фотографии, – по завещанию, бумаги отходили именно ему. Эди не понимала, чем так выслужился этот Роберт Фэншоу, что ее сестра доверила ему всю их историю. Но самое главное – она подстраховалась, чтобы к приезду девочек документов в квартире не было. А ведь как раз этого и страшилась Эди: что девчонки наткнутся на какие‑нибудь улики, оставшиеся после Элспет.
Джек положил письмо Элспет на стол. Откинувшись на спинку кресла, он покосился на жену. Та держала завещание на расстоянии вытянутой руки и перечитывала с самого начала. «Не больно‑то ты удивилась, дорогуша», – подумал Джек. Джулия и Валентина во все глаза следили за выражением лица матери. Джулия – с азартом, Валентина – с тревогой. Джек только вздохнул. Хотя сам он положил немало сил на то, чтобы выпихнуть девчонок из дому в самостоятельную жизнь, эта жизнь сводилась для него к получению образования, желательно в престижном университете «Лиги плюща»,[16]где платят хорошую стипендию. Единые выпускные экзамены дочки сдали, можно сказать, успешно, хотя баллы у них оказались чрезвычайно неровными, так что их аттестаты грозили привести в замешательство членов приемной комиссии. Воображение Джека рисовало Джулию и Валентину в надежных стенах Гарварда, Йеля или, на худой конец, нью‑йоркского колледжа имени Сары Лоренс; а Беннингтон, кстати, чем плох? Валентина стрельнула глазами в его сторону и, улыбнувшись, слегка изогнула почти невидимую бровь. Джеку вспомнилась последняя встреча с Элспет: дело было в аэропорту, и она рыдала, стоя в очереди. «Вы, девочки, конечно, ее не помните. Вам не представить, на что она была способна». Когда Элспет умерла, Джек испытал только облегчение. «Мог ли я предположить, мисс Ноблин, что у вас в запасе есть и другие каверзы». Он вечно ее недооценивал. Прихватив сигареты и зажигалку, Джек направился к себе в кабинет. Он плотно закрыл дверь, привалился к ней спиной и закурил. «Умерла – и слава богу». Глубоко затянувшись, он медленно выпустил дым через ноздри. Столкнуться по жизни с какой‑нибудь одной из сестер Ноблин – этого более чем достаточно. В конечном счете он, по собственному убеждению, сделал правильный выбор – и благодарил судьбу. Так он и стоял, размышляя о всевозможных превратностях судьбы, пока не докурил сигарету. В столовую Джек вернулся в более спокойном, едва ли не бодром расположении духа. «Хорошая штука – никотин».
Эди неестественно прямо сидела в кресле; близнецы подались вперед, облокотились на стол, подперли головы руками, и Валентина, искоса поглядывая на Джулию, сказала:
– Мы ее в глаза не видели; с какой стати она оформила завещание на нас? Почему не на тебя?
Пока Джек усаживался в кресло, Эди молчала и только переводила взгляд с одной дочери на другую.
Джулия спросила:
– Как получилось, что мы ни разу не бывали в Лондоне?
– Ну почему же, – возразила Эди. – Я возила вас в Лондон, когда вам было четыре месяца. Там вы увиделись с бабушкой, а через год ее не стало; и Элспет там была.
– Это правда? В самом деле?
Поднявшись со своего места, Эди направилась в спальню. Она отсутствовала всего лишь пару минут.
Валентина полюбопытствовала:
– Пап, а ты тоже с нами ездил?
– Нет, – признался Джек. – Меня там не жаловали.
– Ага.
«Почему это?»
Тут вернулась Эди с двумя американскими паспортами. Один вручила Валентине, второй – Джулии. Открыв их, сестры принялись изучать свои физиономии. Странно, когда в паспорта вклеивают фотографии новорожденных младенцев. Штампы гласили: «Аэропорт Хитроу, 27 апреля 1984» и «Международный аэропорт О'Хара, 30 июня 1984». Сестры обменялись паспортами и сравнили фото. Если не видеть имен, то определить, где кто, было невозможно. «Ну и ряшки – картофелины с глазами», – подумала Джулия.
Сестры положили паспорта на стол и вопросительно посмотрели на Эди. У нее заколотилось сердце. «Вам не понять. Не спрашивайте. Это не ваше дело. Отстаньте». С невозмутимым лицом она выдержала их взгляды.
– А все‑таки, мам, почему она не оставила наследство тебе? – продолжала допытываться Валентина.
Глаза Эди устремились на Джека.
– Понятия не имею, – сказала она. – Это надо у нее спросить.
Тут вмешался Джек:
– Маме неприятно об этом говорить.
Он собрал разбросанные по столу бумаги в одну стопку, выровнял, постукав нижним краем о столешницу, и отдал Джулии. После этого он поднялся со своего места.
– А что у нас сегодня на завтрак?
– Блинчики, – ответила Валентина.
Выйдя из‑за стола, все попытались настроиться на привычную субботнюю волну. Эди налила себе еще кофе, но вынуждена была держать чашку двумя руками, чтобы не расплескать. Боится, отметила про себя Валентина, и ей самой тоже стало страшно. Джулия, пританцовывая, двигалась по коридору и держала завещание над головой, как будто переходила вброд полноводный поток. Она скользнула к себе в спальню и плотно прикрыла дверь.
На толстом ковре она запрыгала и стала молотить воздух, вскидывая кулачки над головой и беззвучно крича: «Йес! Йес! Йес!»
Той ночью близнецы устроились лицом друг к дружке на кровати Джулии. Постель Валентины была смята, но пуста. Их ступни соприкасались. От сестер нежно пахло морскими водорослями и чем‑то сладким – они испробовали новый лосьон для тела. До их слуха доносились обычные звуки, с которыми дом отходил ко сну. Спальню тускло освещали прикрученные к кованому изголовью голубые фонарики, оставшиеся после хануки.
Открыв глаза, Джулия увидела, что Валентина смотрит на нее в упор.
– Мышка, ты чего?
Валентина шепнула:
– Боюсь.
– Оно и видно.
– А ты?
– Нисколечко.
Джулия снова закрыла глаза. «Чего бояться‑то?»
– Все будет классно, Мышка. Поселимся в собственной квартире, ишачить не придется, по крайней мере первое время; будем делать что захотим. Это, типа, полная свобода, ясно тебе?
– А для чего конкретно нужна полная свобода?
Джулия перекатилась на спину. «Господи, Мышка, не будь ты такой мышкой».
– Там буду я. Там будешь ты. Что еще нужно?
– Я думала, мы вернемся в колледж. Ты же обещала.
– В Лондоне куда‑нибудь поступим.
– Значит, год потеряем.
Джулия не ответила. Валентина уставилась ей в ухо. В полумраке оно выглядело потайным ходом в мозг Джулии. «Будь я букашкой, забралась бы туда и научила тебя уму‑разуму, а ты бы решила, что сама так поумнела».
Вслух Джулия сказала:
– Уж как‑нибудь этот год перекантуемся. Не понравится – загоним эту квартиру и вернемся.
Валентина умолкла.
Через некоторое время Джулия взяла ее за руку; их пальцы переплелись.
– Нужно как следует подготовиться. Чтобы не выглядеть как тупые американцы, которые приезжают в Европу, ходят там в «Макдональдс» и орут во все горло на английском, а языки учить не хотят.
– Между прочим, в Англии все говорят на английском.
– Не придирайся, Мышка. Нам надо кое‑чему научиться.
– Хорошо.
– Хорошо.
Они поворочались и легли бок о бок, соприкасаясь плечами и держась за руки. Валентина подумала: «Может, в Лондоне кровать пошире купим». Джулия, задержав взгляд на безобразном техногенном светильнике, принялась составлять в уме перечень вопросов, обязательных для выяснения перед отъездом: курс обмена, прививки, футбол, королевская семья…
Лежа в кровати сестры, Валентина не могла отделаться от мыслей об ушных ходах Джулии, о том, что в ее собственных ушах есть точно такие же ходы, только в зеркальном отражении, а потому можно приложить свое ухо к ее, Джулии, ушной раковине, поймать какой‑нибудь звук – и он завибрирует, забегает туда‑обратно, растерянный и одинокий. В каком же виде он долетит до меня – задом наперед? А в Лондоне как – там ведь машины ездят не по той стороне: я‑то услышу правильно, а Джулия – наоборот. Может, в Лондоне вообще все пойдет в другую сторону, не так, как здесь… Буду поступать как сама решу, и никто не сможет мною помыкать… Валентина прислушалась к дыханию Джулии. Ей захотелось представить, каково это, если ты сама по себе, одна. Но она за свою жизнь не сделала ни единого шага сама по себе, а потому решила во что бы то ни стало наметить для себя план действий, но из этой затеи ничего не вышло, и она сдалась.
Эди ждала, что Джек вот‑вот уснет. Обычно она старалась заснуть первой, потому что Джек храпел, но сегодня ее одолевали беспорядочные мысли, и сон не приходил. В конце концов она повернулась на бок и обнаружила, что Джек лежит с открытыми глазами и смотрит прямо на нее.
– Все устаканится, – выговорил он. – Они и раньше уезжали из дому – ничего страшного не случилось.
– Это совсем другое дело.
– Из‑за Элспет?
– Скорее всего, – ответила она. – А может… уж очень это далеко. Не хочу, чтобы они там жили.
Он обнял ее за талию, и она уткнулась лицом ему в плечо. «Здесь спокойно. Здесь я в безопасности». Джек служил ей живым щитом, надежным укрытием.
– Помнишь, когда они уехали в Корнелл? – заговорил он. – Как мы с тобой кайфовали вдвоем!
– Помню…
Для них это стало открытием: супружеская жизнь без детей закружила их, как ураган. По крайней мере, на первых порах.
– Им уже двадцать лет, Эди. Давно пора определиться. Зря мы не отправили их в разные колледжи, – сказал Джек.
Она вздохнула. «Что ты понимаешь?»
– Теперь поздно рассуждать. Элспет вырвала их у нас из рук.
– Возможно, она оказала нам большую услугу.
Эди не ответила. Тогда Джек сказал:
– Ты в их возрасте, помнится мне, жаждала самостоятельности.
– Разве можно сравнивать?
Он помолчал, давая ей возможность высказаться. Видя, что она не склонна продолжать, он зашептал:
– А что такое, Эди? Почему нельзя сравнивать?
Но она лишь стиснула зубы и закрыла глаза.
– Нет, ты объясни, – настаивал он.
Открыв глаза, она улыбнулась.
– Да что тут объяснять, Джек. – Она повернулась на другой бок. – Давай спать.
«Чуть‑чуть не дожал», – подумал он. Ему не удалось разобраться, что осталось в итоге – досада или облегчение.
– Давай, – пробормотал Джек.
Они долго лежали молча, прислушиваясь к дыханию друг друга, но в конце концов Джек захрапел, и Эди осталась наедине со своими мыслями.
ОТБЕЛИВАТЕЛЬ
Изобретение интернета позволило Мартину отгородиться от внешнего мира. Точнее, интернет позволил ему свести внешний мир до уровня вспомогательной системы, подчиненной его собственному миру, который пышным цветом расцвел у него в квартире.
Мартин не ожидал, что Марика от него уйдет. Почти двадцать пять лет она безропотно мирилась с его ритуалами, неукоснительно выполняла все более строгие требования. Он не мог взять в толк, что на нее накатило. «Ты превратился в упрямого зверька, – выговаривала она ему. – Живешь, как бурундук, как земляная белка: никуда не выходишь, сидишь день и ночь в норе и вылизываешь себе одно место. Я не могу видеть закупоренные окна, не хочу при входе в собственную квартиру опускать сумку себе на ноги». Этот разговор велся на кухне. Окна, наглухо завешенные газетами, были тщательно заклеены скотчем; и он, и она сидели в носках, поверх которых шуршали полиэтиленовые пакеты. Мартин оказался безоружным: ему было нечем крыть. Он действительно жил как человек‑белка, с этим не поспоришь. Но кто будет обеспечивать ему быт, если она его бросит? «Тебе пятьдесят три года, ты доктор наук, телефон и компьютер у тебя есть. Будешь жить припеваючи. Только договорись с Робертом, чтобы он мусор выносил». Через два дня Марика уехала.
Она оставила ему в морозильнике двухнедельный запас еды, распечатала список необходимых сайтов и телефонных номеров. Из универсама «Сейнсбери» ему теперь привозили продукты и моющие средства. «Маркс энд Спенсер» поставлял носки и брюки. Роберт по его просьбе отправлял письма и выносил мусор.
В общем и целом, жизнь налаживалась. Можно было никому не угождать, кроме самого себя. Он невыносимо скучал по Марике, но теперь, по крайней мере, никто не сверлил его осуждающим взглядом, не охал и не вздыхал по любому поводу, не закатывал глаза в ответ на требование выйти из комнаты и снова войти, только с другой ноги. Марика была бы вне себя, если бы он при ней заказал на одном непроверенном сайте пять тысяч пар хирургических перчаток из латекса. Заодно он прикупил и аппарат для измерения кровяного давления, и противогаз, и армейский камуфляжный комбинезон, незаменимый, как говорилось на том же сайте, в случае химической атаки.
Иногда подворачивались и весьма выгодные сделки. Еще на одном сайте он заказал четыре пятидесятилитровые канистры отбеливателя. В тот раз к нему в дверь постучался Роберт.
– Мартин, там тебя спрашивает какой‑то тип – привез море отбеливателя. Говорит, именно столько ты заказал, и требует расписаться в получении. Как по‑твоему, это не опасно – держать в доме такое количество отбеливателя? На канистрах всякие грозные значки: дымящиеся ладони, меры предосторожности. Ты уверен, что это хорошая идея?
Мартин был уверен, что идея блестящая: отбеливатель имеет свойство очень быстро заканчиваться. Роберту, правда, он этого не сказал, а лишь пообещал проявлять крайнюю осторожность и попросил затащить канистры в кухню.
Чем глубже Мартин погружался в виртуальный мир, тем отчетливее понимал, что за деньги ему принесут под дверь все, что угодно. Пицца, сигареты, пиво, яйца «Счастливая несушка», газета «Гардиан», почтовые марки, электрические лампочки, молоко – все это и многое другое доставлялось по первому требованию. Он заказывал десятки книг через «Амазон», и очень скоро нераспакованные стопки перегородили всю прихожую. В прежние времена Мартин любил рыться в картографическом магазине «Стэнфордз» на Лонг‑Эйкр и теперь едва не запрыгал от радости, узнав, что у этого магазина есть свой сайт. В его квартиру потоком хлынули карты и атласы, а также путеводители по незнакомым странам. Мартин настолько воодушевился, что заказал всю печатную продукцию, имеющую отношение к Амстердаму, и оклеил стены туалета картами этого города. На них он проложил маршруты, которыми, по его мнению, ходила Марика. Сам того не зная, он по наитию совершенно точно определил, что живет она в районе Йордан. Составив для нее распорядок дня, он приохотился сопровождать ее во время велосипедных прогулок по набережным каналов, а потом заходил с нею вместе в овощные лавки и покупал ее любимые экзотические овощи, хотя сам их в рот не брал. Фенхель, иерусалимские артишоки, цикорий. По его убеждению, это были несъедобные растения. В рацион Мартина входили чай, тосты, яйца, эскалопы, картофель, пиво, карри, рис и пицца. Особое пристрастие он питал к пудингу. Но в его воображении Марика бродила по уличным рынкам Амстердама и загружала корзину своего велосипеда фрезиями и брюссельской капустой. Ему вспоминались прогулки, которые они с Марикой совершали не одно десятилетие тому назад, изумительными весенними вечерами, когда их роман был в самом разгаре – даже Амстердам, казалось, умолкал, а всплески весел и крики чаек вновь и вновь отражались звукозаписью прошлого от выстроившихся вдоль канала домов семнадцатого века. У себя в спальне Мартин то и дело останавливался перед картой и нажимал указательным пальцем на ту точку, где находилась радиостанция – нынешнее место работы Марики. Закрыв глаза, он молча, одними губами повторял ее имя – ровно сто раз. Таким способом он принуждал себя воздерживаться от телефонных звонков. В каких‑то случаях это помогало. Иногда все же приходилось звонить. Она не отвечала. Мартин воочию представлял, как она откидывает крышку мобильника, хмурится при виде его номера и щелчком захлопывает крышку.