Валентина не любила подземку. Там было темновато, суматошно и грязно; всегда полно народу. Она не выносила толчеи, чужого дыхания на своей шее, запаха мужского пота. Но хуже всего для Валентины было спускаться в подземелье. Оттого, что метро называли подземкой, ей делалось совсем тошно. Когда было возможно, она старалась ездить на автобусе.
Она скрывала эту боязнь от Джулии, но та догадалась. Теперь перед каждым выходом в город Джулия раскладывала на столе карту лондонского метро и составляла маршруты с таким расчетом, чтобы запланировать не менее трех пересадок.
Валентина молчала. И, поспевая за Джулией, спускалась по бесконечным эскалаторам в чрево подземки. Сегодня им предстояло ехать в Роял‑Альберт‑холл на цирковое представление. Их путь начинался со станции «Арчуэй». На «Уоррен‑стрит» близнецам нужно было делать пересадку с Северной линии на линию «Виктория»; их подхватило людской волной и понесло по длинному кафельно‑белому переходу. Валентина схватила Джулию за руку. Остерегаясь карманников, она мысленно проверила застежку сумочки. Интересно знать, видят ли в них американок, подумалось ей. Толпа текла, как сироп.
Ее внимание привлек шедший впереди человек.
Рослый, с волнистыми каштановыми волосами, закрывавшими уши. Белая сорочка, заправленная в вельветовые брюки, в руке толстая книга в мягкой обложке. Открытые сандалеты на босу ногу. Широкой, разболтанной походкой он напоминал не то лабрадора, не то ленивца. Была в нем какая‑то мягкотелость и бледность. Валентине захотелось узнать, что он читает. На эскалатор близнецы ступили следом за ним; эскалатор оказался из числа самых длинных, на которых у Валентины возникало ощущение, будто мир накренился и давит на них какой‑то неведомой, враждебной силой тяжести. В конце концов они вышли на платформу нужной линии.
Валентина попыталась разобрать заглавие книжки. Оканчивалось на «‑ение». Кафка? Нет, слишком толстый том.[42]У его владельца были небольшие очки в тонкой золотой оправе, добродушное лицо, волевой подбородок и удлиненный тонкий нос, которым он упирался в страницу. Глаза карие, с тяжелыми веками и густыми ресницами. Приближался поезд. Он остановился у платформы, двери переполненных вагонов открылись, но никто не вышел и не смог войти. Мужчина с книгой только поднял глаза – и вернулся к чтению.
Джулия завела рассказ о происшествии, которое видела в то утро: старушка переходила улицу, и ее сбил мопед. Валентина старалась не слушать. Джулия знала, что она боится переходить через дорогу. Валентина всегда упрямо ждала зеленого человечка, даже если вблизи не было транспорта, даже если Джулия перебегала на другую сторону и махала ей с противоположного тротуара.
– Замолчи, Джулия, – взмолилась Валентина. – Иначе я вообще перестану выходить из дому – пакеты с продуктами сама будешь таскать.
Джулия удивилась и, к радости Валентины, умолкла.
Следующий поезд прибывал через одну минуту. Народу в нем оказалось поменьше, и близнецам удалось втиснуться. Джулия стала пробиваться в середину вагона, а Валентина, держась за стойку, осталась у дверей. Когда поезд дернулся вперед, Валентина подняла глаза и увидела все того же человека – его прижало к ней. Он поймал ее взгляд, и она отвернулась. От него пахло травой, как будто он только что косил газон, и мужским потом, и чем‑то другим, что Валентина не смогла распознать. Бумагой? Землей? Запах оказался довольно приятным, и она втягивала его, как витаминный напиток. Ей царапал ногу чей‑то пакет. Валентина опять подняла глаза. Мужчина не сводил с нее взгляда. Она покраснела, но не отвернулась. Он спросил:
– Не любите метро, да?
– Не люблю, – ответила Валентина.
– Я тоже, – сказал он. У него был приятный низкий голос. – Чрезмерно интимный транспорт.
Валентина кивнула. Она наблюдала за губами незнакомца. У него был большой рот; верхняя губа, немного кроличья, открывала слегка торчащие зубы, не знавшие вмешательства ортодонта. Валентина вспомнила, как они с Джулией не один год ходили к доктору Вайссману, который исправлял им прикус. Интересно, какие бы у них были зубы, если бы тогда не вмешалась медицина?
– Вы Джулия или Валентина? – спросил незнакомец.
– Валентина, – ответила она – и тут же обругала себя за легкомыслие.
Как он узнал их имена? Поезд затормозил у очередной станции; Валентина потеряла равновесие. Незнакомец придержал ее за локоть и не отпускал до остановки поезда. «Вокзал „Виктория“», – объявил бестелесный женский голос.
– Мышка! Приехали! Пересадка, – раздался поверх толпы голос Джулии.
Валентина оглянулась на незнакомого пассажира.
– Мне выходить, – сказала она ему.
В его взгляде было что‑то ободряющее – можно подумать, они вместе ехали в этом поезде не один час.
– А дальше вам куда? – спросил он.
К ним проталкивалась Джулия. Валентина сделала шаг из вагона.
– В цирк, – ответила она как раз в тот момент, когда Джулия оказалась рядом.
Он улыбнулся. Двери закрылись; поезд тронулся. Валентина немного постояла, глядя через стекло. Незнакомец поднял руку и после секундного раздумья помахал.
– Кто это был? – спросила Джулия.
Она взяла сестру за руку, и они вместе с людской рекой устремились по переходу на Районную линию.
– Понятия не имею, – ответила Валентина.
– Ничего такой, – сказала Джулия.
Валентина кивнула. «Он знает наши имена, Джулия. Но у нас с тобой здесь нет знакомых. Откуда ему известно, как нас зовут?»
Роберт проводил взглядом Валентину и Джулию. Выйдя на следующей станции, «Пимлико», он дошел до галереи «Тейт» и в глубоком волнении опустился на ступеньку крутой лестницы. «Чего ты боишься?» – спросил он себя, но ответа не нашел.
ПОТОП
Время было очень позднее, третий час ночи; близнецы спали. Накануне вечером похолодало. Они так и не выяснили, как регулируется отопление, – вот и на этот раз, когда воздух сделался донельзя промозглым, оно их подвело. У них дома, в Америке, всегда было жарко, а здесь они весь вечер щупали радиаторы и не могли понять, почему в доме не топят. Пришлось укрыться целой кипой одеял. В комоде обнаружилась грелка, которую они положили в ногах. Валентина свернулась на своем краю постели, как зародыш. Ее большой палец не был засунут в рот; он неприкаянно торчал возле губ, словно она его долго сосала и этим утомила, да так, что он выбрался наружу. Джулия прильнула к сестре со спины и положила руку ей на бедро. Такая поза во сне была для них совершенно естественной – как отголосок внутриутробной жизни.
Выражение лица у них было разным: Валентина спала чутко, наморщив лоб и зажмурив глаза. Джулия во сне гримасничала. Под тонкими скорлупками век глазные яблоки бегали туда‑сюда. Ей снилось, как она пришла на озеро в родном Лейк‑Форесте. По пляжу носились дети. С радостными воплями они ныряли в невысокие волны. Почувствовав на коже брызги озерной воды, Джулия поежилась. Потом ей приснился дождь. Дети побежали к своим родителям, которые торопливо собирали игрушки и флакончики с защитным лосьоном. Дождь полил стеной. «А где машина?» – подумала Джулия и тоже бросилась бежать…
Ей в лицо плеснули водой. Еще не проснувшись, она прикрыла щеку ладонью. Тут проснулась Валентина; она села и покосилась на Джулию. С потолка на одеяло тонкой струйкой текла вода и просачивалась на грудь Джулии.
– Ой, Джулия, просыпайся!
Перед тем как проснуться, Джулия всхрапнула. Ей потребовалось не меньше минуты, чтобы осознать происходящее. К тому времени как она выбралась из‑под одеяла, Валентина уже сбегала в кухню, притащила огромную суповую кастрюлю и подставила ее под струю. Вода забарабанила по дну. Постель промокла насквозь. Штукатурка над кроватью вспучилась и начала крошиться. На глазах у растерянных близнецов кастрюля наполнялась водой. В ней плавали куски штукатурки, похожие на ошметки творога.
Валентина села в кресло у кровати.
– Что скажешь? – спросила она. На ней были свободные белые трусы и маечка на тонких бретельках; руки и ноги покрылись гусиной кожей. – Дождя нет. – Запрокинув голову, она разглядывала потолок. – Может, кто‑то собирался принять ванну и забыл выключить воду?
– Тогда бы вот там была протечка, разве нет? – Джулия подошла к ванной и щелкнула выключателем. Потом внимательно осмотрела потолок. – Абсолютно сухо, – сообщила она Валентине.
Они переглянулись; в кастрюлю ручейком текла вода.
– Ничего себе, – сказала Джулия. – Не знаю, что и думать. – Она накинула старый купальный халат – розовый шелковый балахон, купленный в благотворительном магазине «Оксфам». – Сбегаю наверх, посмотрю.
– Я с тобой.
– Нет, ты здесь останься: вдруг кастрюля переполнится.
Мысль была своевременная: вода и в самом деле стремительно прибывала.
Джулия вышла из квартиры и побежала по лестнице. До этого случая она ни разу не поднималась на третий этаж. На площадке громоздились стопки газет, в основном «Гардиан» и «Телеграф». Дверь была приоткрыта. Джулия постучалась. Ответа не было.
– Есть кто‑нибудь дома? – позвала она.
Но услышала лишь какое‑то абразивное шарканье, словно в глубине квартиры ритмично шкурили деревянную поверхность наждачной бумагой. Оттуда же доносился приглушенный мужской голос.
Джулия задергалась. Познакомиться с соседями они так и не удосужились. Теперь она пожалела, что не взяла с собой Валентину. Что, если тут окопались сатанисты, маньяки‑педофилы или садисты, расчленяющие любопытных девушек бензопилой? Продаются в Британии бензопилы, или они бывают только у американских серийных убийц? В нерешительности Джулия медлила, держась за дверную ручку. Ей представлялось, что их квартира уже затоплена полностью, что мебель тети Элспет покачивается на волнах, а Валентина плавает из комнаты в комнату, пытаясь спасти что‑нибудь из вещей. В конце концов она распахнула дверь и вошла, на ходу повторив: «Есть тут кто‑нибудь?»
В потемках Джулия сразу наткнулась на скопище коробок, загромоздивших прихожую. Было такое ощущение, что ее обступило множество предметов, сваленных в опасной близости один от другого. Дальше по коридору в одной из комнат горел свет, но в прихожую проникал только слабый отблеск. Ее босые ноги ступали по липкому и шершавому деревянному полу. В коридоре между штабелями коробок были оставлены узкие проходы. Коробки доставали до трехметрового потолка. Джулия подумала, что такие горы запросто могут обрушиться на голову и убить. Она двигалась ощупью, как незрячая. В нос шибали запахи жареного лука и мяса. Тянуло сладковатым табаком. Воняло какой‑то сложной бытовой химией – похоже, на основе хлорного отбеливателя. Гнилыми фруктами – лимонами? Мылом. Определить, из чего складывался этот смрад, было не так‑то легко. У Джулии защипало в носу. «Умоляю, Господи, не дай мне чихнуть», – подумала она – и громко чихнула.
И шарканье, и бормотанье смолкли разом. Джулия остолбенела. Минула, как ей показалось, целая вечность, прежде чем эти звуки возобновились с прежней настойчивостью. У Джулии бешено заколотилось сердце; она оглянулась, чтобы проверить, не захлопнулась ли входная дверь, но прихожая исчезла в темноте. «Были бы хлебные крошки, – подумала Джулия. – Или веревочка. Я же отсюда не выберусь».
Коробки у нее под рукой закончились, а дальше была закрытая дверь. За ней, очевидно, располагалась главная спальня, как у них с Валентиной. Звуки сделались громче. Джулия прокралась дальше по коридору. Оказавшись под дверью последней каморки, она заглянула внутрь.
Хозяин квартиры сидел на корточках, спиной к Джулии. Пола касались только его ступни. Он драил пол жесткой щеткой. Джулии показалось, что это артист, изображающий муравьеда. Из одежды на нем были только джинсы. С потолка свисала яркая лампа – слишком яркая для такого тесного помещения; почти все пространство занимала огромная кровать. Повсюду валялись книги, одежда и всякий хлам. К стенам были прикноплены карты и фотографии. В такт движениям швабры хозяин декламировал что‑то на непонятном языке. У него был мелодичный голос, и Джулия уловила в его непонятной речи скорбь и горячность. Она даже заподозрила в нем религиозного фанатика.
Пол был черным от воды. Человек потянулся к ведру и окунул туда щетку, чтобы она впитала пенистую жидкость. Джулия не сводила с него глаз. Через некоторое время до нее дошло: он без конца трет одно и то же место. По краям комнаты паркет оставался сухим.
Джулия совсем растерялась. Нужно было начинать разговор, но она не знала, как подступиться. Потом обругала себя, что трусит хуже Мыши, и это ее подхлестнуло.
– Извините, пожалуйста, – негромко выговорила она.
Хозяин как раз сунул руку в ведро, но от неожиданности дернулся, ведро опрокинулось – и мыльная вода разлилась по всей комнате.
– Ой! – вырвалось у Джулии. – Ой, простите, простите! Давайте я…
Через растекающуюся лужу она ринулась в ванную и выскочила с охапкой полотенец. Человек по‑прежнему сидел на корточках, не спуская с нее изумленного, полуобморочного взгляда. Джулия пыталась остановить потоп, используя полотенца как мягкие запруды или мешки с песком. Ей пришлось, бормоча извинения, бежать в ванную за новой кипой. Мартин проглотил язык – настолько его заворожили эти решительные действия и неустанные извинения. Ее розовый халат разошелся, волосы растрепались. Она стала похожа на маленькую девочку, которая в одной пижамке кружится на чертовом колесе. Глядя на ее голые ноги, Мартин порадовался, что к нему нагрянула эта очаровашка в одних трусиках и старом халате; притом что она явилась без приглашения, видеть ее было приятно. Гложущая тревога отступила. Мартин вытер руки о штаны. Джулия осушила лужи, собрала все полотенца и бросила их на дно ванны. Довольная собой, она вернулась в спальню и увидела, что Мартин по‑прежнему сидит на корточках, сложив руки на груди и глядя на нее снизу вверх.
– Мм, привет, – сказал Мартин.
Он подал ей руку, Джулия ухватилась за нее и потянула вверх. Она заметила, что рука у него кровит. Мартин ожидал, что они просто обменяются рукопожатием, и сам удивился, когда оказался на ногах. Джулия, в свою очередь, удивилась, что Мартин в такой хорошей форме. Перед ней стоял подтянутый мужчина средних лет в роговых очках, сбившихся набок. Острые колени и локти делали его угловатым. Волосяной покров на груди отсутствовал. Джулия отметила некоторую впалость грудной клетки. Она покраснела и подняла глаза. У него были короткие, тронутые сединой волосы. И доброжелательный вид.
– Меня зовут Мартин Уэллс, – представился он.
– Я – Джулия Пул, – сказала Джулия. – Ваша соседка снизу.
– Ах да. И вам… стало одиноко?
– Нет, понимаете, у нас протечка… Наша кровать стоит точно под этим местом, и с потолка хлынула вода, ну, мы и… в общем, проснулись.
Мартина бросило в краску.
– Виноват. Я вызову мастеров. Ремонт – за мой счет.
Джулия обвела глазами ведро, щетку, мокрый пол.
Потом озадаченно посмотрела на Мартина.
– А что вы делаете? – спросила она.
– Уборку, – ответил Мартин. – Пол мою.
– Руки у вас до крови растрескались, – сказала ему Джулия.
Мартин покрутил перед собой руки. От долгих часов бултыхания в моющем растворе ладони покрылись кровоточивыми трещинами. Кожа стала блестящей, багрово‑красной. Он покосился на Джулию. Та оглядывала спальню и задержала взгляд на штабелях коробок, выстроившихся вдоль стен.
– А в коробках у вас что?
– Вещи, – ответил он.
Джулия забыла о приличиях:
– Так и живете?
– Да.
– Видно, у вас пунктик насчет чистоты. Как у Говарда Хьюза.[43]
Мартин не нашелся что ответить и еще раз выдавил:
– Да.
– Прикольно.
– Мм, нет, вовсе нет. – Мартин сходил в ванную, достал из шкафчика тюбик крема и смазал руки. – Это болезнь.
Лоснящимся от крема пальцем он поправил очки. Джулия поняла свою бестактность.
– Простите.
– Ничего страшного.
Повисла неловкая пауза; они избегали смотреть друг на друга.
Джулия занервничала. «Точно: псих». А вслух сказала:
– Пойду к себе. А то Валентина беспокоится.
Мартин кивнул.
– Извините за эту протечку. С утра первым делом позвоню и вызову мастеров. Я бы и сам спустился, но…
– Но что?
– Я из квартиры не выхожу.
Джулия испытала разочарование, хотя минуту назад готова была спасаться бегством.
– Как, вообще никогда?
– Это из‑за… моего заболевания. – Мартин улыбнулся. – Не смотрите на меня так. Лучше сами приходите ко мне в гости – милости прошу. – Он повел Джулию среди лабиринта коробок. Остановившись в прихожей, подождал, пока Джулия откроет входную дверь и выйдет на площадку. – Надеюсь скоро вас увидеть. Зайдете на чашку чая? Может, прямо завтра?
С ярко освещенной лестничной площадки Джулия едва могла разглядеть Мартина, который так и остался в темной прихожей.
– Зайду, – сказала она. – Непременно.
– И сестре передайте мое приглашение.
У Джулии взыграли собственнические чувства. Он увидит Валентину – и чего доброго переметнется к ней. Так бывало не раз.
– Ну не знаю, она, наверно, не сможет.
Улыбнувшись, Мартин уточнил:
– Тогда до завтра? Приходите к четырем.
– О'кей. Приятно было познакомиться, – сказала Джулия и побежала вниз по ступенькам.
Перед ее возвращением Валентина опорожнила кастрюлю. С потолка еще капало, постель превратилась в мокрое месиво. Близнецы стояли рядом, оценивая масштабы бедствия.
– Ну, что там стряслось? – спросила Валентина.
Джулия рассказала, но когда встал вопрос о Мартине, затруднилась его описать. Валентина пришла в ужас от его приглашения.
– Какой‑то жуткий тип, – сказала она. – Никогда не выходит из дому?
– Откуда я знаю? Разговаривает супервежливо. Ну да, он, конечно, шизанутый, но ты же знаешь, среди англичан много таких безобидных чудаков.
Близнецы принялись снимать с кровати одеяла и постельное белье. Оттащив все это в ванную, они попытались отжать воду.
– Пледы можно выбрасывать.
– Да что ты, это всего лишь побелка. Отойдет. Надо только замочить. – Валентина вставила затычку в сток ванны и пустила теплую воду.
– Короче, я обещала прийти на чай; надумаешь – присоединяйся. По крайней мере, познакомишься. Сосед, как‑никак.
Валентина пожала плечами. На кровати оставалась только кастрюля, в которую стекали последние капли. Близнецы перешли в гостевую спальню (которая тоже успела отсыреть) и легли спать, размышляя о предстоящем ремонте и чаепитии.
ДЕЛИКАТНАЯ ТЕМА
Близняшек, каждую по‑своему, тяготила девственность.
Джулия пыталась экспериментировать. В старших классах она целовалась с мальчишками и/или позволяла им вольности в автомобилях, в родительских спальнях одноклассниц, когда эти самые родители уезжали за город, однажды – в женском туалете ресторанчика «Нейви пиэр» и несколько раз на пороге стандартного дома Джека и Эди, который она с радостью променяла бы на большой викторианский особняк с открытой верандой, где можно сидеть с мальчиком на подвесной скамье и лакомиться мороженым, слизывая его друг у друга с губ на глазах у Валентины, которой оставалось бы только шпионить за ними из темной гостиной. Но веранды у них не было, и нежности оказывались такими же стандартными, как этот дом.
В разных укромных местах – на пляже, позади навеса в Уэст‑парке после катания на коньках, в музыкальном классе школы – Джулия давала отпор самым настойчивым. Она хорошо запомнила реакцию каждого из отвергнутых – от смущения до неприкрытой злобы. «А че ты вообще сюда приперлась?» – вспылил мальчишка в музыкальном классе, и она не нашлась что ответить.
На что она надеялась? Чего ждала от этих подростков? И почему всегда пресекала то, чего хотелось им?
Валентина пользовалась бóльшим успехом и отказывала не столь решительно. В школе на Валентину западали, с одной стороны, мальчики‑тихони, а с другой – наглецы, которые мнили себя восходящими рок‑идолами. Если Джулия выбирала тех, кто не проявлял к ней ни малейшего интереса, и начинала их добиваться, то Валентина с мечтательным видом игнорировала всех подряд – и покоряла сердца. Она даже удивлялась, если одноклассник, сидевший позади нее на алгебре, признавался ей в любви, когда она отстегивала от стойки свой велосипед, а редактор школьной газеты приглашал ее на выпускной в качестве своей девушки.
«Пусть они сами за тобой побегают», – говорила Валентина, когда Джулия обижалась на такую несправедливость. Но Джулия была нетерпелива и болезненно переживала недостаток внимания. Эти качества способны убить любой романтический порыв, особенно если рядом постоянно находится твоя невозмутимая копия.
Для Валентины секс представлял определенный интерес, а мальчишки, с которыми что‑то могло бы получиться, – нет. Стоило ей внимательно присмотреться к очередному воздыхателю, как он оказывался неотесанным, скучным, глуповатым. Привыкшая к глубинному единению с Джулией, она не подозревала, что любые отношения начинаются с облака надежды и безумства иллюзий. Можно было подумать, Валентина слишком долго прожила в браке и забыла, что такое флирт. Мальчишки, ходившие за ней хвостом по школьным коридорам в Лейк‑Форесте, теряли свой пыл при встрече с ее вежливым недоумением.
Так и получилось, что близняшки остались девственницами. В школьные и студенческие годы их ровесницы одна за другой уходили во взрослый мир секса, и только Джулия с Валентиной задержались в стане неискушенных. «Как у вас было?» – спрашивали они у подруг. Те отвечали уклончиво. Секс был историей для двоих: кто не вписался, того вычеркивали.
Близнецы переживали из‑за своей девственности – и поодиночке, и сообща. Но главная проблема заключалась в том, что заниматься сексом вместе не было никакой возможности. Одна из них неизбежно должна была вырваться вперед, а другая – отстать. Им предстояло найти себе разных парней, из которых каждый захочет проводить время только с одной; каждый пожелает занять самое важное место в жизни Джулии или Валентины. Каждый будет вбивать между ними клин, отчего в скором времени образуется брешь: целыми часами напролет Джулия будет теряться в догадках, где находится Валентина и чем занимается, а Валентина, поворачивая голову, будет видеть рядом с собой не Джулию, а своего парня, готового услышать то, что способна понять только Джулия.
Это была деликатная тема, их потаенная страна. Она требовала безусловной верности, а потому близнецы оставались непорочными – и ждали.
ЖЕМЧУЖИНЫ
Джулия появилась у дверей Мартина ровно в четыре; Валентина застеснялась и не пошла. Чуть свет к ним действительно явился штукатур, чтобы начать ремонт спальни, поэтому Джулия сочла, что и сама должна сдержать слово.
Она решила надеть джинсы и белую блузку. Когда Мартин открыл дверь, Джулия потеряла дар речи: он встретил ее в костюме и при галстуке. На руках у него были латексные хирургические перчатки, которые делали его похожим на дворецкого из телесериала.
– Прошу, входите, – сказал он и повел ее через всю квартиру на кухню, где, как ни странно, оказалось вполне уютно, хотя окна были заклеены газетами. – Мы всегда едим здесь, – сообщил Мартин. – В столовой громоздятся коробки. – Он сказал это с таким выражением, будто сам недоумевал, откуда они там взялись.
– У вас есть семья? – Джулия не понимала, как можно выйти замуж за такого психа.
– Да, у меня жена и сын. Жена в Амстердаме, сын в Оксфорде.
– Понятно. У нее сейчас отпуск?
– Можно и так сказать. Я точно не знаю, когда она вернется, поэтому и затеял кое‑какую перестановку на свой вкус. Сейчас как раз в процессе.
Стол был накрыт на троих. Джулия села поближе к двери черного хода, на случай бегства.
– Валентина не смогла прийти. Ее подташнивает, – сказала Джулия, почти не погрешив против истины.
– Как жаль. Ну ничего, в другой раз, – сказал Мартин.
Он был горд собой: ему удалось весьма оперативно накрыть приличный чайный стол. Сэндвичи с рыбным паштетом, огурчиком и кресс‑салатом; кекс «Виктория». Он вытащил на свет фарфоровый сервиз, доставшийся от тещи, налил в кувшинчик молоко, положил в сахарницу кусочки рафинада. Получилось, по его мнению, вполне элегантно – не хуже, чем у Марики.
– Какой предпочитаете сорт чая? – спросил он.
– «Эрл Грей»?
Нажав на кнопку электрического чайника, он снял крышку с заварочного и бросил туда чайный пакетик.
– Не по правилам, но лень возиться.
– А как по правилам?
– Ну, прогреть чайник, взять нормальную заварку… Но, по мне, вкус один, а чаю я пью очень много, так что на ритуалы времени жалко.
– У нашей мамы тоже всегда чай в пакетиках, – заверила его Джулия.
– Значит, так тому и быть, – веско сказал Мартин.
Вода вскипела (вообще говоря, чайник закипал три‑четыре раза – нужно было убедиться, что он работает), и Мартин заварил чай. Вскоре они уже прихлебывали его из чашек и ели сэндвичи. На Мартина снизошла благодать. Он и не догадывался, как много теряет от того, что питается в одиночку. Джулия заметила, что он сияет. «Может, он и псих, но не злобный».
– А скажите, мм, давно вы здесь живете? – поинтересовалась Джулия.
– Лет двадцать с небольшим. Когда поженились, сначала жили в Амстердаме, потом перебрались в Сент‑Джонс‑Вуд. А эту квартиру купили перед рождением Тео.
– И вы всегда… сидели в четырех стенах?
Мартин покачал головой.
– Нет, это у меня ухудшение. Прежде я ходил на работу в Британский музей – делал переводы с древних и классических языков. А теперь базируюсь дома.
Джулия улыбнулась:
– Значит, теперь вам доставляют Розеттский камень[44]и прочие древности прямо на дом?
Не далее как на прошлой неделе близнецы побывали в Британском музее. Джулия вспомнила, как Валентина едва не разрыдалась над древним человеком из Линдоу.[45]
– Нет‑нет, сами артефакты почти никогда не требуются. Мне приносят зарисовки и фотографии – этого вполне достаточно. А теперь, когда все стало доступно в цифровом формате, дело еще больше упростилось. Думаю, настанет время, когда можно будет провести соответствующим предметом у сканера – и компьютер сразу исполнит перевод на мотив григорианских песнопений. Но до той поры переводом будут заниматься такие, как я. – Помолчав, Мартин застенчиво спросил: – Вы кроссворды решать любите?
– У нас не очень хорошо получается. Мама иногда решает из «Нью‑Йорк таймс». Она и нас пыталась приучить, но мы только с понедельничными справляемся.
– Ваша тетушка Элспет была до них большой охотницей. Я ей к каждому дню рождения составлял особую криптограмму.
Джулия собиралась расспросить про Элспет, но поняла, что Мартин на самом‑то деле хочет, чтобы она расспросила его о кроссвордах, и вежливо поинтересовалась:
– Вы составляете кроссворды?
– Совершенно верно. Для «Гардиан», – сказал Мартин, будто рассекречивая личность супергероя.
По мере сил Джулия изобразила надлежащее восхищение:
– Bay! Нам и в голову не приходило, что кто‑то специально занимается их составлением. Ну, печатаются в газете и печатаются, так ведь обычно думают?
– Это недооцененный вид искусства. – («Спроси ее – пусть расскажет о себе, ты же ей слова не даешь сказать».) – А вы чем занимаетесь?
– Трудно сказать. Мы еще в поиске.
Сделав небольшой глоток чаю, Мартин недоуменно посмотрел на Джулию:
– Вы говорите о своей персоне в первом лице множественного числа?
Джулия нахмурилась:
– Вовсе нет, я имею в виду нас с Валентиной. Мы еще не нашли такую профессию, которая нам обеим была бы по душе.
– Разве вам с нею обязательно посвящать себя одной и той же профессии?
– Да! – Джулия осеклась, вспомнив, что разговаривает не с Мышкой, а с чужим человеком. – То есть, мы хотим найти такое дело, которым можно заниматься вместе. Не исключено, что у нас будут немного разные, но смежные профессии.
– И какие же устремления у каждой из вас?
– Ну, Валентина любит одежду. Любит перешивать вещи, понимаете? Например, она могла бы взять ваш костюм, сделать на спине разрез, посадить на корсет, добавить тюрнюр и всякое такое. Она вроде как раба Александра Маккуина.[46]
Покосившись на нетронутый прибор, Джулия попыталась представить, чем сейчас занимается ее сестра; Мартин вообразил себя в тюрнюре и усмехнулся.
– А вы?
– Ну… Не знаю. Я люблю новое узнавать. Так, наверное.
С этими словами Джулия принялась разглядывать тарелку. По краю синела кайма из вьюнков. «Почему у меня такое ощущение, будто я на краю норы?»
– Еще чаю? – предложил Мартин.
Джулия кивнула. Он наполнил ее чашку.
– Вы еще очень молоды, верно? Мой сын тоже не решил, чем хочет заниматься. Учится на математическом, но без души. Думаю, в конце концов остановится на финансах, а в свободное время будет путешествовать во всякие экзотические уголки. Все его увлечения так или иначе сопряжены с опасностью.
– Например?
– Например, мотоцикл; вдобавок он, по‑моему, занимается скалолазанием, но этого пока никто не подтвердил и не опроверг. Может, и к лучшему, что я не знаю.
– Беспокоитесь о нем?
Мартин рассмеялся. Ему давно не было так легко.
– Деточка, я беспокоюсь обо всем. Да, в особенности о Тео. Таков родительский удел. О Тео я тревожусь с момента зачатия. Наверное, ему от этого ни жарко ни холодно, но так уж я устроен.
Джулия вспомнила, как Мартин драил пол. «Ты как пес – вылизываешь одно и то же место».
– Значит, вы подсели на чистоту?
Откинувшись на спинку стула, Мартин сложил руки на груди.
– Вы очень проницательны. Да, это так.
Он в упор посмотрел на Джулию, она – на него. Между ними пробежала искра узнавания. «Он чокнутый, – подумала Джулия, – но я его понимаю. Может, он и не окончательный псих. Так, живет себе в прострации, как во сне».
– Итак, вы любите узнавать новое, – напомнил Мартин. – В какой области?
Джулия попыталась выразить это словами:
– В любой. Мне интересно, как устроены вещи, которые скрыты от глаз, – вот, например, в Британском музее мне очень понравилось, но еще лучше было бы пройтись по кабинетам, по хранилищам, заглянуть во все шкафы и… сделать открытие. И о людях мне хочется все знать. Вы, наверное, сочтете это нахальством, но мне интересно, почему у вас всюду горы коробок, что в них спрятано, почему окна заклеены газетами и с каких пор, что вы чувствуете, когда занимаетесь мытьем, и почему не хотите себе помочь?
Не сводя глаз с Мартина, Джулия про себя думала: «Сейчас он меня выставит». Они долго – так ей показалось – сидели в неловком молчании. Наконец Мартин улыбнулся:
– Вы – типичная американка, верно?
– Это эвфемизм? Надо понимать «типичная грубиянка»? Да, я такая. Уж извините.
– Нет‑нет, не извиняйтесь. Это я должен извиняться. Еще чайку?
– Спасибо, не надо. Если в меня влить еще кофеина, я и вовсе сорвусь с катушек. Наверное, это уже случилось, – сказала Джулия.
Мартин в очередной раз подлил себе чаю.
– Вас и в самом деле это интересует? – уточнил он. – Если я отвечу на все ваши вопросы, то потеряю свою загадочную ауру и вы больше не придете ко мне в гости.
– Почему же, приду. – («Ну и фрукт, никогда таких не встречала. Ты от меня так просто не отделаешься».)
Мартин открыл рот, но заколебался, а потом спросил:
– Вы курите?
– Курю, – ответила Джулия.
Мартин приободрился. Выйдя из‑за стола, он вернулся с пачкой сигарет и зажигалкой. Вытряхнув из пачки одну сигарету, протянул ее Джулии. Она поднесла сигарету к губам, он щелкнул зажигалкой – и на Джулию накатил жуткий приступ кашля. Мартин вскочил и подал ей стакан воды. Отдышавшись, Джулия выдавила:
– Что это за дрянь?
– «Голуаз». Без фильтра – прошу прощения. Я не хотел вас убивать.
Она отдала ему зажженную сигарету.
– Курите сами, а я от вашего дыма буду кайф ловить.
Глубоко затянувшись, Мартин выпустил изо рта колечки дыма. Джулия подумала, что никогда в жизни не видела на чужой физиономии такого неприкрытого блаженства. Тут до нее дошло, чем он смог зацепить девушку, чтобы она согласилась стать его женой. Он просто‑напросто смотрел на нее с таким выражением. На Джулию никто раньше так не смотрел. Она смутилась.
Мартин сказал:
– Любопытному на днях прищемили нос в дверях. – Он сделал еще одну затяжку.
– Это понятно. Но мне всегда кажется, что я просто лопну, если не узнаю – неважно что.
– Вам прямая дорога в науку.
Как зачарованная, Джулия следила за перышками дыма, которые вырывались у него изо рта при каждом слове. «Я‑то думала, папа – заядлый курильщик, а этот тип ему даст сто очков вперед».
– Нет, я долго без движения сидеть не могу. Мне нужно прямо сейчас выяснить одно, потом другое.
– Тогда – в журналистику.
Джулия засомневалась:
– Возможно. А как же Валентина?
От нее не укрылось, что Мартин, прежде чем закурить, снял хирургические перчатки. Они лежали комом возле его блюдца.
– Вам не кажется, что лучше было бы каждой найти свое собственное призвание?
– Но нас двое – мы все делаем вместе.
– Хм.
У Джулии возникло неприятное чувство, будто кто‑то прокрался к Мартину до нее и выложил мнение Мышки.
– Что? – с обидой переспросила она.
– Жаль, что вам не довелось познакомиться с Элспет. Она бы поведала много интересного про то, что значит быть двойняшкой.
Джулия вся обратилась в слух:
– Например?
– Хотите кекса? – предложил Мартин; Джулия помотала головой. – А я, пожалуй, возьму кусочек. – Он аккуратно отрезал тонкий ломтик и положил себе на тарелку, но есть не стал, продолжая курить. – Элспет считала, что единение близнецов возможно только до определенной черты, за которой уже наступает утрата индивидуальности. Ей казалось, что они с вашей мамой переступили эту черту.
– Как это?
Мартин покачал головой:
– Она мне не сказала. Спросите у Роберта – если кому‑то она и открылась, то ему одному.
– У Роберта Фэншоу? Мы его даже не видели.
– Вот так раз. Мне казалось, он первым делом побежит с вами знакомиться. Странно, честное слово.
– Сколько раз мы к нему стучались – его вечно дома нет. Может, он в отъезде, – предположила Джулия.
– Да мы с ним утром виделись. Это он организовал у вас ремонт потолка. – Мартин усмехнулся. – Последними словами клял меня за эту протечку. – Загасив сигарету, Мартин аккуратно натянул перчатки.
– Ха. Интересное дело… Я хочу сказать, что он за человек?
Джулия выждала, пока он прожевал и проглотил маленький кусочек кекса.
– Если коротко, он был очень предан Элспет. По‑моему, ее смерть выбила его из колеи. Но он славный малый и ко мне относится с пониманием, невзирая на все перипетии.
– А у вас еще… то есть нам готовиться к тому, что потолок так и будет все время рушиться?
Мартин пришел в замешательство.
– До вашего приезда такое случилось всего один раз. Всеми силами постараюсь этого больше не допускать.
– А это поддается контролю?
– Есть небольшая свобода маневра. Почти всегда.
От сигаретного дыма у Джулии закружилась голова.
– Можно мне в ванную?
– Конечно. – Мартин указал на кухонную каморку для прислуги. – Вот там.
Неуверенно поднявшись, Джулия протиснулась среди коробок. На дне ванны тоже лежали коробки. «Живет, как на складе». Она воспользовалась туалетом, плеснула в лицо водой и почувствовала себя лучше. Вернувшись на кухню, она спросила:
– А что в этих коробках? Можно подумать, вы только что переехали.
Мартин проявил терпение.
– Так и быть, мисс Пандора Пул. В знак особого расположения позволяю вам открыть заветный ящик.
– То есть любую коробку?
– Наверное, так. Я и сам не всегда могу припомнить, что где, поэтому выбор не играет роли.
Они вышли из‑за стола. «Прямо как на Пасху, – подумала она. – Или на Рождество».
– Хотя бы подскажите.
– Нет, – сказал он. – Тут, по существу, ничего интересного.
Они перешли в столовую. Джулия запрокинула голову, разглядывая башню из коробок. Мартин предложил:
– Мо<