Роберту снилось, что на Хайгейтском кладбище наступил День воскрешения.
Он стоял на верхней ступени, у захоронения извозчика Джеймса Селби. Тот сидел на своей могильной плите, не обращая внимания на тяжелую цепь, тянувшуюся через его грудь от одного углового столбика могилы к другому. Селби курил трубку, нервно постукивая ногой в ботинке о землю.
Вдалеке протяжно запели трубы. Повернувшись, Роберт увидел, что над кладбищенской аллеей появился длинный балдахин из красной ткани, а грязь, гравий и слякоть застланы белым шелком. Стояла зима, и белизна шелка почти сливалась с пологом снега, укрывшего могилы. Сквозь деревья он видел, что все аллеи задрапированы красным и белым. Роберт не сразу понял, что куда‑то движется. С волнением он глянул под ноги, опасаясь, что его грязные подошвы замарают шелк, но оказалось, они не оставляют следов.
Подойдя к зоне отдыха, он увидел накрытый для пиршества стол. Еды не было, только фарфор, приборы, пустые бокалы для вина и пустые стулья. Трубы смолкли, и Роберт услышал шум деревьев. Раздавались какие‑то голоса, но он не мог разобрать, откуда они доносятся.
Садись, поступил приказ, но донес его не голос, а скорее мысль, откуда ни возьмись пришедшая ему в голову. В ряду столов он занял место с краю и стал ждать.
Духи собирались медленно, ступая нетвердым шагом по шелковым дорожкам. Они столпились вокруг столов, полупрозрачные, одетые в саваны и развевающиеся покровы – свои лучшие выходные наряды. Воздух полнился привидениями. Более ста шестидесяти девяти тысяч людей были похоронены на этом кладбище. Роберт усомнился, что им хватит места за этими столами. Призраки дрожали в утреннем свете. Похожи на медуз. Среди них прокатилась волна недовольства: они были голодны, а еды не было. Ему померещилась Элизабет Сиддал, и он стал подниматься, мечтая с ней поговорить, но чья‑то рука легла ему на плечо, удерживая на месте.
|
|
Привидений собралось видимо‑невидимо. Прибавилось и количество столов. У него за спиной раздался хорошо знакомый, долгожданный голос.
– Роберт, – окликнула Элспет. – Ты что тут делаешь?
– Сам не знаю. Ищу тебя? – Он попытался обернуться, но его опять остановили.
– Нет… не делай этого. Я не хочу… Только не здесь… – Ее прижало к нему.
Ему стало неудобно и тесно. Внезапно он почувствовал, что нечто ужасное, какой‑то монстр стоит позади него и впивается ему в туловище своими мерзкими руками.
Он выкрикнул ее имя так громко, что близнецы проснулись у себя в спальне этажом выше; так громко, что сама Элспет тут же перебралась на пол и не один час лежала прямо над его кроватью, в медленно бледнеющем сером свете, ожидая, когда же он позовет ее снова.
ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК
Зазвонил телефон. Эди протянула руку и приложила трубку к уху, но не спешила отвечать. Она лежала, свернувшись клубком, на своей стороне кровати; было почти девять утра. Джек давно ушел на работу.
– Мам?
Эди села и пригладила волосы, словно Валентина могла ее видеть.
– Алло? – Ей удалось притвориться, будто сна у нее – ни в одном глазу. – Валентина?
– Привет.
– Как жизнь? Где Джулия?
– Наверху. Тусуется с Мартином.
Эди почувствовала облегчение: «С ней все в порядке. С ними обеими».
– Мы в воскресенье ждали вашего звонка. Где вы были?
|
|
– Ой… извини. Мы просто… потеряли счет дням, понимаешь?
– Надо же! – воскликнула Эди, обидевшись на такое невнимание. – Так в чем дело?
– Ни в чем… Просто захотелось тебе позвонить.
– Солнышко мое. Так как дела?
– Так себе. Тут дождливо, мрачновато.
– У тебя грустный голос, – сказала Эди.
– Разве? Не знаю. У меня все нормально. – Валентина сидела в саду позади дома, дрожа от измороси. Она не хотела, чтобы их разговор услышала Элспет; для июня было ужасно холодно, и ей приходилось делать над собой усилие, чтобы не стучать зубами. – А у вас с папой что нового?
– Ничего особенного. Правда, папа на днях получил повышение, так что вчера вечером мы отмечали. – Эди слышала щебет птиц в трубке. – А ты сейчас где?
– На заднем дворе.
– Понятно. А вы с Джулией как проводите времечко?
– Джулия уже выучила весь город. Может ходить без карты.
– Замечательно… – А про себя Эди подумала: «Что‑то она не договаривает». – Но тут же решила, что это неизбежно: «Они уезжают и вскоре отдаляются. Создают свой мир, и тебе в нем места нет».
Валентина что‑то спросила насчет выкройки платья, которое задумала сшить; Эди попросила прислать эскиз по электронной почте, не подумав, что у близнецов нет сканера.
– Ну ладно, неважно, – ответила Валентина. – Ничего страшного.
– Точно с тобой все в порядке? – переспросила Эди. И подумала: «Голос у нее какой‑то не такой».
– Точно. Мне пора, мам. Люблю тебя. – («Если не закончу разговор, я разревусь».)
– Счастливо, солнышко. Я тоже тебя люблю.
– Пока.
– Пока.
Валентина набрала рабочий номер отца и попала на автоответчик. «Перезвоню попозже», – решила она и не оставила сообщения.
|
|
С ПОЛИЧНЫМ
Почти рассвело. Джессика стояла у окна в помещении кладбищенского архива и смотрела во внутренний двор перед Колоннадой. В хранилище было темно. Большую часть ночи она пролежала без сна, переживая из‑за письма, которое написала одному из управляющих кладбищем. В конце концов она встала и, черкнув Джеймсу записку, отправилась в архив, чтобы внести исправления в текст письма, но при том, что у нее в голове крутились отдельные фразы, способные убедить управляющего пойти навстречу ее просьбе, ей никак не удавалось логично выстроить свои доводы. Джессика облокотилась на подоконник, сцепив перед собой пальцы и выставив локти в стороны. В предрассветных сумерках над Колоннадой темнели расплывчатые очертания деревьев и надгробий. Внутренний двор напомнил ей пустую сцену. «Так много надо сделать, – думала она. – И никто не понимает, сколько уже сделано. Каждый булыжник этого двора уложен нашими руками…»
Внезапно кладбищенский двор озарился ярким светом. «Лисы, – решила Джессика, и посмотрела по сторонам, пробуя отыскать их взглядом. – Это сработали датчики движения». Но вслед за тем увидела мужчину, идущего через двор. Казалось, вспыхнувшее освещение его нисколько не беспокоило: он не прибавил шагу и не свернул с пути. Джессика вытянула шею, чтобы его разглядеть. Это был Роберт.
«Чертов мальчишка. Ему было ясно сказано не ходить через эту дверь!» Джессика изо всех сил забарабанила по холодному стеклу, от злости не замечая боли в скрюченных артритом пальцах; позже она, вероятно, удивилась, что рука у нее распухла и дрожит. Роберт шагал вперед как ни в чем не бывало. Схватив ключи и фонарь, Джессика спустилась по лестнице и вышла через контору во двор. Остановившись около арки часовни, она громко окликнула его по имени.
Роберт остановился. «Попался, голубчик». Джессика решительно направилась к нему. Он думал: «Не упала бы – слишком торопится». Забыв включить фонарик, она выставила его перед собой, как оружие. Спохватившись, Роберт двинулся ей навстречу, чтобы сократить расстояние между ними. Они встретились около ступеней Колоннады, словно это было кем‑то срежиссировано. Джессика молчала, с трудом переводя дыхание. Роберт ждал.
– Ну и что ты тут делаешь? – наконец выговорила она. – Ты же знаешь, это запрещено. Мы не раз это обсуждали, а ты тут как тут – шляешься на рассвете по кладбищу, хотя не имеешь на это никакого права! Я тебе доверяла, Роберт, а ты меня подвел.
Она стояла с непокрытой головой, рассерженная, взъерошенная, и уничтожала его взглядом; на ней была одежда, в которой она обычно работала в саду. Роберт был поражен, заметив блестевшую на ее щеке слезу. Это его растрогало.
– Правила для всех одинаковы! Они существуют по юридическим причинам и по требованиям безопасности! – Джессика сорвалась на крик. – Если у тебя есть ключ, это еще не дает тебе права шастать сюда по ночам! На тебя могли напасть, ты мог провалиться в яму. Мог споткнуться о корягу и заработать сотрясение мозга – у тебя даже рации нет! И это еще не все: на тебя мог упасть памятник, да мало ли что – страховые компании пустили бы всех нас по миру, если бы узнали, при каких обстоятельствах ты поранился или погиб! Да ты просто эгоист несчастный, Роберт!
Они смотрели друг на друга. Роберт тихо произнес:
– Может, пойдем в контору и там поговорим? А то ты мертвых разбудишь.
Джессика окончательно вышла из себя. «Он что, не понимает, как это серьезно? Ну, я ему покажу!»
– Нет! Мы не пойдем в контору, и говорить нам не о чем! Я забираю у тебя ключ, давай сюда. – Она протянула руку, в которой держала связку своих ключей. – А ты выйдешь через главные ворота. – Роберт не шелохнулся. – Я кому сказала?!
Он бросил ключ ей в ладонь и пошел в сторону ворот. Она следовала за ним, словно конвоир за арестантом. Когда они подошли к воротам, она сама отперла замки; он потянул на себя тяжелую створку, выскользнул наружу и закрыл за собой ворота. Они смотрели друг на друга через решетку.
– Что дальше? – спросил он.
– Уходи, – тихо произнесла она.
Кивнув, он стал удаляться по Суэйнз‑лейн. Джессика смотрела ему вслед. «Что дальше? – У нее колотилось сердце. – Никто, кроме меня, его не видел – и знать им не надо». Она провожала его глазами, пока он не скрылся из виду за взгорком. У Джессики возникло желание догнать его, чтобы сказать – что? «Прости меня»? Разумеется, нет. Он всех их поставил под удар, бездумно, беспечно… Она стояла у ворот, разрываемая эмоциями, но не могла отделить одну от другой: злоба, обида, тревога, озабоченность, негодование. Ей было трудно разобраться в себе. «Надо сейчас же с ним объясниться, – подумала она, а потом: – Но ведь его никто не прогонял». Повернув ключ в замке, она медленно пошла в контору. Был шестой час утра. В такое время Джеймс обычно уже не спал. Она взялась за телефонную трубку, но передумала.
Сидя в своем кресле, Джессика наблюдала, как в помещение проникает рассвет. «Я была права, – думала она. – Совершенно права». Когда окончательно рассвело, она пошла готовить себе чай. Поглощенная своими мыслями, уставшая, она разлила молоко и подумала: «Это знак. Или образ». Она покачала головой. «Что же будет дальше?»
ВИТАМИНЫ
Мартина как заколодило. Весь день он бился над криптографическим кроссвордом, посвященным трехсотлетию Карла Линнея,[113]но изящных определений подобрать не удавалось, а потому все сделанное казалось низкопробным и примитивным. Он встал и потянулся.
Тут раздался стук в дверь. Мартин отозвался:
– Да? – и обернулся. – А, Джулия. Заходи.
– Нет, – ответила гостья, ступив через порог. – Я Валентина. Сестра Джулии.
– Подумать только! – обрадовался Мартин. – Наконец‑то! Приятно познакомиться. Спасибо, что зашли… может, чаю?
– Нет, не могу… я на минутку. Хотела сказать… насчет витаминов, которые вам дает Джулия, понимаете?
– А что такое?
Она собралась с духом:
– На самом деле никакие это не витамины. Это лекарство. Анафранил называется.
– Я в курсе, милая, – доброжелательно сказал Мартин. – Но все равно спасибо за предупреждение.
– Вы действительно знали? – удивилась Валентина.
– Это написано на каждой капсуле. Я и раньше принимал анафранил, его ни с чем не спутаешь.
– А Джулия знает, что вы в курсе? – улыбнулась Валентина.
Мартин заулыбался в ответ:
– Не уверен. Думаю, об этом нашем разговоре лучше умолчать – так, на всякий случай.
– Это понятно, я вовсе не собиралась ей рассказывать.
– Тогда и я не буду.
Она уже повернулась, чтобы уйти, когда Мартин спросил:
– Точно не останетесь?
– Нет… не могу.
– Ну, тогда заходите еще, в любое время.
– Хорошо. Спасибо, – ответила Валентина.
Когда она пробиралась через лабиринт коробок, он слышал звук ее удаляющихся шагов, а потом шаги смолкли – она ушла.
ПА‑ДЕ‑ТРУА [114]
По прошествии времени Роберт подумал, что это было похоже на балет.
– Ты готова? – спросил он.
Элспет не хотела, чтобы Валентина соглашалась. Она была бы рада остановить это мгновение – до того, как осуществится задуманное, до искушения, до катастрофы, до своих вынужденных действий.
Роберт смотрел на Валентину. Та не шелохнулась. Он раздумывал, не стоит ли открыть окно: для июня погода была необычно прохладная, но как знать, сколько пролежит тело, пока не вернется Джулия? Сгущались сумерки; на кладбище перекликались вороны. Джулия была наверху. Валентина закрыла глаза. Она стояла у себя в спальне, держась одной рукой за спинку кровати. Другая ее рука сжимала и отпускала ингалятор. Она открыла глаза. Роберт был в каких‑то двух шагах. Элспет сидела на диванчике у окна, опершись локтями на колени и подперев руками подбородок; ее склоненное набок лицо выражало печальную задумчивость. Валентина задержала взгляд на Элспет, и ее охватило сомнение.
Помедлив, Роберт все же шагнул в ее сторону. Валентина обняла его за пояс и спрятала лицо у него на груди. Она гадала, останется ли у нее на щеке круглая вмятинка от рубашечной пуговицы и сохранится ли после ее смерти. Он не поцеловал ее. Она решила, что его смущает присутствие Элспет.
– Да, я готова, – ответила она.
Отступив назад, на середину ковра, лежавшего на полу спальни, она сделала вдох из ингалятора. Элспет подумала: На вид она уже кажется бестелесной – просто тень в этом тусклом свете.
Роберт попятился к порогу. При всем желании он не мог бы выразить своих чувств – он просто ждал, что будет дальше. Он не верил, что это случится; он этого не хотел. Не надо, Элспет…
Валентина зажмурилась и тут же снова открыла глаза; она посмотрела на Роберта – он вдруг отодвинулся куда‑то далеко‑далеко; ей вспомнилось, как родители наблюдали за их с Джулией прохождением через пост службы безопасности в аэропорту О'Хара в день их отъезда из Чикаго. Вдруг ее пронзило холодом. Элспет прошла сквозь нее, просто вступив в ее тело; это напомнило Валентине старые стереоскопические снимки, которые требовали совмещения двух изображений. «Я умру от холода». Она почувствовала, как ее поймали, отгородили, взяли в плен. Ой! Провал в небытие. Потом она воспарила над своим телом, рухнувшим на пол. Ах… Элспет, опустившись на колени у мертвого тела, подняла на нее взгляд.
– Иди сюда, солнышко, – позвала она.
Совсем как мама. Жуть какая‑то. Она попыталась двинуться к Элспет, но обнаружила, что не может даже шевельнуться. Поняв это, Элспет сама приблизилась и взяла ее на руки. Теперь Валентина стала крошечной, она умещалась в ладонях Элспет, как мышка. Последней ее мыслью было: это как заснуть…
А Роберт лишь увидел, что Валентина обмякла. Она упала: колени подогнулись, голова свесилась. Сложившись пополам, она с глухим стуком и треском ударилась об пол. В наступившей тишине слышалось только дыхание Роберта. Он так и остался стоять в дверях и не поспешил к ней, потому что не понимал, что происходит, – но какие‑то невидимые события точно происходили, – и не знал, что делать дальше. Рухнув на ковер, девушка так и лежала без движения. Наконец, заставив себя пересечь комнату, он опустился на колени около Валентины. Крови не было. Он не понял, есть ли у нее переломы; казалось, она вся переломана, но прикоснуться к ней он не мог; она лежала так, как упала, и он знал, что дотрагиваться до нее нельзя.
Сверху Элспет следила за его взглядом. А сама осязала Валентину, тяжелую и облачную, зажатую в ее руках. Верни ее назад, сейчас же. Верни ее, пока не поздно… Ей хотелось, чтобы Роберт уложил Валентину ровно, выпрямил ее ноги и соединил руки. Тело лежало на правом боку, голова была запрокинута, руки выброшены вперед, плотно сжатые коленки согнуты. Глаза закатились, рот открылся, обнажив мелкие зубки. Положение тела казалось Элспет неправильным, оскорбительным. Ей хотелось к нему прикоснуться, но руки у нее были заняты. И что теперь? Если я отпущу, она просто рассеется? Мне бы какую‑нибудь коробочку… Она вспомнила про свой ящик. Точно, положу ее туда. Она возьмет Валентину к себе в ящик. Там они будут вместе и смогут переждать.
Роберт поднялся на ноги. Вышел из комнаты. Он дорого бы дал, чтобы, еще не доходя до порога, забыть все увиденное. Положив ладонь на дверную ручку, он остановился.
– Элспет? – позвал он. Ответом было мгновенное ощущение холода на щеке. – Я тебя не прощу.
Молчание. Ему почудилось, что она у него за спиной; он не поддался искушению обернуться и посмотреть. Открыв дверь, он спустился к себе; взял на кухне бутылку виски и не заметил, как стало темнеть; теперь осталось дожидаться, когда Джулия вернется от Мартина, обнаружит тело и горестно зарыдает.
Джулия спустилась к себе часом позже. Свет во всей квартире был выключен. Она прошлась по комнатам, щелкая выключателями и крича:
– Мышка?
«Где ее носит?»
– Мышь?
«Не иначе как внизу тусуется».
В квартире было холодно и странно пусто, словно вся мебель превратилась в мираж. Переходя из комнаты в комнату, Джулия легонько коснулась столешницы, провела пальцами по спинке дивана и книжным переплетам, удостоверяясь, что вещи на своих местах, в целости и сохранности.
– Элспет?
«Куда все запропастились?»
Войдя в спальню, она включила свет. Перед ней лежала скрюченная Валентина, будто замершая в мучительном танце. Джулия медленно двинулась вперед; подошла к Валентине и села подле нее. Дотронулась до ее губ, щек. Увидев ингалятор, зажатый в руке Валентины, отпрянула и сама непроизвольно прижала руку к груди.
«Мышка?» Валентина, как могло показаться со стороны, высматривала что‑то под потолком; она запрокинула голову и вытаращила глаза, будто прямо у нее над головой разворачивалось удивительное зрелище.
– Мышь? – Валентина не отвечала.
У Джулии вырвался жалобный стон. Ощутив на лице холодное прикосновение, она яростно отмахнулась:
– Пошла вон, Элспет! Убирайся! Где она? Где она? – Теперь Джулия зарыдала в голос.
А Элспет сидела рядом с ней на полу. Она видела, как Джулия оплакивает сестру, обняв ее тело. Я не по своей воле, Джулия. Она подумала о своей сестре, о том, что кому‑то предстоит сделать телефонный звонок. Наблюдая за Джулией, Элспет понимала, что ничего хорошего больше не будет. Я виновата, виновата во всем. Прости меня. Мне очень, очень горько.
Элспет и Валентина вместе пережидали в ящике; тем временем медицинская бригада зафиксировала факт смерти Валентины; врач, которого Элспет видела в больнице, выписал справку о смерти по естественным причинам; потом Себастьян забрал тело из квартиры, Роберт стал звонить Эди и Джеку; Джулию сотрясали рыдания. Это были часы неподвижности, света и тьмы.
Длинный разговор Роберта с Себастьяном закончился взаимным неприятием и непониманием.
– Я могу понять ваше нежелание ее бальзамировать, – говорил Себастьян. – Могу понять отказ от макияжа; с этим все ясно. Но с какой стати вы требуете, чтобы я накачал ее гепарином?
– Это антикоагулянт.[115]
– Я знаю. Но вы же не планируете хранить тело в криогенной камере?
– Пожалуй, нет. Но мы хотели бы попросить заполнить гроб льдом.
– Роберт!
– Сделай мне одолжение, Себастьян. И пожалуйста, держи ее в холодильной камере как можно дольше.
– Зачем? Роберт, не нравится мне все это.
– Тут ничего такого нет…
Себастьян был настроен скептически:
– Извини меня, Роберт. Либо выкладывай, что у тебя на уме, либо ищи кого‑нибудь другого.
Роберт заговорил:
– Ты мне не поверишь; это невероятно. Просто бред. – Себастьян молчал; Роберт глубоко вздохнул и попробовал привести свои мысли в порядок. – Ты веришь в привидения?
– Представь себе, – тихо выговорил Себастьян, – верю. У меня было несколько… интересных случаев. Но, мне помнится, ты‑то как раз не веришь… в привидения.
– Пришлось поверить.
Роберт рассказал Себастьяну про Элспет. Но ни словом не упомянул про задуманный план; только объяснил, что Элспет поймала душу Валентины, когда та умерла, а теперь собирается вернуть ее обратно в тело и оживить.
Себастьян высказал несколько возражений. (Самым серьезным было: «Почему же Элспет не оживила ее немедленно?» – и Роберт не нашелся что ответить, кроме как: «Не знаю».) Наконец Себастьян согласился сделать все возможное, чтобы сохранить Валентину в холоде, и дал слово ничего не сообщать семье в случае неудачи. Но даже после этого Роберт, уходя, был далеко не уверен, что Себастьян не позвонит Джессике и не донесет в полицию, как только завернет за угол.
На другое утро прилетели Эди и Джек.
Стоя у окна, Роберт наблюдал за их приближением. Они скрылись в доме, и до него донеслись звуки их шагов по лестнице. Элспет запретила Джеку и Эди входить в ее квартиру, но сейчас этот запрет никого не мог остановить. Роберт гадал, чем сейчас занимается Элспет; он хотел напиться до отключки, до потери пульса – все, что угодно, лишь бы не встречаться с родителями Валентины. Но он уже дал согласие пойти с ними в похоронное бюро.
В такси они почти не разговаривали. Роберту было невмоготу смотреть на Эди из‑за ее поразительного сходства с Элспет. Единственным заметным отличием был ее американский выговор. Джулия пребывала в глубоком оцепенении. Она сидела около отца, склонив голову ему на плечо. Эди начала тихонько плакать. Убитый горем Джек обнял ее и посмотрел на Роберта. Тот сидел на откидном месте напротив всех троих. Остаток пути он изучал ботинки Джека.
Когда они приехали в похоронное бюро, их встретил Себастьян. Он повел Эди и Джека в морг. Роберт с Джулией остались в кабинете Себастьяна.
– Как ты? – спросил ее Роберт.
– Лучше всех, – ответила Джулия, не глядя на него.
Себастьян вернулся с Джеком и Эди. Он начал мягко рассказывать обо всех процедурах и типах захоронения, о ценах на погребение и кремацию, о необходимых справках и подписях. Роберт слушал и старался хранить невозмутимость. Он не подумал, что у родителей Валентины могут быть свои представления о том, как распорядиться ее останками, и что Себастьян по закону обязан довести до их сведения все юридические возможности. У Роберта бешено застучало сердце. «А вдруг они решат ее кремировать?»
– Мы хотим забрать ее домой – у семьи Джека есть участок на кладбище в Лейк‑Форесте. У озера Мичиган. Там ее и похороним, – выговорила Эди.
Себастьян кивнул и начал рассказывать о правилах транспортировки. «Ну вот и все, – думал Роберт. – Я сделал попытку, но ничего не вышло». Теперь это уже было не в его власти.
Как ни странно, положение спасла Джулия.
– Нет! – воскликнула она. Все взгляды устремились на нее. – Я хочу, чтобы она осталась здесь.
– Но, Джулия… – возразила Эди.
– Это не тебе решать… – подхватил Джек.
Джулия покачала головой:
– Ей хотелось быть похороненной на Хайгейтском кладбище. – Ее глаза стрельнули в сторону Роберта. – Она сама так говорила.
– Это правда, – подтвердил Роберт.
– Пожалуйста, – взмолилась Джулия.
В конце концов было решено, что Валентину, согласно ее воле, похоронят в фамильной усыпальнице Ноблинов.
В ящике Элспет спрессовала Валентину в мягкий, бесформенный комочек, чтобы та не рассеялась, и прижала ее к себе. Ну вот, Валентина, мы тут, словно детеныши в сумке кенгуру… подождем, что будет дальше. Она прикидывала, что известно Валентине и что вспомнится позже. Когда сидишь с младенцем, точно так же не знаешь, о чем думает сейчас это крошечное существо и способно ли оно вообще думать. Элспет, к примеру, не помнила первых дней своей жизни после смерти. Все происходило постепенно; не было момента пробуждения или внезапного возвращения сознания. Крепко прижимая к себе Валентину, она пела ей песенки, болтала о том о сем. Валентина была похожа на гул, на вибрацию бытия, но ни слова, ни мысли не доносилось до Элспет. Ей вспоминалось, как двойняшки были еще совсем крохами. Они никогда не спали и не ели одновременно; вместе с молоком они высасывали из нее все запасы энергии; даже тогда они казались неразделимыми, но разными. Зато сейчас ты смогла полностью отделиться, Валентина. В ящике ничего не происходило. Шли дни. Вскоре – хотя время мало что значит для призраков – вскоре должен был наступить день похорон. Пора событий.