– Пойдемте к нам, в нашем вагончике места хватит. Безуглов все равно в кабине спит, привычка такая. Идемте, а?
Юра мгновенно согласился, но бабушка возразила:
– Нет, нет, мы как все, пешком пойдем.
– Зря боитесь, – уговаривал Витька. – Директор всем разрешает, если есть место. И потом, он же родной вам.
– Потому и не сядем, чтоб пальцем ему не тыкали за нас, – бабушка была непреклонна.
Юра шел рядом с бабушкой. Витька шел рядом с Юрой. Так они и дошли до Осетровки…
Мочалов уже командовал у реки. Бригада плотников с помощью тракторов подтаскивала к берегу бревна. Эти бревна связывали на воде в плоты. На плоты грузили технику, имущество и канатом тянули все на другой берег.
Нашлось несколько лодок, на них переправляли людей. Юра и Витька Власенко плыли на плоту с Безугловым и его трактором. С ними переправлялся и механик Петр Иванович Лобосов. Наспех скрепленные скобами, бревна колыхались под тяжестью трактора, и казалось, что они вот‑вот расползутся и трактор пойдет ко дну. Но все пока обходилось благополучно. Плот медленно приближался к берегу.
Бабушка сидела в лодке и все время оглядывалась на Юру.
Друзья расположились на краю плота, ждали, когда причалят к берегу. Трофим Тихонович Безуглов с механиком Лобосовым привалились к трактору и молча дымили самокрутками. Вдруг Лобосов что‑то вспомнил:
– Хлопцы, а вы знаете, что в этих местах Петр Первый делал, готовясь к походу на турков?
Хлопцы переглянулись и пожали плечами.
– Так вот, Петр Первый хотел, чтобы Россия имела выход к морю. И на юге тоже. Но на пути стояла крепость Азов, а в ней сидели турки. И царь решил построить флотилию, чтоб окружить крепость и взять ее приступом. Вот здесь и строил он корабли. А когда построили, вывели всю флотилию в приток Дона и царь повелел учинить им смотр. По его приказу открыли бочки с вином и всех угощали. А когда ему налили, он выплеснул вино в реку и сказал: «А это – богу чарка!» С той поры речка зовется Богучарка, а город – Богучар. Ясно, в каких краях вы живете?
|
|
Вдруг из‑за кручи над Доном выскочили «мессершмитты». Повернули вдоль реки. Застрочили пулеметы. Частыми всплесками закипела река. На лодках заторопились, чаще заработали веслами. Послышались крики о помощи.
К Юре и Витьке подскочил Лобосов.
– Хлопцы, живо в воду, подныривайте под бревна! – и первым, в чем был, спрыгнул в воду, уцепился за край бревна и – нырнул под плот.
За ним последовали все. А когда вынырнули, то не сразу заметили изрешеченный пулями трактор.
Крики о помощи неслись со всех сторон. Несколько продырявленных лодок быстро тонули, люди барахтались в воде, цеплялись за борта. На берегу стоял Мочалов и, размахивая руками, что‑то приказывал плывущим в других лодках людям. Лодки меняли направление и спешили к пострадавшим.
А в небе, завалившись на бок и набирая высоту, самолеты разворачивались для нового захода.
– Из воды не вылазь! – строго предупредил всех Петр Иванович. – Готовьтесь снова нырять.
Вдруг Витька громко закричал:
– Глядите, глядите, наши!
Вывалившись из облаков, два краснозвездных ястребка стремительно неслись на вражеские самолеты.
«Мессершмитты» круто взмыли вверх, стараясь скрыться в облаках.
– Удрать, стервецы, хотят! – зло выругался Безуглов. – А ну, голубчики, поддайте им жару.
|
|
Все самолеты скрылись в облаках. Какое‑то время слышалась стрельба, а затем все стихло.
Трофим Тихонович первым заметил изрешеченную кабину своего трактора, разбитые стекла.
– Эх, дьявол! – поразился он. – Что с трактором‑то стало. Пожалуй, и нас бы так изрешетили. Спасибо тебе, Иваныч, за себя и за ребят. Спас ты нас! А ну, хлопцы, вылезай из воды, сушись на солнышке.
Он помог Юре и Витьке взобраться на плот и стал осматривать трактор. К нему подошел Лобосов.
– Ну что? – спросил он Безуглова.
– Центральный провод перебило. Но это пустяки. Пока до берега дотянут, заменить успею. Помнишь, Иваныч, ты ругался, провод давать не хотел, зачем он мне? Видишь, пригодился. Где бы ты его сейчас взял, а? Вот так!
– Ну и злой же ты мужик, Безуглов, ужас!
– Не злой, а хозяйственный. Дай‑ка ножичек, конец оголю.
Лобосов достал ножик, и они вдвоем стали устранять неисправность. Когда плот подтянули к берегу, трактор своим ходом по зыбким бревнам сошел на берег.
Пострадавшим единственный врач оказывал на берегу помощь. Но двоим его помощь была уже не нужна, они скончались еще в лодках.
Похоронили их здесь же, на зеленом берегу Дона.
Переправлялись до позднего вечера. Неповоротливые плоты двигались по реке медленно и грузно. И когда переправили упиравшихся быков, колонна через Старую Криушу и Новохоперск двинулась в Ново‑Анненский район Сталинградской области.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Несколько недель богучарская МТС находилась в пути. Зной и степная пыль не щадили людей. Двигались медленно, в дороге ломались тракторы, не хватало запчастей, горючего.
|
|
Только в начале августа прибыли в колхоз имени Чапаева. Здесь богучаровцев ждали и уже тревожились, почему их долго нет. Предполагали всякое: то ли немцы разбомбили, то ли еще что случилось.
Юру с бабушкой разместили у Матрены Силаевой, маленькой, сгорбленной и подслеповатой старушки, потерявшей мужа еще в гражданскую войну. Домик был небольшой, с низкими потолками и двумя оконцами – одно на улицу, другое во двор. Вокруг домика – покосившийся плетень.
Виктор Власенко поселился с Безугловым напротив, в доме местного тракториста Ивана Коржова. Семья Коржова состояла из него самого, жены и девятилетнего внука Петьки. Дочь Ирина жила с мужем в Мончегорске и на лето привозила Петьку к деду. Привезла его и в сорок первом, но началась война, и застрял Петька у деда. С Юрой они подружились в первый же день.
Дня через два Мочалов пригласил к себе Юру с Петькой и поручил им пасти быков.
– Нечего вам, ребята, попусту небо коптить, – сказал он, – и дело доброе сделаете, и кусок хлеба заработаете.
И предупредил, чтобы завтра утром не проспали, иначе ругаться будет. Бабушке он определил место в полеводческой бригаде – помощницей у поварихи Полины, веселой и разговорчивой женщины. При ней всегда находились две малолетние девочки, очень похожие на нее. Такие же большеглазые и проворные.
Богучарскую МТС объединили с Деминской, разбили на бригады и приступили к уборке урожая. Не хватало людей, машин. Работали ночами при свете фар. С Виктором Власенко Юра совсем не виделся. Тот и дневал и ночевал с трактористами в поле.
Уставшие, но знающие настоящую хлеборобскую цену выращенному урожаю, люди отдыхали полтора‑два часа и снова работали.
С бабушкой Юра виделся лишь поздно вечером.
Стояла жара. Густо пахло полынью. Быков пасли в балке, ближе к воде. Сгоняя назойливых слепней, быки размеренно махали хвостами и лениво щипали траву.
Юра с Петькой лежали в тени редкого кустарника и грызли ржаные сухари. Чуть дальше, на той стороне балки, проходила железная дорога. Ребята видели идущие по ней эшелоны с танками, пушками, войсками.
– И все в Сталинград, – провожая взглядом очередной состав, задумчиво произнес Петька. – Дед говорит, что там сейчас очень жарко. Немцы изо всей силы к Волге рвутся, а наши не пускают, стоят насмерть, и фрицы ничего не могут поделать.
– И не пустят! Ты же видишь, какая помощь туда идет. И танки новые, я раньше таких не видел.
– И машины какие‑то непонятные, все брезентом крытые. У каждой часовой стоит. Секретные, что ли?
– А может, это «катюши».
– «Катюши»? – Петька даже привстал, чтобы рассмотреть получше.
Когда состав скрылся из глаз, Петька повернулся к Юре, спросил с любопытством:
– Ты сам‑то их видел? – Петьке было интересно знать, что ответит Юра: соврет или правду скажет?
Юра ответил правду. «Катюш» он не видел и, какие они, сказать не может. Это разочаровало Петьку. Он почему‑то был уверен, что Юра все видел и все знает. А тут вдруг – не знаю, не видел. Хитрит, не хочет рассказывать, вот и все. Недовольный, Петька повернулся на другой бок и ахнул: прямо перед ним, шагах в десяти, стоял огромный черный пес и спокойно смотрел на него. Шерсть пыльная, свалявшаяся. Бока впалые. Едва дыша, Петька ногой толкнул Юру.
– Смотри, кобель какой, не шевелись, а то еще кинется.
Юра повернулся, увидел здоровенного пса, удивленно спросил:
– Откуда он взялся?
– А я почем знаю? Гляди, не меньше теленка.
– Наверно, настоящий волкодав! – Юра на всякий случай подтянул к себе суковатую крепкую палку.
Пес постоял еще немного, затем не спеша спустился вниз к ручью. Ребята с облегчением вздохнули. Напившись воды, пес улегся в тени на густой траве и смотрел на мирно пасшихся быков.
– Слушай, – тревожно заговорил Петька, – а если он быка загрызет? Он же, зверюга, голодный. Нам ведь перед колхозом отвечать придется.
Но Юра видел, что пес настроен миролюбиво, и потому Петькиной тревоги не разделял.
– Давай позовем сюда, сухарь дадим, вдруг к нам прибьется? – Юра с надеждой смотрел на друга.
– Ты что! – испугался Петька. – Пусть там лежит, может, совсем уйдет, а то бродячие они знаешь какие…
Юра не стал слушать дальше и начал осторожно спускаться к ручью.
Пес настороженно приподнял морду и внимательно следил за мальчиком. Не доходя шагов пятнадцати, Юра остановился и протянул сухарь. Пес потянул носом, облизнулся, но с места не двинулся. Юра сделал еще несколько шагов и снова остановился. Пес по‑прежнему спокойно лежал. Юра бросил ему сухарь. Пес нехотя поднялся, обнюхал пересохшую корку хлеба и с жадной торопливостью начал грызть. Крепкие зубы легко перемалывали сухарь.
Пес косился на Юру и, помахивая хвостом, довольно быстро расправлялся с едой. Затем не спеша подошел к Юре, лизнул шершавым языком руку и сел рядом, словно ожидая еще чего‑то.
Через несколько минут они вернулись к Петьке уже друзьями. Но Петька еще долго боялся этого огромного лохматого пса и сторонился его… Назвали собаку Лыско.
…В этот день пригнали быков позднее обычного. Бабка Матрена засветила уже керосиновую лампу и, как всегда, подвесила ее ближе к образам.
Следом за Юрой появилась бабушка. Она подошла к столу, развязала узелок, выложила кусочки черствого хлеба и две луковицы.
– Вот и хорошо, что хлебушка принесла, – обрадовалась Матрена. – Я супчик сварила, а хлебушка ни крошки. Садитесь, похлебаем, пока не остыл.
Но бабушка от еды отказалась и устало прилегла на сундук, застеленный потертым полушубком.
– Вы ешьте, ешьте, – сказала она, – а я полежу, ноги что‑то устали. Ты, Матрена, пораньше утром разбуди, а то, не дай бог, просплю с усталости. Полина опять завтра снопы вязать будет, а мне одной готовить придется да за ее детьми присматривать, так что не забудь.
– Не забуду, – пробурчала Матрена, недовольная тем, что бабушка отказалась от ужина.
Бабушка отвернулась к стене и глубоко вздохнула. Юра сел за стол, взял деревянную ложку и ждал, когда Матрена подаст суп. Матрена налила ему в глубокую миску два половника, столько же налила себе.
Но поесть они не успели. В дверь громко постучали, и в комнату ввалился Георгий Павлович Мочалов.
– Здравствуйте! Извините, что я так поздно. А где же наша бабуля? – Голос громкий, возбужденный.
Бабушка встревоженно поднялась с сундука.
– Ай случилось что?
– Да нет, не случилось. Однако новость есть. В райкоме разрешение дали, на фронт ухожу!
– Как? А хлеб убирать?
Георгий Павлович сел рядом:
– Ничего страшного. Без нас уберете. Фашист сегодня опаснее всего, его в первую очередь убрать с нашей земли надо! – Посмотрел на Юру, добавил: – Может, твоего отца встречу, скажу, где вы находитесь. И твоего дружка Власенко берут в танкисты. Вообще богучарских нас пятеро на фронт уходит. Ну, ладно, отдыхайте, завтра увидимся.
Георгии Павлович ушел, а бабушка прислонилась к стене боком и сидела тихо, задумчивая. Юра подошел к ней.
– Не надо, бабуль. Все сейчас воюют, и наши пошли. Может, и правда батю встретит. Ведь он же живой, правда?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В этот день Юра пас быков без Петьки. Друг остался дома, присмотреть за приболевшим дедом.
Быки паслись по склону оврага и, прячась от жары в тени деревьев, лениво щипали траву. Лыско лежал рядом с Юрой и следил за быками, чтобы они не разбредались далеко.
Пес оказался понятливым и сразу усвоил роль пастуха. Если какой бык уходил в сторону от своего маленького стада, Лыско тут же догонял его и грозным рычанием возвращал на место…
В лесу созрела земляника, мелкая, но сладкая. Юра неторопливо собирал ее. Вдруг совсем рядом он увидел какой‑то странный желтоватый узел, втиснутый в густой кустарник. Что бы это могло быть?
Юра подошел ближе. Парашют?! Откуда он взялся? Вчера его здесь не было. Иначе бы он еще вчера бросился в глаза. Значит… Юра внимательно осмотрел кусты, но ничего больше не обнаружил.
Приказав Лыско сидеть на месте, Юра пулей помчался к Деминской МТС. Ближе ничего не было, хотя и до нее километров пять.
Запыхавшись, влетел он в ворота МТС и застал одного Харитоныча. Дед сидел на крылечке конторы и спокойно чадил самосадом. Он выполнял обязанности сторожа и неотлучно находился у телефона. Все работники МТС были в поле на овощеводческих плантациях.
Юра рассказал деду о находке. Харитоныч невозмутимо выслушал его, пошамкал губами и, почесав в задумчивости затылок, заявил без всякого удивления:
– Ну и что из того, что парашют? Может, он брошенный, ненужный, а мы панику учиним? Да ты присядь пока, отдохни, водицы испей. И потом это… Севастьян вот‑вот вернется, с ним и смотаетесь за парашютом, сюда привезете.
Юра с жадностью выпил кружку воды, но не сел, а, наоборот, потребовал, чтобы дед срочно звонил куда угодно, но только не сидел сложа руки и не ждал возвращения Севастьяна.
Деду явно не понравилась настойчивость мальчика, однако, недовольно качнув головой, он нехотя заковылял к телефону.
Прежде чем снять трубку, переспросил:
– Звонить‑то куда? Разве найдешь кого сейчас. Время обеденное. Может, в пожарку? Там завсегда кто‑то есть.
Юра согласен был на все, лишь бы что‑то делать. В пожарку так в пожарку, но только быстрее, а там видно будет. Про себя же он рассуждал, что если парашют действительно брошенный и ненужный, то зачем его прятать в кусты. Хорошо, если его бросили наши, а если он чужой, вражеский?.. Нет, пусть лучше проверят, чем вот так сомневаться и гадать.
И тут он вспомнил, как однажды в разговоре с кем‑то Георгий Павлович упомянул, что в райкоме и исполкоме дежурят круглосуточно. Сказал об этом деду. Тот пожал неопределенно плечами и стал усердно накручивать ручку телефонного аппарата. Затем снял трубку и, услышав голос, протянул ее Юре.
– На, сам докладай.
Отвечал коммутатор. Юра попросил райком, исполком, но только побыстрее.
В райкоме ответила девушка. Юра торопливо рассказал о парашюте и где его нашел. Девушка выслушала, попросила подождать, пока по другому телефону она с кем‑нибудь свяжется.
Ждал он недолго. Девушка сообщила, что сейчас говорила с военкомом и он обещал немедленно прислать людей, только их необходимо встретить у леса и указать, где лежит парашют.
Юра поблагодарил и помчался назад. Удивленный Харитоныч только и успел крикнуть:
– Севастьяна‑то прислать, нет?
Юра на бегу оглянулся, махнул рукой.
По дороге его догнала старенькая, довоенная полуторка. В кузове сидели вооруженные бойцы, из‑за борта выглядывала голова овчарки. Шофер резко притормозил. В окно кабины высунулся лейтенант, спросил, не он ли тот Юра Подтыкайлов, который должен указать дорогу к парашюту.
Юра кивнул головой. Лейтенант пригласил его сесть рядом.
Когда подъехали к оврагу и Юра показал парашют, лейтенант неожиданно строго спросил:
– К нему подходил, трогал?
– Нет.
– Молодец, правильно поступил. Вещь фашистская.
Повернулся к машине, скомандовал:
– Сергеев, пускай Казбека, может, след возьмет. Остальные цепью и не отставать!
Сергеев выпрыгнул из кузова и с овчаркой подбежал к парашюту. Собака ткнулась носом в ткань, обнюхала вокруг траву и рванулась в лес. Сергеев едва поспевал за ней. Выстраиваясь на ходу цепью, бойцы устремились следом.
Побежал за всеми и Юра. Но лейтенант остановил его и приказал помочь водителю погрузить парашют на машину и дожидаться их возвращения.
Боец Коровин вылез из кабины, подошел к парашюту и, прежде чем поднять его, внимательно присмотрелся к нему. Юра хотел вытащить парашют и шагнул было в кусты, но Коровин запретил:
– Не трогай! Может, минированный, за тебя тогда лейтенант с меня голову снимет, понял?
Коровин стал оглядываться вокруг, выискивая палку подлиннее, увидел быков и очень удивился:
– А скотина откуда взялась?
– Колхозные, я их здесь пасу.
В тени под деревом Коровин заметил собаку. Лыско мирно сидел на задних лапах и преданными глазами смотрел на Юру.
– И собака твоя?
– Моя.
– Слушай, а если кобель парашют с места сдернет? Может, он вовсе не минированный, проверить надо.
Юра подозвал к себе Лыско. Тот подбежал, лизнул руку и, обнюхивая подозрительно Коровина, обошел вокруг него. При виде такой громадины Коровин струхнул и попросил Юру быстрее убрать от него пса.
…Парашют Лыско вытащил свободно, без всяких приключений. Развернув шелк, Коровин подтвердил, что он действительно немецкий, и похвалил Юру за находчивость.
Из леса донесся обозленный лай овчарки. Послышались выстрелы. Перестрелка длилась недолго и прекратилась так же неожиданно, как и началась.
Прислушиваясь к тишине, Коровин свернул цигарку, раскурил ее, медленно произнес:
– Вот и вся карусель. Видать, накрыли хозяина этой штуки.
Из леса появился запыхавшийся боец, передал Коровину приказ объехать овраг и углубиться в лес. Уже тише сообщил, что убили Васичкина и что парашютистов оказалось двое, взяли обоих. При них нашли килограммов сто взрывчатки. Хотели что‑то взорвать, а что – не говорят.
– Эх, Серега, Серега, – пожалел Васичкина Коровин. – Все на фронт рвался, а смерть в тылу подстерегла! – и, с ненавистью бросив в кузов фашистский парашют, он вскочил в кабину, запустил мотор и, развернувшись, погнал машину в объезд оврага…
Вечером Юра сидел на крыльце у Петьки и рассказывал, что произошло днем. Петька слушал и завидовал. Очень сожалел, что его не было в лесу.
Неожиданно к дому, где проживали Подтыкайловы, подъехала знакомая полуторка. Из кабины выпрыгнули Мочалов и высокий капитан. Георгий Павлович повел его в дом. В руках капитана был аккуратно свернутый пакет. Они вошли в дом. Петька вскочил и горячо поклялся:
– Ей‑богу, к тебе! Иди, иди, я точно говорю!
Но Юра замешкался. На крыльцо вышла Анастасия Егоровна, увидела ребят, позвала Юру домой.
– Ну, что я тебе говорил?! А мне с тобой можно?
– Конечно…
Капитан встал ребятам навстречу, поздоровался. Узнал, кто из них Юра, поблагодарил за помощь. Потом развернул пакет и подал Юре новенькие хромовые ботинки, буханку свежего хлеба, консервы и несколько кусков сахара.
– Получай, герой, солдатский паек. Командование награждает тебя за проявленную бдительность. Заслужил.
Юра поблагодарил капитана и смущенно принял пакет.
Бабушка стояла у окна и волновалась. Она только сейчас узнала, что произошло сегодня в лесу.
Взглянув на часы, капитан спросил Юру:
– Так ты знаешь, за что тебя наградили?
От всего происходящего Юра даже растерялся. И на вопрос капитана ответил вопросом:
– Что‑нибудь случилось, да?
– Не случилось только благодаря тебе. Точнее, сегодня ночью у станции Филоново фашисты хотели взорвать железнодорожный мост. Это большой удар по нашему фронту. А ты помешал, понял? За это и благодарность. Ну еще раз спасибо и извини, мне пора.
Капитан простился со всеми и вышел. За окном заработал мотор, грузовик тронулся, свернул за Петькин дом и исчез совсем.
Георгий Павлович подошел к Юре, крепко пожал ему руку.
– Молодец, жаль отец с матерью не знают, гордились бы сыном.
Бабушка подошла к столу, посмотрела на хлеб, прижала к груди, постояла в задумчивости, спохватилась, торопливо нарезала хлеб ломтями, наколола небольшими кусочками сахар и, как на великий праздник, подала все это ребятам.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Мобилизованных на фронт провожали всем селом – за дальнюю околицу. И долго не расходились люди, делясь своей бедой и нынешним житьем‑бытьем.
Ночью пошел дождь. Быков пасти не пришлось: их забрали в бригады вытаскивать буксующие в поле машины.
Юра сидел у окна и видел, что Петька тоже сидел у окна и тоскливо смотрел на дорогу.
На другой день дождь кончился. Погода была пасмурная, серая. Юра зашел к Петьке. Тот еще валялся на печи. Увидев Юру, нехотя слез с печи и, запустив пятерню в лохматую голову, почесал затылок.
– На работу, что ли, идти, да?
– Да нет, я просто так зашел, может, на речку сходим? После дождя рыба хорошо клюет, пошли?
– Не хочется, – отказался Петька. – Как ты думаешь, наши уже на фронте, нет?
– Не знаю. Может, уже и воюют.
– Три дня прошло, а писем нет. Вам Мочалов прислал что‑нибудь?
– Рано еще, – успокоил Юра Петьку и почувствовал, как здорово переживает тот за своего деда.
На речку они все‑таки пошли. Слабый ветерок рябил воду, прыгали на волне самодельные поплавки, дразнили рыболовов, но клева не было. Домой вернулись без настроения, обозленные на погоду, на рыбалку.
Бабушка тоже рано вернулась с поля и сердито ворчала:
– И что за погода? Ни проехать ни пройти! Не дай бог дожди затянутся, сколько хлеба пропадет.
Но за ночь прояснело. Утром сквозь серые тучи пробилось солнышко. Ребята сидели на крыльце и гадали, какая погода будет завтра.
Вдруг они насторожились. Издалека послышался нарастающий рокот мощных моторов. Ребят с крыльца как ветром сдуло. Они выскочили на улицу и тут же отпрянули назад. По селу неслась колонна танков. Поблескивали яркие звезды, длинные стволы пушек зачехлены, люки закрыты. Не задерживаясь, колонна умчалась в степь, в сторону Сталинграда.
– Вот это сила, – проговорил Юра, провожая взглядом стальные громадины. – Виктору тоже, наверное, такой дадут.
Юра заранее радовался за Власенко. Радовался и не знал, что в первом же бою тяжело раненный Виктор таранит вражеский танк, подожжет его, но и сам погибнет…
Петька смотрел вслед промчавшейся танковой колонне и о чем‑то сосредоточенно думал. Затем глянул на Юру и сказал:
– Быстрее бы наши с фашистами разделались, домой охота, сколько отца с матерью не видел.
Юра посмотрел на него и удивился – разве могут люди в одну и ту же минуту одинаково думать? Он сам хотел это сказать, а Петька опередил его.
Обнявшись, друзья вернулись на крыльцо. Разговоры и мысли были об одном – что под Сталинградом? Понимали, что бои там идут тяжелые. По ночам отчетливо слышны орудийные раскаты, над селом чаще пролетали краснозвездные самолеты. И танки как промчались. И все туда, на Сталинград. Конечно, они торопились на помощь нашим…
Проходили дни, недели, месяцы. Под Сталинградом по‑прежнему шли упорные бои.
Пришла осень. Во двор стучалась зима. Немцы осаждали Сталинград, но взять его не хватало сил. Сколько там погибло наших людей? Раненых каждый день через село везут.
Шел декабрь. Морозный, холодный, снежный. Юра с утра колол дрова и складывал их под ветхий навес старенького сарая. Вдруг во двор влетел Петька. Весь возбужденный, радостный, сияющий. Бросился на Юру, стал обнимать, смеяться, прыгать. Таким его Юра еще ни разу не видел.
– Ты что? – удивился он. – Письмо от деда получил, да?
Но Петька говорить не хотел, он в пляске изливал свою радость, дурачился, куражился и, довольный, поглядывал на Юру.
– Что случилось – скажи? – Юра с размаху воткнул топор в здоровенный чурбан.
– А ничего, – продолжал кривляться Петька и вдруг выпалил: – Твой Богучар освободили, понял?
– Как?! – от неожиданности Юра даже присел на чурбан. – Когда?
– По радио только что передали, своими ушами слышал. Домой собирайся, понял? А там и я скоро поеду. Ура‑а! – И, радуясь, Петька готов был пуститься в любую пляску.
У Юры перехватило дыхание. Он сидел не шелохнувшись, боясь спугнуть радость.
На крыльце появилась встревоженная Анастасия Егоровна, напустилась на Петьку.
– Чего орешь? Делать нечего?
– Бабуль, наши Богучар взяли.
– Ой! – схватилась она за сердце и опустилась на крыльцо. – Неужто правда?
Юра подбежал к ней. Сбоку подскочил Петька.
– Правда, правда, – уверяли они. – По радио сказали.
– Погодите, погодите, дайте в себя прийти. Сердце что‑то зашлось. Ой, родненькие вы мои, радость‑то какая!
Немного погодя она накинула на себя старенькую фуфайку, накрылась серой шалью и заспешила к Петькиной бабушке.
Женщины расцеловались, от радости прослезились и стали размышлять, какая теперь жизнь начнется. Раз погнали немцев, значит, всем облегчение придет.
Анастасия Егоровна готова была хоть завтра отправиться в родной Богучар. Но судьба распорядилась по‑своему. Бабушка простудилась и надолго слегла в постель. И только весной сорок третьего добрались они с Юрой до Кантемировки, а оттуда до Богучара было уже рукой подать.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Весна быстро сгоняла снег. Под теплым солнцем дружно зазеленела трава. По‑весеннему пахло распустившимися почками.
Отощавшие, с провалившимися боками лошади с трудом тащили по проселочной дороге телегу. На соломе лежала больная Анастасия Егоровна. Дед Макар семенил рядом. Юра шел обочиной и придерживался за край телеги.
Дед все время поглядывал на потемневшее небо, хмурился и торопил уставших лошадей.
Вдоль обочины и прямо в поле виднелись искореженные, обгоревшие, разбитые немецкие танки, машины, орудия. Вся земля была изрыта воронками…
Вдали показался долгожданный, родной Богучар. Тревожной радостью забилось сердце. Почуяв знакомые места, веселее зашагали лошади.
Полуразрушенным, осиротевшим предстал перед Юрой город.
Первым встретился Витя Лелекин. Он сидел на завалинке своего дома и вроде бы грелся на солнышке. Кивнув в его сторону, дед Макар сказал:
– Сиротой парень остался. Его сестру немцы в Германию угнали, мать у школы убили. За дочь вступилась. Так он все время на завалинке сидит, сестру ждет. А она погибла. С девчатами бежать вздумали, да не повезло им, всех фрицы из автоматов расстреляли. Эх‑хе‑хе! Сколько беды людям война принесла, всего и не перескажешь. – Дед крутанул вожжами, крикнул: – А ну, окаянные, пошли живее, ишь вы, совсем обленились! – Спросил бабушку: – Вас домой аль к Ксении? Ваш‑то дом к жилью непригоден. Зима студеная была, дров не было, вот люди в брошенных домах кто полы, кто переборки разобрал. За это людей не судите, всем выжить хотелось. И я ваш сарай на дрова перетаскал. Но я вам другой, еще лучше сделаю. Поможешь? – спросил он Юру.
– Помогу.
Бабушка попросила остановиться.
– Что так? – удивился дед. – Я ж довезу.
– Ничего, ничего, спасибо. Теперь дойдем. По родной земле пройтись охота, соскучилась. А ты поезжай. Чемоданчик наш Ксении завези.
– Ну, смотрите, я как лучше хотел.
И дед уехал. Юра с бабушкой пошли медленно, разглядывая опустошенный город.
Ксения Захаровна сажала в огороде морковь, когда к дому подкатил дед. Узнав о возвращении домой Подтыкайловых, она тотчас бросила свои дела и, вытирая о фартук руки, помчалась навстречу.
На другой день утром появился Ванька Кусуров, остановился на пороге, радостно гаркнул:
– С прибытием вас!
Друзья обрадовались встрече и Долго сидели в тени за домом, рассказывая друг другу, как жили они все это время. Потом Юра сказал, что видел вчера Лелекина, но говорить с ним не говорил и предложил сходить вдвоем. Кусуров согласился, но не сейчас, а позднее.
– Ты знаешь, как Лелекин за мать и сестру мстил?! У пяти машин все колеса шилом истыкал. Немцам драпать нужно, а уехать не могут. Так и удрали пешком. В одной легковушке он отверткой радиатор изуродовал, на прицепе уволокли. Только теперь Лелекин тихий стал. Говорят, это от нервного потрясения у него…
– Школа‑то вся сгорела?
– Почти, но ее уже ремонтируют. Все наши ребята помогают. Ты придешь?
– Конечно!
– Кроме того, мы в колхозе работаем, в овощеводческой бригаде. Землю готовим под посадку капусты и огурцов. За это нас кормят.
На крыльце появилась Ксения Захаровна, позвала ребят:
– Идите к столу, картошка сварилась.
Кусуров замялся, но она прикрикнула на него, и он покорно вошел в избу вслед за Юрой…
С каждым днем фронт удалялся на запад. На душе у людей становилось светлее. В освобожденных районах налаживалась прежняя жизнь. Дети во всем помогали взрослым. Никого не приходилось уговаривать, убеждать. Все работали, не считаясь ни со временем, ни со здоровьем.