Юра даже не поверил. Ему закажут настоящую военную форму?! Степан Иванович смотрел на Юру добрыми, отцовскими глазами.
И Юра мгновенно представил себя в пилотке с красной звездочкой, новенькой гимнастерке под широким ремнем с пряжкой, форменных шароварах, заправленных в сапоги. Все было на своем месте. Не хватало только… И совершенно неожиданно для себя Юра спросил:
– А винтовку дадите?!
– Винтовку? – переспросил Степан Иванович. – Там видно будет. Одно скажу – вместе фашистов бить придется!
Он произнес это твердо, уверенно, и они втроем быстрее зашагали в сторону армейских мастерских.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Андрей Суслов лежал на кровати и, облокотившись о подушку, рассказывал Юре, как они взяли в плен эсэсовского обер‑лейтенанта. Слушая, Юра чистил и смазывал его трофейный пистолет. Разведчик внимательно следил за правильностью смазки и сборки оружия.
По характеру Андрей был общительный, веселый. И потому в рассказе у него все получалось просто, легко, хотя на самом деле все обстояло гораздо сложнее и опаснее…
К деревне Орловка разведчики вышли в пять часов утра. Было морозно, дул холодный, пронизывающий ветер. Деревня спала. Только в одном окне виднелся тусклый огонек.
Старший группы лейтенант Пирогов поручил Суслову и Верещагину выяснить, кто находится в этом доме, а заодно разведать обстановку в деревне.
К дому разведчики подбирались осторожно. Видели, что вдоль улицы в походном строю застыли танки, тягачи, крытые грузовики. Вероятно, колонну застала ночь, и немцы остановились здесь до утра.
Во дворе нужного дома стояла легковая автомашина.
– «Мерседес», – шепнул Верещагину Суслов. – Здесь определенно начальство ночует.
За окном маячила длинная тень немецкого солдата. Он что‑то делал. Наклонялся, выпрямлялся. Казалось, чего‑то ждал.
– Не спится фрицу… – шепнул Суслов. – Доложи лейтенанту, что в доме находятся немцы, а в деревне стоит колонна немецкой техники.
Верещагин бесшумно исчез. Суслов выбрал удобное место и стал наблюдать за домом.
Отворилась дверь, на крыльце появился немец с ведром воды. От ведра клубами шел пар. «Воду на печке грел» – догадался Суслов. Немец подошел к машине, открыл капот, залил в радиатор горячую воду. Попробовал запустить мотор. Холодный двигатель капризничал: чихал и не хотел заводиться.
К Суслову подполз Пирогов.
– Похоже, подъем скоро. И в других домах свет зажгли.
– Товарищ лейтенант, может, «язычка» нам здесь взять? Прямо с постельки, тепленького, пока не очухались, а?
Немец принес второе ведро горячей воды. Мотор заработал, запахло бензиновой гарью.
– Берем! – решил Пирогов. – Суслову с Иванцовым заняться шофером, а мы с Верещагиным врываемся в дом. Если что, глушим фашистов гранатами и отходим к лесу.
Прижимаясь к стене дома, Суслов пополз к машине. Вдруг шофер убавил газ, взял пустое ведро и направился к сараю. Он шел прямо на Суслова. Еще несколько шагов, и он увидит советского разведчика. Что делать, как спасти положение?! Пирогов поднял какую‑то чурку и швырнул в шофера. Тот остановился удивленный. Суслов в прыжке сбил его с ног, прижал к земле. На помощь бросился Иванцов. Они скрутили шофера, забили в рот кляп.
Пирогов дернул Верещагина и первым ворвался в дом. В полумраке два офицера медленно одевались.
– Хенде хох! – крикнул Пирогов и замахнулся гранатой.
Верещагин схватил лежавшие на столе пистолеты. Немцы не растерялись, бросились на Верещагина. Завязалась борьба.
– Не стрелять! – предупредил Пирогов, сшибая с ног немецкого майора.
Верещагин катался по полу с эсэсовским обер‑лейтенантом. Прежде чем Пирогов пришел на помощь, немец выстрелил.
– Эх, дьявол, успел‑таки, – зло выругался Пирогов.
Вбежал Суслов. Втроем они быстро скрутили фашистов и повели во двор. Немцы не сопротивлялись, но тащиться с ними было небезопасно.
– Фашисты всполошились, сюда бегут! – доложил Иванцов.
Пирогов скомандовал:
– В машину, живо! Суслов, за руль! – и втолкнул майора на переднее сиденье.
Разведчики быстро уселись на заднем сиденье, приготовились к бою. Эсэсовца положили в ноги.
Машина с места рванула вперед. Выстрел действительно поднял по тревоге всех фашистов. Они отовсюду спешили к дому.
Суслов крутанул вправо, увидел бежавших навстречу врагов, свернул в проулок и до предела нажал газ. Вслед загремели выстрелы.
Из‑за угла выскочили другие фашисты, тоже открыли по машине стрельбу. Автоматные очереди прошили кузов, вдребезги разлетелось стекло. Пирогов, Иванцов, Верещагин пригнулись. Суслов пригнуться не мог: он вел машину. Вел прямо на врага! Отскакивая в сторону, фашисты продолжали стрелять. Суслова резко толкнуло в плечо, прожгло болью. Рядом вскрикнул и тут же затих майор.
Опустив стекла, разведчики в упор стреляли в немецких солдат. Машина вырвалась на проселочную дорогу и помчалась в темную осеннюю степь. Суслов понимал, что ранен, но молчал. Крепился, сознавая критическое положение всей группы. Сейчас дорога была каждая минута.
– Сворачивай в лес, Андрей, – приказал Пирогов. – Дальше опасно. Засаду могут устроить.
Рука онемела, Суслов с трудом поворачивал руль.
– Что с тобой?
– Кажется, ранило.
– Тормози!
Суслов остановил машину.
– Товарищ лейтенант, а майор, кажется, того, – произнес Иванцов, брезгливо указывая на мертвого фашиста.
У майора забрали документы, а тело бросили в кювет.
Машину повел Пирогов. Перевязывая Суслова, Иванцов басил:
– Легко ты, Андрюха, отделался. Видать, в рубашке родился. Не то что этот майор. Туда ему и дорога.
Въехали в лес. Углубились, насколько позволила узкая дорога, и остановились. Вылезли из машины и направились в глубину леса, ведя перед собою связанного эсэсовца.
Прошли немного, вдруг Иванцов бегом вернулся к машине, порезал шины и снова догнал своих.
Эсэсовец оправился от первого испуга и, как загнанный зверь, поглядывал по сторонам: Пирогов понял его намерение и выразительно показал ему свой увесистый кулак – с пистолетом…
– Вот и вся история, – кончил Суслов и подмигнул Юре.
Юра давно уже привел пистолет в порядок и затаив дыхание слушал рассказ о разведчиках.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В конце октября наступило резкое похолодание. Начались сильные заморозки.
…В штабе армии шло совещание. На нем присутствовали командиры соединений, дивизий, корпусов. Вел совещание генерал Рогозный. Он сообщил о положении на фронте и предоставил слово Черных. Полковник доложил о дислокации немецких частей, их численности, о сосредоточении сил противника на правом фланге. Сведения армейской разведки совпадают с данными авиаразведки и показаниями пленных. Сомнений нет: немцы скоро начнут новое мощное наступление. К этому их торопит и приближение зимы.
Генерал Рогозный предложил план упредительного удара. После обмена мнениями и принятия согласованных действий всех родов войск совещание закончилось. Все стали расходиться.
В новенькой военной форме, в начищенные до блеска сапожках Юра с дежурным офицером четко отдавал честь проходившим мимо генералам, полковникам… Юру уже знали, улыбались ему.
Последними выходили генерал Рогозный и полковник Черных. Увидев Юру, генерал подошел к нему, протянул руку.
– Ну, здравствуй, боец! Выглядишь, скажу тебе, орлом. Молодец полковник, обмундировал полагается, по‑боевому. Чем же он у тебя, Степан Иванович, занимается?
– Без дела не сидит, товарищ генерал. Разведчикам оружие чистит, дежурит, поручения разные выполняет. И в столовой помогает – картошка, моркошка и прочее.
– Значит, армейский хлеб даром не ест? Похвально. Но ты, Степан Иванович, его не балуй, настоящего человека из него расти. И от трудностей не оберегай, пусть характер закаляет. Кого жизнь хорошенько учила, те всему цену знают, настоящими людьми становятся: ты понял, боец Подтыкайлов?
– Так точно, товарищ генерал! – козырнул Юра и, довольный, просиял улыбкой.
Степан Иванович одобряюще подмигнул ему и приказал одеваться. Юра торопливо натянул новенький полушубок, шапку‑ушанку с яркой звездочкой и направился к выходу, вслед за командирами.
Уже в машине Степан Иванович объяснил Юре, что сейчас они заедут к одному школьному учителю, который обещал подобрать учебники для третьего класса, чтобы Юра продолжал учиться.
Старого учителя дома не оказалось. Дверь открыла его жена Анна Петровна, женщина высокая, полная, но с болезненно‑желтым лицом. Приходу Степана Ивановича и Юры она обрадовалась.
В комнате пахло лекарствами. Анна Петровна подошла к старому, потрескавшемуся книжному шкафу, достала с полки небольшую стопку книг и тетрадей, протянула все это Юре.
– Здесь не только учебники, но и детские книжки есть. Это все, что мы с Андреем Андреевичем могли собрать… Так вот ты какой, Юра! Выглядишь как бравый солдатик.
Юра смущенно глянул на нее, поблагодарил за книги и стал их рассматривать.
– Учись, Юра. Не ради того, чтобы переходить из класса в класс, а ради знаний, ради сознательной жизни. Мы с Андреем Андреевичем желаем тебе успеха. Жаль, что его нет. Ты ведь еще придешь к нам, не правда ли?
Юра закивал головой и вдруг спросил:
– Скажите, а красного галстука у вас нет?
И весь вспыхнул от своей просьбы. Хозяйка вздохнула с сожалением:
– Нет, милый. Чего нет, того нет. А был бы – разве жалко, с удовольствием подарили бы.
– Извините, – сказал Юра и просительно посмотрел на полковника.
Степан Иванович поблагодарил Анну Петровну за книги, стал прощаться.
– Да куда же вы? Чайку попейте, посидите. Может, и Андрей Андреевич заявится.
Она глянула в одно окно, в другое, но снаружи никого не было.
– Вы уж извините, Анна Петровна, но я лично не могу ждать. Сами понимаете, война!
– Да‑да, вы правы, – согласилась хозяйка и погладила по голове Юру. – Очень прошу тебя, учись хорошо. Чего бы ни стоило, учись! Только в знаниях разумная жизнь, запомни, Юра!
– Спасибо, – прижимая к груди книги, ответил Юра. Добрые слова глубоко запали ему в душу.
Пожелав хозяевам здоровья, гости уехали.
Всю дорогу Юра радовался книгам. И тому, что с ним будет заниматься сам Степан Иванович…
Полковник Черных все время пропадал на передовой. Возвращался, как правило, поздно ночью. Уставший, почерневший, он сразу валился на койку и тут же засыпал. Но часа через два просыпался, умывался холодной водой и осторожно будил Юру. Юра просыпался сразу, как только чувствовал, что его трогают за плечо. Он понимал, что другого времени у Степана Ивановича нет, и с готовностью раскладывал на столе учебники. Решал задачи, писал диктанты, рассказывал правила.
Степан Иванович радовался, что Юра добросовестно выполняет все его задания, что учится без понуканий и уговоров. Это стало привычкой, превратившейся потом в постоянную необходимость.
Не знал тогда Степан Иванович, что с его легкой руки это желание учиться останется в характере Юры на всю жизнь…
Обстановка на фронте с каждым днем осложнялась. Дав Юре новое задание и наскоро перекусив, Степан Иванович мчался на передовую.
Вместе с полковником уезжал и его шофер. Петро похудел, глаза ввалились, он стал выглядеть совсем маленьким, хотя старался держаться бодрым, веселым, неуставшим.
…Ноябрь начинался снежной порошей, глубоким снегом и крепкими морозами. Враг наседал со всех сторон. Бои шли напряженные, затяжные – и днем и ночью.
Юра помогал в штабе. Несколько раз просил пустить с разведчиками в тыл врага. Его не пускали. Юра обижался.
– Зря, Юра, обижаешься, – сказал ему однажды Степан Иванович. – Нет пока необходимости тебя посылать. Потребуется – пошлем. Но от души скажу, радуюсь за тебя, что не трусишь, не боишься рисковать жизнью за Родину.
Юра молчал. Конечно, приятно было слышать такие слова от Степана Ивановича, но лучше бы он разрешил идти в разведку. И Степан Иванович понимал, что не очень убедил мальчика, и старался подыскать более нужные слова.
– Понимаешь, Юра, – говорил он, – фашисту все равно придет конец. Днем раньше, днем позже, но придет. А таким, как ты, еще много дел после войны будет. Так что учись пока, набирайся ума, воспитывай в себе настоящего человека. В жизни это очень пригодится. Поверь мне, я не зря говорю.
Степан Иванович был прав. Жизнь подтвердила его слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Утром 7 Ноября Юра сидел у окна и читал книгу про Чапаева. Книга была ветхая, растрепанная, но читать еще можно. Где раздобыл ее Степан Иванович, Юра не знал.
Разве мог он заметить, как за окном промелькнула фигура Петра Смыка? Петро ворвался в комнату и, переведя дух, выпалил с порога:
– Живо в штаб! Бежим!
Юра встревожился: не случилось ли что со Степаном Ивановичем? Петро сообразил, о чем подумал Юра, и нетерпеливо закричал:
– Да все в порядке, все! Парад в Москве, понял? Сталин говорит. Я за тобой примчался, да быстрее же…
Юра схватил полушубок, шапку и, одеваясь на ходу, выскочил вслед за Петром.
Генерал Рогозный, полковник Черных и инструктор политотдела Полоник находились в это время в одной из дивизий на правом фланге, где шли тяжелые оборонительные бои. От того, выдержит дивизия натиск врага или нет, зависело положение всего фронта.
Петру было приказано находиться в штабе, никуда не отлучаясь. И когда он, запыхавшись, вернулся с Юрой в штаб, то все сидели не шелохнувшись. Голос Верховного Главнокомандующего был нетороплив, спокоен, уверен. Сталин обращался ко всем защитникам Отечества:
– Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
За полный разгром немецких захватчиков!
Смерть немецким оккупантам!
Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!
Под знаменем Ленина – вперед к победе!
Голос смолк. И там, на Красной площади, грянул оркестр. В боевом порядке мимо Кремля, мимо Мавзолея двинулись на фронт новые полки.
– Эх, не все слышал, – с сожалением проговорил Смык и попросил капитана Андросова пересказать речь Сталина.
Взволнованный, тот не сразу сообразил, что от него хотят, а когда понял, развел руками:
– Погоди малость, дай в себя прийти. Одно скажу: мы победим!
Майор Брусилов разъяснил:
– Завтра, Петро, во всех газетах опубликуют, так что почитаем не спеша и не один раз. Потерпи до утра.
Вечером вернулся Степан Иванович. Он рассказал, как в окопах, блиндажах, укрытиях бойцы и командиры через громкоговорители слушали Сталина.
Немцы пытались мешать, стреляли из орудий, пулеметов, минометов, поднимались в атаку, но заглушить голос Москвы им не удалось.
– Да, Юра, не видать фашистам своего праздника на московских улицах. Он будет нашим. И на берлинских площадях…
От полковника пахло пороховой гарью.
– Степан Иванович, а отпуск на войне дают?
– Какой отпуск?!
– Обыкновенный. Мы бы с вами в Богучар к бабушке съездили.
Степан Иванович круто повернулся.
– У тебя есть бабушка? Улицу, дом помнишь?
Телефонный звонок прервал их разговор. Полковника срочно вызывал командующий. Степан Иванович быстро оделся и ушел в штаб. Вернулся, как всегда, ночью. Юра не спал, ждал его возвращения. Они долго разговаривали в темноте, лежа на своих кроватях…
На другой же день в город Богучар Воронежской области полетела телеграмма, отправленная Степаном Ивановичем.
Ответ пришел быстро. Анастасия Егоровна ничего не знала о судьбе семьи своего сына Георгия, и письмо ее было полно вопросов и тревоги. Она благодарила Степана Ивановича за внука и просила отправить его к ней.
Степан Иванович привык к Юре, относился к нему как к сыну. Но война есть война, рисковать жизнью мальчика он не имел права…
Два офицера службы тыла направлялись в Москву. Их путь лежал через Воронеж. Провожали Юру Степан Иванович и Петр Смык. Разведчики щедро собрали в дорогу продукты.
У Юры на глазах блестели слезы. Ему не хотелось уезжать. Но он познал военную дисциплину и не спорил.
Степан Иванович обнял его и дрогнувшим голосом сказал:
– Мы с тобой, Юра, еще встретимся. Не знаю когда, но встретимся. Я верю в это, верь и ты! – и поцеловал на прощание.
Петр Смык, силясь улыбнуться, похлопал Юру по плечу.
Они расстались. Где‑то впереди длинного эшелона дал протяжный гудок паровоз. Дернулись и покатились вагоны в сторону Воронежа…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Январским морозным утром 1942 года Юра шел по заснеженному Богучару. Люди с удивлением оглядывались на него и гадали: в какой же дом свернет этот необычный гость?
Никто не узнавал в маленьком солдатике богучарского мальчишку Юрку Подтыкайлова.
Он спешил. Спешил как никогда. А вот и родной дом.
Юра вбежал на маленькое крылечко, толкнул дверь, перешагнул порог…
Бабушка возилась у печи, передвигала ухватом черные чугунки. На скрип двери обернулась, выпрямилась в полный рост, спросила:
– Вам кого?
– Тебя, бабуля.
– Юра! – ахнула Анастасия Егоровна и выронила ухват…
Посмотреть на Юру сбежались соседи. Смотрели на него с уважением, расспрашивали про войну, про немцев, про то, когда наконец прогонят их с нашей земли. Юра отвечал серьезно, толково, с полной уверенностью в скорой победе.
Бабушка сидела в стороне, слушала внука и не узнавала его. Юра заметно вырос и рассуждал значительно старше своего возраста. Чувствовалось, что он многое повидал и уже смотрел на жизнь повзрослевшими глазами.
Когда все разошлись, Анастасия Егоровна подошла к Юре, обняла его и горько заплакала.
– Ну, расскажи, как все случилось…
Юра говорил медленно, заново переживая всю трагедию. Анастасия Егоровна не перебивала, только горестно качала головой и беспрестанно вытирала слезы…
К вечеру она слегла. Юра как мог, успокаивал ее, но лучше ей не становилось.
Часов в восемь пришел директор Богучарской МТС, дальний родственник Подтыкайловых – Георгий Павлович Мочалов. Большой, шумный, он как‑то сразу заполнил собой весь дом. Громко поздоровался, стиснул Юру в своих объятиях, коротко расспросил о скитаниях и ушел, пожелав ему и бабушке доброго здоровья.
После его ухода Анастасии Егоровне стало совсем плохо, и она послала Юру за своей старой подругой Ксенией Захаровной. Запыхавшись, та примчалась сразу, засуетилась вокруг больной. Разыскала какие‑то лекарства, размешала с водой, заставила выпить. Затем, вспомнив что‑то, заспешила домой.
Вернулась быстро. Достала из принесенного свертка щепотку сушеной травы, насыпала в маленькую кастрюльку, залила кипятком. Через полчаса напоила бабушку отваром и, видя, что та задремала, немного успокоенная, ушла домой.
Несколько дней Анастасия Егоровна не вставала. Юра часто ловил на себе ее печальные, молчаливые взгляды и почему‑то отворачивался. От этих взглядов ему становилось не по себе.
Ксения Захаровна навещала их несколько раз в день. Молчаливая, не очень разговорчивая, она делала все сразу: лечила бабушку, варила еду, наводила в доме порядок.
Анастасии Егоровне становилось лучше. Легче стало и на душе у Юры… В конце недели, вечером, в дверь постучали, и Юра увидел на пороге свою первую учительницу Валентину Васильевну Дарину.
– Вы уж извините, что так поздно пришла. Здравствуйте! Ой какой ты большой стал, Юра. В военной форме тебя и не узнать. Ты что же, не собираешься учиться дальше, так, что ли?
– Что вы, что вы! – запротестовал Юра. – Завтра приду. Бабушке полегчало, одна теперь остаться может. Обязательно приду, честное слово!
– Извините, Валентина Васильевна. Мы уже говорили о вас, да вот беда со мной приключилась… А Юра завтра непременно придет. И дружок его Ванюшка Кусуров за ним утром зайдет, они сговорились уже… Да вы проходите, садитесь. Весь день на ногах, устали, поди. Да и поужинаем заодно вместе.
Бабушка поднялась с кровати, засуетилась у стола. Но Валентина Васильевна отказалась, стала прощаться. На пороге остановилась:
– Понимаешь, Юра, с учебниками у нас туговато, но ничего, что‑нибудь придумаем, ребята соберут.
– Зачем? – удивился Юра. – У меня есть!
– Правда?!
– Правда, правда, – подтвердила бабушка. – С фронта привез. Там у него полковник остался. Он ему и за командира, и за учителя, и за отца с матерью был. Хороший, видать, человек, добрый… Только вот в школу Юре не в чем ходить. Военное все, а другого ничего нет.
– Ну и что? Пусть в военном и ходит. Такой всем понравится. Ты, Юра, всему классу расскажешь, где был, что видел, как сюда добрался, ладно?
– Мне что, жалко, что ли, – буркнул Юра. Ему, если откровенно признаться, не очень‑то хотелось выступать перед всем классом. Одно дело – рассказывать свою историю взрослым, совсем другое – сверстникам. Но разве скажешь об этом учительнице?
– Вот и хорошо. Ребята будут рады. До свидания!
Юра вышел проводить ее…
Утром Ванька Кусуров явился раньше, чем нужно. В нахлобученной отцовской шапке, больших валенках, в фуфайке с рукавами до колен, он вошел без стука, встал на пороге, огляделся и, увидев, что Юра еще спит, громко выпалил:
– Здравствуйте! Ты чё спишь? Вставай! – и стянул с себя шапку.
Юра проснулся, поднял голову, увидел друга и сонно протянул:
– А… а, это ты. Доброе утро. Никак, я проспал?!
– Да нет, ты не проспал, – Кусуров несмело мялся у порога. – Это я раньше приперся.
Вошла бабушка, бросила у печки вязанку дров, спросила:
– Что это вы в такую рань собрались? Школа‑то еще закрыта.
– А мы тихонько пойдем. Я расскажу, как мы тут без Юры жили. И про Мухину кобылу скажу, как она в речку его с себя скинула.
Бабушка это раньше слышала. Все смеялись над мокрым Мухиным, который сел на лошадь, хлебнув лишнего. Поначалу он озлился, ударил кулаком, а потом начал уговаривать, чтобы та вышла из воды. Но обиженная лошадь топталась на месте, крутилась, перестала подчиняться хозяину.
Долго потом потешались над Мухиным. Зато пьяным не видели.
В школу друзья шли медленно. Кусуров все еще стеснялся, но возвращению друга радовался от души. На улице взрослые здоровались с ними первыми, удивленно разглядывали Юру, и Ванька очень гордился, что они шли вместе.
В классе уже сидела Римма Чехова.
– Ой, Юра приехал! – воскликнула она. – Какой же ты, военный, хороший! Садись рядом со мной.
Кусуров не выдержал:
– Ты, Чехова, это, не того… Короче, переезжай к Власову, он уже меньше луку ест, не задохнешься. А мы вдвоем на твою парту сядем.
– Дудки тебе! Мне и здесь хорошо! – Ее глаза блестели. – Садись, Юра. Очень тебя прошу.
Юра посмотрел на нее, на Кусурова. Ему было приятно в своей школе, своем классе. И чтобы никого не обижать, он прошел к окну и сел на свою парту.
– Здесь сидит кто‑нибудь?
– Нет, никто, – как‑то неуверенно ответила Римма.
– Вот и хорошо! Я на свое место сяду. Здесь еще мой отец с писателем Шолоховым учились, на этом месте сидели…
Вскоре собрался весь класс. Ребята окружили Юру. Перебивая друг друга, спрашивали про войну. Валентина Васильевна вошла как‑то незаметно, села за свой стол и слушала, о чем говорил ее ученик…
Через несколько дней в класс неожиданно вошел директор школы Илья Яковлевич Бовкунов. Необыкновенно сияющий:
– Дорогие мои, только что сообщили: под Москвой разгромили фашистов!
На миг воцарилась такая тишина, какой никогда еще не было. И вдруг поднялась неудержимая буря. Ребята кричали «ура!», хлопали партами, прыгали, плясали, и за это их никто впервые не ругал.
Когда страсти немного поутихли, Илья Яковлевич продолжал:
– Все мы ждали этого дня и не сомневались, что фашистам не победить русский народ, не сломить нашу волю. Вот, например, Юра Подтыкайлов. Он дважды перешел линию фронта, ходил в разведку, был в плену. Его граната помогла нашим вырваться из концлагеря. Смотрите на него, разве он боится фашистов?! Нет! Советских людей не запугаешь, мы до конца будем бороться за свою Родину, за свою свободу…
В классе стояла тишина. Все смотрели на Юру.
– Фронтовая жизнь Юры сложилась так, что он не был принят в пионеры, как вы. Но своими боевыми делами он оправдал пионерское звание. И в честь победы под Москвой предлагаю принять его в славные ряды ленинской пионерской организации. Кто за – прошу поднять руку.
Все были за. Все подняли руку.
Юра был ошеломлен. Так быстро и неожиданно все произошло.
– Ну, пионер, поздравляю! – Илья Яковлевич пожал Юре руку и развернул сверток. – За галстук извини, не достали новый, но и этот добрый, носи с честью! Чехова, повяжи.
Римма зарумянилась и торжественно повязала Юре красный галстук.
Домой Юра летел как на крыльях. Ночью не спалось. Вспоминалось, как мать дарила ему свой галстук, как пронес он его через фашистский концлагерь, как похоронили с ним Николая Прохорова… И вот теперь…
Зима держалась суровая, вьюжная, с крутыми морозами. Люди жили тревогами войны. Редко проходила неделя без похоронки. Война объединила всех. И не было силы, которая смогла бы нарушить эту священную сплоченность людей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Зима тянулась непривычно долго. Даже старики удивлялись – давно такого не было.
Весна начиналась короткими оттепелями, редкими солнечными днями. Но в начале апреля забурлила земля весенними ручейками. Зазвенели птичьими голосами богучарские сады.
Радовались люди теплу, солнцу, весне. Но с весенней радостью появились и тревожные вести: фашисты начали наступление. В бой вводились новые танковые соединения, свежие дивизии. Из сводок было ясно, что бои шли с переменным успехом. И все‑таки чувствовалось превосходство противника в военной технике.
…Занятия в школе кончились. Все перешли в четвертый класс, но особой радости ребята не испытывали. Надвигались другие испытания.
Глядя на людей, Юра ощущал уже знакомое чувство, как тогда в Щорсе: – перед появлением немецких войск. Неужели и сюда придут фашисты, думал Юра. Опять пули, смерти…
Ранним июльским утром его разбудила бабушка. Лицо встревоженное, растерянное, на глазах слезы.
– Просыпайся, родной, – торопила она Юру. – Слышишь, как стреляют? Фашисты сюда рвутся. О господи, и когда же все это кончится?!
Она стояла перед Юрой с небольшим узелком и нетерпеливо ждала, когда он оденется.
– А мы? – спросил Юра, стараясь быстрее застегнуть гимнастерку, но пальцы не слушались, пуговицы не попадали в петли.
– За Дон, милый. Вся наша МТС туда двинулась. Георгий Павлович забегал, велел немедля идти следом. Ну, идем, идем, дорогой застегнешься.
В калитке они столкнулись с Ксенией Захаровной. Она тоже была в слезах. Прощаясь, подруги обнялись. Затем Ксения Захаровна поцеловала Юру и трижды перекрестила.
– Ты уж, Ксюша, за домом пригляди, прошу тебя…
– За дом не волнуйся, пригляжу. Ну, с богом! Торопитесь.
Они еще раз простились, и Юра заспешил с бабушкой в степь, где клубилась над дорогой пыль вслед удаляющейся тракторной колонне.
Слева и справа колосился ячмень. Бабушка сокрушалась:
– Неужто это богатство проклятому фашисту достанется?..
В Богучаре взревели сирены воздушной тревоги. Бабушка пошла быстрее, Юра не отставал. Вскоре они нагнали колонну. Замыкали ее несколько пар быков, тянущих телеги с инструментом, запчастями, имуществом МТС. Впереди двигались колесные тракторы «Универсал», за ними тянулись тяжелые гусеничные тракторы с прицепными вагончиками. По обе стороны дороги, понурившись, шагали люди…
В Богучаре рвались бомбы, стреляли зенитки. Юра оглянулся и обмер: город пылал. Горели дома, полыхала родная школа. Юра невольно остановился. Остановилась и вся колонна. У всех в городе остались родные, знакомые… Что ждет их? Может быть, лучше вернуться?
Но прозвучала команда, и колонна снова двинулась вперед. Солнце нещадно палило, день становился знойным. Хотелось пить. Но Юра терпел. Понимал, что никто второпях не прихватил воды.
Вдалеке, выгнувшись полукружьем, блеснула светлая полоска Дона. Чем ближе подходили к ней, тем шире становилась она.
У паромной переправы толпились люди, много было разной техники, скота. Но паром не работал, его еще вчера разбомбили немецкие самолеты.
Директор МТС Мочалов приказал, не задерживаясь, двигаться к деревне Осетровке. Там Георгий Павлович решил организовать свою переправу. Колонна развернулась и снова двинулась в путь.
Из толпы вынырнул Витька Власенко. Он раньше заметил Юру и протискивался к нему. Оба обрадовались встрече. Власенко жили рядом, и Витька частенько бывал у Подтыкайловых. Веселый, дотошный, он очень любил технику. В шестнадцать лет уже водил трактор, а в семнадцать стал трактористом в МТС.