Без мощной финансовой поддержки бедного никарагуанского государства при всем энтузиазме и иностранной помощи добиться таких кардинальных сдвигов было бы невозможно. В 1980 году на образование выделялось уже 3,4 % ВВП (в два раза с лишним больше, чем при Сомосе), в 1983‑м – 5 % или 11 % всего бюджета. К сожалению, после этого, вследствие начала широкомасштабной войны против Никарагуа, пришлось выделять больше денег на оружие, чем на учебники.
Следует подчеркнуть, что в последующем развитии никарагуанской системы образования особенно ценную помощь оказывали Куба и ГДР. Группа советников ГДР на постоянной основе работала в министерстве образования, разработав, например, очень популярные в Никарагуа учебники серии «Карлитос»[801]. Очень эффективными были разработанные восточногерманскими специалистами методические и дидактические материалы.
Кубинцы пригласили несколько тысяч никарагуанских детей в лагеря на Остров молодежи, где многие из них помимо получения знаний впервые в жизни поели досыта. Интересно, что кубинская кухня понравилась не всем и в лагеря были направлены никарагуанские повара. Церковь и буржуазная оппозиция подняли крик о том, что детей на Кубе удерживают якобы принудительно, но правительство Никарагуа немедленно предложило всем обеспокоенным родителям навестить своих детей и лично убедиться в обратном.
В сентябре 1980 года ЮНЕСКО единогласно присудило Никарагуа первую премию за «исключительные и эффективные заслуги в борьбе против неграмотности». Не будет преувеличением сказать, что ликвидация неграмотности в Никарагуа вместе с такими же достижениями Кубы и СССР является уникальным опытом в истории человечества. Само за себя говорит то, что присужденная Никарагуа премия ЮНЕСКО носила имя Надежды Константиновны Крупской.
Кампании по борьбе с неграмотностью в меньшем объеме продолжались в Никарагуа все годы пребывания сандинистов у власти, и все они были отмечены ЮНЕСКО. Всего в 1980 году научились читать и писать 400 тысяч никарагуанцев.
Еще более ужасающим и социально несправедливым, чем в образовании, было во времена Сомосы положение в сфере здравоохранения.
Даже при диктатуре Никарагуа отличалась самыми высокими рождаемостью и темпами прироста населения в Латинской Америке. Однако никакой заслуги Сомосы в этом не было, скорее наоборот: женщины рожали много, так как детская смертность в раннем возрасте была чрезвычайно высокой даже по меркам развивающихся стран – 120‑150 на 1000 живорожденных (в Коста‑Рике, например, этот показатель не превышал 29 человек)[802]. Большинство женщин, особенно на селе, рожали дома и без всякой медицинской помощи. При этом подавляющая часть сельских жилищ не имела ни электричества, ни канализации, ни пригодной для питья воды.
Средняя продолжительность жизни именно вследствие неадекватного питания и полного отсутствия профилактической медицины не превышала 53 лет (в Коста‑Рике – 70 лет). Люди гибли от таких болезней, от которых давно уже никто не умирал в цивилизованном мире. Например, 50 % детей и 31,4 % всех никарагуанцев умирали от банальной диареи. Понятно, что главная причина этой болезни была чисто социальной – отсутствие в сельской местности и многих мелких городах нормальной питьевой воды. На селе без нормальной воды обходилось 95 % населения. Другими причинами высокой детской и взрослой смертности были столбняк, корь и туберкулез – все эти болезни, опять же, провоцировали отсутствие гигиены, вакцинации и очень плохое питание. 66 % детей перед революцией недоедали практически каждый день.
По всей стране свирепствовала малярия, которой хотя бы раз в жизни, по статистике, переболел практически каждый никарагуанец.
Доступ к медицинскому обслуживанию имели только богатые горожане. В 1977 году в стране на 2,3 миллиона населения было 50 больниц с 4675 койками, то есть примерно две койки на 100 человек. Причем более половины койко‑мест было сосредоточено в трех крупных городах Никарагуа. В стране было 1357 врачей, больше половины из которых работали в столице (а также 70 % профессиональных медсестер). В большинстве деревень не было даже фельдшеров и акушерок. По статистике, больницами пользовались только четыре из 1000 человек (даже в бедном соседнем Гондурасе – 26 из тысячи).
Сомоса, правда, создал Институт социального обеспечения (INSS), который должен был распространить страховую медицину на более бедные слои общества. Но реально доступ к лечению в рамках этой системы имели примерно 8 % населения и только в городах. Предпосылкой для страхования было наличие хорошо оплачиваемой и главное постоянной работы – но даже две трети жителей Манагуа таковой не имели.
Имелось несколько госпиталей и у церкви, но они были платными. Зато особая закрытая для общества система клиник и госпиталей была у национальной гвардии. Богатые никарагуанцы в любом случае предпочитали лечиться в США.
Во время войны многие госпитали в городах были разрушены или повреждены целенаправленными бомбежками и обстрелами национальной гвардии, стремившейся лишить повстанцев медицинского обеспечения. Около 500 из полутора тысяч врачей покинули страну – эти люди привыкли много зарабатывать и хорошо жить. Десятки тысяч раненых и инвалидов требовали неотложной и длительной медицинской помощи.
Революционное правительство немедленно провозгласило принцип бесплатного и всеобщего здравоохранения. С нуля было создано министерство здравоохранения, в ведение которого перешли все лечебные учреждения. Теперь врачи должны были большую часть дня работать в государственных клиниках и медицинских центрах (десятки которых создавались в сельской местности), а вечером продолжать свою частную практику. Ведь много платить врачам правительство не могло, а те не хотели терять привычный образ жизни. Власти смотрели на эту подработку сквозь пальцы.
500 врачей прибыли из‑за рубежа, в основном с Кубы.
Само свержение диктатуры привело к массовому наплыву никарагуанцев в клиники и больницы, которые люди теперь впервые в жизни считали «своими». Только в 1980 году количество посещений больниц выросло по сравнению с последним «мирным» 1977 годом на 31 %. На 43 % увеличилось количество проведенных хирургических операций. Врачи совершили в 1980 году 5 миллионов визитов к пациентам (2,5 миллиона в 1977 году). Уже в первый год революции различными видами медицинского обслуживания было охвачено 70 % населения[803]. В медицинские центры и санатории были превращены некоторые резиденции Сомосы и его соратников. Госпитали национальной гвардии стали общедоступными.
Революционное правительство построило пять новых современных больниц с 947 койками, причем четыре из них были за пределами столицы. Если в 1978 году на здравоохранение было потрачено 202 миллиона кордоб, то в 1981‑м – 1212 миллионов[804].
С первых дней революции министерство здравоохранения уделяло особое внимание профилактической работе (что было, помимо прочего, дешевле, чем лечить уже запущенные недуги), которая выражалась, прежде всего, в массовой вакцинации. 85 % населения были привиты от кори и полиомиелита. В деревнях появились медпункты. В первые полгода революции было построено 4200 нормальных туалетов. Передвижные группы стоматологов впервые оказывали помощь крестьянам, обычно терявшим зубы уже к 30 годам (опять же, сказывался недостаток качественной пресной воды).
Интересно, что даже причины малярии в Никарагуа носили в определенной степени социальный характер. Активное использование химикатов крупными капиталистическими предприятиями и кланом самого Сомосы на рисовых плантациях привело к такой мутации малярийных комаров, что те стали невосприимчивы к большинству вакцин. В 1978 году 4,4 никарагуанца из тысячи заболели малярией, а в результате войны эта цифра выросла в 1979 году до 7,3[805]. В 1981 году 80 тысяч добровольцев распределили антималярийные лекарства среди 75 % населения страны.
Специальное начальное медицинское образование получили некоторые бойцы Армии грамотности. Они должны были как лечить своих бригадистов, так и учить элементарным навыкам гигиены и врачебной самопомощи местное население. Также бригадисты сообщали о наличии в их регионах тех или иных заболеваний, ведь при Сомосе никто не занимался исследованием санитарной обстановки в стране и государство регистрировало только четверть рождений и смертей собственных граждан.
Медицинскому факультету национального университета было дано поручение в два раза увеличить количество выпускаемых специалистов (до 500 человек в год). Так как 70 % вспомогательного медицинского персонала даже в Манагуа не имело специального медицинского образования, то министерство здравоохранения организовало специальные курсы для медсестер и лаборантов.
«Народной болезнью номер один» при Сомосе был туберкулез – явное следствие плохого питания и плохих условий труда, особенно в горнодобывающей промышленности. В ходе общенациональной кампании борьбы против туберкулеза было проведено обязательное рентгеновское исследование всех, кто болел болезнями дыхательных путей более трех недель подряд. В 70 % случаях рождений с медицинской помощью новорожденным прививали бациллу Кальметта‑Герена.
С диареей стали бороться путем создания 170 центров оральной регидратации (поначалу их было 170, позднее – 226), где пациентов поили специальным питательным раствором, предотвращая гибель от обезвоживания организма. За первый 21 месяц действия этой программы удалось вылечить 92 тысячи детей. Всего через центры прошло 249 тысяч никарагуанских детей.
Полиомиелит был полностью ликвидирован к 1982 году.
Как и в случае с Народной армией грамотности, правительству помогали добровольцы. 169 тысяч бригадистов Армии здоровья (в основном молодых людей) распределили среди населения 330 тысяч доз вакцины. В первые годы революции количество сотрудников системы здравоохранения выросло до 22 700 человек, то есть удвоилось по сравнению с временами Сомосы.
Главным показателем не только успехов борьбы с болезнями, но и общего настроения людей был резкий всплеск и так высокой рождаемости. Резкое сокращение в результате политики правительства детской смертности (со 140 до 50), налаживание регулярного обследования беременных женщин (оно стало доступным в первые же годы революции 65 тысячам никарагуанок) позволили увеличить прирост населения с 3 до 4,5 % в год в 1980 году. Аборты в Никарагуа как католической стране были формально запрещены, что на практике приводило к гибели многих женщин именно в результате нелегальных прерываний беременности. После победы революции аборты, к неудовольствию церкви, стали проводить в клиниках.
Продолжительность жизни населения – ключевой показатель, характеризующий успехи здравоохранения в той или иной стране, – выросла за годы революции почти на 10 лет – до 60 лет.
Успехи Никарагуа в медицинском обслуживании также нашли заслуженное признание мирового сообщества – Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) провозгласила Никарагуа «образцовой страной в смысле охраны здоровья».
Конечно, такие выдающиеся успехи были бы невозможны без широкой кампании международной солидарности. Чудеса героизма показывали кубинские врачи, первые из которых вместе с медикаментами прибыли в Никарагуа уже в июле 1979 года. Кубинцы работали в самых труднодоступных и опасных районах страны. Против них активно агитировала церковь (как против безбожников), и некоторые жители индейских районов атлантического побережья Никарагуа боялись давать своих детей на осмотр кубинским специалистам. Свою лепту в антикубинскую истерию, естественно, вносили и американские СМИ.
Медикаменты для центров регидратации были предоставлены ЮНИСЕФ. Помогали Красный Крест и Всемирная программа продовольствия, а также некоторые западноевропейские страны. На развитие здравоохранения были потрачены и американские кредиты в объеме 7 миллионов долларов, выделенные еще Сомосе. Кредит в размере 20 миллионов долларов на строительство и оборудование деревенских медицинских центров предоставил МАБР. Только в первые три месяца революционной власти в Никарагуа в виде дара было направлено из‑за рубежа медикаментов на 1,6 миллиона долларов[806].
Достаточно отчетливо международную кампанию солидарности с Никарагуа можно проиллюстрировать на примере госпиталя «Карлос Маркс», построенного в Манагуа специалистами из ГДР. В 1984 году президент Никарагуа и лидер СФНО Даниэль Ортега попросил председателя Госсовета ГДР в Эриха Хонеккера о помощи, и она была представлена быстро и без бюрократических проволочек. Восточная Германия немедленно перебросила в Никарагуа полевой палаточный лазарет Национальной народной армии ГДР, в котором работали гражданские врачи‑специалисты (85 человек), сформированные в виде бригады Союза свободной немецкой молодежи (своего рода комсомол ГДР). Все деньги и оборудование госпиталя (около 15 тысяч предметов, необходимых для переоборудования военного лазарета в полноценный госпиталь)[807]были собраны в виде пожертвования населения ГДР и путем сверхплановых работ на предприятиях Восточной Германии в пользу народа Никарагуа. Причем эта солидарность была искренней, а не навязанной сверху.
В 1985‑1990 годах на специальный счет госпиталя «Карлос Маркс» в ГДР поступило 28 миллионов марок ГДР.
23 июля 1985 года этот госпиталь был передан президенту Никарагуа Ортеге в качестве подарка народа ГДР. В 1986 году палатки были замены поставленными из ГДР сборными домами. И для этой масштабной реконструкции все средства собрали обычные граждане ГДР. С учетом постоянных перебоев с электричеством в Манагуа у госпиталя был свой дизель‑генератор, а также трансформаторная подстанция (в Никарагуа напряжение в сети было таким же, как в США, то есть отличалось от европейского). У больницы был и свой источник качественной питьевой воды. С 1987 года госпиталь также оказывал помощь в повышении квалификации никарагуанских врачей и медсестер.
«Карлос Маркс» приобрел среди никарагуанцев такую популярность, что его не решились закрыть даже власти ФРГ после ликвидации ГДР в 1990 году (хотя сначала все‑таки хотели, якобы потому, что деньги на госпиталь в ГДР были собраны «незаконно»). В госпитале лечили в основном бедных, а также беженцев из районов, охваченных войной «контрас» против законного правительства. После падения правительства сандинистов в 1990 году медицинскую помощь немецкий госпиталь (его переименовали в «Немецкий никарагуанский госпиталь») стал оказывать уже за деньги.
Всего в госпитале «Карлос Маркс» были даны 1,6 миллиона амбулаторных консультаций, стационарно вылечены 220 тысяч пациентов, проведены 75 тысяч хирургических операций и рождены 78 тысяч детей.
Революционное правительство сразу же попыталось переломить катастрофическую ситуацию с жильем, которая особенно обострилась после разрушительного землетрясения в Манагуа в декабре 1972 года.
Все социальные проблемы в стране были взаимосвязаны. Хлопковый бум в 50‑е – 60‑е годы лишил многих крестьян земли, и они пополнили городской люмпен‑пролетариат, особенно столичный. Если в Манагуа в 1940 году проживали 40 тысяч человек, то в 1972‑м – 400 тысяч, а к 1980 году – 650 тысяч. Большинство мигрантов из села жили в самодельных хижинах из досок, покрытых оцинкованным листом, с земляным полом и без всякого намека на канализацию Правда, с электроэнергией дело обстояло лучше, но многие подключались к сети пиратским способом, так как денег на оплату света у городской бедноты не было.
Уже в 1963 году, по официальным данным, в стране не хватало 182 тысяч единиц жилья, и с учетом сильного демографического роста этот дефицит увеличивался еще на 10 тысяч единиц каждый год. По данным национальной переписи 1971 года, 61 % всех жилищ в стране имели земляной пол, 36 % не имели доступа к питьевой воде, 59 % были отрезаны от электричества, 46 % не имели канализации, 68 % состояли только из одной‑двух комнат, а в 23 % в одной комнате жили пять и более лиц[808]. Неудивительно, что такое «жилье» было мощным рассадником инфекционных заболеваний.
Убожество ситуации еще больше усугубило разрушительное землетрясение 1972 года, в результате которого в Манагуа погибли 8 тысяч человек и было повреждено или уничтожено 75 % жилого фонда. Без крова остались 250 тысяч человек, прежде всего в бедных кварталах.
К моменту революции город так и не отстроили (шли даже разговоры о возведении его на новом месте). Он представлял из себя странное зрелище для иностранцев – городские кварталы были разделены огромными пустырями, и ощущения единого градостроительного комплекса не возникало. Скорее это был хаотичный набор пригородов без городского центра.
Сомоса канализировал в свои строительные предприятия львиную долю международной помощи на восстановление Манагуа, большая часть которой так и не дошла до адресатов. Например, все тротуары Манагуа замостили плиткой с предприятий диктатора, которая потом очень пригодилась революционерам для сооружения баррикад во время восстания в июне 1979 года.
При Сомосе был основан Жилищный институт, который должен был возводить социальное жилье. В 1973‑1978 годах институт построил 27 тысяч единиц жилья, право на которое имели самые малообеспеченные слои (те, кто получал в месяц 1200 кордоб, то есть 120 долларов, и меньше). Образцово‑показательным был квартал «Лас Америкас», который построили с помощью США (11 132 квартир). Правда, в отличие от ГДР, американцы поставили в Никарагуа деревянные дома без полов и всех удобств. В самих США такие постройки использовались в виде временных бытовок на стройках. Позднее предполагалось заменить американский подарок «нормальными» домами, но к моменту революции этого так и не произошло. Тем не менее при распределении таких домов дала о себе знать широко распространенная при диктатуре коррупция. Даже американцы признавали, что право на жилье в «Лас Америкас» подчас получали отнюдь не самые малообеспеченные люди, а те, кто имел связи с госчиновниками или национальной гвардией.
Кстати, сама гвардия (точнее, ее офицеры) жила прекрасно – в специальном столичном районе, и не в деревянных халупах.
При диктатуре жители бедных районов явочным порядком захватывали землю и возводили на ней хижины без всякой планировки. Доходило до того, что по некоторым районам столицы даже нельзя было проехать на автомобиле.
Во время гражданской войны 1978‑1979 годов артиллерия и авиация национальной гвардии разрушила в крупных городах 4149 домов[809]. К этому добавилось еще и разрушительное наводнение в северо‑восточных районах Никарагуа в конце 1979 года, в результате которого без крова остались примерно 30 тысяч человек.
Конечно, при тотальном дефиците госбюджета Хунта национального возрождения не могла надеяться быстро решить застарелую жилищную проблему с помощью только государственного строительства жилья. Но программа хунты предусматривала массированное жилищное строительство в Манагуа и проведение Городской реформы, целью которой было улучшение жилищных условий наиболее обездоленных масс. Для этого было создано специальное министерство жилья и поселений (MINVAH). Развернуть массовое строительство предполагалось после 1981 года, когда будет восстановлена экономика страны. Никто не думал, что именно в это время против страны начнется самая настоящая необъявленная война.
Сначала хунта попыталась воззвать к совести крупных собственников. Декретом № 138 предлагалось дарить правительству жилищные постройки в центре Манагуа. В обмен донору гарантировалась налоговая амнистия и налоговый кредит в 10 %. Таким образом, хунта наконец‑то хотела снова застроить центр столицы по единому плану. В мае 1980 года, когда истек срок для дарения, государство контролировало 50 % площади столицы, правда, только 10 % из них властям «подарили».
По всей стране у Сомосы и его соратников было конфисковано примерно 3500 домов, которые распределялись среди нуждающихся и госорганов.
С целью немедленного смягчения остроты жилищной проблемы хунта своим декретом в январе 1980 года ввела максимальные предельные ставки аренды жилья. Арендные платежи размером до 50 долларов в месяц были снижены на 50 %, платежи от 50 до 100 долларов – на 40 %[810]. Для более высокой арендной платы (свыше 100 долларов в Манагуа и 50 долларов в других городах) ее потолок был определен в максимум 5 % от оцененной стоимости здания. Владельцев недвижимости лишили права по любому поводу выселять своих жильцов, а также запретили взимать арендную плату авансом или отключать жильцам воду и свет. Сдавать жилье без санузлов было запрещено вообще, с тем чтобы стимулировать владельцев модернизировать свои дома.
В первый год революции было восстановлено и отремонтировано около 5000 единиц жилья для малообеспеченных слоев, разрушенного во время гражданской войны. Всего до начала полномасштабной войны против «контрас» в 1982‑1983 годах было построено 12094 единиц жилья, которые государство сдавало гражданам по низким ценам. Также гражданам передали 34 тысяч участков с подведенной водой и электричеством для самостоятельного строительства жилья. 67 тысяч семей смогли улучшить свои жилищные условия. 89 тысяч семей получили ранее самовольно захваченные ими земельные участки в собственность.
Однако задуманная правительством мощная программа жилищного строительства, как и многие другие социально значимые проекты, была сорваны начавшейся в конце 1981 года при поддержке США настоящей войной никарагуанской контрреволюции против сандинистского правительства.
Война эта была, в свою очередь, следствием развития внутриполитической ситуации в стране. Хотя после 19 июля 1979 года сандинисты и национальная буржуазия делили власть, никакого «медового месяца» между ними не было. Обе стороны понимали, что преследуют абсолютно разные цели, и готовились к решающей схватке.
СФНО хотел перераспределить собственность и доходы в интересах большинства обездоленного при диктатуре населения. Национальная буржуазия была преисполнена решимости этого перераспределения не допустить и оставить социально‑экономический строй Никарагуа в неприкосновенности.
Обе стороны назревавшего после 19 июля 1979 года конфликта рассчитывали в борьбе на три фактора.
Что касается сандинистов – во‑первых, на их стороне была поддержка огромного большинства населения, объединенного к началу 1980 года в массовые организации. В течение 1980 года эта поддержка выросла благодаря мерам по ликвидации неграмотности болезней, ограничению цен и квартплаты. Во‑вторых, СФНО имел абсолютную силовую монополию – армия, полиция и госбезопасность были преданы фронту. К тому же СФНО мог опереться на десятки тысяч бойцов народной милиции. В‑третьих, сандинисты могли рассчитывать на международную солидарность прогрессивных и социалистических стран – от Мексики до СССР.
У буржуазии тоже было три фактора силы. Во‑первых, преобладающие позиции в экономике, которые могли быть легко использованы для саботажа любых начинаний правительства. Во‑вторых, мощные идеологические средства борьбы в лице церкви, самой тиражной газеты «Ла Пренса» и двух десятков радиостанций (сандинистское телевидение было недоступно многим, особенно на селе, а радио слушали все). В‑третьих, безусловная поддержка США, причем американцы, в отличие от социалистических стран, вполне могли решиться и на вооруженную интервенцию в поддержку своих никарагуанских союзников.
Если главным козырем СФНО была поддержка народа (что делало излишним использование силы), то буржуазия уповала главным образом на внешний фактор в лице Вашингтона.
Политика администрации Картера по отношению к революционной Никарагуа была двойственной, так как в самой администрации США не было на этот счет единства мнений. Военные, разведка и аппарат Совета национальной безопасности (СНБ) во главе с Бжезинским еще до прихода революционной хунты к власти были убеждены, что тон в новом революционном правительстве будут задавать марксисты и Никарагуа «потеряна» для США. Американские военные, создавшие и обучившие национальную гвардию Сомосы, были неприятно потрясены тем, что такую мощную армию «неожиданно» разбили какие‑то мальчишки‑сандинисты. В качестве оправдания своего позорного провала Пентагон ссылался на массированную помощь СФНО со стороны Кубы и СССР.
Министр обороны США Гарольд Браун еще 2 июля 1979 года заявил на заседании специальной межведомственной группы по Никарагуа (Special Coordination Committee), что, по его мнению, «среди сандинистов доминируют твердые марксисты‑ленинцы»[811]. Пентагон расценил победу сандинистов как «наихудший сценарий» развития обстановки в Никарагуа. В Южном командовании вооруженных сил США (оно располагалось в зоне Панамского канала и отвечало за всю Латинскую Америку) сандинистов считали «сбродом огнедышащих коммунистов»[812]. Помощник председателя Объединенного комитета начальников штабов (высший орган военного руководства в США) так суммировал взгляды американского военного истеблишмента: «Теперь мы имеем Кубу прямо на континенте, и Советы будут использовать ее в качестве базы для поддержки партизанских движений в Центральной Америке. Она (Никарагуа. – Прим. автора) расположена ближе к Центральной Америке, чем Куба, это не остров, и может создать нам гораздо больше неприятностей»[813].
Бжезинский видел успех сандинистов в Никарагуа через призму глобального противостояния СССР и США. Именно он активно пропагандировал старинную «теорию домино», согласно которой за Никарагуа, как костяшки домино, повалятся в руки Москвы остальные центральноамериканские страны. Поэтому, мол, сандинистов надо свергнуть, даже если они поведут себя «прилично», иначе русские и кубинцы и дальше продолжат теснить США на международной арене. Бжезинский отказывался понимать очевидное – причиной революции в Никарагуа была повсеместная ненависть к навязанному США коррупционному диктаторскому режиму, а не «рука Москвы».
На самом деле для Москвы победа сандинистов стала такой же неожиданностью, как и для ЦРУ и Пентагона. Когда в 1978 году делегация СФНО посетила социалистические страны, к ней не отнеслись серьезно и приняли на достаточно низком уровне. Единственным исключением была ГДР, которая уже 19 июля 1979 года открыла свое посольство в Манагуа. СССР признал Хунту национального возрождения только 18 октября 1979 года, то есть на четыре месяца позже США.
Государственный департамент и посол США в Манагуа Пеззулло полагали, что ничего еще в новой Никарагуа не решено и с помощью «дружеских объятий» в виде экономической помощи страну можно повернуть в русло проамериканской политики.
Однако расхождения между госдепартаментом и Пентагоном (а также ЦРУ и СНБ) касались не принципиальных оценок, а тактической линии по отношению к сандинистам. Пеззулло и госдепартамент хотели помогать Никарагуа только с одной целью – чтобы компенсировать кубинское влияние и удержать Никарагуа в орбите «свободного мира».
Уже через несколько дней после победы революции госсекретарь США Вэнс в циркулярной телеграмме посольствам США в Центральной Америке расценил победу сандинистов как «мощную травму» для Вашингтона[814].
30 июля 1979 года американцы сформулировали единую стратегическую линию по отношению к Никарагуа, которая сводилась к решительной поддержке буржуазных и предпринимательских сил в их идеологическом противоборстве с сандинистами. Госсекретарь Вэнс в телеграмме посольствам США так сформулировал этот курс: «Основной целью посла Пеззулло будет поддержка умеренных политиков и течений внутри Хунты национального возрождения и СФНО. Учитывая то подозрение, с которым к нам относятся (в Никарагуа), нам придется действовать осторожно, чтобы предотвратить ущерб для умеренных сил слишком открытой их поддержкой с нашей стороны. Посольство (США в Никарагуа) будет также побуждать умеренные элементы вне правительства давить на Хунту национального возрождения для защиты своих интересов»[815].
Именно по такому сценарию и начала развиваться внутриполитическая борьба в Никарагуа сразу же после 19 июля 1979 года.
Обе стороны – и СФНО, и национальная буржуазия (которая была, кстати, представлена на политической арене не столько политическими партиями, сколько лоббистской организацией частного бизнеса КОСЕП) – без всяких иллюзий относились друг к другу.
Садинисты считали буржуазию временным попутчиком главным образом для того, чтобы участием «умеренных элементов» в революционном правительстве не дать ястребам из американской администрации предлога для вооруженной интервенции. СФНО не забыл, как КОСЕП и буржуазные партии почти до самого краха диктатуры пытались при содействии американцев договориться с Сомосой о мирной передаче им власти, чтобы не допустить полной победы партизан СФНО на поле боя. Еще в 1978 году Умберто Ортега заявил: «СФНО должен пройти определенный отрезок пути вместе с буржуазией, отрезок, на котором буржуазия вместе с империализмом (американцами – прим. автора) будет пытаться нас уничтожить и повернуть вспять сандинистский процесс освобождения, равно как и мы будем пытаться уничтожить их и отбросить их реакционные устремления на мусорную свалку истории»[816].
Точно так же считали и представители буржуазии. Например, глава Ассоциации частных сельских производителей (испанская аббревиатура UPANIC) Салазар еще до победы революции говорил своим детям, восторгавшимся смелостью сандинистов: «…эти люди коммунисты, и, если они придут к власти, они убьют меня». Пророчество Салазара сбылось уже в 1980 году, хотя виноват в этом был он сам. Американская журналистка Ширли Кристиан передавала слова одного из владельцев аптеки сразу после революции: «Многие люди хотят коммунизма. Лучше пока держать язык за зубами»[817].
На враждебность буржуазии к СФНО никак не влияла очень умеренная экономическая политика Хунты национального возрождения, которую приветствовал даже американский посол Пеззулло. Никарагуанская олигархическая элита не могла принять уже сам факт, что она вынуждена делиться властью с рабочими и крестьянами, которые до этого всегда были бессловесными объектами. Буржуазию бесил сам факт существования каких‑то Комитетов сандинистской защиты, которые осмеливались принимать самостоятельные решения. Причем КОСЕП признавала, что Национальное руководство СФНО всеми силами сдерживает ненависть огромного большинства людей к олигархам и бизнесменам. Олигархи не могли примириться и с тем, что «их» клубы теперь открыты для всех желающих, а импорт предметов роскоши ограничен.