Правда, ЦРУ приходилось делать это нелегально, так как конгресс США ничего подобного не санкционировал. Срочно требовался посредник, лучше всего иностранный. На эту роль с удовольствием пошла аргентинская военная хунта, руководители которой исповедовали патологический антикоммунизм в стиле Сомосы и Стресснера.
Рейган был большим другом репрессивного аргентинского военного режима. В августе 1979 года в одном из своих радиовыступлений он расхваливал хунту следующим образом: «Сегодня Аргентина живет в мире, террористическая угроза почти ликвидирована… В процессе утверждения стабильности в замученной террористами нации из 25 миллионов человек небольшое количество людей оказались под перекрестным огнем, среди них несколько невиновных»[890]. На самом деле без суда были убиты тысячи граждан Аргентины.
Во второй половине 1980 года офицеры из разведывательного батальона аргентинской армии установили через ЦРУ контакт с Бермудесом и предложили ему помощь деньгами и инструкторами. ЦРУ создало для нелегальной перекачки в Аргентину (а оттуда в Гондурас Бермудесу) две подставные фирмы – «Сильвер доллар» и «Аргеншоу» (которая занималась поставками в Аргентину еще и американских развлекательных программ). Часть средств никарагуанским «контрас» (сокращенное от испанского «контрреволюционеры» – так вооруженную оппозицию стали называть не только сандинисты, но и все в мире, включая Рейгана) и тогда, и позднее поступала от продажи наркотиков.
Аргентинцы давно работали в Центральной Америке, пытаясь с помощью проамериканских диктатур выйти на след аргентинских эмигрантов‑партизан. Весной 1981 года Бермудес слетал в Буэнос‑Айрес и привез с собой помимо обещаний чемодан с 50 тысячами долларов, которые были потрачены на закупку продовольствия для изголодавшихся в гондурасских лагерях бывших национальных гвардейцев. После избрания Рейгана бывшие гвардейцы и будущие «контрас» вздохнули с облегчением. Их и раньше не оставляли своим вниманием ЦРУ и Пентагон, но теперь многие впервые поверили тому, что сулило название радиостанции «Мы вернемся».
Глава 2. На войне как на войне. Никарагуа в 1981‑1984 годах
Во всех по‑настоящему коренных революциях мира наблюдался странный, на первый взгляд, феномен. Крайне левые силы в этих революциях, как правило, объединялись с крайне правыми в борьбе против народной власти, стремящейся строить социализм. И порой левая контрреволюция была для страны гораздо опаснее правой, так как выступала внешне с еще более «народных», прогрессивных позиций.
В России первую попытку отстранить большевиков от власти и убить Ленина сделали отнюдь не монархисты, а ультрареволюционные левые эсеры. В Чили при Альенде экстремисты из Левого революционного движения (МИР) давали реакции прекрасный повод обвинить правительство Народного единства в хаосе, когда грабили банки, захватывали землю и устраивали уличные сражения с полицией.
Обычно по мере углубления революции крайне левые смыкаются с крайне правыми и становятся их верными помощниками. Такое распределение ролей не случайно – со временем большинство населения понимает, что реальное улучшение его положения несет именно правящая левая партия, в то время как ее противники (те, кто левее здравого смысла) либо отделываются хлесткой фразой, либо призывают к абсурду вроде национализации женщин и немедленной отмены денег. Крайне левые неизбежно теряют поддержку и в яростном бессилии идут в подручные реакции. Таким был, например, бесславный путь Нестора Махно с его вольной бандитской республикой в Гуляй‑поле.
Левый эсер и террорист Борис Савинков постепенно попал в услужение белым монархическим генералам, которые презирали его, но использовали в своих целях. В Чили аналог никарагуанской «Ла Пренсы», реакционная газета «Меркурио», которую финансировало ЦРУ, посвящала целые полосы изложению взглядов активистов МИР и печатала полные сочувствия к левым радикалам редакционные материалы. Правда, после фашистского переворота Пиночета 11 сентября 1973 года первыми под расстрел и в тюрьмы оправились именно МИРисты – их миссия завершилась, и реакции они были больше не нужны, как хрестоматийный мавр, сделавший свое дело.
Никарагуа в этом смысле не стала исключением из череды великих революций XX века. Первый вооруженный вызов сандинистам бросили не деморализованные в 1979‑1980 годах бывшие национальные гвардейцы, а крайне левые экстремисты. Именно они стояли у истоков движения, которое потом назовут «контрас» и которое будет финансироваться ЦРУ США.
В Никарагуа в первые годы революции коммунистическая партия (Никарагуанская социалистическая партия, НСП) и ее профсоюзы по согласованию с Москвой поддерживали сандинистов, хотя исторически отношения между НСП и СФНО были очень сложными. Но была в Никарагуа еще и Никарагуанская коммунистическая партия (НКП), стоявшая вместе со своими профсоюзами из профцентра CAUS на ультралевых позициях и ориентировавшаяся на маоистский Китай. Как уже упоминалось, именно НКП и CAUS организовали первые забастовки рабочих против революционной власти. Через некоторое время «коммунистический» профцентр уже спокойно получал деньги ЦРУ.
Но самые первые проблемы начались у сандинистов с интернационалистами, главным образом панамцами, которые воевали против диктатуры в составе Южного фронта СФНО под командованием Эдена Пасторы. Интернационалисты были организационно сведены в бригаду имени Симона Боливара. В ней состояли помимо панамцев и костариканцев граждане Аргентины, Боливии, Бразилии, Чили, Уругвая, Мексики, Венесуэлы и даже США. Но главной политической силой в бригаде стала ультралевая Социалистическая партия трудящихся (СПТ) из Колумбии[891]. Партия была членом троцкистского Четвертого интернационала (причем его так называемой большевистской фракции). Сама СПТ с момента основания в 1977 году вела в Колумбии партизанскую войну против сменявших друг друга проамериканских полудиктаторских и дикататорских режимов.
Правда, как это обычно и бывает у троцкистов, за звучными революционными лозунгами следовали куда более скромные дела. Когда в мае 1979 года СПТ начала вербовать в Колумбии добровольцев на помощь сандинистам, поступили заявки от более чем 1200 человек. Из них были отобраны 320, из которых, в свою очередь, в путь отправились только 53 (том числе семеро никарагуанцев)[892]. К моменту падения Сомосы в дорогу снаряжались еще 200 человек.
Таким образом, бригада Симона Боливара, как, впрочем, и весь Южный фронт Пасторы, не смогли оказать решающего влияния на ход восстания, хотя героизм и мужество этих людей не подлежат никакому сомнению. Южному фронту и интернационалистам вместо ожидавшегося рывка от костариканской границы до Манагуа пришлось вплоть до самого 19 июля отбивать яростные атаки элитных сил гвардии Сомосы. Ценой огромных жертв они дали возможность своим боевым товарищам с севера развить решающее наступление на крупные города. Большие потери несли и плохо подготовленные с военной точки зрения интернационалисты.
Всего в бригаде было примерно 250 человек, в основном троцкисты, и она вступила в бой во второй половине июня 1979 года.
После победы революции троцкисты из бригады Боливара приступили к осуществлению своей собственной политической программы. Сандинистов они стали считать предателями революции, так как те не спешили с полной национализацией частной собственности и даже сотрудничали с буржуазией в правительстве. Именно члены бригады начали организовывать ультрареволюционные профсоюзы (всего более 80), которые старались, опираясь на полученное от троцкистов оружие, захватывать фабрики. На заводах троцкисты организовывали так называемые фабричные комитеты, в которых они видели зародыш новой альтернативной народной власти. На селе интернационалисты из бригады Боливара подбивали крестьян к самовольному захвату земли с оружием в руках.
Тем самым они давали прекрасную возможность для нападок на СФНО со стороны никарагуанской буржуазной оппозиции и ее американских спонсоров.
Сандинисты быстро осознали опасность этой ультрареволюционной тактики и провели совещание с командованием бригады. Интернационалистам предложили (если они захотят) остаться в стране и перейти на обычную регулярную военную службу в формировавшиеся части Сандинистской народной армии. Троцкисты ответили открытой оппозицией. Когда СФНО организовал встречу с бойцами бригады Боливара в бывшем «бункере» Сомосы 14 августа 1979 года, сандинисты неожиданно были окружены более чем тысячью возмущенных рабочих, которых троцкисты обманом привели с собой. Рабочие думали, что речь на встрече идет о повышении заработной платы и им надо оказать на сандинистов соответствующее давление[893].
Терпение Национального руководства СФНО лопнуло, и оно выслало из страны в Панаму 60 членов бригады Симона Боливара по обвинению в экстремизме. С помощью своих профсоюзов троцкисты организовали в Манагуа мощную пятитысячную манифестацию солидарности с бригадой Симона Боливара, на которой звучало требование немедленного предоставления всем интернационалистам никарагуанского гражданства.
Печальным следствием этой истории было то, что разоруженные и высланные на специальном самолете в Панаму интернационалисты подверглись там пыткам со стороны национальной гвардии Торрихоса. Многих затем препроводили в Колумбию, где их тоже ждали тюрьмы и издевательства.
Бригада Боливара была не единственной головной болью для СФНО на левом фланге политического спектра.
3 октября 1979 года госбезопасность арестовала пять членов Никарагуанской социалистической партии, обвинив их в сотрудничестве с «сомосистами». Вряд ли эти обвинения имели под собой достаточные основания. Видимо, СФНО таким образом давал понять коммунистам, что именно он является авангардом никарагуанской революции[894]. НСП и не ставила это под вопрос, хотя и главным образом по просьбе Москвы. Самих членов Национального руководства СФНО многие коммунисты считали политически незрелыми авантюристами, случайно пришедшими к власти.
Но отнюдь не коммунисты были самыми опасными «попутчиками» СФНО на левом фланге.
В 1972 году от СФНО откололась группа позиционировавших себя как марксистов‑ленинцев крайне левых радикалов, образовав Народное движение действия (НДД). Основателем НДД был член руководства СФНО Марвин Ортега. Для этой группы недостаточно революционными были даже маоисты, на которых она первоначально и ориентировалась. Позднее НДД избрало своим примером абсурдный режим Энвера Ходжи в Албании, жители которой целыми днями строили бомбоубежища и готовились к отражению нападения, как американского империализма, так и советского «ревизионизма».
Марвина Ортегу, который вел фракционную деятельность во фронте с 1970 года, в 1972‑м исключили из СФНО за то, что раскольники хотели физически уничтожить все руководство фронта[895].
НДД создало собственный радикальный профсоюз – Рабочий фронт, а с 1978 года (когда началось вооруженное восстание против Сомосы) – собственные вооруженные отряды МИЛПАС (испанская аббревиатура от «Народная антисомосистская милиция»).
Аббревиатура была выбрана блестяще, так как слово «мильпа» означает в Никарагуа участок земли, на котором небогатые крестьяне обычно выращивали для собственных нужд кукурузу. Многие из таких крестьян, будучи неграмотными, присоединялись к МИЛПАС, особенно в отсталых северных горных районах. Люди думали, что борются за собственный участок земли.
В 1978‑1979 годах отряды МИЛПАС воевали против диктатуры в основном в составе Северного фронта СФНО под командованием Германа Помареса – харизматичного лидера сандинистов (боевой псевдоним Эль Данто). Однако МИЛПАС сохраняли в колонне Помареса организационую самостоятельность, что было вызвано в основном их однородным составом. В МИЛПАС воевали главным образом представители горных крестьянских кланов (больших семей, в чем‑то сходных с шотландскими кланами). Отряды МИЛПАС состояли либо из близких и дальних родственников, либо из жителей соседних деревень.
Никакая леворадикальная идеология их не интересовала, и о местонахождении Албании они не имели ни малейшего представления. Бойцы МИЛПАС (особенно главы семейных кланов) ждали от победы над диктатурой получения земли бывших сомосистов и национальных гвардейцев, причем в частную собственность, а также реальной власти для своих кланов на местном уровне.
Уже в мае 1979 года некоторые лидеры отрядов МИЛПАС стали подумывать о мятеже против своих же братьев по оружию – сандинистов. Мильпистам не нравились идеи СФНО насчет кооперирования крестьянства – многие горные кланы были достаточно богаты и влиятельны и не хотели конкуренции в виде кооперативов. Они просто стремились заменить в качестве единственного авторитета в северных горах бывшую национальную гвардию.
В мае 1979‑го в бою при странных обстоятельствах погиб Герман Помарес. Многие утверждали, что его настигла пуля из своих рядов.
Победа революции не дала кланам ровным счетом ничего. Сандинисты не спешили экспроприировать буржуазию, а конфискованные земли сомосистов преобразовывались в государственные хозяйства или кооперативы. Вдобавок сандинисты стали диктовать цены на основные экспортные товары, прежде всего самый важный для северных горных районов – кофе, что также пришлось не по вкусу местным полуфеодальным кланам.
Наконец, в северные горы после июля 1979 года пришло много «чужаков» и «безбожников» из городов тихоокеанского побережья, которые организовывали забитых крестьян в Комитеты сандинистской защиты и отряды милиции. Традиционная власть кланов была подорвана, и они решили взяться за оружие. К тому же многие лидеры отрядов МИЛПАС были очень недовольны низкими, с их точки зрения, должностями, которые они получили в Сандинистской народной армии.
Некоторые группы мильпистов отказались после 19 июля 1979 года сдать оружие и перешли на нелегальное положение. Они уклонялись от столкновений с армией и милицией и выжидали дальнейшего развития обстановки. Благодаря родственным связям в местных сельских общинах («комаркас») мильписты были обычно прекрасно осведомлены о передвижениях армии и милиции, а также получали продовольствие от своих земляков.
Сандинисты тоже первое время не трогали мильпистов как вчерашних соратников по борьбе, уговаривая их сложить оружие и вернуться к мирной жизни, – тем более что в первые месяцы революции те не доставляли новой власти больших хлопот.
По иронии истории мильпитсы действовали в том же самом районе недалеко от границы с Гондурасом, где находилась основная база армии Сандино в 1927‑1933 годах.
В это время (осень 1979 года) НДД и Рабочий фронт уже тесно сомкнули ряды с буржуазной оппозицией. Например, если сандинисты требовали расширения состава госсовета, то ультралевый Рабочий фронт в унисон с «Ла Пренсой» требовал его немедленного созыва в прежнем, выгодном буржуазной оппозиции составе.
Газета НДД и Рабочего фронта «Эль Пуэбло» подвергла ожесточенной критике «План 80» – как документ, демонстрирующий полную капитуляцию сандинистов перед буржуазией и предательство интересов рабочих и крестьян. «Эль Пуэбло» дошла до открытых призывов активно саботировать экономический план, чтобы «вернуть власть в руки народа»[896]. Фактически это был призыв к свержению Хунты национального возрождения.
В январе 1980 года леваки перешли от слов к действиям. Рабочий фронт организовал забастовку строительных рабочих в знак протеста против общественных работ по восстановлению Манагуа, которые сандинисты организовали для безработных жителей столицы (итогом этих работ стал, в частности, прекрасный парк на месте былого пустыря, возникшего в результате землетрясения 1972 года).
Но особенно болезненным ударом для страны были забастовки на заводах по производству сахара – важного валютного товара Никарагуа. Рабочий фронт организовал профсоюз на бывшем образцовом сахарном предприятии Сомосы в Монтелимаре. После национализации многие рабочие предприятия были недовольны, так как Сомоса в духе «доброго барина» время от времени баловал их разного рода подачками, например, просто предоставляя на своей плантации и заводе рабочие места для «нужных людей».
После национализации государственный менеджмент в духе рационализации производства стал сокращать персонал, что вызвало недовольство, умело использованное Рабочим фронтом.
Леваки практически парализовали стачками всю промышленную деятельность в департаменте Чинандега (на границе с которым действовали подпольные группы МИЛПАС). В январе 1980 года остановились два крупнейших в стране предприятия по производству сахара, хлопкоочистительные предприятия, а также завод по производству химикатов для сельского хозяйства.
Охваченные забастовками сахарные заводы Сан‑Антонио и Монтерроса были самыми крупными промышленными объектами в Никарагуа.
Сандинистам надо было срочно принимать меры, так как уже срубленный сахарный тростник быстро гнил без переработки[897]. Каждый день забастовки на сахарных заводах обходился стране в полмиллиона кордоб. Между тем лидеры Рабочего фронта говорили возбужденным рабочим, что сандинисты все равно никогда не повысят им зарплату. Придется начинать новую гражданскую войну, чтобы отстранить от власти «предателей» и передать ее, наконец, в руки рабочих и крестьян.
И попытка начать такую войну была предпринята, когда лидеры Рабочего фронта обманули стачечников, объявив им, что сандинисты арестовали нескольких рабочих в Манагуа. Возмущенные забастовщики сели в грузовики и отправились в столицу «освобождать» своих товарищей. Когда член Национального руководства СФНО и министр планирования Руис попытался поговорить с рабочими сахарного предприятия в Сан‑Антонио, активисты Рабочего фронта с предприятия Монтерроса (по пути в Манагуа) взяли штурмом трибуну и не дали Руису сказать ни слова[898]. Однако Руис тоже оказался не робкого десятка, и когда активисты Рабочего фронта покинули митинг, четыре тысячи рабочих Сан‑Антонио избрали новое руководство своего профсоюза и решили прекратить забастовку.
Сандинисты совершили ошибку, когда задержали рабочих из Монтерросы, которым при этом даже угрожали оружием солдаты революционной армии. Такие шаги только лили воду на мельницу пропаганды Рабочего фронта в духе «сандинистов – лакеев буржуазии». «Баррикада» стала публиковать карикатуры, на которых обманутых рабочих явно смешивали с функционерами Рабочего фронта. На одной из карикатур активист Рабочего фронта плыл на облаке над рабочими, уткнувшись в книгу, – сандинисты хотели дать понять, что леваки следуют вычурным революционным теориям, а не реалиям никарагуанской жизни.
Когда рабочие Монтерросы прибыли, наконец, в Манагуа, они к своему удивлению обнаружили, что Рабочий фронт вызвал их не для освобождения арестованных товарищей, а для того, чтобы протестовать против закрытия 23 января 1980 года газеты «Эль Пуэбло». Газету уже закрывали на короткое время в июле 1979 года, но затем «Эль Пуэбло» превзошла в нападках на революционную власть даже «Ла Пренсу». Якобы левая газета усиленно критиковала кампанию по ликвидации неграмотности и в унисон с буржуазной оппозицией требовала «освободить» Комитеты сандинистской защиты от влияния СФНО. На страницах газеты активно публиковали агитационные материалы правой Социал‑христианской партии, которая поддерживала «Эль Пуэбло» деньгами (видимо, полученными из Венесуэлы).
Возможно, закрытие сандинистами газеты с тиражом всего в 2 тысячи экземпляров было ошибкой, только пробудившей к «Эль Пуэбло» интерес (это издание, незначительное для общественного мнения, не закрывал даже Сомоса). К тому же у буржуазной оппозиции появился лишний повод обвинить СФНО в нарушении политических свобод и сползании к тоталитаризму. В защиту «Эль Пуэбло» немедленно выступили «Ла Пренса» и реакционные радиостанции типа «Радио Миль».
Непосредственным поводом к закрытию газеты послужил ее редакционный комментарий против «Плана 80», который, с точки зрения «Эль Пуэбло», «давал буржуазии и бизнесменам большие возможности и ничего – эксплуатируемым массам»[899]. 21 января 1980 года «Эль Пуэбло» призвала к «замене нынешнего правительства другим, которое сможет защитить наше самоопределение перед лицом атак (международных контрреволюционных сил)»[900]. После этого армия заняла помещение газеты и арестовала ее редакторов. Госбезопасность продемонстрировала общественности два больших склада оружия МИЛПАС.
Между тем возмущенные обманом своих вождей из Рабочего фронта пролетарии Монтерросы вернулись домой и после трудных переговоров с сандинистским профцентром решили прекратить забастовку. Им пообещали наладить на предприятии систему медицинской помощи и организовать магазин ЭНАБАС для продажи важнейших товаров по твердым государственным ценам.
Но тут Рабочий фронт разыграл против рабочих свою козырную карту – отряды МИЛПАС. Когда рубщики сахарного тростника вернулись на поля, их встретили вооруженные бойцы, которые прокалывали шины грузовиков и угрожали рабочим оружием.
В ответ на акции сандинистов против «Эль Пуэбло» правительство Албании разорвало с Никарагуа дипломатические отношения, а контакты с СФНО прервали некоторые троцкистские партии западных стран (например, Коммунистическая партия Испании, марксистко‑ленинская Коммунистическая партия Швеции и т. д.).
Пока сандинисты боролись с забастовками и с «Эль Пуэбло», разрозненные отряды МИЛПАС в горах решили перейти в наступление, чтобы помочь своим соратникам и вообще прощупать способность властей к сопротивлению. Политически «горные» мильписты позиционировали себя как спасители истинной революции от предателей‑сандинистов. Но, в отличие от городских активистов НДД и Рабочего фронта, с самого начала крестьянские МИЛПАС в горах вели пропаганду против марксизма как якобы чуждого никарагуанцам политического течения. Якобы против марксизма был и Герман Помарес (очень популярный среди крестьян), и поэтому‑де от него избавились собственные товарищи из СФНО, ставшие марионетками Кубы.
Первый бой войны, послуживший началом движения «контрас», произошел в ноябре 1979 года на склонах легендарного холма Эль‑Чипоте – когда‑то это была резиденция Сандино. Тем самым мильписты давали понять, что именно они, а не марксисты‑ленинцы из СФНО, являются идейными наследниками главного героя никарагуанской истории.
Примерно 70 бойцов МИЛПАС атаковали сандинистский военный лагерь на склонах холма к северо‑востоку от небольшого городка Килали[901]. Однако сандинисты оказали ожесточенное сопротивление, и пять нападавших были убиты, а шесть – ранены. Сандинисты потерь не понесли, и мильпистам не удалось достичь главной цели нападения – захватить для своего отряда оружие.
Характерно, что один из убитых «революционеров» – мильпистов носил боевую кличку Шакал. Атакой на лагерь (в котором было примерно 160 милиционеров, собранных для охраны кооператива) руководил бывший боец отряда Помареса по кличке Херонимо.
Несмотря на поражение при Эль‑Чипоте, отдельные группы мильпистов в начале 1980 года активизировались в районе реки Коко вдоль границы с Гондурасом. За ними из‑за реки наблюдали бывшие национальные гвардейцы, но мильписты поначалу гордо отказывались от всякого сотрудничества с «Легионом 15 сентября» Энрике Бермудеса. Это было неудивительно – крестьяне‑горцы, даже если они не одобряли сандинистские кооперативы и регулирование цен, все равно не могли представить себя в одних и тех же боевых порядках с бывшими палачами диктатуры.
Сандинисты пока не перебрасывали в горы части регулярной армии, и с мильпистами справлялись милиционеры и вооруженные члены кооперативов. Патрули стали прочесывать горы, и вскоре в засаду попал еще один лидер мильпистов по кличке Эль Тигре («Тигр»). Мильпист явно оказался не столь храбрым, как тигр. Когда милиционеры ночью окружили хижину, где он отсыпался вместе с тремя товарищами, «тигр» переоделся в женское платье и дал стрекача, для убедительности вереща в темноте тонким фальцетом[902].
Таким образом, ответ сандинистов на Эль‑Чипоте оказался быстрым и решительным. В конце 1979 года милиция захватила и уничтожила нескольких представителей горного крестьянского клана Галеано, из которого вышло много командиров мильпистских групп.
О том, что никакими революционерами мильписты не являлись, лучше всего свидетельствуют их боевые клички: помимо Шакала и Тигра среди них были Брюс Ли, Дикий Кот (Тигрильо), Змея и т. д.
С апреля 1980 года боевая активность МИЛПАС вроде бы спала. Разрозненные и плохо вооруженные группы предпочитали уклоняться от любых контактов с милицией. Например, когда одна из групп случайно захватила в плен двух сотрудников госбезопасности (ими оказались вчерашние студенты, которые шли в деревню на свидание с девушками), то их отпустили со словами: «Мы не бывшие гвардейцы, а только рассерженные крестьяне. Если вы оставите нас в покое, мы не будем с вами воевать»[903].
Когда активность милиции утихла, МИЛПАС решили нанести новый удар, на это раз сорвав празднование первой годовщины Сандинистской революции. Нападение было приурочено к пребыванию в Никарагуа Фиделя Кастро, который находился в тот момент неподалеку от горного района в Эстели.
23 июля 1980 года мильписты под командованием Педро Хоакина Гонсалеса (боевая кличка Димас) на короткое время захватили небольшой городок Килали в 50 милях от Эстели. Успех МИЛПАС был обусловлен откровенным предательством командира гарнизона Килали, который накануне отослал из города регулярный отряд и фактически сорвал оборону местных милиционеров. Позднее командира и 18 милиционеров арестовали за пособничество врагу. О нападении (в котором СФНО обвинил бывших национальных гвардейцев) сообщили в СМИ, и именно с этого для большинства никарагуанцев и началась война контрреволюции против новой власти.
Гонсалес (родился в Матагальпе в 1945 году) участвовал в борьбе против диктатуры с 1961 года в рядах консерваторов, был членом СФНО с 1972 года и воевал в колонне Помареса. По некоторым данным, он был даже заместителем легендарного Эль Данто. После победы революции Димас стал офицером Сандинистской народной армии, но уже с мая 1979 года готовился к переходу на нелегальное положение. Он якобы был убежден, что Помареса убрали сами сандинисты, и решил им отомстить. Но эта версия представляется полностью притянутой за уши, тем более что ее впоследствии распространяла гражданская жена Димаса Марина[904]. Интересно, что нападение на Килали сам Гонсалес объяснял не благородной местью за Помареса, а борьбой против организации кооперативов в деревне. В отряд Димаса вступило много крестьян, в чьих семьях были национальные гвардейцы, и они опасались возможных репрессий со стороны новой власти (Сомоса охотно брал в гвардию забитых и неграмотных индейцев из горных районов, а для тех это была при диктатуре единственная возможность выбиться в люди).
Новым элментом в тактике мильпистов было то, что Гонсалесу впервые удалось на время объединить для боевой операции несколько разрозненных групп мильпистов. Он был довольно харизматичной личностью, носил «революционную» бороду и называл всех своих бойцов «братишками». Силой Димаса и всех мильпистских отрядов было то, что они воевали вблизи своих деревень и опирались на поддержку родственников и друзей. По некоторым оценкам, у Димаса к концу 1979 года было 400‑600 связных («корреос») и информаторов в районе действия его отряда.
В основном все бойцы Гонсалеса были индейцами (псевдоним Димас он взял в честь очень популярного в тех местах индейского вождя, противостоявшего испанским колонизаторам). Гонсалес умело разжигал их расовую неприязнь к «белым» и «образованным» чужакам из крупных городов.
Однако в атаке на Килали приняли участие не более 80 плохо вооруженных мильпистов[905]. В это же время мелкие группы других мильпистских командиров предприняли отвлекающие нападения на окрестные населенные пункты. Успех операции для «контрас» заключался в том, что им впервые удалось захватить оружие и боеприпасы.
На этот раз сандинисты оперативно задействовали против МИЛПАС регулярную армию и вертолеты. Димасу срочно пришлось разбить свой отряд на мелкие группы и отойти в горы. Один человек был направлен в Гондурас, чтобы установить контакт с бывшими национальными гвардейцами и попросить у них оружия и боеприпасов. Госбезопасность Ленина Серны смогла внедрить в окружение Димаса своих агентов, и 19 сентября 1980 года его группу блокировали в районе все того же Килали. Димас отстреливался, но был убит вместе с большинством своих бойцов, хотя некоторым все же удалось сбежать в Гондурас[906].
По другим данным, Димаса убил в августе 1981 года в пьяной драке один из его родственников – некий Эррера.
После смерти Гонсалеса его банда распалась и присоединилась к другим вооруженным группам. Теперь на арену вооруженной борьбы выдвинулся еще более оригинальный персонаж – Тигрильо, Дикий Кот. Нового лидера мильпистов прозвали так за характерную внешность – он был приземистым, бородатым и со злыми маленькими глазками.
Тигрильо был членом еще одного мощного семейного горного клана – Бальдивия. Вместе со своим братом (Димасом Тигрильо, не имевшим ничего общего с упомянутым выше собственно Димасом), он, как и Гонсалес, сначала воевал в колонне Помареса (Димас Тигрильо начинал на Южном фронте Пасторы). После победы революции оба брата стали офицерами сандинистской армии, но уже с мая 1979 года планировали мятеж. В феврале 1980 года, накопив оружие, Тигрильо с братом и несколькими сторонниками ушли в горы. В июле 1980 года они участвовали вместе с Димасом в нападении на Килали.
В конце 1980 года у Тигрильо, по его собственным данным, было примерно 80 бойцов, среди которых попадались и бывшие национальные гвардейцы[907]. Многие из них были членам кланов Бальдеано и Галеано и, следовательно, состояли друг с другом в родстве.