И зачем я согласился взять заказ? Ведь не планировал работать в этом месяце, тем более здесь, в Норвегии. Люди Сэмюэла убедили: давили на то, что никоим образом не помешают отдыху, покроют все сопутствующие расходы, а еще предложили баснословную сумму денег. Но я оставался непреклонен, пока не поговорил с хозяином поместья о холодных, бездушных стенах, которые требовалось оживить. Судьбоносная мышеловка сработала.
Когда перебесился, ко мне как раз заглянул Саня, что возглавлял строительные работы на втором этаже. Мы вдвоем осмотрели пегаса со всех ракурсов и пришли к выводу, что пора заканчивать, иначе в погоне за совершенством можно не остановиться.
Сдавать плоды усердных трудов было всегда волнительно, но первые эмоции заказчика стоили бессонных ночей, срывов и выкуренных сигарет. Сэмюэл с открытым ртом и распахнутыми глазами осматривал стену.
Все-таки я сложил правильный портрет недавно разбогатевшего любителя роскоши, приехавшего в свои шестьдесят в место покоя и силы. Попал в точку, сделав первоначальную задумку вдвое масштабнее. Особенно в условиях неограниченного бюджета.
Мы простояли молча минут пятнадцать, прежде чем я решился заговорить.
– Мне нужен ваш человек, чтобы помочь с доставкой в Россию важной вещи, – произнес на английском. – Я бы не смел просить, но физически не справлюсь.
Глаза Сэмюэла опасно блеснули.
– Это то, о чем я думаю, да?
Он кивнул в сторону накрытого простыней барельефа, над которым я трудился с тех пор, как впервые встретил голубку.
– Я тут имел наглость заглянуть, пока вас не было, – он начинал хитрить, мне не нравилось. – Готов заплатить двойную цену пегаса.
– Это глупо, – отшутился я. – Вы меня переоцениваете. Это слишком большая сумма.
– Так продайте за меньшую, – рассмеялся Сэмюэл.
Хорошим он был бизнесменом, но я знал, о чем говорю.
– Она не продается.
– У всего есть цена.
– Нет, это набросок.
– Но ваши руки все превращают в золото.
– Можете сколько угодно распыляться в комплиментах, я решение не изменю. Зима не продается, – для убедительности повысил голос.
– Ладно-ладно, не шумите, – он поднял руки вверх, – у меня есть потрясающий пегас и… облака.
Сэмюэл оценил широкий размах.
– Я рассчитывал на вашу помощь, – напомнил ему, улыбаясь.
– Хорошо, – согласился он, – получите расчет и найдете Стивена из охраны. Я его предупрежу. Он в вашем распоряжении.
– Благодарю.
Сэмюэл достал из бара бутылку виски и разлил по стаканам. Пить желания не было, но я знал, что отказываться не стоит.
– Э-эй! – Из соседних комнат донесся женский смех и английская речь. – Ау! Мы устали ждать и идем искать тебя!
Кому-то сегодня не придется скучать.
Мужчина отпил виски и снова повернулся ко мне.
– Присоединитесь к нам? Можем отметить с дамами.
Предложение ничего кроме неприятия не вызвало.
– Спасибо, но я откажусь.
Я очень надеялся, что вымотался и усну хотя бы на пару часов перед отлетом.
– Эх, и что же мне одному с ними делать.
Сэмюэл усмехнулся, явно напрашиваясь на лесть. Я подмигнул ему.
– Думаю, вы что-нибудь придумаете.
Глава 22
В сердце ниже нуля
Сон мой, навсегда забрала сон мой девочка, которая любила танцевать в темноте.
tritia – Сон мой
Вздрогнул от удара. С трудом разлепил веки и посмотрел в иллюминатор – самолет приземлился. Уснул все же на десять минут. Теперь мой сон был таким – непостоянным, обрывистым, внезапным. И крепкий виски, которым угостил Сэмюэл, не помог: я не сомкнул до рассвета глаз. Много думал – даже для меня слишком много, а потом делал эскизы в блокноте. Звук наносимой штриховки всегда был лучшей колыбельной, но не в этот раз – голубка вцепилась когтями в шею и не отпускала.
– Молодой человек, мы уже прилетели.
Открыл глаза. Опять задремал? Осмотрел пустой самолет, нашел Стивена, который выгружал нашу ручную кладь. Вернул взгляд на девушку – милая стюардесса, на бейджике красовалось имя «Яролина».
– Не такой уж молодой, – пробурчал я.
Голова казалась непосильно тяжелой ношей.
Девчонка засмущалась, улыбнулась ярче. Мне не пришлось бы даже прикладывать усилий, чтобы занять сегодняшний вечер, как раньше. Но я решил не играть.
На самом деле, полигамия осталась в далеком прошлом. В тех временах, когда в застойном и перманентном одиночестве я пытался создать хотя бы иллюзию движения вокруг. Целую главу жизни посвятил тоске и разгулу.
На предложение Инны я согласился, чтобы начать новую. Мы ведь неплохо проводили время вместе. С ней всегда было интересно: она разбиралась в искусстве, часто спорила. И даже несмотря на договоренность, я не пользовался правом «ходить налево», меня все устраивало. Может, поэтому Инна так остро отреагировала: легко усвоить теорию, на практике часто выходило по-другому.
Стивен тактично закашлял, напомнив, что пора бы и честь знать. Я поблагодарил Яролину за полет и, к ее разочарованию, покинул борт, доставивший нас в северную столицу.
Питер встречал на удивление солнечной погодой, хоть это и не разгоняло холод на сердце.
Не без помощи таксиста я закинул фрагменты «Зимы» в студию и поднялся домой. Переоделся, принял ледяной душ, но бодрости это не прибавило. Затем заглянул к соседке, чтобы забрать кошку.
– Клео.
Я наклонился погладить большого разноцветного мейн-куна с таким же, как у меня, скверным характером. Не обращая внимания на улыбающуюся девушку, я гладил пушистый загривок вредного животного, которое старательно изображало, что и не соскучилось вовсе. Но выбежала же по первому зову, мурчала от удовольствия, пусть и кривила надменную и недовольную морду. Ревнивая она у меня и обидчивая – может, поэтому и жили душа в душу.
Соне бы понравилась кошка, они были похожи – и красками, и игривой поступью. Как дурак улыбнулся. Все мысли возвращались к голубке. Теперь она была во всем, как солнечный свет вокруг, а ночью – уже которую подряд – перебиралась в голову и не давала спать.
Спустился в студию и весь вечер смотрел на запечатанную Зиму. Не мог притронуться к ней, будто тянул до лобового столкновения с реальностью.
Следующим утром отправился на тренировку. Сначала выжал себя на беговой дорожке, потом больше часа молотил грушу. Борьба хорошо помогала выплеснуть злость, копившуюся внутри, и сменить фон, когда работа не шла и опускались руки. Здесь опускать их было нельзя, иначе ты рисковал словить удар в лицо.
Многие крутили у виска, зная о моем основном заработке, но мне было наплевать на их мнение. Однажды сломав палец, я не стал рисовать хуже, да и не рисковал я лишний раз.
– Спарринг? – предложил Гриша, тренер по кикбоксингу и отбитый на всю голову парень. – Или тебе хватит?
Он похлопал меня по щеке, нарываясь. Любил подначивать. Обычно я не велся, но сейчас каждый нерв был оголен.
– Кто в рожу-то дал? Заслуженно хоть отхватил?
Я неслабо толкнул его в грудь и молча вышел на ринг. А дальше злое затмение.
Получив сильный удар в плечо, я бросился в атаку. Злился на все: что голубка улетела, не удостоив объяснений, что дала своими чувствами надежду утопающему, который смирился, что идет ко дну. Ведь жилось же нормально без нее! Со взлетами и падениями, да, с пресным привкусом, но жилось же! А сейчас я подыхал на каждом выдохе, час за часом проживал маленькую смерть. Дрянь!
– Воу-воу, малыш-каратист, полегче!
Я очнулся, прижимая Гришу к полу в удушающем.
– Белый флаг! – Он постучал по настилу.
Я несколько раз вдохнул и выдохнул, прежде чем его отпустить. Отполз к канатам, уткнулся в перчатку лбом.
– Мужик, все нормально?
Гриша слегка ударил по ребрам и громко рассмеялся.
– Нет, но я справлюсь, – ответил.
А справлюсь ли?
Когда вернулся домой и покормил Клеопатру паштетом с мидиями и креветочным соусом (мне бы так жрать, как ей), позвонила Инна. Я на секунду завис, глядя на экран: за все дни мы перебросились лишь парой сообщений. И все же я не ошибся в ней, она не стала афишировать разрыв.
– Здравствуй.
– Привет, – услышал я ее бодрый голос. – Влад, это просто фантастика! С нами связался господин Бернар! Сам!
Она тараторила быстро и несвязно. Бернар был той самой Атлантидой, за которой я гонялся не первый год, ради которого изображал примерного семьянина. Я мечтал поработать в его загородном доме в Марселе. Это означало бы самое настоящее признание.
– …видимо, Сэмюэл рассказал ему о твоей «Зиме» или даже показал снимки, я не знаю, но Бернар хочет выкупить ее! Боже, Влад, он предложил такие деньги, которые мы и представить себе не могли. Да нам будут открыты все двери! Влад…
Инна говорила и говорила. Про то, что «Зима» даже не готова, что такой шанс дается один-единственный раз, что мы добились того, к чему шли, но все пролетало по касательной мимо.
– Нет, – твердо ответил я.
– В смысле?
Что непонятного было в слове из трех букв? Я не собирался продавать Зиму, она только моя.
Инна еще долго пыталась меня уговорить, оперировала разумными доводами, но слушал я уже в пол-уха, потерял интерес. Не вешая трубку, спустился в студию, включил свет и медленно, без всякой спешки снял многослойную упаковку. Поставил части целого барельефа рядом и утонул в глубине.
Черно-белые тона не скрывали блеска. Снег искрился будто настоящий. Темные локоны развевала метель. Лицо девушки оставалось наброском, но глаза...
– Я сказал нет.
– Влад, ты не понимаешь.
– Нет! – закричал так, что Инна тотчас замолкла. – Она не продается!
Бросил со злости телефон об стену. Мрак, как крыло.
Они не понимали, что отдать Зиму для меня было равносильно вырванному куску плоти?
Я просидел в студии до заката. И всю ночь бы просидел, да пора было кормить Клео, иначе нагадит же в отместку. Но заставить себя сдвинуться я не мог. С мазохистским удовольствием смотрел и смотрел на таинственную голубку, а внутри будто все увядало. С каждым ударом сердца без нее.
И внезапно пришло озарение. Оно прозвучало в мыслях так громко, как «аллилуйя», спетое прихожанами протестантской церкви. И я понял, наконец, понял, что занозой сидело в сердце и раздражало меня все это время в ее повторяющемся «любила». Прошедшее время. Она ни разу не сказала, что любит меня до сих пор.
Полутона обрели контраст.
Поднял телефон с треснувшим посередине экраном и перезвонил Инне.
– Найди мне ее номер. Пожалуйста.
Глава 23
Три дождливые осени
Знаешь, тут без тебя один день, как три дождливые осени.
Мария Чайковская – Огни (feat. Евгений Соя)
Прошла неделя или две, я потерял счет. Заперся в студии и с головой ушел в работу. Хорошо, что при ремонте предусмотрел здесь душ, теперь можно было не выбираться из пещеры надолго, разве только встретить доставку еды.
Боль медленно растеклась по шее, едва пошевелился: вроде бы и матрас купил какой-то навороченный, ортопедический, а мимолетный сон в неудобной позе даже он не вывозил. Наступит вообще утро, когда я буду просыпаться, а не воскресать?
В глаза слепило солнце: напротив было только маленькое витражное окно в реальность, а лучи оно раскидывало по всей студии. Я сел, потер лицо, отросшую щетину, глянул на покрывшийся прозрачной пленкой кофе, который уже впитался в кровь, и на Зиму – мой сон наяву. Растворялся в ней каждый день, разрушая связи с внешним миром. Умом понимал, что нужно вытаскивать себя из болота, но сил пока не хватало.
Где-то на полу пискнул телефон. Поднял его и, кажется, нашел достойный предлог выйти в свет.
С днем рождения! – горело на разбитом экране послание от Инны.
Забыл совсем – уже тридцать семь.
Очень скоро позвонила мама, поздравила стихотворением: сколько себя помнил, каждый год она писала новое. Попросила заехать, обещала, как всегда, накормить, словно я пожизненно недоедал. Украдкой добавила, что отца не будет дома, и лишь затем ответила, как себя чувствует.
После мамы набрали еще несколько человек. И пока телефон вибрировал от новых оповещений дальше, я гипнотизировал номер Сони на экране. Все искал повод связаться с ней и не находил – любой казался смехотворным. Но день рождения у меня, в конце концов, или нет? Мог я понадеяться хотя бы на маленькое чудо?
«Привет, сон мой»
Напечатал быстро и отправил, пока не передумал. Заблокировал и убрал телефон. Вот теперь точно стоило выбираться, чтобы не свихнуться в ожидании ответа.
Через два часа я уже сидел у Василия, вливал в себя третью рюмку самогона, от одного запаха которого сводило скулы, и слушал его вечные нотации – ну, точнее делал вид, что слушал. Старик был моим преподавателем изобразительного искусства в студенческие годы и единственным другом в нынешние времена.
– Когда ты уже найдешь себе товарищей по возрасту? Плесневеешь же со мной, – возмущался наставник перед очередным тостом.
А возмущался-то наигранно. Добрый он был душой, хоть и ершистый на вид. Я знал его, как никто: Василий научил меня всему, что умел сам, дал мне силы и возможности, а еще крышу над головой, когда после армии я остался без дома и гроша в кармане. Он поднял связи, чтобы заткнуть и поставить на место моего отца, и никогда в этом не признавался. Век ему буду благодарен.
– Ты выглядишь, как заветренный кусок мяса. Тебе нужен молодой друг, чтобы тянуть из него соки, как это делаю я, – он улыбнулся немного криво, после инсульта мышцы лица не всегда слушали его.
– Знаешь же, чем закончилась последняя такая дружба. Повторять не хочется.
– Не все такие твари, как Славик твой. Не все уводят жен.
В груди кольнуло. Уже не так, как раньше, но ощутимо по-прежнему.
После четвертой порции забористого напитка я отправился на поиски кофе. Немного протрезвел от крепкой горечи, еще покурил разок под дребезжащий голос Василия и заказал такси к матери. По дороге сделал остановку в ее любимой кондитерской и у банкомата.
Мы с ней хорошо провели время вместе. Наелся я на неделю вперед – сегодня мама превзошла даже саму себя, на сладкое желудка не хватило. Поговорили на отвлеченные темы, не касаясь отца, Лили и моей работы – на них негласно был наложен запрет. Я сунул ей конверт с деньгами и собирался уезжать, когда входная дверь открылась, ознаменовав явление Христа народу.
– Владилен, – произнес отец, прожигая строгим взглядом.
Знал же, как я ненавидел полное имя, знал, за какие нити дергать. Знал и провоцировал.
Этот урод, отработавший всю никчемную жизнь на заводе, отыгрывался за любые неудачи на собственной семье. Он много лет подряд выбивал из меня «дурь» – так он называл тягу к рисованию, потому как настоящий мужчина мог заниматься лишь физическим трудом, а не «мазней» – это по его весомому мнению. Спасибо Василию, без него я бы не вырвался из проклятого замкнутого круга.
Жаль только мать было оставлять с этим абьюзером, но после армии я сумел объяснить на понятном ему языке – сломал коленную чашечку, что, если увижу у нее хоть один синяк, живым не оставлю. Вот только моральное насилие никто не отменял, а мать была слишком зависима, чтобы его бросить.
Он, хромая, подошел ко мне, а мама уже засуетилась, влезая между нами, как подушка безопасности. Но я и не собирался трепать нервы, как и вести задушевные диалоги тоже. Встал, поцеловал ее и пошел обуваться в прихожую. Правда, отец и тут отыскал, что мне предъявить: заявил, что отношусь без должного уважения, раз отказываюсь с ним выпить.
– Не думал, что скажу это, но ты прав. Я тебя не уважаю, – выдал прямо в лицо.
Черт дернул.
– Люба! – заорал он во весь опор.
За пару мгновений поднялся крик, его глаза налились кровью. Дежавю из детства, только вот я уже ни хрена не тот пацан.
– Не смей повышать на нее голос! – схватив его за ворот, отчеканил я. – Узнаю, что хоть пальцем тронул, в лучшем случае окажешься в инвалидном кресле. Ты меня понял?
Его ноздри раздувались, лицо окрасилось в бардовый, но он стиснул зубы и молчал.
– Ты меня понял, спрашиваю?
Ушел, только добившись кивка. В сторону мамы даже не посмотрел, знал, что увижу там лишь осуждение.
Внизу у подъезда вдохнул морозную свежесть: погода испортилась, температура упала градусов на десять, небо нахмурилось. Конец февраля в Питере – то еще удовольствие.
Подкурил сигарету, как раз когда позвонила Инна.
– Влад! – завизжала она, я даже динамик убрал дальше от уха. – Ты не поверишь! Бернар! Он сам позвонил! Ты можешь представить?
Я был неслабо удивлен, но пока мало что понял.
– Что он хотел? Зиму? Я не изменю решение.
– Тебя! Он хотел тебя!
Она быстро тараторила, пересказывая диалог с французом, который впечатлился моими работами, стойким отказом продать Зиму и пригласил в Марсель, чтобы я создал для него нечто еще более выдающееся. Это предложение было целью моего тернистого пути, вот за чем я гнался долгие годы – за масштабами и простором для творчества.
Я пообещал заехать к ней завтра, сегодня все лимиты взаимодействий с внешним миром были исчерпаны. Огляделся в поисках урны, зашел за угол и застал бесформенное тело в дутой куртке и с баллоном краски в руке.
– Эй! – окликнул я горе-художника. – Да стой ты, Макс!
Парень дернулся бежать, но обернулся и скинул капюшон. Манеру соседского парня, закрашивающего разбитые стены подъезда рисунками с социальным посылом, я узнал без труда.
Когда подошел к нему, с верхнего балкона пятиэтажки послышались крики: кто-то скандалил и, судя по тому, как напрягся Максим, его отчим снова разошелся не на шутку. Я снял с лица мальчишки маску, повернул щеку на свет. Зараза, так и думал – фингал под глазом размером с теннисный мяч.
Похожи мы были, я тоже в свое время бунтовал и заявлял протест уличным творчеством. Правда, мое никто не оценил, а вот на его я с интересом засмотрелся.
– Здравствуйте, Владилен Всеволодович.
Глаза парня загорелись. Я хорошо помнил, как он был счастлив, когда пару лет назад мать познакомила нас.
– Просил же – просто Влад.
– Извините, – он потупил взгляд.
За его спиной на гараже был изображен святой ангел, что сыпал деньги, золото и прочие богатства с небес на землю, а народ, выстроенный в строгую вертикальную пирамиду, на верхних ярусах выхватывал себе все, что мог. И простому парню внизу цепочки не доставалось ничего.
– Так и не съехал?
– Да съеду, – пробурчал под нос. – Коплю. Работал на стройке, но меня надули и почти ничего не заплатили, а сейчас вообще простаивает все.
– Не поступил?
– И не пытался. Деньги нужны, куда мне учиться.
Да точно вылитый я, когда завалил первую сессию и решил бросать университет. Только мне после подобных слов по затылку прилетело от Василия.
Крики наверху стали громче, я невольно сжал кулаки.
– Да вы не парьтесь, я у друга кантуюсь. Просто к нему девчонка приехала и… Ну, короче…
– Выгнал?
– Да не, он хороший тип. Шпилились они громко, – произнес это с таким вымученным выражением лица, что я рассмеялся.
– Завидуешь?
– Че? Да на фиг мне эти телки нужны!
Вот и правильно, – хотел я добавить. – Одни ведь проблемы от них.
Телефон подал признаки жизни, и я отвлекся на миг. Так и замер.
«Привет, с днем рождения!»
Мне пришло сообщение от абонента «Сон мой».
Чудо случилось.
Почувствовал, как в груди разливается тепло. На радостях потрепал удивленного мальчишку за волосы – такие же смольно-черные, как у меня. И даже солнце вышло из-за туч.
Что там говорил Василий? Найти себе молодого друга? Может, и стоило попробовать. Если я собирался покорять Францию, мне мог понадобиться помощник.
– Сколько тебе обещали заплатить на стройке?
Макс сощурился.
– Двадцать пять, – выдал он после короткой паузы и явно соврал.
– Даю тридцать и жилье, если справишься.
– Согласен, – ответил парень, не раздумывая ни секунды.
Глава 24
Заблудился
Кто смог в один миг вот так – взять и все изменить?
Не думал, что ты.
Теперь сижу молча в комнате.
Я как-то заблудился в самом знакомом городе.
Роман Бестселлер – Как тебя зовут? (feat. ХЛЕБ)
Еще не открыл глаза, уже потянулся за телефоном. Тот запутался в одеяле, пришлось пару раз выругаться, прежде чем отыскал его. Заспанное лицо экран не определял, пришлось помучаться с паролем. А когда наконец открыл «Телеграм», рассмеялся от радости.
Сонька. Прислала снимок в купальнике на фоне лазурного океана. Как, оказывается, мало нужно было верного настроя.
Уже целый март пролетел за нашими переписками, но фотографии голубка начала присылать недавно. Мы могли перебрасываться сообщениями часами напролет, пока одного из нас временно не поглощала работа: меня – эскизы, Соню – самолеты. И все равно искали компромиссы. Я, например, уже третий день подряд жил по доминиканскому времени, чтобы хоть как-то общаться с красотой, ибо семичасовая разница создавала сложности.
«Ты охренительно прекрасна, сон мой»
«Я все слова позабывал»
Написал и извелся за пять минут ожидания. Обрадовался, увидев, что она печатала ответ.
«Ой-ой. И как же поживает хитрый лис?»
«Тоскливо без музы»
«Передай ему, что она шлет тонны облаков вдохновения»
И снова фотография с улыбающейся и божественно прекрасной Соней на фоне яркого неба.
Электронный мир поглотил нас: тридцать три буквы и полсотни смайлов стали проводником друг к другу. Мы обсуждали все – политику, работу и… кошек. Спорили, какого цвета кеды с популярного в интернете изображения, делились впечатлениями о новых фильмах и музыке, даже сокровенным – Соня рассказала, как сейчас протекала болезнь ее матери. Мы не касались лишь острых тем, точнее одной и самой главной: что дальше?
«Вайфай плохо ловит, напишу, как вернемся с пляжа. Скучаю»
«Давай. И я»
Со всем этим нужно было что-то решать и делать. Вот только что?
Я включил кофемашину и достал чашку – посуда снова по волшебству оказалась на полке, а не в раковине. Остановился, задумался и выглянул в зал: диван был пуст, в углу лежало аккуратно сложенное белье. Макс не изменял привычкам, и я почти ни разу не пожалел, что забрал его к себе.
После душа я сделал два кофе вместо одного, усмехнулся собственной щедрости и спустился вниз. Парень убрал все, что я побросал вчера – точнее уже сегодня, когда чуть не отключился прямо в мастерской. Забавный он оказался, я прозвал его Бахус, как бог вина с картины Караваджо – такой же кучерявый и румяный. Похож на меня в том же возрасте был.
За месяц с лишним я так прикипел к нему и его глупому оптимизму. А справился бы без него?
– Что-то вы на человека стали похожи, а не на Битлджуса. Улыбаетесь. Это все та девушка? – спросил, заметив на столе лишний кофе.
– Не твое дело, мелкий.
– О, не завидую ей.
Он выхватил первый, но определенно не последний подзатыльник на сегодня.
Я присоединил телефон к колонке и включил Паганини. Максим скривился, но молча установил холст на мольберте: знал, что его ждет. И понеслось.
– И это ты называешь боль? – ругался я, глядя на смазанные цвета и диспропорции.
Толкнул кулаком в плечо.
– Ау! – возмутился Бахус. – Больно!
– Вот. Боль. Рисуй ее.
Он рисовал, рисовал пусть неумело, но в своей необычной манере, а это было важно для художника, особенно начинающего.
– У тебя акварель плачет.
– Че?
– Ниче, воды много нанес.
Парень исправлялся, хватал на лету. Талантливый малый.
– Молодец, – иногда хвалил я для профилактики, и тот сразу мнил себя великим. – Стирай.
– В смысле? – вытягивалось его лицо.
– В прямом.
Я наседал на Макса не просто для того, чтобы позлить, хотя и для этого тоже. Мне нужно было от парня действительно много. Я еще не говорил ему, но рассчитывал оставить на него студию, пока… да, я собирался лететь к ней, к Соне, и просто выжидал момент. Ну, и с новыми планами покорить Францию, мне мог понадобиться личный Санчо Панса, поэтому он снова получал по загривку и чертыхался под нос.
Прошла еще неделя, наступил апрель. Соня написала утром, что послезавтра возвратится из командировки домой. Я снова учил уму-разуму Макса, называл его руки кривыми, когда заметил тень за окном. Прервался вдруг, будто почувствовал что-то извне влекущее. Подошел и медленно открыл створки, замер. На подоконнике сидела голубка, абсолютно белая, смотрела прямо в глаза. Я засмеялся – если искал знак, то он однозначно нашел меня сам.
Купил билет в Южный без промедлений, плевать даже, что с пересадкой.
– Смотри, Клео будет следить за тобой, – с наигранно грозным выражением лица заявил парню и подхватил дорожный чемодан спустя сутки.
Пушистая зараза мяукнула и уселась у ног Бахуса, вызвав у меня лишь ухмылку. Вот же парочка вышла, опасно было оставлять их вдвоем, но я старался об этом не думать.
– Справишься?
– Обижаете.
Уже сидя в Шереметьево, дожидаясь следующего рейса, я поймал себя на мысли и вопросе – а если бы голубь не прилетел? И тотчас усмехнулся, быстро отыскав ответ: я принял бы то же самое решение только на час позже.
Мне удалось ненароком выведать у Сони все подробности: время прилета, рейс, как будет добираться. Она была очень болтлива, если ничего не подозревала. Я прибыл на час раньше нее, хоть и разнервничался не на шутку, когда мой самолет задержался.
С полчаса я решал рабочие вопросы, но чем меньше времени оставалось, тем сильнее нервничал: ладони потели, пульс бил по вискам, мысли путались. С каждой отсчитанной минутой меня все больше накрывало.
Сначала я мерил шагами угол зала ожидания, потом, чтобы отвлечься, включил в наушниках на повтор «Por una cabeza»*. Когда оставалось всего ничего, подумал про цветы. Подумал и вспомнил, что видел автомат с букетами, выходя покурить. Умчал за ними.
Все закрутилось в ритме танго, что звучало и без телефона в голове. Эта сволочь принимала только наличные – я про автомат. Пришлось нестись в другой конец аэропорта, чтобы снять деньги в банкомате. Меня штормило не по-детски. Я в третий, а потом в четвертый раз пересекал зал, люди уже оборачивались в мою сторону.
Спешил обратно, как сумасшедший, с букетом в зубах и чемоданом в руке, параллельно набирал ее номер, но у Сони постоянно было занято. А я уже слышал, слышал громкое объявление и боялся опоздать.
Оглядывался по сторонам, искал ее в толпе. Неужели упустил? Нет, я не мог или…
Увидел! Увидел и рассмеялся – вот она, моя муза, сон мой, звезда, Соня! Катила чемодан необъятных размеров с улыбкой на лице и телефоном под ухом.
Остановилась, когда заметила меня, губы сложились буквой «О». А затем медленно, но верно уголки рта поползли вверх.
Мы оба подались навстречу, проделали одинаковый путь друг к другу. Застыли в неприличной близости. Не в силах коснуться, поверить.
Громкий звук падающего чемодана за ее спиной вернул в реальность. Соня шагнула и повисла на мне, задышала часто-часто.
– Что ты здесь делаешь? – ее шепот тонул в гуле толпы.
Сжал крепче и ответил честно в первую очередь самому себе.
– Я пришел за тобой.
***
* The tango project – Por una cabeza из к/ф «Запах женщины»
Глава 25
Я мысли твои рисовал
Сколько лет
Мы разные части двух планет?
Monmart – Рисуй
– Я ждала тебя, – тихо прошептала Соня, уткнувшись носом в мое плечо.
И почему не сделал этого раньше? Почему так долго оттягивал очевидное? Ведь без нее мир сер и угрюм.
– Я хочу показать тебе одно место, поедешь со мной?
Соня крепче сжала меня в объятиях, но я готов был пасть от ее рук.
– Это да?
Голубка отпрянула резко.
– Только мне нужно позвонить, – заявила с распахнутыми глазами, а после шагнула в сторону с телефоном.
Я не слышал разговор, специально отошел дальше, чтобы не поддаться искушению. Не нравилось мне, с какой нескрываемой радостью она что-то быстро плела собеседнику. А я был уверен, как твердь, что это мужчина. У любой девушки меняются интонации и мелодика, даже выражение лица, когда она говорит с представителем мужского пола.
Какого хрена я так напрягся? Аж стебли цветов затрещали в руках.
Соня вернулась с загадочной улыбкой, как у Моны Лизы, остановилась и протянула ладошки.
– Букет мне? – спросила со смешинкой в глазах.
Я наконец опомнился.
– Конечно.
Отдал ей.
– Теперь можем ехать, я вся твоя на сегодня.
От «вся твоя» соловьи заливались на душе счастливой трелью, а от короткого «на сегодня» мерк свет. Я сам не успел осознать, когда всей этой привычной неопределенности стало для меня так немыслимо мало – сейчас или в том ветхом домике в Норвегии.
– Ты от меня мужчину скрываешь? – не сдержался и застыл в страхе, что все испортил.
Брови голубки взлетели вверх, она с обнаженным любопытством наклонила голову, заглядывая глубже, в самое сердце.
– Ага, – сказала и прикусила губу.