Один из высоких всадников приблизился к ней и, прежде чем она успела что-либо сделать, сильно дернул подвеску на ее шее. Цепь порвалась, и фейри быстро отступил, сжимая в руке украшение, – королева не успела даже замахнуться. Не дав ей опомниться, всадник грозно вперил в королеву указательный палец.
– Довольно. И без того чересчур долго сносили мы ваш гнев. По вашей воле мы погрязли в раздорах, – произнес он. – Но, нарушив торжественную клятву, вы зашли слишком далеко.
Королева смерила его холодным взглядом:
– Кто ты такой, чтобы судить меня? Я твоя королева, и покуда я…
– Больше не королева, – перебил он.
Он вскинул руку, и в воздух поднялся рой пчелиных всадников. Мне показалось, их там тысячи и тысячи. И каждый был вооружен луком и колчаном с крошечными отравленными стрелами.
– Нарушив клятву, – говорил высокий всадник, – вы утратили свое право на корону. Вам нет места среди нашего народа.
Он резко взмахнул рукой сверху вниз, и маленькие фейри выпустили свои стрелы.
Сказать по правде, королева мне не очень-то нравилась. После всех ее угроз в адрес сестер, узнай я, что ее где-то там убили, – честное слово, плакать бы не стала. Но когда убивают вот так, прямо на твоих глазах… Мне сразу сделалось нехорошо.
Королева рухнула на землю, утыканная малюсенькими стрелами, словно подушечка для иголок. Она визжала, изнемогая от боли, причиняемой ядом. Я рванулась было вперед, чтобы хоть как-то облегчить ее страдания, но Бесс удержала меня за руку.
– Подожди, – остановил меня высокий фейри, отдавший приказ казнить королеву.
Та постепенно затихла и, прекратив дергаться, просто лежала на траве.
Пчелы с крошечными лучниками расселись на земле и траве. На лугу воцарилась такая тишина, что последний судорожный вздох повелительницы раскатился эхом и, казалось, не смолкал целую вечность.
Я покосилась на нового предводителя пчелиных фейри.
– Подожди, – повторил он.
И потом раздался тот самый звук, который я слышала в доме Яблоневого Человека. Жужжащее бурчание пчелиного роя доносилось из тела мертвой королевы. Мои сестры с обеих сторон тихо ахнули, когда новорожденные пчелы тучей поднялись изо рта королевы.
Пчел было очень много – гораздо больше, чем вылетело из маленького корневика. Так много, что секунду-другую мы вообще не могли разглядеть сквозь них тело. Они вихрем поднялись вверх и умчались – темный гудящий рой, словно облако, подгоняемое неведомым ветром. А от королевы осталась лишь оболочка, словно слепленная из старых иссохших сот – серых, с виду напоминавших бумагу.
Новый предводитель фейри явно намеревался мне что-то сказать, но ему помешало какое-то беспокойство, возникшее на дальнем конце толпы. Пчелиные псы громко залаяли при появлении из леса армии корневиков во главе с королем и королевой. Спасенный мною корневик шел рядом с ними, рука об руку с младшей дочерью королевы. Среди корневиков я заметила тетушку Лилиан, Яблоневого Человека и Папашку. Потом выяснилось, что именно последний провел всю компанию в эту часть волшебного мира.
– Не стрелять! – приказал пчелиный предводитель своим сородичам, уже успевшим положить стрелы на тетиву и поднять копья.
Он двинулся через пчелиную свиту навстречу корневикам. Быстро переглянувшись, мы с сестрами последовали за ним. Корневики ждали. Пчелиные фейри во много раз превосходили их числом, но народ женьшеня, похоже, намеревался драться до последнего, если придется.
Драться не пришлось. Высокий всадник преклонил колено перед принцессой и протянул ей подвеску, сорванную с шеи ее матери. Принцесса не сразу решилась взять украшение, но в конце концов приняла его. В ту же секунду пчелиная свита разразилась восторженными криками. Пчелиные фейри радостно заулыбались друг другу и в мгновение ока превратились из мрачных созданий в беззаботных ребят, которым не терпится начать праздник.
Мы с сестрами обменялись озадаченными взглядами. Но я надеялась, что, по крайней мере, с неприятностями на сей момент покончено.
Принцесса – или правильнее будет уже называть ее королевой – сделала знак высокому всаднику подняться и позволила ему сопроводить себя к нам. Глаза ее искрились весельем, но, когда она заговорила, слова прозвучали торжественно, словно на церемонии:
– Милость, угодная тебе, испрошена по правилам и справедлива. Отныне мы не враждуем ни с тобой, ни с кем-либо другим. Готова ли ты обещать то же самое?
– Ну конечно, – охотно согласилась я. – Мы вообще никогда никому не хотели зла.
Молодая королева вздохнула:
– Быть по сему. Моя мать… она…
– С ней было не очень-то легко поладить?
Королева молча кивнула.
– И все же, – заметила я, – то, что с ней произошло, слишком уж жестоко.
Королева посмотрела на меня с недоумением, и я объяснила:
– Ну, понимаете… Ее ведь убили. Если бы это была моя мама… – Я не договорила. Все-таки моя мама – совсем другой случай.
– Твоя мать держала тебя запертой в башне бóльшую часть твоей жизни? – горько спросила молодая королева. – Или у нее не нашлось для тебя ни единого ласкового слова?
– Простите, – искренне сказала я. – Не нужно объяснять. Я знаю, у вас все было иначе.
Она снова медленно кивнула.
– Да, это так. – Чуть помолчав, молодая королева добавила: – Но ее не убили. Просто превратили в новый рой. Для нее это возможность начать все сначала и искупить зло, совершенное в прежней жизни.
Все это звучало замечательно и прямо-таки расчудесно. Но в голове у меня тут же возник один большой вопрос, который я не решалась задать вслух. И все же я должна была знать наверняка.
– А если… если ей придет в голову расквитаться с нами?
– Нет. Ты в полной безопасности. Ты, и твои сестры, и все, кто пребывает под вашей защитой. Даю тебе слово.
– Спасибо, – сказала я.
– Нет, это я благодарю тебя, – промолвила королева. – Всех вас.
Она обвела взглядом и моих сестер, и корневиков.
Юная повелительница протянула руку, и маленький принц покинул родителей и встал рядом с нею.
На секунду повисло молчание, а затем пчелиная свита снова возликовала. На сей раз к их радостным крикам присоединился и хор корневиков.
Казалось бы, на этом и сказочке конец. Но нам еще предстоял путь домой.
Глава двадцать третья
– Слышала, как я ревел голосом Прародителя Кошек? – довольно осведомился Папашка.
– Так это был ты?
Он кивнул и умело изобразил постукивание хвостом по земле – тот самый звук, что донесся до нас после вопля пумы.
– Ты просто герой дня, – с благодарностью заметила я.
– Небось рада теперь, что я с вами?
– Еще как рада, – ответила я, и это была чистая правда.
И пчелиные фейри, и народ жив-корня отправились восвояси, так что на лугу остались только тетушка Лилиан, Яблоневый Человек, Папашка и мы, девочки Диллард. Мои сестры неожиданно оказались лицом к лицу с парочкой волшебных существ, но держались как ни в чем не бывало. Думаю, после всего, что им довелось испытать за этот день, поболтать с человечком-котом и парнем, который больше смахивает на дерево, – это сущее развлечение. К слову сказать, Грейс и Рут тут же затеяли в траве возню с Папашкой, словно со старинным приятелем, которого они ужас сколько не видели. А до нас им вообще дела не было.
Я была бесконечно признательна и Яблоневому Человеку, и Папашке за их помощь, но в то же время наелась по горло волшебным миром и волшебными созданиями. Приблизившись к Яблоневому Человеку и тетушке Лилиан, я прервала их беседу:
– Хочу домой. Мне здесь совсем не нравится.
– Разумеется, – согласился Яблоневый Человек. – Но видишь ли, тебе выпало увидеть этот мир с худшей его стороны. В моем краю куда больше радости и величия, чем можно подумать, наблюдая за враждой народов фейри.
А как же его излюбленная песня про опасности, подстерегающие смертных в этом мире? Прямо удивительно. Но возражать я не стала. Я понимала, что слова его обращены не столько ко мне, сколько к тетушке Лилиан. Не знаю, как мне раньше в голову не пришло, но теперь, когда тетушка Лилиан положила руку на плечо Яблоневого Человека, я догадалась: она остается.
– Я не вернусь, – произнесла старушка.
– Так я и подумала, – отозвалась я. – Но от этого не легче.
– Это правда. Но здесь у меня есть возможность… – Она быстро глянула на Яблоневого Человека, и я не смогла сдержать улыбку. – Грех ею не воспользоваться.
Я не знала, что ответить. Нечестно было бы портить им этот миг счастья. Но я-то понимала, как буду тосковать без нее.
– Мы с нотариусом заблаговременно привели дела в порядок, – сообщила тетушка Лилиан. – Все переходит тебе. Я думала оформить имущество как наследство, но теперь… Полагаю, теперь это дар. Из тех, кого я знаю, ты единственная, кто сумеет позаботиться о том, что мне дорого. Мне нужно лишь вернуться и поставить подпись, чтобы по закону перевести все на тебя.
Теперь я совсем не знала, что сказать.
– Как? – вмешалась Лорел. – Вы что, отдаете ей эту развалюху со всем хозяйством?
Бесс пихнула ее локтем в бок.
– Ой, простите, – смутилась Лорел.
Но тетушка Лилиан не обиделась.
– Да, дом со всем хозяйством, – подтвердила она. – И еще холмы. Я не помню, сколько там в округе моей земли. Сотня квадратных миль или вроде того. Нотариус знает точную цифру.
– Так вся земля вокруг фермы – ваша? – изумилась Эйди.
– На самом-то деле земля не может быть чьей-то, – уточнила тетушка Лилиан. – Но да, у меня есть на нее документ, скажем так.
– Но вы же…
Тетушка Лилиан усмехнулась:
– Живу просто и бедна как церковная мышь?
– Ну как-то так.
– Может, денег у тетушки Лилиан и не слишком много, – с заговорщическим видом произнесла Элси. – Но у Лили Макглюр наверняка кое-что найдется.
– А кто такая Лили Макглюр? – спросила Лорел.
– Великая художница, – прошептала в ответ Эйди. – Деньжищ навалом.
Мне тогда стало страшно любопытно: а Эйди-то откуда все это знает? Но разгадка пришла моментально.
– Простите, пожалуйста, – смущенно проговорила Элси. – Я понимаю, нам не следовало копаться в сундуке со всеми вашими рисунками и альбомами, но мы так перепугались, оттого что не могли найти ни вас, ни Джейни. И мы тогда подумали о телах… что кому-то могло прийти в голову спрятать их там…
– Ничего страшного, девочка, – улыбнулась тетушка Лилиан. – За то, что лежит в сундуке, мне не стыдно. Просто я не болтала налево и направо насчет Лили Макглюр. Проведай все кругом, что я знаменита и богата, отбоя бы не было от любопытных. Я бы не ведала ни минуты покоя. Все знали меня как Лили Киндред, что жила со своей тетей, Фрэн Киндред. А вообще-то, я урожденная Лили Макглюр. Когда-то мне взбрела в голову девическая фантазия подписывать свои работы настоящим именем, а потом я решила, что в этом есть, пожалуй, какой-то толк. Так и оставила.
– Так вы известная художница? – переспросила я. – А когда вы ею стали?
– Ох, давным-давно, – вздохнула тетушка Лилиан. – Я начала рисовать, когда была младше тебя. У меня, наверное, неплохо получалось, потому что через некоторое время объявились все эти люди из Ньюфорда и, более того, им пришла охота покупать то, что я делала. У меня завелся агент. Что оригиналы, что репродукции – все расходилось довольно бойко. Мы с тетушкой Фрэн ведь ни в чем не нуждались сверх того, что у нас и так было. Да мы ничего и не хотели. Так что для начала я выкупила всю эту землю – просто чтобы сберечь ее от шахт и лесозаготовок. А прочие деньги положила на счет и вверила попечителю, чтобы он заботился о налогах и всем прочем. Если продать эту землю и воспользоваться счетом, можно разом разбогатеть.
– Никогда этого не сделаю, – твердо сказала я.
Тетушка Лилиан улыбнулась:
– Знаю, девочка. Иначе зачем я стала бы оставлять все тебе? Но если когда-либо тебе понадобятся деньги – может, захочешь получить образование или помочь кому-то из сестер, – бери мои работы и продавай их, не раздумывая. На самом дне того сундука тебя ждет еще пара-тройка сюрпризов. У меня есть три цветных этюда Майло Джонсона. За любой из них на аукционе выручишь огромные деньги.
Никто из нас не понял, о чем это она, и только Элси смотрела на тетушку Лилиан расширенными от изумления глазами.
– Наверное, еще один знаменитый художник, – пробормотала Лорел.
– Всего лишь самый знаменитый выходец из этих мест. После Лили Макглюр.
– Полно, девочка, не вгоняй меня в краску, – отмахнулась тетушка Лилиан, но я заметила, что ей было очень приятно.
– А когда вы перестали рисовать? – спросила Элси.
– Даже не знаю, – пожала плечами тетушка Лилиан. – Я состарилась, пальцы перестали гнуться. К тому же я сказала все, что хотела сказать своими работами, так мне кажется. Хотя я рисовала понемножку в одном своем альбоме. Видишь ли, даже самое любимое дело изнуряет, если занимаешься им слишком долго. И тогда начинаешь стремиться к чему-то другому. И вот ты видишь перед собой совершенный пейзаж, но тебе совсем не хочется переносить его на холст. Хочется просто сохранить его в памяти и сберечь таким, какой он есть. А после смерти тетушки Фрэн у меня и времени особо не было.
Она повернулась ко мне.
– И пойми, пожалуйста, девочка, – добавила она, – я вовсе не требую, чтобы ты ради меня осталась старой девой и засела до конца дней в этом доме.
Я пожала плечами.
– И еще кое-что. Мое завещание, казалось бы, несет тебе немалую выгоду, хотя, говоря по правде, и я не остаюсь внакладе. Моя душа будет спокойна, если все, чем я владею, перейдет в столь добрые и умелые руки. Но я передаю тебе один невыплаченный долг.
– Какой?
– Прародитель Кошек, о котором толковал Папашка, – это и есть та старая черная пума из историй моего детства, которые я тебе рассказывала. Ты не забыла?
Я покачала головой.
– Так вот тогда, полагаю, ты помнишь, чем я ему обязана. Прародитель обещал, что взыщет долг – не с меня, так с моих детей или с детей моих детей. Но детей у меня никогда не было. И пожалуй, ближе тебя у меня никого нет. Я прошу тебя принять мой долг.
– А что… что он от меня потребует в уплату?
Я твердо знала: отказать тетушке Лилиан я не смогла бы. Но ведь даже эти грозные пчелиные фейри затрепетали от страха, почувствовав, что Прародитель Кошек готов вмешаться в их дела. Если уж они его боялись…
– По правде сказать, не знаю, – отозвалась тетушка Лилиан. – Но я сказала ему, что выполню его требование, только если это не причинит никому зла.
– Прародитель Кошек – достойнейший из достойных, – подхватил Яблоневый Человек. – То, что он потребует, возможно, будет нелегко выполнить. Но он не потребует ничего дурного.
– Ладно. Я принимаю ваш долг, тетушка Лилиан. А перед вами я, наверное, обязана извиниться, как и перед Папашкой, – добавила я, обращаясь к Яблоневому Человеку. – Зря я вам не верила.
Он улыбнулся:
– Твое доверие нужно заслужить – что ж, не вижу в этом ничего плохого. И я рад, что все сработало как нужно. Вы все вели себя очень храбро с пчелиными фейри.
– Храброй я себя совсем не чувствовала. Скорее глупой.
– Ой, это верно, – подтвердила Бесс. – Мы тоже так перепугались. Я все думала: они же точно слышат, как мои коленки стучат друг о друга на весь луг.
Я недоверчиво покосилась на сестру.
– Но вы-то с Лорел, – возразила я, – вы-то привычны к публике. Все время то играете, то поете, то пляшете.
– Если честно, я порой волнуюсь на выступлении, – призналась Бесс. – Вот Лорел – она вообще никогда не боится.
Лорел расхохоталась:
– А чего бояться? Ну опозоришься на публике – и всего-то. Жизнь от этого не кончится.
– Ага, если, конечно, в тебя не целятся лучники королевы, – напомнила я.
Лорел тут же притихла.
– Да, это точно, – пробормотала она.
Я снова обернулась к Яблоневому Человеку:
– Нам пора.
Раньше я говорила, что не захочу остаться в этом мире, – и это была правда. Но теперь я не решалась уйти. Потому что мы с тетушкой Лилиан расставались навсегда. Я догадывалась, что смогу видеть ее время от времени, но это будет не так, как прежде. Здорово, конечно, что мне выпало присматривать за ее домом, но я уже чувствовала, какое одиночество ждет меня впереди, когда ее не будет рядом.
Наверное, она понимала, о чем я думаю. Она подошла ко мне и крепко обняла, и так мы постояли какое-то время.
– Все будет хорошо, девочка, – сказала она.
Напоследок я прижалась к ней покрепче. А потом мы окликнули Грейс и Рут, которые затеяли на лугу чехарду с Папашкой, и все вместе двинулись к дому Яблоневого Человека, где нас ждала дверь, некогда распахнувшаяся в Тот Мир.