[1912 год]… Одно из самых странных явлений этого воздушного мира — могучее притяжение по влечению (я подразумеваю притяжение мест и событий). Стоит лишь пожелать достаточно сильно чего-нибудь, и вы уже на пути к этому нечто.
Нужно вам знать, что [здесь] когда мы усиленно думаем о каком-нибудь месте, мы немедленно переносимся туда. Наше здешнее тело так легко, что оно способно следовать за мыслью почти без всякого усилия.
Переменил ли я сам свое место, или же это место пришло ко мне — этого я не могу сказать, пространство так мало значит здесь. Мы желаем такого-то места, и мы немедленно там. Почему это так, я еще не могу объяснить вам.
Обыкновенно я не хожу как прежде, но и не летаю в точном смысле этого слова, так как у меня никогда не было крыльев; и все же проношусь в пространстве с невероятной быстротой.
До сих пор я еще не обосновался нигде и передвигаюсь с места на место, куда меня влечет; я мечтал об этом всегда, когда был в теле, но никогда не мог осуществить этой мечты.
«Письма живого усопшего»
___
[Ныне, по эту сторону…]
Мобильная сотовая связь вошла в нашу жизнь неотъемлемо и на редкость органично — как вполне естественное и очень удобное продолжение обычной проводной телефонии.
Поэтому неудивительно, что большинством людей мобильники воспринимаются исключительно как современное средство коммуникаций.
Но если вникнуть чуть глубже в суть технологии, станет ясно, что постоянно доступная персональная мобильная связь — это еще и принципиально новое транспортное средство, не требующее перемещений физического тела из одной точки в другую.
Другими словами, мы имеем дело с технологией, переводящей столь конкретные вещи, как «расстояние» и «пространство» в категорию понятий, можно сказать, условных.
Проницательные аналитики социума и рынка этот процесс наблюдают давно и с растущим интересом. Например, весной нынешнего года в респектабельном британском журнале The Economist прошла заметка с характерным названием «Почему телефоны заменяют автомобили (и почему это хорошо)».
Толчком к появлению той статьи стало наблюдение, что в рекламе сотовых телефонов при нахваливании товара все чаще и чаще прибегают к терминам и речевым оборотам, обычно свойственным автомобильной индустрии.
Параллели здесь, естественно, не заканчиваются, так что имеет смысл пошире рассмотреть «потребительские» аспекты замеченного феномена.
Хорошо это или плохо (скорее, все-таки, не здорово), но созданное нами общество таково, что люди в нем определяют себя с помощью вещей. И сегодня достаточно очевидно, что именно мобильные телефоны стали той доминирующей технологией, с помощью которой предпочитает себя определять молодежь, особенно городская.
Крайняя точка зрения такая: что за телефон ты носишь, и как именно ты его под себя настроил — все это своего рода декларация, говорящая о владельце очень многое.
По сути дела, для предшествующего поколения эту задачу решал выбор машины. Но в нынешних перенаселенных городах уже сложно заявить о себе, подъехав и припарковавшись, скажем, возле бара на какой-то особенной тачке.
Вместо этого сегодня аналогичное заявление о себе делается с помощью мобильника — с его тщательно выбранным звуковым сигналом, заставкой экрана, сменной накладкой, чехлом, шнурком и прочими смешными мелочами-глупостями (если рассуждать о предмете абстрактно).
Мобильные телефоны, как и автомобили, — предмет моды. И в том, и в другом случае люди покупают себе новую вещь гораздо чаще, чем это в действительности необходимо. И то, и другое — социальные технологии, сводящие людей вместе. А для молодых людей — это и еще
и важный символ их независимости.
Как прежде машины, так сегодня сотовые телефоны несут в себе мощную идею свободы и мобильности — но уже куда более доступной.
Дизайн машин и телефонов первоначально определялся тем, чего уже давно в природе нет. Автомобили поначалу были безлошадными повозками, и естественно, ранние модели действительно походили на повозки. Лишь впоследствии конструкторы-дизайнеры обнаружили, что машины можно делать какой угодно формы.
Аналогичным образом и мобильные телефоны поначалу были очень похожи на кнопочные аппараты традиционной кабельной телефонии, только без проводов. Теперь же начинают появляться мобильники самых разнообразных размеров и необычных форм — в часах, клипсах, зажигалках.
Не столь заметные внешне, но внутренне очень существенные изменения происходят в структуре индустрии мобильной телефонии — так что она все больше начинает походить на автомобильную промышленность.
Изготовители телефонов, как и машин, обычно создают техническую начинку новых моделей сами, однако разработку стильного дизайна и собственно производство аппаратов перепоручают другим фирмам.
В обеих индустриях фирмы узкой специализации массово поставляют комплектующие, так что внешне совершенно разные товары внутри зачастую имеют очень много общих деталей. Опора на общую «платформу» позволяет существенно сократить стоимость производства.
В обеих индустриях забота о раскрутке бренда и особенностях внешнего дизайна становятся более важными, нежели лежащая в основе технология (понемногу вообще становящаяся общей и взаимозаменяемой).
На этом фоне уже не выглядит как нечто крайне странное, когда компания Nokia, бесспорный мировой лидер в производстве мобильных телефонов, приглашает на пост главного дизайнера Франка Нуово, ранее прославившегося работой над внешним видом автомобилей BMW.
Ведь в телефонной промышленности, как ранее в автомобильной, признанные западные компании сегодня все больше поджимаются настырными и энергичным конкурентами в лице менее знаменитых азиатских фирм.
И можно лишь радоваться, когда мобильные телефоны переносят на себя все большее число социальных функций автомобиля. Например, бесспорно замечательно и благородно звучит идея, что в конечном счете практически все жители земли должны иметь персональную мобильную связь.
А вот сходная идея о тотальном и повсеместном распространении автомобилей у нормальных людей способна вызвать разве что протест и отвращение. Ведь машины — чудовищно неэффективное транспортное средство.
Перемещать в пространстве тонну металла лишь для того, чтобы доставить домой пару пакетов с продуктами из магазина? Плюс серьезнейшее отравление окружающей среды выхлопами и грязью.
Попискивающий или бренчащий мобильник — намного более дружелюбное к среде средство самовыражения, нежели какой-нибудь в хлам раздолбанный или пусть даже роскошный драндулет.
(Окончание следует)
Сопоставление «потустороннего мира», описанного в посланиях «оттуда» в 1912 году, и современного мира, порожденного новейшими инфотехнологиями. Начало см. тут: часть 1; часть 2; часть 3; часть 4.
КУДА ИДЕМ?
[1912 год]… Мне нужно сделать добавление к тому, что я говорил, когда старался объяснить вам, что все, встречающееся здесь, существует и на земле. С тех пор я узнал, что это не совсем верно.
Здесь есть различные слои. Я это узнал только недавно. Я и до сих пор думаю, что в слое, ближайшем от земли, все, или почти все существует и на земле в плотной материи.
Но если удалиться подальше от земли (как далеко, я не могу определить земной меркой), можно достигнуть сферы образцов или — если можно так выразиться — первообразов вещей, которые возникнут на земле.
Я видел формы вещей, которые, насколько я знаю, не существовали на вашей планете, например, будущие изобретения. Я видел новые формы летательных аппаратов.
Я видел модели городов и башен со странными, похожими на крылья, проекциями, употребление которых мне совершенно непонятно. Прогресс механических изобретений, очевидно, еще только начался…
«Письма живого усопшего»
___
[Ныне, по эту сторону…]
Коль скоро вся наша история про посюсторонний мир начиналась с писателей-фантастов, пытавшихся угадать очертания недалекого будущего (нашего «сегодня»), то и финал вполне логично выстроить в том же ключе.
А именно, поинтересоваться, что же теперь сулит нам в обозримом грядущем фантастическая литература, имевшая достаточно времени для осмысления процессов стремительного развития инфотехнологий.
Не факт, что это очевидно для всех, но происходящая ныне инфотехнологическая революция повергла современную научную фантастику в состояние сильнейшего кризиса (точнее, кризиса доверия).
Вряд ли тому нужны доказательства — достаточно просто зайти в соответствующий отдел какого-нибудь крупного книжного магазина. Наиболее значительную долю составляет здесь фэнтези: сражения с драконами; засилье всевозможных эльфов, орков и гоблинов; или, наконец, наши современники, попавшие куда-нибудь в средневековье либо в параллельную реальность с вампирами и прочей нечистью…
Другой значительный слой — альтернативная история, вроде того, как бы выглядел наш мир, выиграй Гитлер вторую мировую войну. Ну а третий мощный пласт погружает читателя в какие-нибудь тягучие волшебно-космические оперы о межгалактических цивилизациях, отстоящих эдак на 10–15 тысяч лет от нашей эпохи.
Ну а где же настоящая (иногда ее называют «твердая») научная фантастика, с передовой наукой и техникой, с проблематикой реальной жизни? Что произошло со способностями фантастов заглядывать в наше недалекое грядущее?
Один из известных западных фантастов, Чарльз Стросс, комментирует нынешний кризис жанра следующим образом: «Мы вглядываемся в полный туман… И мы в буквальном смысле понятия не имеем, куда направляемся, а знаем лишь, что движемся туда очень быстро».
И вот об этом совершенно неясном «туда» имеет смысл поговорить особо, поскольку оно уже успело получить и собственное имя — Сингулярность (или «Особая точка эволюции человечества»).
Считается, что первым саму идею и непосредственно термин «сингулярность» в данном смысле высказал еще в 1950-е годы великий математик Джон фон Нейман.
Он как-то обронил, что происходящие из-за ускорения технического прогресса перемены в жизни людей создают ощущение приближения некоторой важнейшей сингулярности в истории земной расы, за которой все человеческие дела, в том виде, в каком мы их знаем, просто не смогут продолжаться…
Четыре десятилетия спустя, в начале 1990-х идею Сингулярности (теперь уже с большой буквы) основательно разработал Вернор Виндж, профессор университета Сан-Диего и писатель-фантаст в одном лице.
По его убеждению, сама суть Сингулярности заключена не в стремительном техническом прогрессе как таковом, а в порождении людьми сверхчеловеческого интеллекта.
Вот лишь некоторые из возможных сценариев, отсюда рождающихся:
· если удастся построить компьютер, по интеллекту равный человеческому (на этот счет у ученых пока нет общепринятой точки зрения), то очевидно, что вскоре будут созданы и еще более разумные «сущности»;
· сверхкрупная компьютерная сеть в совокупности с объединенными ею пользователями в какой-то момент может осознать себя как сверхразумное существо;
· машинно-человеческий интерфейс обеспечит настолько тесное взаимодействие биологического организма и компьютеров, что возможности пользователей вполне обоснованно будут считаться сверхчеловеческими;
· генетика и биология смогут создать средства для мощного улучшения естественного человеческого интеллекта.
Если задуматься, в любом из этих направлений мы приближаемся к кардинальной точке, за которой начнется период радикальных перемен. С этого момента мир станет отличаться от нынешнего так же, как нынешний отличается от каменного века. Именно Сингулярность, иными словами, огромная вероятность скорого появления сверхчеловеческого интеллекта, и стала по мнению Винджа причиной кризиса и слепоты научной фантастики.
И лишь немногие писатели (чаще всего — бывшие программисты и компьютерщики) пытаются по возможности аккуратно экстраполировать нынешние тенденции и представить себе, как же все-таки будет выглядеть наш мир через несколько десятилетий.
Для этих фантастов признаки приближения Сингулярности вполне различимы и сегодня, достаточно лишь логически их развить — и мы уже в будущем. Персонажи романов о Сингулярности интенсивно пользуются всевозможными технологическими достижениями своего времени.
Например, компьютеры и коммуникационные устройства встроены непосредственно в их тело, позволяя передавать и принимать файлы одним лишь велением мысли. Или точно так же, не произнося вслух ни слова, вести телефонные переговоры.
Другая базовая идея в фантастике о Сингулярности — материал «компьютрониум». Рядовой, скажем, стол, сделанный из компьютрониума, состоит из атомов вроде бы обычной материи, но на самом деле все они постоянно заняты процессами вычислений.
Суть тут в том, что наномашины возьмут на себя неподъемную работу по преобразованию обычной материи в компьютрониум, благодаря чему все компьютеры растворятся в окружающих предметах.
Если же этот процесс довести до логического завершения и применить к действительно крупным объектам, таким как, скажем, астероиды, то получится гигантский искусственный мозг.
Еще одна идея, встречающаяся во многих фантастических книгах о Сингулярности, получила название «загрузка разума». Это когда персонажи создают электронные копии своего собственного мозга в компьютере. Создается, по сути, совершенно отдельная версия индивида. Но только этот новый индивид уже сделан из битов информации вместо плоти и крови.
Как мыслится, в таком виде человек становится свободен от болезней, смертности и других тягот существования. Забавно, что загрузка разума оказалась особенно привлекательной идеей для многих нынешних компьютерных фанатов, «гиков», жаждущих преодолеть ограничения своей бренной плоти и стать эдакими бестелесными сущностями из чистого интеллекта.
Ну вот, на этих поражающих воображение картинах пора, пожалуй, подвести черту. Сведущие люди говорят, что если Сингулярность настанет, то скорее всего, еще до 2030 года. А значит — ждать осталось не так уж долго.
ПослеСловие из 2013. Для того, чтобы в общих чертах постичь, как будет выглядеть Сингулярность, ждать до 2030, в общем-то, уже не требуется… Если чуть-чуть отпустить воображение и поразмышлять, что за смыслы содержатся в емком слове SINGULARITY, то можно обнаружить вот что.
Как имя существительное, термин этот образован от прилагательного Singular, то есть «единственный, своеобразный, особенный». Соответственно, синонимом для этого существительного является слово UNIQUENNES, что переводится как «единственность, однозначность».
Иначе говоря, как только человечеству в массе станет ясно, что SINGULARITY означает вовсе не наше слияние и растворение в более умных компьютерах, а «ЕДИНСТВО материи и сознания», то станет ясно и все остальное.
Что нам для своей вечной жизни вовсе не требуется превращаться в суперкомпьютеры с их искусственным интеллектом. Потому что сознание наше и так является вечным, а вселенная, в некотором смысле, сама является квантовым голографическим компьютером с совершенно естественным супер-интеллектом.
Что материя НЕ порождает сознание, а сознание НЕ порождает материю. Потому что и то, и другое – мир посюсторонний и мир потусторонний – являются разными сторонами единой вселенной, которая «живет как тело и мыслит как разум».
И что, наконец, все эти поразительные вещи современной наукой уже открыты и исследованы в подробных деталях. Но только вот пока еще не сложены как следует в единую картину.
Ну а когда все фрагменты наконец сложатся – тогда и наступит в нашей истории совершенно особый момент под названием «точка СИНГУЛЯРНОСТИ» или момент коллективного постижения нашего единства с разумом вселенной…
О том, как движется к Сингулярности наука математика, можно – вкратце – почитать в материале «Недостающая идея».
О том, как в этом же направлении продвигается физика, имеется более развернутый материал под общим названием «Там за облаками» или просто ТЗО.
Движется туда и все остальное в нашей науке, конечно, но довольно медленно и непросто. Однако собственно процесс сомнения не вызывает.
Так что удачи нам всем — на столь особенном и единственном (singular) пути, сулящем впереди огромное количество сюрпризов…
The End