Наступление нового 1886 года ознаменовал фейерверк. Старшие Йорки уже устали и собирались ехать домой. Сара, наблюдавшая это действо вместе с ними, не возражала. Украдкой поглядывая на раскрасневшуюся подругу, Диана гадала о том, что произошло, но решила подождать, пока они останутся наедине.
Правда в лице Сары Диана прочитала нечто такое, что заставило ее предположить, что подруга настолько не в духе, что не захочет объясниться.
Диана терпеливо ждала, силясь подавить зевоту, пока Йорки попрощаются со своими многочисленными знакомыми. У нее ныли ноги. Никогда еще она так много не танцевала. Наконец прощания окончились, и Герберт Йорк, поддерживая Мэри и Элизабет под руки, начал спускаться по лестнице во двор.
У подножия лестницы в ожидании карет толпились люди. Диана вспомнила, как долго они поднимались на холм вчера, и вздохнула. Сколько еще пройдет времени, пока ей удастся присесть.
Сара с отцом отошли в сторону, Мэри и Элизабет стояли к Диане спиной, погрузившись в обсуждение бала. Как жаль, что Сары нет рядом. Интересно, что же все-таки произошло с подругой?
Неожиданно толпа сомкнулась вокруг нее, оттесняя ее в сторону от матери и миссис Йорк. Стараясь вернуться к своим, Диана оказалась в самом центре живого водоворота. Вдруг кто-то резко толкнул ее локтем в живот. У девушки тотчас перехватило дыхание, ноги подкосились. Кто-то снова толкнул ее. На этот раз сзади. Диана, спотыкаясь, сделала несколько шагов не в силах выпрямиться.
Наконец она выбралась из толчеи и, тихонько ворча о всеобщей грубости, стала высматривать своих близких. Но их нигде не было видно. Распрямившись и поднявшись на цыпочки, Диана тщетно пыталась отыскать знакомые лица, но неверный свет мерцающих фонарей давал возможность рассмотреть только двух-трех человек рядом с собой.
Потеряв равновесие, Диана сделала несколько шагов назад, но тут чья-то рука зажала ей рот, с силой запрокинув голову, а другая, словно стальными клещами, сжала талию.
Не на шутку испугавшись, Диана стала вырываться, но крики о помощи застряли в горле. Рука вокруг талии на мгновенье ослабла, Диана вырвалась и бросилась было бежать. Но надежды на избавление разбились вдребезги: что-то острое уперлось в грудь, в ноздри ей ударила волна чесночного запаха.
- Не дергайся. У меня нож, - прошипел резкий голос.
Страх разрастался в ней, обдавая лихорадочным жаром. Он душил и парализовал волю. Удары сердца глухо отдавались в висках, но, несмотря на угрозы, Диана продолжала сопротивляться. И тогда на нее обрушился поток брани и резкая боль обожгла грудь. У Дианы из глаз потекли слезы. Не в силах сопротивляться дальше, она медленно поникла…
Диана понуро брела в полном мраке, а человек с ножом упорно подталкивал ее вперед. В голове девушки гудела пустота. От ужаса она утратила способность рассуждать. На их пути попались заросли ухоженных кустов, которыми Диана так восхищалась вчера днем. Ее похититель бранился не переставая, потому что Диане то и дело приходилось останавливаться, чтобы отцепить пышную юбку от бесчисленных веточек и колючек. Бальные туфельки совершенно изорвались, камни ранили незащищенные нежные ступни, и потому Диана постоянно спотыкалась и пошатывалась.
Казалось, их кошмарному бегству не будет конца. Но вот из ночной тьмы прямо перед ними вырисовался силуэт лошади. Похититель что-то проворчал и резким движением остановил Диану.
Крепко схватив ее за талию, он спрятал кинжал в ножны и освободившейся рукой затолкал в рот Дианы какую-то грязную тряпку. Девушка чуть не задохнулась от подступившей тошноты. Похититель даже испугался на мгновенье, что пленница задохнется. Но убедившись, что ей это не грозит, заломил ей руки за спину и связал. От грубой веревки нежная кожа Дианы начала нещадно саднить.
Сильным рывком похититель перебросил почти бесчувственную девушку на спину лошади. Взгромоздившись позади своего груза, он обхватил Диану за талию и уже собирался пришпорить лошадь, когда яркий свет разорвал темноту, ослепив и всадника и животное.
Яркая вспышка света после кромешной темноты заставила Диану встрепенуться. Девушка открыла глаза, пытаясь понять, что происходит, и - о облегчение! - увидела перед собой Сегуина!
Прислонившись к дереву, он в одной руке держал фонарь, в другой - пистолет.
Похититель отчаянно пришпорил перепуганную лошадь, но она упрямо не двигалась с места.
- Dejala ir![16]- веско приказал Сегуин.
Держа всадника на мушке, Торрес наклонился и поставил фонарь на землю.
Похититель колебался. Диана поняла, что сейчас решается ее судьба, и молила Бога, чтобы у ее обидчика не было другого выбора, как только подчиниться требованию Сегуина.
Она услышала, как Сегуин взвел курок. Похититель вдруг отпустил ее талию и медленно переложил руку, приподнимая ее над холкой лошади. Не успела она понять, что он собирается сделать, как свалилась на землю от сильного толчка.
Падая, она увидела, как лошадь сорвалась с места и умчалась прочь, почти мгновенно растворившись в темноте. Сегуин отшвырнул пистолет, бросился к ней, пытаясь поймать, и вместе с ней покатился по земле. Оглушенные падением, несколько мгновений они лежали молча. Диана задыхалась: кляп и связанные за спиной руки не давали вдохнуть. В груди ширилась обжигающая боль. Ей не хватало воздуха, и казалось, что измученные легкие вот-вот разорвутся.
Сегуин поднялся и перевернул ее на бок. Каждое движение вызывало у нее дрожь и нестерпимую боль во всем теле. Он вытащил грязный кляп. От резкого движения Диана сдавленно застонала. Сегуин принес фонарь. Приступ тошноты снова содрогнул девушку. Но, несколько раз судорожно сглотнув, она справилась с нею.
Тем временем Сегуин развязал ей руки и положил на спину.
- Вы видели? - чуть слышно произнесла она. Во рту у нее пересохла, кроме того, она все еще ощущала отвратительный вкус грязной тряпки. Говорить было тяжело, но она не могла не спросить.
- Да, видел. У него длинный шрам на правой щеке. - Сегуин был мрачен. - Как жаль, что я упустил его. Теперь его не просто будет найти. - Диане показалось, что на губах его мелькнуло подобие улыбки. - Но не мог же я разорваться.
- То есть одновременно стрелять и ловить меня?
- Ну… что-то в этом роде.
Пока она лежала не двигаясь, боль стихла. Но стоило ей попытаться сесть, мучительный жар снова пронзил все тело, и глухой стон вырвался из плотно сжатых губ.
Сегуин забеспокоился:
- Не двигайтесь, Диана. - Он подвинул фонарь. - Что с вами? Больно шевелиться, да? - Диана молча кивнула. - Позвольте мне посмотреть. Может быть, что-то сломано…
Его слова звучали безобидно, но взгляд Сегуина впился ей в лицо. Вокруг было тихо. Ни единого шороха. Казалось, все вокруг спокойно ожидает рассвета. Мягкий ветер поглаживал пылающее лицо Дианы и ласкал нежным ароматом ночных цветов. Устало глядя в завораживающие глаза Сегуина, Диана снова кивнула.
Сегуин аккуратно ощупал ее ноги.
- Где-нибудь болит?
Нет, его прикосновения не вызывали боли. Правда, от смущения Диана покрылась «гусиной кожей» и прикрыла глаза. Тепло его рук было приятным.
- Диана, скажите, где болит, - настойчиво требовал он.
- Трудно сказать. У меня такое ощущение, будто на мне места живого не осталось. - Она прервала дыхание и добавила: - Мне очень тяжело дышать.
- Понятно… Придется расстегнуть платье и расшнуровать корсет. Похоже, вы при падении сломали ребро.
Диана не возражала, но затрепетала от его прикосновений. Господи, а если он коснется груди… Чувствуя, как горячая волна заливает щеки, она отвернулась.
- Не лучше ли показать меня доктору? Я думаю…
Он нежно взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
- Я понимаю ваше смущение, но прежде чем везти вас к доктору, я должен знать, что с вами, - сказал он, глядя ей прямо в глаза. Диана не знала, что ему ответить. Тогда Сегуин вздохнул и пожал плечами. - Что ж, как хотите. Давайте попытаемся поднять вас.
Он осторожно завел руки под ее плечи и колени. Но едва он приподнял ее от земли, острая боль пронзила ее снова. Диане показалось, что ее протыкают насквозь раскаленным железом. Девушка застонала.
Сегуин чертыхнулся и осторожно медленно опустил ее на землю.
- Вот что, Диана. Я попытался, но вы сами видите, к чему это привело. Поверьте, сейчас не время думать о приличиях. Я должен, Диана…
- Хорошо, - прошептала она. Красно-черные круги расплывались перед глазами. Все тело горело, как в огне. От боли Диана с трудом воспринимала происходящее, но все же рассудка не потеряла. - Думаете, ребро пробило легкое?
Удивление отразилось на его ястребином лице:
- Откуда вы… Послушайте, Диана, я бывал в разных передрягах и много чего насмотрелся в рудничных поселках. Несчастные случаи там обычное дело. - Помолчав, он добавил: - Я буду предельно осторожным.
С этими словами, Сегуин вытащил из ножен кинжал и разрезал лиф платья, осторожно снимая многочисленные слои тканей. Наконец он добрался до корсета. Вот уж действительно неприступная крепость.
Сегуин размышлял, как поступить дальше. Корсет был зашнурован на спине, и Диана поняла, что Сегуин боится переворачивать ее. Переживая, он прикусил губу и нахмурился, и Диана почувствовала что пробудила в нем подлинное сострадание.
Его тревога тронула душу Дианы так глубоко, что от прилива нежности и облегчения на глаза ее навернулись слезы. И тогда она прошептала:
- Режьте. Режьте ткань.
Одобрительно крякнув, Сегуин нащупал узкий участок ткани между полосами китового уса. От его прикосновения Диана вздрогнула. Медленно и методично молодой человек разрезал ткань и снял корсет. Диана блаженно вдохнула, и только тогда засмущалась - Сегуин внимательно ощупывал ее почти нагой стан. Она порывисто глотнула воздух и на этот раз ощутила слева пульсирующую боль. Господи, только бы легкое было в целости…
- А это что? - Сегуин заметил под правой грудью Дианы глубокий порез.
- О… Тот человек угрожал мне кинжалом, чтобы я не сопротивлялась.
Сегуин с ужасом посмотрел ей в глаза.
Откуда-то донесся крик козодоя. Нежный ветерок овевал ее измученное тело. Прикрытая только прозрачной нижней сорочкой, она чувствовала, как его пристальный взгляд обжигает ее тело. Свет фонаря мерцал в его бездонных блестящих, как обсидиан, глазах. Не говоря ни слова, он наклонился и поцеловал рану через ткань сорочки.
Она вздрогнула от нежного прикосновения его губ, грудь напряглась.
Сегуин поднял голову и окинул ее фигуру жадным взглядом. Она услышала участившееся биение своего сердца и вязкую пьянящую теплоту, разливающуюся по телу. Пламя страсти вспыхнуло и окутало ее всю - ей неистово захотелось погрузиться в его крепкие объятия.
Сегуин глухо застонал, словно подтверждая взаимность их невысказанных желаний. Он наклонился к ее лицу и нетерпеливо и требовательно прижался к ее нежным губам.
Все естество Дианы отозвалось на его ласки. Она почувствовала, что страсть захлестывает ее, как ливень захлестывает только что распустившийся цветок. Она растворилась в его объятиях, кончиком языка страстно обводила его рот, жаждая вновь насладиться дурманящей истомой его поцелуев. А потом языки их сплелись, поддразнивая и томя сокровенными прикосновениями.
Диана любовно погладила его лицо - ее будоражила шероховатость мужской кожи. Ее обволакивал горячий мужской запах, заставляя чувственно трепетать ноздри. Она всем телом ощутила незнакомое доселе невыразимо острое и сладостное томление. Ее почти обнаженные груди, придавленные тяжестью его тела, подрагивали от наслаждения, и неистовый жар желания накатывал волнами и накрывал ее с головой.
Нежно проведя кончиком языка по ее небу, Сегуин отстранился, а потом еще раз страстно прижался к ее разгоряченным губам. Диана закрыла глаза, ее переполняла нежность. Сегуин теплым влажным языком провел по ее шее. Обжигая горячим дыханием ее тело, он благоговейно задержался на впадинке между ключицами, ласково поцеловал и снова провел языком по чувствительному месту. Оцепенев от восторга, Диана таяла от томления и страсти.
Губы его заскользили вниз, добрались до впадины между грудями и описали круг вокруг одной из них. От его прикосновений кожа Дианы загорелась, а сердце забилось еще чаще. Он поцеловал сосок, охватывая его губами сквозь тонкую прозрачную ткань сорочки, и Диане показалось, что время вдруг остановилось.
Она застонала. Пламя страсти жгло ее изнутри, но огонь этот был сладостным и желанным. Она почувствовала, как где-то внутри, в самом сокровенном уголке женского тела зрела новая пульсирующая жажда, посылающая горячие струи наслаждения к самому сердцу.
Сегуин целовал теперь другой сосок. Свежая, еще не затянувшаяся рана неожиданно засаднила, но нежные поглаживания его горячей руки смягчили боль.
Ее неистовое желание ширилось, нарастало, словно рождающийся взрыв. Диана отдалась волнам страсти, истово желала большего… Ей хотелось, чтобы Сегуин был ближе, так близко, как это только возможно. Неведомые доселе чувства сменялись невиданно быстрым, дразнящим, бесконечным потоком. Диана тонула в мучительном томлении, коим дарит нас неистовство неосуществленных желаний.
Она погрузила пальцы в его жесткие волосы и сильнее прижала к себе его голову. Спина ее изогнулась, не давая груди выскользнуть из его горячего рта. Но вдруг резкая мучительная боль омрачила ее наслаждение. Диана застонала, невольно впиваясь ногтями в затылок Сегуина - пусть ноет рана, пусть болят ушибы, ей хотелось, чтобы он не останавливался никогда.
Но Сегуин услышал ее стон и поднял голову. И Диане короткий миг без его ласки показался вечностью. Она изнемогала от желания, уже тосковала по прикосновениям, по его губам и рукам, но мучительная боль крепко прижала ее к земле.
Глаза его горели неутоленным желанием, но на лице легла тень смущения:
- Диана, простите меня. Я…
- Не нужно.
Повисло мучительное молчание, и связавшая их жизни нить страсти натянулась до звона, как тетива лука.
Диана страдала, но не только от боли телесной, но и от неутоленного желания. Она созрела для страсти, мелькнула мысль. Да, это страсть, иначе чем объяснить новизну и силу чувств, овладевших ею, переполнявшую ее естество неутолимую потребность в ласках и поцелуях?!
Она видела, как меняется выражение ястребиного лица Сегуина. Страсть и нежность сменились смущением и неловкостью, и вот уже его истинное лицо снова скрылось под маской светской вежливости. Огонь, тот же, что сжигал Диану, больше не прорывался в его взгляде. И Диане, пытливо глядевшей в его обсидиановые глаза, снова показалось, что она. заглядывает в черную непроглядную бездну.
- Я все-таки должен выяснить, можно ли вас перенести… - Голос его звучал глухо.
Она кивнула и закрыла глаза, предоставив ему возможность действовать, как он считает нужным.
Она почувствовала, что он подобрал края сорочки и завязал их на груди, словно в насмешку над благопристойностью, до которой ни ей, ни ему сейчас не было дела. Его пальцы осторожно ощупали грудную клетку, одно ребро за другим. В одном месте острая боль снова захлестнула Диану. Она застонала и прикусила изнутри щеку, чтобы удержаться от крика.
Через минуту боль утихла и Диана открыла глаза. Сегуин уже поднялся и стоял, снимая с себя жакет и сорочку.
- Что там у меня? - спросила она.
- Ничего особо страшного. Ребро, кажется, все-таки сломано, но только одно… - Он принялся разрывать сорочку на широкие полосы. Свет фонаря выблескивал на его отливающем бронзой обнаженном торсе. Словно загипнотизированная каким-то животным магнетизмом, Диана не могла оторвать взгляд от его широкой груди, слегка покрытой черными волосками.
Он с усилием разорвал ткань рубашки, упругие мышцы напряглись, и Диане захотелось прикоснуться к нему, чтобы кончиками пальцев узучить совершенство его притягательного тела. - …Правда, в других могут быть трещины. - Его спокойный голос вернул девушку к реальности. - Но это, пожалуй, и все. Видно, корсет сослужил вам хорошую службу и защитил при падении. - Он разорвал последний лоскут пополам. Ветер развевал длинные полосы. Теперь Сегуин снова смотрел Диане в глаза: - Я хочу перевязать вас потуже. Думаю, с повязкой вы сможете передвигаться. Хотя, будет, наверное, немного больно. Вы потерпите?
- Конечно.
Но уже через минуту Диане пришлось признать, что она переоценила свои силы. Когда Сегуин приподнял ее, чтобы наложить повязку, острая мучительная боль пронзила ее снова. Перед глазами расплылись красно-черные круги, в ушах зазвенело.
Сегуин сделал только половину работы, когда девушка почувствовала, что силы покидают ее и она теряет сознание.
Из последних сил она подняла руку и отерла пот с его лба. Лицо его стало тревожным, а в глазах она прочла отражение собственной боли. Его забота так тронула ее, что несмотря на боль и слабость, теряя сознание, Диана почувствовала приближение благословенного покоя.
- Благодарю вас, Сегуин, - сумела пробормотать она, закрывая глаза.
Сокрушенно глядя на ее безжизненное тело, он все же понимал, что потеря сознания для нее просто благо. Он сможет без новых мучений для нее закончить перевязку. Девушку нужно было поскорее перевезти к Йоркам. Мать, должно быть, совсем потеряла голову от тревоги.
После перевязки предстояло решить, как поднять девушку так, чтобы не усилить ее страданий. Внезапно Сегуин услышал треск в кустах. Молодой человек выхватил пистолет, взвел курок и направил в ту сторону, откуда доносился звук.
На поляну вышел Мануэль, и Сегуин, вспомнив, что Диана почти обнажена, прикрыл ее своим жакетом.
- Что-то ты слишком долго. Ну что? - довольно резко спросил Сегуин, недовольный тем, что Мануэль явился один. Это означало, что человеку со шрамом снова удалось ускользнуть.
- Я ждал у подножия холма, как вы велели. Но он там не появился. - Мануэль осмотрелся. - Сбежал?
- Да. Ускакал верхом. Мне пришлось остаться с сеньоритой.
- Ну… Я его не видел. На дороге он не появился.
- Я думал, он поскачет по дороге. Но есть, к сожалению, и другой путь. Старый акведук. Правда, он почти полностью завален булыжниками. Я и представить не мог, что эта сволочь знает об этом пути.
- А сеньорита? - отважился спросить Мануэль, глядя на безжизненное тело, распростертое на земле. - Она?…
- Жива, но без сознания. Похоже, у нее сломано ребро. Нужно перенести ее поближе ко дворцу.
- Ее, судя по всему, ищут. По пути сюда я видел, как несколько человек прочесывали местность.
- Неудивительно, - коротко ответил Сегуин. - Я возьму ее на руки, а ты поддерживай ноги, чтобы не свисали. Держи их прямо. И возьми фонарь, будешь освещать дорогу.
- Да, сеньор Сегуин.
- Пошли.
- А-а-а! -закричала Диана.
Но ее крик не остановил доктора. Он безучастно продолжал накладывать повязку на ребра. Чтобы облегчить боль и иметь возможность спокойно осмотреть больную, он заставил девушку выпить настойку опия, но боль время от времени обжигала ее, словно кипятком.
Йорки пригласили пользовавшего их семью доктора Кабреру. Это был знающий и очень опытный врач, кроме того, он говорил по-английски, правда, его обхождение с больными казалось Йоркам несколько грубым.
Элизабет и Сара молча стояли в ногах кровати Дианы. Закончив с бинтами, доктор резко повернулся к Элизабет:
- Дадите ей еще дозу, - он указал на коричневую бутылочку с опием. - Но немного, я уже давал перед перевязкой, чтобы было немного полегче. Конечно, гораздо лучше делать перевязку, когда пациент лежит прямо, сохраняя напряжение. Но… - он пожал плечами. - Должен сказать, что тот, что перевязал вашу дочь до меня, прекрасно справился… В общем, после дополнительной дозы она сможет немного отдохнуть. Ей нельзя подыматься с постели по меньшей мере пять недель. Не забывайте, ребро должно срастись, ну и трещины тоже…
Пять недель! Для Дианы это прозвучало, как тюремный приговор. Она уже и не помнила, когда приходилось оставаться в постели надолго. Разве что когда она болела в детстве, и тогда время тянулось невыносимо медленно. Но пять недель. Доктор защелкнул свой черный портфель и встал:
- По одной дозе утром и вечером. И следите, чтобы повязка не ослабла. В случае осложнений немедленно вызывайте меня. Я буду навещать больную каждые три дня. - Он подхватил портфель под мышку и вытащил из кармана жакета маленькую жесткую карточку: - Вот визитная карточка. Меня можно найти по этому адресу. Что-нибудь еще?
- Нет, доктор Кабрера. Благодарю вас, - поблагодарила Элизабет.
Взяв ее руку, доктор низко склонился над ней:
- Мое почтение, сеньора Мак-Фарленд. И пожалуйста, обеспечьте ей полный покой. - Снова поклонившись, на сей раз Саре, он пробормотал: - Hasta la vista[17].
Проводив доктора, Элизабет вернулась к постели дочери и налила ей настойки. Диана выпила, скривившись от горечи. Элизабет пододвинула стул поближе к изголовью и села.
Сара стала с другой стороны кровати, взяла Диану за руку и ободряюще пожала.
- Очень больно? - спросила мать.
- Сейчас нет. Но как-то беспокойно, неудобно, что ли. Думаю, скоро это пройдет. - Она взглянула на пузырек, стоявший рядом.
- Придется выполнять предписания доктора, - назидательно сказала Элизабет, перехватив взгляд Дианы. - Доченька, ты не хочешь рассказать нам, что случилось? Мы не знаем, что и думать.
- Да, пожалуйста, расскажи, - эхом отозвалась Сара.
Диана подавила зевоту, прикрыв рот тыльной стороной ладони. Только-только перевалило за полдень, но микстура уже оказала свое действие, и глаза ее слипались.
- Мама, Сара, я знаю, что вы тревожитесь, огорчены. Я обязательно расскажу вам все, но можно позже? Я так устала… - Диана поглубже зарылась в подушки, не сомневаясь, что ей дадут поспать.
Сара сжала руку подруги и поцеловала ее в щеку:
- Я вернусь, когда ты отдохнешь.
С этими словами она улыбнулась и вышла, но Элизабет не тронулась с места.
Диана зевнула. Что это с матерью? Игнорировать просьбы тяжелобольного человека совсем не в духе Элизабет. Диана прекрасно помнила: когда она заразилась корью, а потом и свинкой, мать сделалась самой заботливой сиделкой и старалась угодить ей во всем. Но сейчас…
Элизабет неуверенно кашлянула, но все же отважилась заговорить:
- Диана, я знаю, как ты устала, и поэтому не буду долго докучать тебе. Но я должна знать, что произошло. Как мистер Торрес нашел тебя? И как ты могла позволить ему… - она покраснела и закончила почти шепотом, - позволила ему раздеть себя?… Какое унижение! Когда он нашел меня и Йорков, ты была в таком виде!… Как ты могла позволить ему коснуться себя, как допустила, чтобы посторонние люди видели тебя раздетой?!
Диана, борясь со сном, с усилием подняла веки и непонимающе посмотрела на мать.
- Мама, поверь, у него не было другого выхода!… Он попытался перенести меня так… Но я чуть не умерла от боли… И потом, ты же слышала, что сказал доктор?… Он перевязал меня правильно…
Борясь с дремотой, Диана не слишком переживала, что не сказала матери всей правды. Угрызения совести не мучили девушку. Сегуин не просто касался ее кожи, он ласкал ее, и его ласки были прекраснее всего, что она когда-либо испытывала. Вот только мать никогда не поймет ее. Элизабет воспитана в строгих традициях Южных Штатов. Ее отец был пресвитерианским священником. Поэтому признаться матери Диана не могла, прекрасно понимая, какой ад ждет ее и Сегуина в этом случае. Ей вдруг пришло в голову, что именно строгое воспитание привело к тому, что брак матери оказался несчастным и безотрадным.
Элизабет поджала губы. Диана поняла, что ее ответ задел мать, но не собиралась оправдываться. Элизабет должна быть благодарна Сегуину за спасение дочери, а мать вместо благодарности хулит его за нарушение приличий.
- Не понимаю… Странно, что ты так защищаешь мистера Торреса. Я думала, ты не доверяешь ему. И теперь, когда я начала разделять твое недоверие… Разве не странно, что он постоянно появляется на твоем пути? Следует за тобой, как тень?
Диана вспомнила, как в патио Сегуин признался ей, что все время не выпускает ее из виду… И все же мать права… Диана попыталась разобраться, но ее мозг, затуманенный микстурой, не мог найти ответов. Как Сегуин узнал, что Диану похитили? Почему ему так важно было знать, будет ли она на балу? Зачем он приехал во дворец, хотя, насколько могла заметить Диана, почти не общался с другими гостями? Он, кажется, даже не танцевал ни с кем. Правда, Сегуин приглашал ее…
Она утонула в воспоминаниях, прекрасных и мучительных. Это он в нужный момент оказался в нужном месте, чтобы отбить ее у негодяя. Он сделал все, чтобы защитить ее и уберечь от беды. Диана испытывала к нему огромную благодарность, но и не только благодарность… А ведь еще недавно она считала его виновным в смерти отца… Диана поняла, что после сегодняшней ночи в ней произошла разительная перемена. Она никогда не сможет забыть, как самоотверженно он старался защитить ее и как ласкал…
Она наконец поверила, что все, что он делал для нее, было искренним и зиждилось не только на чувстве вины. Может быть, сперва так и было, но не сейчас. Диана перебрала в памяти его нежные прикосновения, горячие поцелуи и страстные взгляды.
Никто прежде не смотрел на нее так. Никто прежде не прикасался к ней с такой страстной нежностью. Никто прежде не находил ее привлекательной. А для него она была желанной!
Эти мысли принесли облегчение, боль стала стихать, и душа ее под действием целебного бальзама сладостных воспоминаний совершенно успокоилась.
- Диана, - напомнила о себе мать, вырывая ее из объятий Морфея.
- Что, мама? - Диана едва ворочала отяжелевшим языком. Очертания предметов расплылись. Она с трудом сосредоточила взгляд на лице матери.
- Прости меня, доченька, за… за недобрые слова. Но пойми, ты моя единственная дочь, и я беспокоюсь… - мать помолчала, собираясь с мыслями. - Наверное, ты права, мистер Торрес сделал то, что было необходимо. И я должна быть благодарна ему. Но я все-таки не могу понять, как он узнал, где тебя искать?
Сонная от усталости и лекарства, Диана едва не рассказала матери, что Сегуин опасался за их безопасность, что он нанял охрану, не выпускавшую их из виду. Но вовремя остановилась. Элизабет перепуталась бы насмерть. А они по крайней мере еще пять недель не смогут покинуть Мексику. Если сказать правду, Элизабет целых пять недель не будет находить себе места.
Поэтому Диана предпочла солгать, хотя это было ей не слишком приятно, и подыскала вразумительный ответ:
- Сегуин был на балу. Он случайно увидел, как какой-то человек похитил меня, и бросился следом. Похититель испугался и сбежал.
- Боже мой! Но почему?… Зачем кому-то понадобилось похищать тебя?… Или… Это был тот человек, который… вломился в комнату Джеми? Все это из-за изобретения?
Диана закрыла глаза. Как она могла подумать, что мама не догадается. Не смея взглянуть в лицо матери, она добавила новую ложь:
- Сегуин считает, что возможно, тот человек хотел просто ограбить меня, - прошептала она. - Украшения любой дамы на балу могут показаться целым состоянием для бандита. А меня, должно быть, схватили потому, что я оказалась одна. Меня оттеснили в сторону. Вы остались так далеко, что я даже не видела… - Диана больше не могла говорить: язык заплетался, она погружалась в сон, сковавший ее усталые члены.
Элизабет больше не настаивала. Она видела, что микстура возымела действие. Она наклонилась, нежно поцеловала Диану в лоб и погладила по плечу. Сквозь сон до Дианы донеслось шуршание юбок, а потом издалека, будто из глубины бездонного колодца, послышалось:
- Какое счастье, Диана, что мистер Торрес спас тебя. Отдохни, дорогая.
Не ожидая ответа, мать тихонько вышла и тихо прикрыла дверь.
Сознание внезапно на какое-то мгновение вернулось к Диане, взбудораженной доверчивостью матери и собственной ложью. Но девушка знала, что Элизабет не сможет долго жить под гнетом опасности, что страшная правда раздавит ее мать. А вдруг следующей жертвой станет Элизабет? Может быть, Диана должна все-таки предупредить ее?
Она решила позвать Элизабет, но не смогла издать ни звука. Язык не слушался, руки не повиновались.
В голове мелькнула последняя разумная мысль: нужно посоветоваться с Сарой.
Сара скривилась. Благоухание роз начинало раздражать ее. Цветы стояли повсюду. Белые, желтые, нежно-розовые, алые, одни еще нераспустившиеся бутоны, а другие распустившиеся и пышные, словно буфы на рукавах женских платьев. Их аромат, слишком сильный, сладкий и дурманящий, казался Саре утомительным и даже скорбным. Ей даже на миг показалось, будто она попала на чьи-то похороны.
Гильберто Агуэрро, пожалуй, перестарался. Сложив руки на груди, она задумчиво бродила между ваз. Еще никто с такой настойчивостью не пытался завоевать ее расположения.
С той памятной ночи, когда они танцевали на балу, он ежедневно присылал ей огромные букеты роз, буквально забрасывал Сару приглашениями на прогулки, балы и в театры. Но всякий раз Сара отвечала вежливым отказом. Вот только розы выбросить не могла. Боже мой, их так много! Должно быть, он опустошил все цветочные магазины.
Казалось, у него входило в привычку преследовать ее. Но она достаточно разумная девушка, чтобы понимать, он, этот донжуан, обхаживает ее просто из желания сломить ее сопротивление. Дело совсем не в том, что она ему нравится, и уж, конечно, с его стороны не может быть и речи ни о какой влюбленности. Он продолжает преследовать ее просто потому, что не может завоевать. И все-таки Сара сомневалась.