– Приходится.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Бремер. – Вебер произнес фамилию так, будто она была ругательством. – Он ведь не случайно завладел этим городом.
– Недолго ему осталось им владеть, – сказал Хартманн.
– Ты видел результаты последнего опроса? – спросила Скоугор.
– По‑моему, неплохие, – кивнул Хартманн. – Даже лучше, чем мы надеялись.
Мортен Вебер покачал головой:
– Бремер тоже их видел. Он не будет сидеть на своей удобной заднице и смотреть, как уплывает его царство. Насчет дебатов, Троэльс: это гимназия, наша территория. Там будет пресса.
– Говори об образовании, – вставила Скоугор. – Мы просили дополнительное финансирование, чтобы установить больше компьютеров. Обеспечить более широкий доступ в Сеть. Но мэр отменил ассигнования. И теперь посещаемость школ снизилась на двадцать процентов. Можем предъявить ему это…
– Отменил лично Бремер? – переспросил Хартманн. – Откуда тебе это известно?
Лукавая улыбка.
– Мне удалось заполучить один протокол. – Словно провинившаяся школьница, Скоугор прикрыла узкими ладонями разложенные перед ней документы. – Здесь все сказано, черным по белому. Я смогу показать это прессе – в случае необходимости. Тут много чего, что можно будет использовать против него.
– А нельзя ли обойтись без грязных методов? – спросил Вебер с плохо скрываемой брезгливостью. – Люди ожидают от нас честной игры.
– Люди ожидают от нас поражения, Мортен, – парировала Скоугор. – Я пытаюсь не допустить этого.
– Риэ…
– Мы выиграем, – перебил их Хартманн. – И сделаем это честно. За завтраком я встречался с Кирстен Эллер. Кажется, они готовы сотрудничать.
Советники помолчали, обдумывая новость. Потом Скоугор спросила:
– Это значит – альянс?
– Альянс с Кирстен Эллер? – буркнул Вебер. – Господи, только сделки с дьяволом нам не хватало.
Хартманн откинулся в кресле, закрыл глаза. Давно он не испытывал такого удовлетворения ходом событий.
– Сейчас другие времена, Мортен. Поуль Бремер теряет поддержку. Если Кирстен положит на нашу чашу весов свой немаленький вес…
– То мы получим коалицию, за которой идет большинство, – радостно закончила за него Скоугор.
– Мы должны все продумать, – сказал Вебер.
У него зазвонил мобильный телефон, он отошел к окну, чтобы ответить.
Троэльс Хартманн пробежал глазами бумаги, которые Скоу гор подготовила для него, – материалы для дебатов. Она передви нула свой стул поближе к нему, чтобы они могли читать вместе.
– Тебе ведь не нужна моя помощь? Все эти идеи – твои. Мы просто напоминаем тебе о том, что ты придумал.
– Я нуждаюсь в помощниках, сам уже не справляюсь. Я потерял часы! Хорошие часы…
Скоугор тронула его локтем. Серебряный «ролекс» лежал в ее ладони, осмотрительно опущенной ниже уровня стола, чтобы видно было только им двоим. Она вложила часы в его пальцы.
– Я нашла их у себя под кроватью. Не представляю, как они туда попали. А ты?
Хартманн застегнул «ролекс» на запястье. Вебер вернулся от окна с телефоном в руке и озабоченным лицом.
– Звонила секретарша Бремера. Он хочет тебя видеть.
– По поводу?
– Не знаю. Знаю только, что срочно.
– Давай через пятнадцать минут, – сказал Хартманн и сверился с часами. – Я не обязан мчаться к нему по первому зову.
Вебер озадаченно нахмурился:
– Ты говорил, что потерял часы.
– Через пятнадцать минут, – повторил Хартманн.
Широкие холлы пронзали ратушу во всех направлениях, длинные и блестящие, с батальными и церемониальными фресками под потолком. Величественные фигуры в доспехах взирали с высоты на суетливые фигурки внизу.
– Ты не выглядишь довольным, – сказал Хартманн, пока они шагали к кабинету мэра.
– Довольным? Я руковожу твоей предвыборной кампанией. До выборов три недели. Ты заключаешь альянсы, даже не посоветовавшись со мной. Чего ты ожидал? Песен, плясок и шуток?
– Ты думаешь, Бремер знает? Про Кирстен Эллер?
– Поуль Бремер знает даже то, что ты бормочешь во сне. И кроме того: будь ты на месте Кирстен Эллер и искал бы союзника, неужели ты обратился бы только к одной стороне?
Хартманн остановился перед дверью зала заседаний:
– Оставь это мне, Мортен. Я все узнаю.
Поуль Бремер стоял на подиуме перед парадным креслом, которое занимал на протяжении двенадцати лет, и оживленно беседовал с кем‑то по мобильному. Он был без пиджака, в одной рубашке.
Хартманн подошел ближе, заметил на столе возле микрофона книгу, взял ее. Биография Цицерона. И стал слушать разговор Бремера.
– Да, да. Выслушай меня. – Этот глубокий раскатистый смех, которым Бремер щедро одаривал тех, кому благоволил. – Следующий шаг – ты войдешь в правительство. Министром. Я предвижу это, а я никогда не ошибаюсь. – Взгляд на посетителя. – Прости… У меня дела.
Бремер сел в кресло – не мэра, заместителя.
– Ты читал эту книгу, Троэльс?
– Нет, к сожалению.
– Возьми почитай. Поучительная вещь. Напоминает нам о том, что история учит людей одному: тому, что ничему она их не учит. – Он обладал голосом и манерами прирожденного учителя, отточенными с годами до совершенства. – Цицерон был замечательной личностью. Мог бы добиться многого, если бы умел ждать.
– Он жил в непростое время.
– Присядь. – Бремер указал на кресло рядом с собой – на кресло мэра. На трон. – Попробуй, удобно ли. Это ведь всего лишь предмет мебели, а не чья‑то собственность. В том числе и не моя, что бы ты ни думал.
Хартманн поддержал шутку. Опустился на твердое полированное сиденье. От кресла исходил запах красного дерева – запах власти. Хартманн обвел взглядом зал заседаний – полукруг пустых кресел для членов городского совета, перед каждым на столе плоский монитор и кнопка для голосования.
– Это всего лишь стул, Троэльс, – усмехнулся Бремер. Он всегда старался выглядеть моложе своих лет, это было частью его имиджа. – Цицерон нравился римлянам, они ценили его идеи. Идеи полезны в риторике. Но не более того. Цезарь был диктатором, однако Рим знал и любил его. Цицерон же был нетерпелив, напорист. Выскочка. Знаешь, что с ним случилось?
– Пробился на телевидение?
– Смешная шутка. Его убили. А потом выставили его правую руку и голову на всеобщее осмеяние на трибуне форума. Порой мы служим толпе неблагодарных мерзавцев.
– Вы хотели о чем‑то поговорить?
– Да. Ты видел результаты опроса? – Бремер снял со спинки кресла черный пиджак, надел его.
– Видел.
– По‑моему, из тебя получится прекрасный мэр. Ты будешь хорошо править этим городом. – Он одернул рукава пиджака, подтянул манжеты элегантной белоснежной рубашки, снял очки и проверил на свет, чисты ли стекла, провел рукой по седым волосам. – Но не в этот раз.
Хартманн вздохнул и взглянул на свой серебряный «ролекс».
– Через четыре года я уйду на пенсию. К чему такая спешка?
– Есть такая вещь, как выборы. Проводятся в третий четверг ноября, раз в четыре года.
– У меня для тебя предложение. Место в моем кабинете. Будешь заниматься не школами, а чем‑нибудь посерьезнее. У мэра города шесть заместителей, и у каждого свой департамент. Выбирай любой из шести. Так ты научишься, как управлять этим городом. Когда придет время, ты будешь готов занять мое место, а я буду рад передать его тебе. – На лице Бремера засияла отрепетированная улыбка. – Обещаю, у тебя не будет соперников. Но только не сейчас. Ты еще не готов.
– Это не вам решать.
Улыбка исчезла.
– Я всего лишь пытаюсь сохранить цивилизованный тон. Совсем не обязательно становиться врагами.
Хартманн поднялся и пошел к двери. Поуль Бремер догнал его, положил руку на плечо, останавливая. Он был крепким мужчиной, все еще в форме. Ходили слухи, будто в молодости он силой добивался своего, но никто не знал наверняка, а спросить у Бремера ни у кого не хватало смелости.
– Троэльс…
– Вы слишком долго занимали этот пост, – заявил Хартманн. – Уйдите тихо. С достоинством. Возможно, мне удастся найти для вас работу.
Пожилой политик насмешливо прищурился:
– Неужели одно маленькое обещание от Центральной партии способно вселить такую уверенность? Не смеши меня. Эта толстая сучка Эллер готова на все, лишь бы получить при дележе подкомитет. Но при этом… – мэр поправил золотые запонки, – она знает свое место. Как и положено мудрому политику.
Бремер взял книгу и протянул ее Хартманну.
– Все же почитай про Цицерона. Может, почерпнешь что‑то полезное. Никто не хочет закончить жизнь разрубленным на куски на потеху толпе. Передачу власти лучше всего осуществлять по договоренности. Тихо. Эффективно. С определенной долей…
– Вы проиграете, – перебил его Хартманн.
Старый мэр хохотнул:
– Бедный Троэльс. Ты такой солидный на своих плакатах. А вот во плоти… – Он протянул руку к пиджаку Хартманна и прикоснулся к левому лацкану. – Интересно, что там у тебя? Ты сам‑то знаешь?
Майер выскочил еще до того, как она успела заглушить двигатель, и махнул удостоверением перед женщиной, укладывающей вещи в багажник семейного автомобиля. Красного. Все здесь, казалось, было красным: рабочие в форменных комбинезонах, фургоны, даже блестящий велосипед «Христиания» с коробом‑тележкой спереди, в котором возят детей в садик, или продукты из магазина, или ленивую собаку на прогулку. Все пламенело одним и тем же оттенком алого, и по всюду стоял логотип «Перевозки Бирк‑Ларсена».
Лунд подошла к Майеру, но не столько прислушивалась к тому, что он говорит женщине, сколько разглядывала все вокруг. Широкие ворота вели на склад, совмещенный с гаражом. В углу за упаковочными ящиками, коробками, машинами виднелась контора, отделенная стеклянными перегородками, в дальнем конце – лестничный пролет и рядом табличка: «Посторонним не входить». Они приехали по домашнему адресу Бирк‑Ларсена, значит, сделала вывод Лунд, их квартира на втором этаже.
– Где сейчас Тайс Бирк‑Ларсен? – спросил Майер.
– Мой муж работает. А я опаздываю на встречу с бухгалтером.
Женщине было немногим больше сорока, энергичная, миловидная, каштановые волосы прибраны чуть аккуратнее, чем у Лунд. На ней был бежевый плащ, на лице усталость и раздражение. Дети, подумала Лунд. Или просто не любит полицейских. А кто любит?
– Вы живете здесь? – спросила Лунд.
– Да.
– Он наверху?
Женщина вернулась в гараж:
– Вы снова насчет парковки? Мы – транспортная компания. Нам же надо где‑то ставить машины.
– Мы не насчет парковки, – ответила Лунд, следуя за женщиной. И здесь красная униформа. Здоровые мужики таскали коробки, сверялись с накладными, измеряли ее взглядом с ног до головы. – Нам нужно знать, что Бирк‑Ларсен делал в эти выходные.
– Мы ездили на побережье. С нашими сыновьями. Пробыли там с пятницы по воскресенье. Снимали коттедж. А в чем дело?
Брезент и веревки. Деревянная опалубка и промышленные поддоны. Интересно, задумалась Лунд, с чем ей придется сталкиваться в Швеции на ее новой работе. Оказывается, она еще ни разу не задавалась этим вопросом. Бенгт хотел уехать. Она хотела быть с ним.
– А ваш муж не отлучался в город? По какому‑нибудь делу? – спросил Майер.
Женщина отыскала в горе папок нужную. Вопросы начинали ее раздражать.
– Нет! Это была наша первая поездка за два года. Зачем ему ехать в город?
В конторе беспорядок. Повсюду разбросаны документы. Большие компании так не работают. У них есть система. Организация. Деньги.
Лунд вышла на улицу, заглянула в открытый багажник машины. Папки и коробки все с теми же документами. Детские игрушки. Футбольный мячик – почти как у Майера. Потрепанная игровая приставка. Лунд прошла обратно в контору.
– Что он делал, когда вы вернулись домой? – спрашивал у женщины Майер.
– Пошел спать вместе со мной.
– Вы уверены?
Она рассмеялась ему в лицо:
– Уверена.
Пока они разговаривали, Лунд побродила по тесному закутку, поглядывая на завалы бумаг, выискивая что‑нибудь личное среди всех этих счетов, чеков, накладных.
– Не знаю, в чем вы его подозреваете… и знать не желаю, – говорила женщина. – Мы были на побережье. Потом приехали домой. И это все.
Майер шмыгнул носом, посмотрел на Лунд:
– Мы заедем в другой раз.
Он вышел на улицу, зажег сигарету, прислонился к одному из алых грузовиков и уставился на мертвенно‑бледное небо.
В глубине конторы, за старомодным шатким лотком для бумаг, на стене висели фотографии. Красивая девушка улыбается, обхватив за плечи двух мальчуганов. Та же девушка крупным планом, вьющиеся светлые волосы, яркие глаза, слишком много косметики – старается выглядеть старше.
Лунд вытащила из кармана пакетик никотиновой жвачки, сунула пастилку в рот.
– У вас есть дочь? – спросила она, все еще разглядывая фотографии. И тот снимок, где девушка с обаятельной улыбкой одна, и тот, где она с мальчиками в роли старшей сестры.
Женщина уже выходила из конторы. Услышав вопрос, она остановилась, обернулась, посмотрела на Лунд и сказала тихим изменившимся голосом:
– Да. И два сына. Шесть и семь лет.
– Она пользуется отцовской карточкой из видеопроката?
Жена Бирк‑Ларсена менялась на глазах. Лицо обмякло, состарилось, рот приоткрылся. Веки подергивались, словно живя собственной жизнью.
– Наверное. Почему вы спрашиваете?
– Она была дома вчера вечером?
Майер вернулся и стоял, слушая.
Женщина положила папки на стол. Теперь она выглядела обеспокоенной и испуганной.
– Выходные Нанна провела у подруги. У Лизы. Я думала… – Она подняла руку к волосам и замерла, словно забыла, зачем это сделала. – Я думала, она позвонит нам. Но она не звонила.
Лунд никак не могла оторвать взгляд от фотографий, от беззаботной улыбки на счастливом лице.
– Позвоните ей.
Фредериксхольмская гимназия в центре города. Учебное заведение для богатых. Не для тех, кто живет в Вестербро. Перемена. Лиза Расмуссен в который раз набирала знакомый номер.
– Это Нанна. Я делаю уроки. Оставьте сообщение. Пока!
Лиза Расмуссен сделала глубокий вдох и произнесла:
– Нанна. Пожалуйста, перезвони мне.
Как глупо, думала она. Пятый раз за утро оставляет одно и то же сообщение. Она сидела в классе, слушала, как их учитель, Рама, говорит о гражданском долге и о выборах. Никто не знал, где Нанна. Никто не видел ее после школьной вечеринки по случаю Хеллоуина в прошлую пятницу.
– Сегодня, – говорил Рама, – у вас будет возможность решить, за кого отдать свой голос.
К классной доске прикреплена фотография: зал с полукругом кресел в ратуше, три политика: один помоложе, один старик и еще тетка с самодовольным толстым лицом. Лизе не было до них никакого дела.
Снова в ее руках появился мобильник, снова она печатала текст: «Нанна, блин, где ты?»
– Нам повезло, что мы живем в стране, где у каждого есть право голоса, – продолжал учитель. – И каждый может определять свое будущее, свою судьбу.
Ему было лет тридцать, родом откуда‑то с Ближнего Востока, хотя речь безупречно чистая, без малейшего акцента. Некоторые девчонки в классе были даже в него влюблены. Высокий, симпатичный. Хорошая фигура, клево одевается. Всегда готов помочь. Всегда есть время для них.
Сама Лиза не очень‑то любила иностранцев. Даже когда они много улыбаются и хорошо одеты.
– Давайте теперь послушаем, какие вопросы вы подготовили к дебатам, – сказал Рама.
Класс был полон, и кажется, всем, кроме нее, было интересно.
– Лиза. – Разумеется, он выбрал ее. – Твои три вопроса, слушаю. Они у тебя в телефоне?
– Нет. – Прозвучало это по‑детски капризно, и она сама понимала это.
Рама склонил голову набок и ждал.
– Я не помню. Я не могу…
Открылась дверь, и вошла ректор Кох – Образина Кох, как они ее называли. Это была крупная женщина средних лет; до того как дорасти до поста директора гимназии, она преподавала немецкий.
– Извините, что прерываю, – сказала Кох. – Нанна Бирк‑Ларсен присутствует?
Тишина в ответ.
Кох прошла к доске и встала перед классом.
– Кто‑нибудь видел сегодня Нанну?
Молчание. Тогда директриса стала о чем‑то переговариваться с учителем. Лиза Расмуссен знала, что за этим последует.
Минутой позже Лиза и оба педагога стояли за дверью аудитории. Кох свирепо сверкала черными глазами и спрашивала у девушки:
– Где Нанна? Ее ищет полиция.
– Я не видела Нанну с пятницы. При чем здесь я?
Кох пронзила ее взглядом, говорящим: «Не смей мне лгать!»
– Ее мать сказала полиции, что выходные она провела в твоем доме.
Лиза Расмуссен фыркнула. Иногда ее и Нанну принимали за сестер. Одинаковый рост, одинаковая одежда, обе блондинки, хотя у Нанны волосы красивее. И Лиза всегда была полноватой.
– Что? Не было ее у меня.
– Ты не знаешь, где она сейчас? – спросил Рама более мягко.
– Нет! Откуда мне знать?
– Если она появится, попроси ее немедленно позвонить домой, – велела Кох. – Это очень важно. – Она глянула на Раму. – Ваша аудитория понадобится для подготовки к дебатам. Освободите ее к одиннадцати часам.
Когда она ушла, Рама обернулся к Лизе, взял ее за локоть и сказал:
– Если у тебя есть какие‑то догадки, где может быть Нанна, ты должна сказать.
– Не трогайте меня.
– Извини. – Он убрал руку. – Если тебе известно…
– Ничего мне не известно! – крикнула Лиза. – Отстаньте от меня!
Лунд и Майер поднялись наверх, в квартиру Бирк‑Ларсенов. Там, как и в конторе, царил беспорядок, но по‑домашнему уютный. Повсюду фотографии, рисунки, цветы в горшках, вазочки, сувениры из поездок. «Старалась, украшала», – подумала Лунд. У нее до этого руки никогда не доходили. Женщина, которую, как выяснилось, звали Пернилле Бирк‑Ларсен, многое отдавала семье. И была хорошей матерью, насколько Лунд могла судить.
– В гимназии ее нет, – сказала Лунд.
Пернилле так и не сняла плащ, как будто ничего не случилось.
– Должно быть, она у Лизы. Они подруги. Лиза снимает квартиру вскладчину с двумя ребятами. Нанна все время там.
– Лиза в гимназии. И говорит, что Нанны у нее не было.
Пернилле стояла приоткрыв рот. Большие глаза смотрели прямо перед собой, ничего не выражая. На стене кухни Лунд заметила те же два снимка, что были в конторе: Нанна с братьями и Нанна одна, красивая и слишком взрослая для своих девятнадцати лет. Фотографии были приколоты к пробковой доске рядом с расписанием спортивных мероприятий в гимназии. Дом наполняла легкая, уютная атмосфера счастливой семьи. Это как запах собаки, незаметный для хозяев и бьющий в нос любому человеку со стороны.
– Что с ней случилось? Где она? – спросила Пернилле.
– Возможно, ничего не случилось. Мы постараемся найти ее.
Лунд вышла в крошечную прихожую и позвонила в управление.
Майер отвел Пернилле подальше от Лунд и стал задавать вопросы о фотоснимках.
Выйдя на Букарда, Лунд сказала:
– Мне нужны все силы, которые есть в наличии. – (Старик не задал ни единого вопроса, просто слушал.) – Объявляем в розыск Нанну Бирк‑Ларсен. Девятнадцать лет. Последний раз видели в пятницу. Пришли кого‑нибудь сюда за фотографиями.
– А вы?
– Мы едем в ее гимназию.
Хартманну и Риэ Скоугор выделили для подготовки пустой класс. Она вновь зачитала цифры, касающиеся урезанных ассигнований в образовательные программы. Он нервно вышагивал между столами. Наконец она закрыла ноутбук, приблизилась к нему проверить, в порядке ли одежда. Без галстука, синяя рубашка – выглядел он безупречно. И все же она решила поправить воротник, встала вплотную к нему, так что он не мог не обнять ее. Руки Хартманна сомкнулись на ее спине. Он притянул ее к себе, поцеловал. Внезапный приступ страсти. Неожиданный. Ей хотелось смеяться, он хотел большего.
– Переезжай ко мне, – сказал Хартманн и прижал ее к столу. Она откинулась на спину, хохоча, обвила Хартманна длинными ногами.
– А ты сейчас не слишком занят?
– Для тебя – нет!
– После выборов.
Выражение его лица изменилось, вновь вернулся политик.
– К чему ждать? Зачем держать все в секрете?
– Потому что мне надо выполнить свою работу, Троэльс. И тебе тоже. Нам не нужны осложнения. – Она понизила голос на полтона, в умных глазах промелькнула улыбка. – И мы не хотим, чтобы Мортен ревновал.
– Мортен – самый опытный политический советник из всех, что у нас есть. Он прекрасно знает свою работу.
– А я не знаю, значит?
– Этого я не говорил. Не хочу сейчас говорить о Мортене.
Ее руки вновь легли на его пиджак.
– Давай обсудим твое предложение после того, как ты победишь, хорошо?
Хартманн опять потянулся к ней. Распахнулась дверь, и вошла ректор Кох. При виде пары она смутилась.
– Прибыл мэр, – сказала она. И с заговорщицкой улыбкой: – Проходите в актовый зал, когда будете готовы.
Хартманн застегнул пиджак и вышел в коридор.
Под огромным плакатом какого‑то полуголого рок‑певца сиял улыбкой Поуль Бремер. Скоугор оставила их вдвоем, а сама отправилась проверить готовность зала.
– Надеюсь, Центральной партии придутся по душе твои предложения, Троэльс. Они на самом деле очень неплохие. И напоминают мне идеи твоего отца.
– Вот как?
– Я чувствую в них такую же кипучую энергию. Тот же оптимизм.
– Это убежденность, – сказал Хартманн. – Так бывает, когда людьми движет вера в идеалы, а не желание заработать несколько голосов.
Бремер покивал в ответ на эти слова:
– Такая жалость, что он не сумел ничего добиться.
– Я исправлю это. Когда стану мэром.
– Обязательно станешь. Когда‑нибудь. – Бремер вынул платок и протер очки. – Ты сильнее, чем он. Твой отец всегда был… как бы поточнее сказать… – Очки вернулись на свое место, из‑под них на Хартманна нацелился ледяной взгляд. – Хрупким. Как фарфор. – Мэр поднял правую ладонь, сложил ее в большой кулак. Это был кулак драчуна, что не вязалось с обликом Бремера. – В любой момент мог треснуть.
Щелчок его сильных пальцев был таким громким, что по пустому коридору прокатилось эхо.
– Если бы я не сломал его, он сломался бы сам, поверь мне. Я помог ему в каком‑то смысле. Нельзя предаваться заблуждениям слишком долго.
– Может, займемся делом? – сказал Хартманн. – Уже пора начинать…
Только они направились в сторону зала, как навстречу им вышла ректор Кох с озабоченным лицом. С ней была какая‑то женщина в синей ветровке, из‑под которой выглядывал вязаный свитер с нелепым черно‑белым узором, волосы ее были убраны от лица, как у девочки‑подростка, слишком занятой, чтобы думать о парнях. Или как у женщины, которая не обращает внимания на свою внешность. И это было странно, так как женщина была яркой и привлекательной.
Она смотрела вперед, прямо на них, и только на них. У нее были очень большие глаза и пристальный взгляд.
Почему‑то Хартманн не удивился, когда она предъявила свое полицейское удостоверение. На карточке было написано: «Инспектор отдела убийств Сара Лунд». Бремер при виде представителя полиции предпочел удалиться в конец коридора.
– Вам придется отменить дебаты, – сказала Лунд.
– Почему?
– Пропала ученица. Мне нужно поговорить с учителями. С ее одноклассниками. Нужно…
Ректор Кох увела Хартманна и Лунд из коридора в какое‑то служебное помещение. Хартманн выслушал женщину‑полицейского.
– Вы хотите, чтобы я отменил дебаты из‑за того, что одна из школьниц решила прогулять уроки?
– Очень важно, чтобы я поговорила с каждым, – настаивала Лунд.
– С каждым?
– С каждым, с кем я захочу поговорить.
Она не двигалась. И не сводила с него огромных глаз.
– Мы могли бы перенести дебаты на час, – предложил Хартманн.
– Я не смогу, – перебил его Бремер, возникший в дверях. – У меня расписан весь день. Эти дебаты – твое мероприятие, я лишь приглашенное лицо. Если ты не можешь провести их в назначенное время…
Хартманн шагнул к Лунд и спросил негромко:
– Насколько все серьезно?
– Я надеюсь, что ничего не случилось.
– Я спросил, насколько серьезна ситуация.
– Именно это я и пытаюсь выяснить, – ответила Лунд, уперлась руками в бока и подождала ответа. – Итак… – Она обвела помещение взглядом. – Итак, договорились, – закончила она.
Бремер достал мобильный телефон, проверил сообщения.
– Позвони моей секретарше. Я постараюсь найти для тебя время. Кстати! – добавил он с преувеличенной сердечностью. – У меня хорошая новость для твоих школ. Мне известно, что посещаемость за последнее время упала на двадцать процентов. – Он хохотнул. – Мы ведь не можем оставаться в стороне? Я распорядился выделить средства на дополнительное оборудование. Пусть поставят больше компьютеров. Детям это понравится. И проблема с посещаемостью будет решена.
Хартманн смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.
Бремер пожал плечами:
– Я собирался объявить об этом во время дебатов. Но раз уж все отменилось… Мы выпустим пресс‑релиз немедленно. Это хорошая новость. Полагаю, тебя она обрадовала.
Долгое молчание.
– Да, я вижу, ты счастлив, – сказал Бремер и, помахав рукой, ушел.
Половина четвертого. Они все еще сидели в актовом зале, где планировалось провести дебаты, и не продвинулись ни на шаг. Нанна появилась на вечеринке по случаю Хеллоуина в прошлую пятницу в костюме ведьмы – в черной шляпе и в ярко‑голубом парике. После этого ее никто не видел.
Подошла очередь учителя.
– Что вы можете сказать о Нанне?
Его все называли Рама. Он отличался от своих коллег – и не только благодаря яркой ближневосточной внешности. Он был одним из участников проекта Троэльса Хартманна по интеграции иммигрантов в жизнь общества. Красноречивый, умный, обаятельный молодой мужчина.
– Нанна – умная девушка, – сказал он. – Очень энергичная. Всегда активно участвует во всех наших делах.
– Я видела ее фотографии. Она выглядит старше своих лет.
Он кивнул:
– Они все к этому стремятся. Им не терпится поскорее стать взрослыми. Или хотя бы почувствовать себя взрослыми. Нанна почти во всем лучшая в классе. Умница. Но хочет она того же, что и остальные.
– Чего же?
Учитель удивленно взглянул на нее:
– Вы серьезно? Они же подростки.
– Что за вечеринка была в пятницу?
– Костюмы, музыка, привидения и тыква.
– У нее есть парень?
– Спросите Лизу.
– Я спрашиваю вас.
Рама как будто смутился:
– Учителям лучше держаться в стороне от таких вещей.
Лунд выглянула в коридор, остановила первую попавшуюся ей на глаза школьницу и задала ей несколько вопросов, пока не узнала, что хотела. Потом вернулась к учителю.
– Оливер Шандорф, он сейчас здесь?
– Нет.
– Вы знали, что Оливер был приятелем Нанны?
– Я уже сказал, что предпочитаю в это не вмешиваться.
Она ждала.
– Я их учитель. Не опекун и не родитель.
Лунд посмотрела на часы. Расспросы длились уже более трех часов, а они почти ничего не узнали. Никто ничего не узнал, и в том числе Майер, прочесывающий вместе с поисковой группой леса и поля вокруг аэропорта.
– Черт.
– Простите, – сказал учитель.
– Это я не вам.
А себе, закончила она мысленно фразу. Она ведь могла все это узнать у Пернилле за пару минут, если бы постаралась. Почему так получается, что лучшие вопросы приходят в голову только тогда, когда у нее уже что‑то есть – люди, улики, факты?
Двести тридцать пять трехэтажных домов составляли микрорайон под названием Хумлебю в четырех кварталах от дома Бирк‑Ларсена. Цвета сланца и ружейной стали, они были построены в девятнадцатом веке для рабочих близлежащей верфи. Потом дома попали в руки пивоваров, разбогатевших в период процветания пивоварни «Карлсберг». Теперь эти дома появлялись на рынке очень редко, за ними охотились, даже несмотря на то, что большинству из них требовалась дорогая реставрация. Тайс Бирк‑Ларсен купил самый дешевый дом из всех, что смог найти. В нем уже побывали бездомные, оставив после себя груды мусора, замызганные матрасы и дешевую мебель. Требовалось вычистить дом, многое нужно было отремонтировать. Большую часть работ он собирался сделать сам, ничего не говоря Пернилле, держа все в тайне до тех пор, пока не настанет время переезжать из крохотной квартирки над гаражом.
Вагн Скербек помогал. Они дружили с юности, вместе прошли огонь и воду, в том числе несколько судов. Для Бирк‑Ларсена Вагн стал почти что младшим братом, дядей его детей, старейшим работником его фирмы. Надежный, преданный, он очень любил Антона и Эмиля. Он был холост, и казалось, вся его жизнь проходила у них на виду и другой просто не существовало.
– Тебя ищет Пернилле, – сказал Скербек, пряча в карман телефон.
– Она не должна знать об этом месте. Я же просил тебя. Ни слова, пока я не скажу.
– Она всех обзванивает, спрашивает, где ты.
Вдоль наружных стен дома стояли строительные леса, окна затягивала пленка. Бирк‑Ларсен платил своим людям за разгрузку напольных досок, водопроводных труб и кровли, предварительно взяв с каждого обещание молчать при жене о доме в Хумлебю.