Кейтель: Министерские функции, действительно переданные ОКВ осуществлялись рядом ведомств. Я назову наиболее важные, с указанием на их функции.
Прежде всего, несколько слов об оперативном штабе Вермахта, который будучи управлением ОКВ, был подчинен ему, как и остальные управления ОКВ, но имел статус выше, чем иные управления. Как следует из названия, оперативный штаб Вермахта был органом высшего командования фюрера, с которым он часто — я могу сказать, по большей части — сотрудничал лично. У него не было министерской власти.
Затем было общее управление вооруженных сил, которое занималось в основном министерскими и административными вопросами. Можно назвать его военным министерством в меньшем масштабе.
Затем управление контрразведки, которое в большей степени решало министерские вопросы, но и в какой-то степени помогало в оперативных вопросах.
Затем было экономическое управление вооружений, относительно которого я отмечаю, что в 1940 оно было распущено и осталось только, маленькое управление оборонной экономики, которое занималось вопросами снабжения всеми ресурсами необходимыми армии, такими как топливо, уголь, бензин, и т.д., и о котором нет необходимости продолжать.
Затем была важная сфера деятельности: управление резервами всех вооруженных сил, или сокращенно, кадры, центральное управление созданное по большей частью для работы с личным составом ОКВ.
Затем было правовое управление, бюджетное управление и ряд иных ведомств, которые нет необходимости перечислять.
В этих ведомствах ОКВ осуществляло министерские функции. Я хочу…
Председательствующий: Доктор Нельте, я думаю, Трибунал понял различие, которое делает подсудимый между генеральными штабами высших командований и положением ОКВ; есть ли необходимость Трибуналу вдаваться во все эти детали?
Нельте: Я закончил с этим перечнем.
Председательствующий: Хорошо.
Нельте: Я приобщу еще…
Председательствующий: Прежде чем вы закончите с этим документом, который вы ранее представили Трибуналу, этой таблицей, вы желаете присвоить ему номер?
Нельте: Я хочу приобщить её в качестве доказательства. Вы также получите перевод.
Председательствующий: Если так, какой номер вы ему присваиваете? Вы можете пронумеровать все ваши экземпляры.
Нельте: Пожалуйста, присвойте ему номер Кейтель-1(а)
Председательствующий: Кто его подготовил?
Нельте: Мы подготовили его, и техническая служба обвинения сделала копию. Обвинение имеет эту таблицу.
Председательствующий: Вы спрашивали подсудимого об её правильности?
Кейтель: Фельдмаршал, посмотрите, пожалуйста, на эту таблицу и подтвердите, верна ли она?
Кейтель: Да, я признаю таблицу…
Руденко [655]: Господин Председательствующий, обвинение не получало эту таблицу. Поэтому, обвинение, прежде чем делать выводы хочет, ознакомиться с таблицей.
Председательствующий: Доктор Нельте, у вас есть дополнительные копии?
Нельте: Они могут быть получены сейчас же.
Тогда я хочу, чтобы Трибунал оставил свое решение до тех пор, пока копии не будут представлены в необходимом количестве.
Кейтель: Я признаю таблицу правильной. Она не содержит небольших изменений, которые случились со времени создания ОКВ до времени упоминаемого мною, изменений принесенных реорганизацией министерств вооружений, и т.д., но она показывает организацию работы в последние годы.
Председательствующий: Продолжайте доктор Нельте.
Нельте: С целью разрешить группу вопросов я хочу сказать следующее: правильно ли то, что согласно этому, все приказы Кейтеля, распоряжения Кейтеля, которые представлены обвинением, были в действительности приказами фюрера, то есть, приказами, которые выражали волю Гитлера, основываясь на его инструкциях и командах?
Кейтель: Да, это верное определение вывода данных мной показаний. Я хочу снова заявить, чтобы обобщить, как я заявлял в начале, я признаю и беру на себя ответственность за те приказы, поскольку они связаны с моим именем и моей должностью: я, конечно, знал о содержании приказов, которые я исполнял. Я признаю свою подпись, на документах представленных мне и, следовательно, я признаю подлинность этих документов. Я могу добавить, что поскольку я имел военные и иные возражения, по этим приказам, я естественно выражал их очень настойчиво и, что я стремился предотвратить принятие таких приказов, которые я считал противоречивыми. Но я могу заявить со всей правдивостью о том, что если окончательное решение принималось Гитлером, я отдавал такие приказы и передавал их, я могу почти сказать, без их проверки.
Нельте: Господин Председательствующий, прежде чем я перейду к следующей стадии вопросов я хочу заявить следующее:
Обвинение умозаключило участие Кейтеля во множестве преступлений, которые описаны здесь по разным фактам, фактам, которые не всегда связаны друг с другом и не согласуются. Обвинение заявляет, что он являлся властным и важным штабным офицером. Так гласит обвинительное заключение. Затем обвинение заявляет, что он был безвольным орудием и, что отношения между ним и Гитлером были близкими.
Вы понимаете, что если подсудимый хочет пояснить или возразить против таких вещей он может объяснить отношения между ним и Гитлером.
Председательствующий: Доктор Нельте, именно это и делает подсудимый. Он объясняет свои отношения с Гитлером, и если вы далее хотите это выяснить вы можете задать ему вопросы.
Нельте: Я только хочу позволить ему рассказать о его личных отношениях с Гитлером. До сих пор мы говорили об официальных отношениях.
(Обращаясь к подсудимому)
Вы расскажите нам что-либо о вашем сотрудничестве с Гитлером? Я прошу вас быть как можно кратким и рассказать нам о наиболее важных фактах, но в то же время дающих нам правильную картину.
Кейтель: Сотрудничество можно описывать, только как существующее между высшим начальником и его подчиненным. Другими словами, такие же отношения какие я всегда имел за свою военную карьеру со старшими офицерами штабов, в которых я служил. Отношения между Гитлером и мной никогда не отклонялись от строго военных и солдатских отношений. Конечно, моим правом и долгом было выражать свое мнение. Насколько сложным это было, может судить тот, кто знал, что Гитлер, после нескольких слов, имел обыкновение вести всю дискуссию и исчерпывающе рассматривать вопрос со своей точки зрения. Конечно, затем было очень сложно снова вернуться к вопросу. Я могу сказать, за время своей службы на разных должностях штабных учреждений, если можно так выразиться я часто работал с вышестоящими командирами. Однако, я так и не привык к условиям с которыми здесь столкнулся. Они меня удивляли, и нередко они ставили меня в неопределенность. Это может понять, только тот, кто знал Гитлера, в солдатских и военных вопросах, если я выражусь осторожно, он был человеком с далеко идущими планами реформ, которым я, как человек с 37 годами службы солдатом старой закалки, сопротивлялся.
Нельте: Это относится к периоду войны или ко времени до её начала?
Кейтель: Во время войны разногласия сглаживались событиями, так что действительность сильно влияла на остроту ситуации. Поэтому, эти вещи не происходили в такой форме. С другой стороны, положение, при котором Гитлер в своей дискуссии по обстановке имел сравнительно большой круг около двадцати человек собравшихся вокруг него, и разговаривающих на военном языке, скупо делающих свои замечания — возражения и критика — направлялись, как правило, на тех лиц, которые не присутствовали. Я принимал сторону отсутствующего лица, потому что он не мог себя защищать. В результате обвинения и критика нацеливались на меня, и моя солдатская подготовка заставляла меня, себя сдерживать, потому что невиданно было отвечать или возражать вышестоящему перед лицом присутствующих очень молодых подчиненных. Оппозиция вышестоящему или личностям, не важно, какого звания, была невыносима фюреру. Можно было только лично говорить с ним о таких вещах.
Нельте: Вы чувствовали, что имеете доверие фюрера?
Кейтель: Не могу сказать да. Я могу откровенно признать, что доверие Гитлера ко мне было с оговорками, и только сегодня я также хорошо знаю, что было много вещей относительно которых он никогда не говорил мне откровенно и о которых он никогда не говорил мне. Фактом является то, что Гитлер был очень подозрителен к старым и старшим генералам. Для него они были продуктами старой и античной школы и в этом смысле он был, для нас старых солдат, человеком, вносящим новые революционные идеи в Вермахт и желающим внедрить их в подготовку Вермахта. Это часто вело к серьезным кризисам. Мне кажется не следует это разбирать. Однако, настоящим злом был недостаток доверия ведущий его к уверенности, что я участвую в заговоре генералов за его спиной и что я поддерживаю их против него. Вероятно, это было результатом моей привычки защищать их, потому что они не могли защитить себя. В разных ситуациях это вело к острым и серьезным кризисам.
Нельте: Многое зависит от такого заявления, что ваше сотрудничество с Гитлером оценивается, особенно в такой степени, что вы могли считаться его соратником или советником. Расскажите, обсуждал ли Гитлер свои планы с вами в той же манере как со своим соратником?
Кейтель: В общем, я это отрицаю. Это не было в духе своеобразного расположения и личности Гитлера иметь советников такого типа, то есть, если вы называете советником кого-либо, кто давал советы в смысле представления, позвольте сказать, о большом числе военных элементов исходя из длительного опыта офицера, но не в смысле советника помогающего формулировать решение, такие далеко идущие решения, которые, несомненно, имеются здесь в виду. В принципе, такому решению предшествовали недели и месяцы осторожного рассмотрения. В ходе этого времени, можно было уточнять документы, но по главному положению, самому решению, он не терпел никакого влияния. Следовательно, как бы ни странно это не звучало, окончательным ответом был всегда: «Это моё решение и оно окончательное». Так объявлялось о его решениях.
Нельте: Но если различные ведомства спорили о таких решениях, разве не было общих совещаний?
Кейтель: Нет. Я не могу вспомнить, чтобы какие-либо действительно важные решения после 1938 года формулировались как результат совместных совещаний между политиками, солдатами или другими министрами, потому что способом разговора Адольфа Гитлера, как привило частным, чтобы каждое ведомство и каждый руководитель ведомства, узнавал от него, чего он хочет, и затем бы искал какой-либо элемент, который можно было использовать в его планах. Все происходило не так, как представлено в протоколах совещаний генералов, встреч и похожих вещей со списком присутствующих. Никогда такая встреча не носила характера обдумывания. Об этом не могло идти и речи. Скорее, Фюрер имел некую идею, и по различным причинам он думал, что мы противостоим его идее внутренне, он использовал это как повод разъяснить его мысли перед широким кругом без какой либо дискуссии. Другими словами, на таких собраниях, которые документы здесь называют совещаниями, не было никакого обсуждения. Я могу добавить, что даже внутренняя форма, в которой проходили такие вещи, следовала военному принципу, старший командир собирал определенное число генералов, все садились, прибывал фюрер, говорил и уходил. Никто в такой ситуации не имел возможности что-либо сказать. Используя одно слово для этого, и определенно я не преувеличу, это была отдача приказа, но не совещание.
Нельте: Перейдем к иному предмету, обвинение утверждает, что вы являлись членом правительства Рейха. Что вы можете сказать об этом?
Кейтель: Я никогда не принадлежал к правительству Рейха и никогда не являлся членом кабинета. Я могу также заявить, что я никогда не становился министром, но как заявлялось в распоряжении 1938 «он имеет ранг министра Рейха», а не «он министр Рейха». Выражение «министр», конечно, просто намеревалось указать на ранг министра и это было хорошим поводом для этого. Мне нужно только указать на то, что я говорил этим утром: не было намерения, чтобы кто-либо занимал ведомство с полномочиями министра между Гитлером и Вермахтом, и родами войск Вермахта. Я могу разъяснить вопрос, который часто поднимается обвинением, о том, что «у него был ранг министра» сказав что, до принятия указа, я спросил, буду ли я работать с государственными секретарями или другими министрами, и Гитлер сказал «Если по моему приказу вы взаимодействуете с другими министрами Рейха, тогда, конечно, вы можете делать это с самими министрами, но не на уровне государственных секретарей»
Таково объяснение выражения указа «Он имеет ранг министра Рейха».
Нельте: Вы, в своей штаб-квартире проводили совещания с другими важными и компетентными личностями, такими как Риббентроп, Розенберг, Шпеер, Заукель, и т.д.?
Кейтель: Министры или специальные уполномоченные посещали штаб-квартиру согласно плана, который очень редко приводил к их одновременному присутствию. В целом, для каждого специально подбиралось время. Как правило, меня, конечно, информировали о том, что «здесь министр иностранных дел» или «здесь министр Шпеер» или «здесь генеральный уполномоченный по размещению рабочей силы Заукель». Однако, я вызывался только касательно военных вопросов, которые фюрер обсуждал с этими господами частным образом и могу привести примеры этого. Однако, как недавно упоминалось, во время допроса государственного секретаря Штеенграхта[656], ошибочно думать, что эти господа посещавшие штаб-квартиру составляли небольшое или избранное правительство. Гитлер давая им приказы взаимодействовал с каждым из этих чиновников и функционеров раздельно, и отпускал их. Иногда случалось так, что эти господа по пути домой посещали меня, по большей части спросить меня о небольших вопросах и небольших услугах, которые я мог сделать для них или с инструкцией проинформировать меня о решении или приказе подлежащем передаче тем военным ведомствам, которые уведомлялись.
Нельте: В заключение, я хочу знать, верно, ли выражение «близкие», которое содержится в обвинительном заключении, для описания ваших отношений с Гитлером, частных и официальных?
Кейтель: Я нахожу слово «близкие» в обвинительном заключении и я задаю себе вопрос: «откуда произошла эта концепция?» Если вполне откровенно, у меня есть один ответ на это, что никто никогда не слышал от меня ни единого слова о действительных и постоянных сложностях, которые я имел. Я специально молчал о них. Близкие отношения, согласно моему определению «близости» — я не знаю если английский перевод «близости» выражает то же, что мы называем «близкими» — не существовало отношений, в которых есть доверие и откровенная дискуссия. Я уже охарактеризовал их. Гитлер не рассматривал генералов с точки зрения близости, чье старшее поколение я представлял. Помимо этого очень формального отношения, которое иногда длилось неделями и в котором даже внешние формы строго соблюдались — я не хочу обсуждать здесь подробности — отношения никогда не достигали точки, которую можно классифицировать так, чтобы я был близким советником или близким сотрудником как я задумывал исходя из моей армейской штабной должности. Я могу сказать, что со своей стороны я был преданным и верным и всегда выполнял свои обязанности таким образом. Однако, я могу также сказать, что искренние и личные отношения основанные на взаимопонимании и доверии никогда не существовали. Они всегда были корректными, но военными и официальными, и никогда более этого.
Нельте: По распоряжению от 4 февраля 1938 был введен секретный правительственный совет. Согласно содержанию указа, вы предлагались членом правительственного совета. С целью сэкономить время, я просто хочу спросить вас: вы подтверждаете своими сведениями, заявление рейхсмаршала Геринга о том, что секретный правительственный совет был введен только для формы и что секретный правительственный совет никогда не формировался и не проводил заседаний?
Кейтель: Я могу ответить только: «Да, никогда».
Нельте: Теперь я перехожу к вопросу совета обороны Рейха. На заседании 23 ноября, обвинитель представил доказательства подтверждения перевооружения и активного участия Вермахта в планировании агрессивной войны, помимо прочего:
Документ ЕС-177, который обозначен как «заседание совета обороны Рейха 22 мая 1933». Я могу сказать, что я взял перевод протокола и я не уверен, что выражение «Reichsverteidigungsrat[657]«было переведено правильно. В протоколе заявляется, что это заседание рабочей группы. Для вашей информации могу я сказать, что комитет обороны Рейха предназначался как своего рода министерский отдел и, что в дополнение была рабочая группа.
Второй документ, ЕС-405, был представлен касающийся встречи того же отдела 7 марта 1934; и третий, 2261-ПС, связан с законом об обороне Рейха 1935 и одновременно назначения доктора Шахта генеральным уполномоченным по военной экономике.
Несомненно, вы активно занимались вопросами национальной обороны. Эти документы также представлены как доказательства против вас. Поэтому, я прошу вас заявить являлись ли эти встречи, в которых вы принимали участие и которые вы проводили, относящимися к подготовке к войне и перевооружению.
Кейтель: С самого начала, до тех пор пока мы работали над этими вещами посредством комитета экспертов, до того как все изменилось, я лично участвовал в таких вопросах, и я могу назвать себя основателем этого комитета министерских экспертов, который был создан для взаимодействия с военным министерством. В качестве начальника организационного управления армии, зимой 1929-30, то есть за 3 года до прихода Гитлера к власти, я сформировал и лично собрал этот комитет после того как канцлер — мне кажется это был Брюнинг[658] — и министр внутренних дел Рейха и Пруссии Зеверинг[659] одобрили это. Я хочу добавить, что всегда присутствовал представитель министра Зеверинга, чтобы следить за тем, не происходит ли нарушений Версальского договора[660]. Эта работа была сложной, потому что ни министры Рейха, ни начальники управлений не обязаны были официально выполнять пожелания национального министерства обороны, это происходило чисто добровольно. Впоследствии, работа проходила прерывисто и медленно. В этом комитете экспертов, который вероятно встречался два или три раза за год, мы работали над тем, если я могу кратко это изложить, какое содействие может обеспечить гражданское управление, с целью освободить маленькую армию в 100000 солдат, для чисто военных задач, естественно ограничивая себя обороной наших границ, как заявлялось в Версальском договоре: «Оборона границ»; я еще вероятно помню ту дискуссию, поскольку, за исключением периода с 1933 по 1935, я проводил каждое из таких заседаний лично, то есть как руководитель дискуссии, а не председатель. Однако, я могу, обратиться к мобилизационным наставлениям для гражданских властей, которые являлись итогом этой работы и о которых я расскажу позже. Возможно, их здесь представить. Мы рассматривали только вопросы обороны, такие как защита наших границ, и, с целью привести пример, я хочу упомянуть некоторые из них. Вермахт освобождался от охраны железнодорожной собственности, почтовой собственности, передающих станций, радио станций, и от пополнения сил безопасности за которые была ответственна таможенная служба. Кабельные и морские сообщения с Восточной Пруссией также должны были улучшаться.
Я не буду утомлять вас всем этим. Все они являлись оборонительными мероприятиями с целью освободить сколько-нибудь солдат для чисто военных функций, потому что для целей действительно военных операций я не мог сказать, что мы в силах сделать с армией в 100 000 человек. Любые вопросы, которые выходили за такие рамки никогда не рассматривались в этом комитете. Способ, которым мы работали над этим: я просил экспертов представить свои пожелания руководителям управлений или их государственным секретарям и затем пытался убедить руководителей управлений принять от нас задачи, так чтобы мы могли сказать, что они исполняются, как и остальные и нам не следует волноваться за них. Я могу гарантировать, что оперативные вопросы, стратегические вопросы, вопросы вооружений, вопросы снабжения военным оборудованием, никогда не обсуждались в данном комитете. Там были только организационные вопросы о передачи функций осуществляющихся солдатами, но которые мы хотели передать гражданским властям.
Итак, о встрече 22 мая 1933, которая уже обсуждалась здесь несколько раз, в заглавии было заявлено: «Компетенция — ранее министерство Рейхсвера, теперь совет обороны Рейха» — я только, что объяснял это. До сих пор министр Рейхсвера, над комитетом, добровольное участие министров и остальных управлений, теперь являлось обязательным для руководителей управлений, то есть, группы министров, которые получили название «совет обороны». Я выражусь даже более четко, чтобы не было недопонимания. Каждый член комитета представлял министерство. Министр, чей член комитета был ответственным, вместе со своими коллегами, входил в совет обороны Рейха, как это нами предусматривалось. Они являлись советом, и мы были комитетом. Поэтому «ранее министр Рейхсвера» — теперь, можно сказать, как я уже выразился, остальные министры должны были участвовать.
В параграфе 3, особенно упоминались рабочие планы. Эти рабочие планы, словом, это предтечи мобилизационных наставлений, которые явились заключительным этапом. Затем касаясь завершающих слов встречи 22 мая 1933, которым обвинением придано особое значение, и которые касались обеспечения секретности — отрывок, где я говорю согласно протоколу — что ничего из этого не приведет к возражениям Конференции по разоружению[661] и должно остаться в работе министерств — это верно. Я так говорил, и говорил, потому что эксперты рассказывали мне то, что за исключением маленькой деревянной коробки или ящика в столе, который нельзя было закрыть, у них не было мест для хранения чего-либо, и потому что фон Бломберг, тогда военный министр Рейха, который находился в Женеве на Конференции по разоружению почти два года, давал мне четкие приказы после этой встречи, указывая на такие вещи, потому что Женева была окружена чрезвычайным количеством агентов, которые только и ждали представить доказательства, несмотря на переговоры по разоружению, о том, что существуют вещи, которые можно рассматривать как нарушения Версальского договора. Вот, что я могу сказать об этом документе.
Нельте: Я передаю вам мобилизационные наставления для гражданской администрации. Это документ 1639-ПС. Он был представлен с целью подтвердить, что планировались агрессивные войны. Вы объясните предназначение этих наставлений?
Кейтель: Я уже ранее заявил, что уже на ранней стадии, то есть, в ходе 1932–33, отдельные министерства имели так называемые рабочие планы, обозначающие для них, что они должны делать, если возникнет необходимость их участия в обороне страны. По ходу лет, естественно, появлялись новые задачи, что и привело к этим мобилизационным наставлениям для гражданских властей, работе, которая совершенно определенно не касалась стратегических, оперативных вопросов или подготовке к войне. С другой стороны, я не в состоянии подтвердить, что ничего из содержащегося в этих наставлениях не могло быть использовано в военных операциях, которые мог предусматривать план агрессивной войны. Многие мероприятия, можно сказать большинство мероприятий, на случай мобилизации не указывали на поверхности, было ли то или иное мероприятие оборонительным или необходимым для агрессивных действий. С этим нельзя было определиться. Но мне кажется, я могу сказать, потому что я, сам, настолько глубоко был погружен в эту работу, вероятно, более чем остальные, что не было причины возлагать такое бремя на гражданских экспертов — они являлись высокими правительственными советниками — стратегическое и оперативное планирование. Мне не кажется, что нужно подтверждать, что такая работа вне сферы их деятельности. Я просмотрел и изучил здесь мобилизационные наставления. Я не желаю утомлять вас цитированием положений, которые носили чисто оборонительный характер. Я могу назвать их: укрепления, подкрепления для пограничной обороны от разрушений, нарушения железных дорог и похожих вещей, всё это есть в наставлениях. Одной из наиболее важных глав, которую если я правильно помню, мы обсуждали на четырех или пяти заседаниях, был вопрос эвакуации, то есть эвакуации на территориях близких к границе ценных военных материалов и кадров для того, чтобы, на случай войны с соседом, они не попали в руки врага. Проблема эвакуации являлась одной из самых сложных, потому что определение того, что нужно эвакуировать в первую очередь, было одним из самых трудных решений.
Я хочу сказать, кое-что еще о комитете обороны Рейха, дополняющее идеи выраженные мной ранее. До 1938, не проводилось ни одного заседания или встречи совета обороны Рейха, то есть, министры которые являлись начальниками членов комитета никогда не собирались, ни разу. Мне известно об этом, хотя на заседании правительства, мне кажется незадолго до марта 1933, мы приняли резолюцию, которая касалась таких задач, и обязывала их принимать такие задачи, как необходимый вклад в оборону Рейха, и конечно её финансирование. Это являлось главным предназначением, при этом совет обороны Рейха никогда не собирался.
Нельте: Действительно, протоколы, которые представлены за период с 33-го по 38-й это встречи рабочего комитета. Но вам известно, что восемь дней назад были представлены протоколы заседаний совета обороны Рейха. Одно заседание или собрание предположительно имело место в ноябре 1938, и второе в марте 1939. К сожалению, эти документы не представлены мне, но я посмотрел на них и вы также видели их. Вы можете объяснить, как эти протоколы, то есть, эти заседания происходили и что они значили?
Кейтель: Я просто хочу добавить несколько поясняющих слов к заявлению рейхсмаршала Геринга, о том что был принят закон об обороне Рейха, который я подготовил в 1935, закон, положенный на полку, то есть закон, который не стал публичным и который требовал улучшений, по той причине, что закон об обороне Рейха 35-го был разработан военным министерством Рейха, главнокомандующим Бломбергом, который более не занимал должность. Вместе с рейхсмаршалом Герингом мы обсудили и нашли новую основу для закона, который затем не был опубликован. Этот закон осени 1938 имел множество дополнительных изменений по сравнению с предыдущим, и вероятно я могу пояснить детали позднее. Среди таких вещей, согласно закону, рейхсмаршал являлся представителем фюрера, функция ранее осуществлявшаяся военным министром Рейха и которую я не осуществлял.
Кратко вспомню, это совещание в ноябре 1938, проведённое рейхсмаршалом Герингом с целью представить закон, который не был опубликован, широкому кругу сотрудников министерств. Присутствовало около семидесяти или более лиц, кому рейхсмаршал объяснял назначение и сущность закона в форме речи. Помимо этой речи обсуждения не проходило, и определенно не стоял вопрос о заседании совета обороны Рейха.
Вы также недавно показывали мне второй документ о заседании совета обороны Рейха как он назван и как это следует из протокола лета 1939.
Нельте: Нет, марта 1939.
Кейтель: Об этом здесь упоминалось, и мне кажется, это была вторая встреча совета обороны Рейха. Я могу объяснить это. Это было так: я созвал заседание комитета и, конечно подготовил для рейхсмаршала Геринга повестку дня и перечень присутствующих лиц. Рейхсмаршал Геринг проинформировал меня, что он прибудет лично и, что он желает обсудить и другие вопросы, и он соответственно расширит число участников. Поэтому, это совещание имело повестку, которую я запланировал для комитета, и для обсуждения были представлены конкретные вопросы. Однако, заметно, что согласно списку присутствующих, то есть, согласно количеству, члены совета обороны Рейха были представлены очень малым числом, почти никем, хотя там присутствовало около сорока или пятидесяти человек. Совет обороны Рейха сам являлся органом из 12 человек, и не нужны дополнительные пояснения, что в той форме, в которой проходили эти две конференции, нельзя сказать, что это были пленарные заседания совета обороны Рейха основанного на точно определенной повестке, но скорее это были два заседания, мотивы и степень которых я описал выше.