Кальтенбруннер: Я не имел сведений о вопросе или об этом документе. Но я хочу сказать следующее в этой связи: Позднее я получил сведения о приказе Гитлера и его основном отношении к этому вопросу. Я думаю, это было в штаб-квартире фюрера в феврале 1945; и там, перед свидетелями, публичное заявил о том, что я не только, лично противостоял такому обращению с солдатами и заключенными, но также, что я отказывался осуществлять какой-либо подобный приказ Гитлера. Я думаю, другой подсудимый здесь вызывал свидетеля по имени Коллер[874], и прошу, чтобы вы спросили этого свидетеля, который являлся тогда начальником штаба воздушных сил о том, как я выражал тогда — мне кажется в присутствии Гитлера — свое отношение относительно этого вопроса, который стал мне известен впервые в 1945. Я не мог сделать большего перед самым властным и всемогущим человеком в Германии, который объявлял: «Тот, кто не исполняет мои приказы, не важно какой командир, будет расстрелян». Я не мог сделать большего, чем я делал, говоря в присутствии начальника штаба воздушных сил и других офицеров: «Я не буду соблюдать этот приказ».
Кауфман: Теперь я перехожу к документу 2990-ПС, экземпляр номер США-526. Это письменные показания свидетеля Шелленберга[875]. Согласно ему, между Кальтенбруннером и Мюллером в 1944 проходила встреча. Кальтенбруннер предположительно заявлял, что действия населения против лётчиков-террористов не должны его касаться; что, напротив, враждебное отношение населения должно поощряться. Я процитирую несколько предложений из допроса свидетеля Шелленберга от 3 января 1946, где он сказал:
«В 1944 по какому-то поводу, во время совещания я слышал фрагменты разговора между Кальтенбруннером и Мюллером. Следующее замечание Кальтенбруннера ясно сохранилось в моих воспоминаниях: отделы полиции безопасности и Зипо должны быть проинформированы о действиях со стороны населения против британских и американских террористических летчиков и должны не вмешиваться; напротив, враждебное отношение населения должно поощряться».
|
|
Вам известен Шелленберг?
Кальтенбруннер: Относительно Шелленберга я должен сказать…
Кауфман: В нескольких предложениях, пожалуйста.
Кальтенбруннер: …ссылаясь на его достоверность по документу, что он являлся протеже Гейдриха и когда я получил должность он был ответственным…
Председательствующий: Он хочет знать известен ли вам Шелленберг. Вы можете ответить на этот вопрос.
Вопрос был: «Вам известен Шелленберг?» и он продолжил длинной речью не отвечая на вопрос.
Кауфман: Вам известен Шелленберг? «Да» или «нет»?
Кальтенбруннер: Да, конечно. Он являлся начальником управления VI.
Кауфман: Мой вопрос: Какими были отношения между вами и начальником управления VI? Вы относитесь к этому заявлению как к правде или нет?
Кальтенбруннер: Это заявление не правда, и я должен привести вам причины для того, чтобы Трибунал мог оценить это заявление. Шелленберг был ближайшим другом Гиммлера. По приказу Гимллера, он оставался с ним до последнего дня. Он человек, который, по поручению Гиммлера, установил контакт с шведским графом Бернадотом[876]. Он был человеком, который, в самую последнюю минуту, через господина Мюше в Швейцарии установил связь, которая позволила немногим еврейским заключенным отправиться в Швейцарию, целью чего было быстро создать благоприятное впечатление о Гиммлере и Шелленберге за рубежом. Он это человек, который вместе с другим другом Гиммлера, начал действия по заключению соглашения с организацией раввинов в Соединенных Штатах в результате чего они должны были получить благоприятную прессу в крупных газетах Америки. Я критиковал Гиммлера за эти трюки и жаловался и дискредитировал их у Гитлера, заявляя, что он дискредитировал и унижал Рейх, методами, использовавшимися Гиммлером и Шелленбергом в таком важном вопросе. Я сказал, что единственно правильным способом должно стать создание контакта с Международным красным крестом. Впоследствии, я предупредил президента Буркхардта о Гиммлере, и заставил его занять иное отношение в этом вопросе попросив Буркхардта лично посетить эти лагеря.
|
|
Кауфман: Но я поставил вам совершенно иной вопрос.
Кальтенбруннер: Да, но я сказал это для того, чтобы вы могли видеть насколько были разочарованы Шелленберг и Гиммлер тем, что я делал в письменных показаниях, и почему он заинтересован в обвинении меня в нарушении своего слова в международных вопросах.
Кауфман: Другими словами, вы хотите сказать, что Шелленберг находился в оппозиции вам, и этим навлекает на вас несправедливость.
Кальтенбруннер: Да.
Кауфман: Итак, затем, в данном документе Шелленберг упоминает событие об этих 50 летчиках; и Шелленберг заявляет, что вы, вместе с Мюллером и Нёбе, проводили совещание и что вы пытались найти оправдание приказу с целью утаить действительную правду об этих событиях от публики. Я спрашиваю вас: Когда вы впервые услышали о расстреле этих 50 летчиков?
|
|
Кальтенбруннер: Это дело Сагана.
Кауфман: Когда вы услышали об этом? Это простой вопрос, пожалуйста.
Кальтенбруннер: Впервые это дело стало известно мне около шести недель после случившегося.
Кауфман: Мой следующий вопрос: вы хотите сказать, что вы не были вовлечены в вопрос каким-либо путем, что противоречит тому, что вы позднее вы были способны расследовать вопрос.
Кальтенбруннер: Да это я хочу сказать.
Кауфман: Вы хотите сказать, что совещание с Шелленбергом касалось только последующей попытке установить правду о вопросе.
Кальтенбруннер: Это может относиться только к этому.
Кауфман: Я перехожу к документу 835-ПС, экземпляр номер США-527. Это документ также предъявлен обвинением против подсудимого. Это так называемое распоряжение «Nacht und Nebel[877]«, являющийся приказом Гитлера датированным 7 декабря 1941. Это выражение «распоряжение Nacht und Nebel» знакомо вам? Когда вы услышали о нем впервые?
Кальтенбруннер: Первый раз я услышал о нём в июне 1945 в Лондоне.
(Документ передан подсудимому)
Кауфман: Этот документ, который я вам представил письмо от ОКВ[878], датированное 2 сентября 1944, адресованное германской комиссии по перемирию. Оно подписано доктором Леманом[879], и в нем заявляется:
«Согласно распоряжениям все не—немецкое гражданское население на оккупированных территориях, которое угрожает безопасности и тактической готовности оккупационных властей посредством актов терроризма и саботажа, или иными способами передаются полиции безопасности и СД»
В связи с важностью вопроса, кажется недостоверным, что вопрос и распоряжение «Nacht und Nebel» были вам неизвестны.
Кальтенбруннер: Я имел сведения и прошу дать разрешение разъяснить ситуацию. Могу я прежде всего сказать, что никакие документы не показывают лучшего подтверждения тому факту, что исполнительная функция ошибочно придана СД. В нём сказано здесь в строке 4:
«которые угрожают…или иными способами передаются полиции безопасности и СД»
Прежде всего, это полная бессмыслица заявлять, что одна и та же вещь должна была передаваться двум различным ведомствам; той же полиции безопасности или СД.
Эта ошибка в использовании немецкого языка оказалась в указе фюрера, потому что Гейдрих, в качестве начальника полиции безопасности и СД, ссылался вкратце на начальника СД, но это абсолютная ошибка. Соответственно, бог знает, я не пытаюсь оправдывать СД по остальным вещам, которые могли, вероятно, совершаться, но я хочу сделать ясным, что это ошибка делать вывод из этого о том, что она имела исполнительную власть.
Кауфман: Да, но это не только вопрос СД, но также полиции безопасности.
Кальтенбруннер: Да, и поэтому я хочу сказать следующее: это распоряжение фюрера от 1941 года не известно мне. Я прошу поставить себя в мое положение. В начале 1943 я прибыл в Берлин. За исключением нескольких официальных визитов я приступил к деятельности в мае 1943. На четвертый год войны распоряжения и приказы внутри Рейха и также в исполнительном секторе достигли тысяч и аккумулировались в столах и кабинетах гражданских служащих. Абсолютно невозможно для какого-либо человека было даже прочитать их за год, и это было совершенно невозможно для меня знать о существовании всех этих приказов даже учитывая свой долг делать это. Но это не было моей обязанностью.
Затем я прошу вас учитывать следующий факт: началом моей деятельности был февраль 1943. Ко 2 февраля Сталинград сдался и крупнейшая военная катастрофа…
Председательствующий: Это длинная речь в ответ на вопрос о том видел ли он письмо. Он сказал, что не видел письма. Затем он начал длинную речь.
Кауфман: Теперь я поставлю вам вопрос: Когда вы осознали что означает, распоряжение «Nacht und Nebel» и что он значил в отношении обращения с лицами, в отношении которых принимался? Пожалуйста, дайте точный ответ.
Кальтенбруннер: Доктор Кауфман, существование распоряжения было мне неизвестно. Знал бы я, что этот вопрос выдвинут против меня, тогда бы я способен был представить свои свидетельства в Лондоне, которые могут подтвердить, что даже в Лондоне я не имел идеи, что он существует. Мы разговаривали об этом в камере.
Кауфман: Следовательно, конечный результат, то, что вы не знали?
Кальтенбруннер: Да, абсолютно неизвестно относительно указа.
Кауфман: Теперь я перехожу к документу 526-ПС, экземпляр США-502, который использовался обвинением.
(Документ был передан подсудимому)
Он ссылается на высадку вражеского катера в Норвегии от 30 марта 1943. Этот доклад содержит предложение: «приказ фюрера исполнен СД» Подпись на документе отсутствует. Он датирован 10 мая 1943. Это секретный вопрос командования и озаглавлен «Записка».
Пожалуйста, вы сделаете заявление относительно этого предложения, «приказ фюрера исполнен СД».
Кальтенбруннер: Исполнение такого приказа фюрера мне неизвестно. Я хочу отметить, что эта записка, очевидно, подготовлена военным управлением относительно событий, которые произошли вскоре после получения мной должности, но до времени моего прибытия в Берлин. Я совсем не мог знать о нем.
Кауфман: В конце документа говорится: «доклад вооруженных сил датированный 6 апреля 1943». Он заявляет следующее:
«В северной Норвегии вражеский корабль, перевозивший саботажные войска был принужден к бою, когда приблизился к берегу и был уничтожен».
Вы знаете, что-нибудь о связи доклада вооруженных сил — насколько вы знали о нем — с действительным распоряжением?
Кальтенбруннер: Нет. Конечно, я читал, ежедневно, практически всегда поступавшие доклады вооруженных сил. Но из сопоставления я не могу определиться о каком-либо участии какой-либо военной службы в моей сфере.
Кауфман: Я теперь перехожу к следующему документу, который приводиться против подсудимого обвинением, документ Л-37, экземпляр США-506. Это так называемая «ответственность родственников», то есть, он ссылается на преступления, совершаемые против родственников виновных лиц. Этот документ отсылает к письму от командира полиции безопасности и СД в Радоме, датированному 19 июля 1944, согласно которому мужских родственников следовало расстреливать и женских родственников отправлять в концентрационные лагеря.
Каково ваше объяснение Трибуналу со ссылкой на этот документ и вопросу в целом?
Кальтенбруннер: Доклад начинается со слов: «Высший руководитель СС и полиции Востока…» и так далее и так далее, и затем, «приказал» или «принял следующий приказ».
Высший руководитель полиции Востока это управление, которое, в качестве управления на оккупированной территории, прямо подчинялось юрисдикции рейхсфюрера СС, а не какому-либо центральному управлению в Берлине. Следовательно, я не мог знать об этом приказе. Полицейские руководители на оккупированных территориях были непосредственно подчинены Гиммлеру.
Кауфман: Я теперь перехожу к следующему вменению обвинения относительно концентрационного лагеря в Дахау[880]. Существует документ, который имеет номер документ 3462-ПС, экземпляр номер США-528. Это заявление главного руководителя штаба Гердеса[881].
Обвинение вменяет подсудимому молчаливое созерцание истребления бомбами и ядом в концентрационном лагере Дахау и прилегающих к нему лагерях в Мюльдорфе и Ландсберге. Я должен прочитать несколько предложений из этого документа. Они есть на странице 2 немецкого текста, ближе к концу страницы:
«В декабре 1944 или январе 1945 находясь в штабе гауляйтера Гислера[882] в Мюнхене, улица Людвига 28, у меня была возможность узнать о секретном приказе от Кальтенбруннера. Гауляйтер Гислер в моем присутствии получил через курьера приказ, после чего мне было дано личное разрешение прочитать его, он был уничтожен согласно пометке на документе; «уничтожить после ознакомления». Приказ, который был подписан Кальтенбруннером дословно был следующим:
«По согласованию с рейхсфюрером СС я проинструктировал все высшие полицейские управления, чтобы каждый немец, участвующий в будущем в преследовании и уничтожении вражеских летчиков оставался ненаказанным».
«Гислер рассказал мне, что Кальтенбруннер находился в постоянном контакте с ним, поскольку он беспокоился в отношении зарубежных рабочих и в особенности заключенных концентрационных лагерей в Дахау, Мюльдорфе и Ландсберге, которые находились на пути приближающихся союзных армий.
«В среду в середине апреля 1945 мне позвонил гауляйтер, приказавший мне быть готовым для ночного совещания. Тем вечером во время нашего разговора, гауляйтер Гислер раскрыл мне факт, что обергруппенфюрер Кальтенбруннер направил ему инструкции, согласно приказу от фюрера о том, что должен быть разработан неотложный план относительно ликвидации концентрационного лагеря Дахау и двух еврейских рабочих лагерей в Мюльдорфе и Ландсберге. Инструкции говорили о том, что эти два еврейских лагеря в Ландсберге и Мюльдорфе должны быть уничтожены германскими воздушными силами, поскольку места расположения этих двух лагерей давно и периодически атаковались вражескими бомбардировочными атаками. Акции было присвоено камуфляжное имя «Облако А—1»
Кальтенбруннер: Могу я сказать, что-нибудь?
Кауфман: Сначала, пожалуйста, вам известен Гердес?
Кальтенбруннер: Я не знаю Гердеса и никогда его не видел.
Кауфман: Вам известен Гислер?
Кальтенбруннер: Последний раз я видел Гислера в 1942, в сентябре.
Кауфман: В действительности существовал приказ Гитлера относительно уничтожения концентрационных лагерей?
Кальтенбруннер: Нет.
Кауфман: Вы приведете разумное объяснение относительно документа?
Кальтенбруннер: Дача разумного объяснения по этому документу почти по—человечески невозможна, потому что это от начала до конца выдумка и ложь. Я признаю этот документ полной и бесстыдной ложью исходящей от Гердеса, и могу лишь отослать вас к положению поддерживающему мое заявление от высшего руководителя СС и полиции, который являлся единственной властью в Баварии, барона фон Эберштайна[883], который сам назвал заявление Гердеса совершенно недостоверным. Я отвергаю следующие подробности этих обвинений: Он сказал:
«В среду в середине апреля 1945 мне позвонил гауляйтер, приказавший мне быть готовым для ночного совещания». — Он — «…раскрыл… что Кальтенбруннер направил ему инструкции, согласно приказу фюрера…» — и так далее.
В Рейхе никто не знал лучше, чем Гитлер, кто был ответственным за концентрационные лагеря и как следует отдавать приказы. Он никогда не отдавал мне такого приказа и не мог отдать мне его, потому что я находился, по личному приказу Гитлера, в Австрии с 28 марта до 5 апреля. Также во время с 10 апреля по 8 мая, когда меня захватили, включая несколько дней, когда я находился в Берлине, я могу заявить точно, где я был и что я делал, так что вопрос отдачи приказа в связи с этим невозможен. И, по-любому, он должен был произойти ранее, если свидетель говорил о середине апреля, это значит, что я поговорил с Гиммлером об этом до середины апреля, так как иначе ему не могли рассказать о ночном совещании в середине апреля.
Существование еврейских рабочих лагерей в Баварии в качестве подразделений Дахау, было мне полностью неизвестно. И я прошу вас осознать абсурдность моего содействия в таком приказе в апреле 1945, когда я пытался с марта 1945 начать обсуждения с президентом Международного красного креста Буркхардтом, относительно оказания данной помощи всем евреям, и когда я предпринимал все усилия показать ему все еврейские лагеря — в чем был успешен.
Кауфман: У вас была какая-либо возможность оказать влияние на германские воздушные силы в этом отношении?
Кальтенбруннер: Я ни имел возможности отдавать приказов воздушным силам — я мог лишь попросить начальника воздушных сил отдать им его и они конечно бы его отвергли, потому что должны были осознавать, что в положении, когда каждый знал, что война подошла к концу, воздушные силы не пятнали бы свои руки этим ужасным преступлением.
Кауфман: И теперь, с разрешения Трибунала, и потому что обвинение ужасно, я процитирую несколько предложений из документов, потому что обвинение, также, зачитывало эти предложения под протокол. Документ говорит:
«Я сознавал, что я никогда не исполню такой приказ». — это говорил Гердес — «поскольку акцию «Облако А—1» было предложено осуществить сразу же, и прибыли курьеры от Кальтенбруннера, я предложил обсудить детали об акциях в Мюльдорфе и Ландсберге с двумя руководителями соответствующих округов. Курьеры, которые в большинстве случаев были офицерами СС, по большей части унтерштурмфюрерами СС, заставили меня прочитать и кратко ознакомиться с жесткими приказами. Мне угрожали жесткими наказаниями включая казнь в случае неподчинения. Я все же старался найти предлог отмены исполнения плана в связи с плохой погодой или нехваткой бензина или нехваткой бомб.
«Поэтому, Кальтенбруннер приказал, чтобы евреи маршировали из Ландсберга в Дахау для того, чтобы их отравили там, в Дахау, в то время как акция в Мюльдорфе должна была осуществляться Гестапо. Для концентрационного лагеря Дахау Кальтенбруннер разработал акцию «Огненные облака», которая указывала, чтобы заключенные концентрационного лагеря Дахау, за исключением арийских представителей западных держав, были ликвидированы ядом.
«Гауляйтер Гислер получил приказ прямо от Кальтенбруннера и в моем присутствии он обсуждал с офицером по медицине гау, доктором Харфельдом обещавшим, что необходимое количество, согласно приказу, было получено, и он получил инструкции ожидать дальнейших приказов. Поскольку я в любом случае желал предотвратить осуществление этой акции, я не дал дальнейших инструкций доктору Харфельду. Заключенные в лагере Ландсберг с трудом добрались до Дахау, когда курьер от Кальтенбруннера принес приказ по осуществлению акции «Огненное облако». Я предотвратил исполнение двух акций, «Облако А-1» и «Огненное облако» сославшись на Гислера на то, что линия фронта была слишком близка и довел эту причину до Кальтенбруннера.
«Кальтенбруннер дал письменные инструкции в Дахау, чтобы заключенные, которые являлись гражданами западноевропейских держав были погружены в грузовики и перевезены в Швейцарию, в то время как оставшиеся заключенные маршировали шагом в район Этцталя (Тироль), где бы окончательная ликвидация заключенных была осуществлена, тем или иным способом».
Вероятно, вы можете объяснить в нескольких словах, не вдаваясь в подробности, содержит либо нет документ правду.
Кальтенбруннер: Этот документ совершенно неправдив.
Кауфман: Совершенно неправдив?
Кальтенбруннер: Но, доктор, у меня должна быть возможность выразить свой взгляд. Мне должна быть дана возможность разъяснить подробности.
Кауфман: Вы уже определили ваше отношение. Если вы скажете, что-то важное в дополнение к этому, вы можете заявить это сейчас.
Кальтенбруннер: Мне кажется важным следующее: согласно его заявлению, во время моего нахождения в Австрии я должен был иметь дюжину курьеров. Меня сопровождали два лица, мой шофер и мой административный адъютант, его имя Шейтлер, человек который не имел никакого отношения к разведке и полиции. Нас было трое. У меня не было возможности отсылать так много курьеров.
Во-вторых, что касается Баварии, мне не было необходимости проводить, какие-либо приготовления, даже под давлением Гиммлера. Почему? Потому что, что касается Баварии, полномочная власть была передана обергруппенфюреру Бергеру[884], в тот же день, что я получил полномочную власть для Австрии. Так что у меня не было причины предпринимать такие действия.
В-третьих, я даже не мог исполнять такие безумные приказы относительно концентрационного лагеря, когда в то же время, я приказал прямо противоположное. Я думаю о Маутхаузене. Я направил приказ в Маутхаузен для того, чтобы лагерь был полностью передан в руки противника. Если вы можете поставить себя на место Гиммлера, тогда это будет совершенно ошибочно, поскольку настоящие преступники были в Маутхаузене, в то время как люди из Дахау не имели ничего или немного против них. Так что даже если вы подумали как Гиммлер — о том, что прямо противоположное было бы необходимо — даже с этой точки зрения, это совершенное безумие обвинять меня в таких действиях.
Кауфман: Наконец обвинение обозначает вашу ответственность за тот факт, что вы в качестве начальника полиции безопасности и СД, допускали преследование Гестапо церкви, в особенности католической церкви. Я напоминаю вам в связи с этим, что отдел Б—2 управления IV занимался образованием и конфессиональными вопросами, и отдел 1 управления IV политическим католицизмом. Вам известно, что-либо относительно факта о том, что внутри этого отдела была двойная политика относительно церквей с так называемыми «неотложными целями» и «отдаленными целями»? Под «неотложной целью» они подразумевали, что церкви не будет оставлено и ярда земли; «отдаленная цель» означала окончательное уничтожение церквей в Германии в конце войны. Что вам известно об этих целях?
Кальтенбруннер: Я могу сказать, что все эти теоретические заявления совершенно мне неизвестны. Церковная политика Рейха, как я понял в 1943, отличалась. В 1943, поддержание власти Гитлера означало достижение скрытого перемирия с церквями, по крайней мере, во время войны; то есть, как можно сильнее воздерживаясь от атак и предпринимая действия только против отдельных правонарушений духовенства, если выражаться о последующих полномочиях.
Кауфман: Могу я прервать вас? Я спрашиваю вас: вы весной 1943…
Кальтенбруннер: Да, я хочу перейти к этому.
Кауфман: … вы предпринимали что-либо с Гитлером, и каким был результат?
Кальтенбруннер: Что же, я снова просто хотел представить вам картину состояния дел, которую я обнаружил. Несмотря на политику Гитлера, я обнаружил, что Борман активно продолжал борьбу против церкви. Поэтому, я думаю ранее марта, я написал Гитлеру, и позднее устно попросил полного разъяснения церковной политики. Я просил его изменить взгляд в этом отношении с целью сближения. Прежде всего, я хотел изменить его политику к Ватикану.
Кауфман: Я не думаю, что есть необходимость вдаваться в подробности.
Кальтенбруннер: Но я был блокирован. Прежде всего, Гиммлер противостоял идее Гитлера, и во-вторых, против меня было очень сильное сопротивление Бормана. Он даже так далеко зашел в подрыве репутации германского представителя в Ватикане, Вайцзеккера[885], отправив человека следить за ним.
Кауфман: Этого достаточно.
Господин Председательствующий, вы хотите, чтобы я продолжал, уже 5?
Председательствующий: Если вы можете закончить быстро, мы продолжим. Как долго вы будете продолжать?
Кауфман: Я скажу это займет еще один час, поскольку я должен обсудить те документы которые представлены обвинением.
Председательствующий: Перед отложением, я скажу, что Трибунал заседает в субботу в открытом режиме до 1 часа.
(Трибунал отложен до 10 часов 12 апреля 1946)
Сто шестой день
Пятница, 12 апреля 1946
Утреннее заседание
(Подсудимый Кальтенбруннер возвращается на место свидетеля)
Кауфман: Господин Председательствующий, дело Сагана вчера разбиралось подсудимым, но относительно своего участия он сказал всего несколько предложений. Обвинение считает его непосредственным участником расстрела летчиков. Два свидетеля Вестхоф[886] и Вилен, по моему мнению, представили доказательства в пользу подсудимого, и я теперь прошу Трибунал рассказать мне можно ли разрешить подсудимому рассказать подробно относительно способа, которым он действительно был вовлечен в вопрос, или Трибунал удовлетворен его объяснением.
Председательствующий: Трибунал думает, что если подсудимый знал о фактах связанных ним, пусть он лучше предоставит их. Ему не нужно вдаваться в какие-либо большие подробности чем необходимо, но в свете показаний свидетеля Вилена, я думаю ему нужно самому разобраться с этим.
Кауфман: (Подсудимому) Вчера вы заявляли, что впервые услышали о деле Сагана имевшим место после событий. Вы сейчас поддерживаете эту позицию?
Кальтенбруннер: Да.
Кауфман: Каким образом вам стало известно позднее дело Сагана, и что вы предпринимали?
Кальтенбруннер: Я никогда официально не информировался о деле Сагана, но через 6 недель после событий я получил сведения о них. Тогда летчики сбежали и тогда были отданы приказы — которые по моему мнению прошли таким путем: Гитлер — Гиммлер — Мюллер — Нёбе, или возможно Гиммлер — Фегелейн — Нёбе — я не знаю, так как тогда я не находился в Берлине, но находился в Венгрии и, со множеством остановок, наконец завершив визитом к министру Шпееру в Далеме. 2 или 3 апреля я прибыл в Берлин. До этого времени, никто не информировал меня об этом. Впервые я услышал о деле, когда министерство иностранных дел попросило, или скорее, потребовало от Нёбе и Мюллера, что дело должно быть разъяснено для того, чтобы оно могло ответить на ноту, которую мне кажется, отправила в министерство иностранных дел гарантирующая держава.
Описание свидетеля генерала Вестхофа по моему мнению, неправильно. Я думаю, он сказал что-то об упоминании дела Саган приблизительно 4 неделями спустя после расстрела, во время другого разговора со мной. Я думаю, что это было, по крайней мере, 6 неделями спустя. Возможно, проверить, когда министерство иностранных дел сделало этот запрос. Тогда будет установлена точная дата.
Кауфман: Позднее, когда вы разговаривали с Мюллером и Нёбе, что было придумано как прикрытие этого вопроса и что обдумывалось?
Кальтенбруннер: Предлагаемое прикрытие не обсуждалось в моем ведомстве, но когда Мюллер и Нёбе сказали, что они отвечают на запрос министерства иностранных дел и в связи с этим впервые проинформировали меня об этом кошмарном приказе, я спросил их, кто отдал приказ и они ответили «Гиммлер». Я сказал им о том, чтобы они сами немедленно связались со своим начальником и спросили его о том, как разрешать этот вопрос в дальнейшем. Я отказался связываться с этим вопросом. Мне ничего не было известно до этого времени, и я считал это грязным делом.