(Из стенограммы заседаний Международного Военного Трибунала от 12–13 апреля 1946 [913])
Сто шестой день
Пятница, 12 апреля 1946
Утреннее заседание
Председательствующий [914]: Обвинение желает провести перекрестный допрос?
Амен [915]: Подсудимый, с целью как можно сильнее сократить время данного перекрестного допроса, я хочу убедиться, что мы понимаем друг друга относительно вашей позиции по некоторым вещам.
Итак, первое вы признаете, что занимали должность начальника РСХА[916] и начальника полиции безопасности и СД[917] с конца 1943 до конца войны включительно. Это правильно?
Кальтенбруннер: Да, это применимо с теми ограничениями, которые я вчера перечислил относительно своих полномочий в государственной и криминальной полиции.
Амен: И когда вы говорите об этих ограничениях, вы ссылаетесь на предполагаемую договорённость с Гиммлером[918]? Это правильно?
Кальтенбруннер: Это не предполагаемая договорённость с Гиммлером, но хорошо установленный факт, который существовал с первого дня о том, что у меня была задача создания централизованной разведывательной службы в Рейхе и что он сохранял командование остальными секторами.
Амен: Что же, в любом случае, вы признаете, что занимали эту должность, но вы отрицаете, что вы осуществляли некоторые её полномочия. Правильно?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: И эта должность, которую вы занимали, была той же самой, которую ранее занимал Гейдрих[919], который умер 4 июня 1942? Это правильно?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: Должность не менялась?
Кальтенбруннер: Нет.
Амен: И вы свидетельствовали, что вы признаете ответственность за все вещи, которые вы совершали лично или о которых лично знали. Это правильно, не так ли?
|
|
Кальтенбруннер: Да. Я могу добавить одну вещь о том, что название моей должности было расширено с 14 февраля 1944, когда военная разведывательная служба ОКВ[920], управление контрразведки, была передана Гиммлеру Гитлером[921]. Тогда моя должность в качестве начальника всей центральной разведывательной службы стала известна остальным ведомствам.
И я могу также вероятно добавить, что должность человека или его обязанности в разведывательной службе, которые не только охватывали такую большую страну как Рейх, но также распространялись на зарубежные государства не являлись публичными. Я могу сослаться на Англию, где начальник секретной службы над другими…
Амен: Подсудимый, где возможно, пожалуйста, попытайтесь ограничить себя, отвечая на мои вопросы «да» или «нет», и делая только краткое пояснение, потому что мы дойдем в свое время до этих вещей. Вы попытаетесь?
Кальтенбруннер: Да, хорошо.
Амен: Вы лично имели какие-либо сведения или не имели никакого отношения к жестокостям, которые происходили во время войны в концентрационных лагерях?
Кальтенбруннер: Нет.
Амен: И поэтому вы не признаёте ответственность перед Трибуналом за какие-либо такие жестокости? Правильно?
Кальтенбруннер: Нет, я не признавал ответственности в отношении этого.
Амен: И в этой связи, такие показания как те которые были даны здесь, например Хольригелем[922], в отношении того, что вы очевидец казней в Маутхаузене[923], вы отрицаете? Правильно?
|
|
Кальтенбруннер: Я уже говорил вчера о показаниях Хольригеля. Я считаю заявление, что я даже видел газовую камеру, как в действии, так и в иное время, ошибочным и неправильным.
Амен: Очень хорошо. Вы лично не имели сведений и ничего личного не предпринимали по программе уничтожения евреев; это правильно — за исключением противостояния ей?
Кальтенбруннер: Нет — за исключением того, что я был против неё. С того момента, когда я узнал о таких фактах и убедился в них, я выдвигал возражения Гитлеру и Гиммлеру, и в конечном результате она была остановлена.
Амен: И поэтому вы не признаете ответственность за что-либо сделанное в связи с программой уничтожения евреев, правильно?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: И то же относится к программе принудительного труда?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: И то же относится, не так ли, к уничтожению Варшавского гетто[924]?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: И тоже относится к казни 50 летчиков в связи с шталаг авиации[925] III?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: И тоже относится к различным приказам в отношении убийств вражеских летчиков, правильно?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: И, как вопрос факта, вы приводили те же отрицания во время ваших допросов до суда, правильно?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: И вы продолжаете это делать сейчас?
Кальтенбруннер: Да. Но, что касается предварительных допросов, могу я снова сделать заявление во время перекрестного допроса?
Амен: Что же, когда мы дойдем до подходящего места, дайте нам знать.
Это факт или нет, что Гестапо[926], управление IV, РСХА, готовило доклады о концентрационных лагерях, которые представлялись вам для подписи и передачи Гиммлеру?
|
|
Кальтенбруннер: Нет. Я не вспоминаю каких-либо таких докладов. Обычным каналом было, чтобы Мюллер непосредственно докладывал Гиммлеру.
Амен: Вы также отрицаете…
Кальтенбруннер: Я хочу добавить, что конечно существовали определенные вопросы по которым меня информировали по нескольким поводам, например, конечно об огромном внутриполитическом событии, заговоре 20 июля 1944[927]; я информировался в таких случаях, не через управление IV, но через…
Амен: Я говорю об общей деятельности, а не о специальных исключениях, вы понимаете.
Кальтенбруннер: Да.
Амен: Вы также отрицаете, что Мюллер[928], в качестве начальника управления IV, всегда совещался с вами в отношении каких-либо важных документов?
Кальтенбруннер: Да. Я не только отрицаю это, но факты говорят против этого. У него имелись прямые полномочия от Гиммлера. У него не имелось причин заранее обсуждать со мной вопрос.
Амен: Я прошу показать подсудимому документ, Л-50, который станет экземпляром номер США-793.
(Документ представлен подсудимому)
Председательствующий: Разве его раньше не приобщали?
Амен: Ваша честь, я скажу, что нет.
(Обращаясь к подсудимому)
Кстати, вы знакомы с Куртом Линдовым[929], который дал письменные показания, датированные 2 августа 1945?
Кальтенбруннер: Нет.
Амен: Хотя он являлся сотрудником РСХА до 1944? Давайте вместе прочтем только параграфы 2 и 4. Я не буду занимать время Трибунала чтением параграфов 1 и 3. 2, заметьте, гласит следующее:
«На основании общего опыта, как и отдельных дел, я могу подтвердить, что Гестапо (управление IV) писало, доклады о практиках административных органов в концентрационных лагерях и что они передавались начальником управления IV начальнику полиции безопасности, который представлял их для подписи рейхсфюреру Гиммлеру».
Кальтенбруннер: Могу я немедленно ответить на это? Мне кажется важным также зачитать параграф 1.
Амен: Пожалуйста, сделайте это как можно кратко.
Кальтенбруннер: Параграф 1 кажется мне важным для прочтения, в параграфе 1 сказано, что свидетель Линдов, с 1938 до 1940, находился в отделе, который писал такие доклады. С 1940 по 1941 он находился в контрразведке; в 1942 и 1943 он был в отделе по борьбе с коммунизмом; и позднее он был в отделе вопросов подготовки. Поэтому я уверен, что его показания в параграфе 2 — что он знал о порядке в государственной полиции, то есть, что через начальника управления IV, через начальника полиции безопасности, доклады о происходящем в концентрационных лагерях направлялись Гиммлеру — правдивы только для периода 1938 по 1940. Судя по его собственным показаниям, он не имел личного опыта о последующих периодах.
Амен: Что же, другими словами он не говорил правду, так как это было в то время, когда вы не работали в РСХА; правильно?
Кальтенбруннер: Я не читал чего-либо такого. Он утверждает что…
Амен: Я обращаю ваше внимание на два параграфа. Мы уже прошли 2, и теперь мы прочтем 4:
«По моим сведениям никакой начальник управления или какой-либо сотрудник РСХА не имел полномочий подписываться, иметь право подписываться по каким-либо фундаментальным вопросам особенного политического значения без согласия начальника полиции безопасности, даже в его временное отсутствие. Из своего опыта я могу более того, заявить, что в частности начальник управления IV, Мюллер, был очень осторожен в подписании документов касающихся вопросов общего характера с вероятно важнейшим значением, и что в большинстве случаев он откладывал в сторону документы такого характера для возврата начальнику полиции безопасности, соответственно, увы, очень много времени терялось». — подписано — «Курт Линдов».
Кальтенбруннер: Да. Я хочу сделать два заявления: первое, это утверждение полностью противоречит показаниям нескольких свидетелей, которые говорили о чрезвычайных полномочиях и независимости осуществляемыми Мюллером и свидетельствовали об этом.
Во-вторых, описание Линдова применимо для периода времени, когда работал Гейдрих, то есть, времени между 1938 и 1940, в котором Линдов получил опыт. Но это не относится к периоду, в котором Гиммлер отдавал прямые приказы Мюллеру. Это было прерогативой Гиммлера, с учетом моих задач такого размаха, что это было почти невозможным для одного человека управляться с той работой, как это делал я.
Амен: Подсудимый, я не хочу сейчас тратить слишком много времени на это, но параграфы, которые я вам зачитал, подтверждают показания свидетеля Олендорфа[930] этому Трибуналу, не так ли?
Кальтенбруннер: Свидетельства Олендорфа были показаны мне вчера моим защитником. Но также показания данные Олендорфом, мне кажется, приводят нас к четкому пониманию, что любой исполнительный приказ, даже о превентивном заключении — и он использовал термин «вплоть до последней поломойки» — требовал непосредственного согласия Гиммлера, который мог делегировать такие полномочия только Мюллеру. Однако, он сделал дополнение о том, что он не знал, страдали ли мои полномочия от таких ограничений или вероятно я мог не иметь такой власти, но он не смог заявить об этом с определенностью. И его остальные показания противоречат предположению, что я имел такие широкие полномочия.
Амен: Мы все знаем, о чем показания Олендорфа. Я просто хотел спросить вас, принимаете ли вы показания Олендорфа. Вы говорили нам на допросах о том, что у вас имелся наибольший контакт с Олендорфом и что вы доверяли ему, говоря ему правду больше чем остальным сотрудникам; это не правильно?
Кальтенбруннер: Я не вспоминаю последнего заявления. Первое заявление о том, что он являлся одним из моих главных сотрудников, оправдывалось и подтверждалось фактом, что он был начальником разведки внутри Германии, которая стала частью моей разведывательной службы. Все внутриполитические доклады, доклады обо всех немецких сферах жизни, я получал преимущественно от этого управления III, в дополнение к новостям от других управлений которые я сам организовал.
Амен: Вскоре после пасхи 1934 вы находились под арестом в лагере задержания Кайзерштайнбрух[931]?
Кальтенбруннер: Пожалуйста, какой год вы назвали?
Амен: 1934
Кальтенбруннер: Да, с января 1934 до начала мая.
Амен: Вы когда-нибудь, в сопровождении других функционеров СС[932], инспектировали лагерь Маутхаузен?
Кальтенбруннер: С другими сотрудниками СС, нет. По моим воспоминаниям я отправился туда один и доложил оттуда Гиммлеру, который, как я вчера заявлял, проводил инспекционную поездку по южной Германии.
Амен: И вы отправились только на карьер? Правильно?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: Вы знакомы с Карвински[933], государственным секретарем в кабинетах Дольфуса[934] и Шушнига[935] с сентября 1933 по октябрь 1935 — Карвински?
Кальтенбруннер: Я однажды видел Карвински. Мне кажется, он посещал нас в лагере задержанных Кайзерштайнбрух во время нашей голодовки. Более я никогда его не видел. Могло быть, что однажды его представитель посещал нас. Этого я не могу сказать.
Амен: Я прошу показать подсудимому документ номер 3843-ПС, который будет экземпляром номер США-794. Я хочу сказать Трибуналу, что здесь в этом экземпляре достаточно спорный язык, но я чувствую, что в виду обвинений против подсудимого, тем не менее, я чувствую своим долгом, его зачитать.
(Документ передан подсудимому)
Подсудимый, если вы перевернете на страницу 3.
Кальтенбруннер: На странице 3, здесь только несколько строчек. Могу я прочесть сначала весь документ, пожалуйста?
Амен: Подсудимый, это займет слишком много времени. Я заинтересован только в параграфе, который на странице 3 английского текста, и начинается, «вскоре после пасхи…» У вас он есть?
Кальтенбруннер: Да.
Амен:
«Вскоре после Пасхи 1934 я получил известия о том, что заключенные лагеря задержанных Кайзерштайнбрух проводят голодовку. Впоследствии я сам туда отправился с целью самому осведомиться о ситуации. В то время как спокойствие и дисциплина доминировали в большинстве бараков, один барак был очень беспорядочен. Я заметил, что один высокий человек показался мне очевидным лидером сопротивления. Это был Кальтенбруннер, тогда кандидат в адвокаты, который находился под арестом, из-за своей незаконной деятельности в Верхней Австрии. В то время как остальные бараки прекратили свою голодовку после моего разговора с представителями заключенных, бараки Кальтенбруннера продолжали голодать.
«Снова я увидел Кальтенбруннера в лагере Маутхаузен, когда я был тяжело болен и лежал на гнилой соломе с несколькими сотнями остальных тяжело больных лиц, многие из которых умерли. Заключенные, страдали от голодных отеков и наиболее серьезных кишечных инфекций, лежа в неотапливаемых бараках в разгар зимы. Наиболее примитивные санитарные условия отсутствовали. Туалеты и душевые не использовались месяцами. Тяжелобольные лица испражнялись в маленькие ведерки. Грязную солому не меняли неделями, так что формировалась грязная жижа, в которой ползали черви и опарыши. Не было медицинской помощи или лекарств. Условия были такими, что от 10 до 20 человек умирали каждую ночь. Кальтенбруннер ходил по баракам со сверкающей свитой высокопоставленных функционеров СС, видя всё, должен был видеть всё. У нас была иллюзия, что эти нечеловеческие условия теперь изменяться, но по-видимому они встретили одобрение Кальтенбруннера и ничего впоследствии не произошло».
Подсудимый, это правда или нет?
Кальтенбруннер: Я могу опровергнуть этот документ, очевидно представленный с целью удивить меня, по каждому пункту.
Амен: Я спрашиваю вас — сначала, я спрашиваю вас, вы заявляете это правда, либо ложь?
Кальтенбруннер: Это не правда и я могу опровергнуть любую подробность.
Амен: Сделайте это как можно кратко.
Кальтенбруннер: Господин обвинитель, за время меньшее, чем вы заняли чтением мне невозможно опровергнуть его. Я опровергну каждое слово, которое инкриминирует меня. Здесь Карвински утверждает…
Амен: Подождите. Вероятно, вы подождете пока, я прочту вам еще два примера рядом с той же строкой. Затем вероятно вы сможете дать своё объяснение по всем трем сразу. Это вас устраивает?
Кальтенбруннер: Как пожелаете.
Амен: Я прошу показать подсудимому документ номер 3845-ПС, который станет экземпляром номер США-795.
(Документ передан подсудимому)
Вы уже отрицали, мне кажется, посещение или проход через крематорий в Маутхаузене; правильно?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: Вам известен Тифенбахер, Альберт Тифенбахер?
Кальтенбруннер: Нет.
Амен: Если у вас есть документ, вы заметите, что он находился в концентрационном лагере Маутхаузен с 1938 до 1 мая 1945 и что он был задействован в крематории в Маутхаузене 3 года в качестве грузчика трупов. Вы заметили это?
Кальтенбруннер: Да.
Амен: Итак, опустившись ниже на полстраницы, вы найдете вопрос:
«Вы помните Айгрубера[936]?
«Ответ: Айгрубер и Кальтенбруннер были из Линца.
«Вопрос: Вы когда-либо видели их в Маутхаузене?
«Ответ: Я очень часто видел Кальтенбруннера.
«Вопрос: Как много раз?
«Ответ: Он прибывал время от времени и проходил через крематорий.
Вопрос: Как много раз?
«Ответ: Три или четыре раза.
«Вопрос: По какому-либо поводу, когда он прибывал, вы слышали его говорящего кому-либо, что-либо?
«Ответ: Когда Кальтенбруннер прибывал большинство заключенных должно было исчезать. Только определенные люди приглашались к нему».
Это правда или ложь?
Кальтенбруннер: Это совершенно неправильно
Амен: Итак, я покажу вам третий документ, и затем вы сможете сделать короткое объяснение. Я прошу, чтобы подсудимому был показан документ номер 3846-ПС, который станет экземпляром номер США-796.
(Документ был вручен подсудимому)
Свидетель, могу я спросить вас, вы помните, присутствие когда-либо на одновременной демонстрации трех различных видов казней в Маутхаузене? Трех видов казней?
Кальтенбруннер: Нет, это не правда.
Амен: Вы знакомы с Йоханном Кандутом, который дал эти письменные показания?
Кальтенбруннер: Нет.
Амен: Вы заметите, из письменных показаний, что он жил в Линце; что он являлся заключенным в концентрационном лагере в Маутхаузене с 21 марта 1939 до 5 мая 1945; что кроме работы на кухне он также работал в крематории с 9 мая, и он работал с кремацией тел. Итак, если вы перевернете на следующую страницу, наверху:
«Вопрос: Вы когда-либо видели Кальтенбруннера с визитом в Маутхаузене в какое-либо время?
«Ответ: Да.
«Вопрос: Вы помните, когда это было?
«Ответ: В 1942 и 1943.
«Вопрос: Вы можете привести их более точно, может быть месяц?
«Ответ: Я не знаю даты.
«Вопрос: Вы помните только один визит в 1942 или 1943?
«Ответ: Я помню, что Кальтенбруннер был здесь три раза.
«Вопрос: Какой год?
«Ответ: Между1942 и 1943
«Вопрос: Расскажите нам, вкратце, что вы думаете об этих визитах Кальтенбруннера, которые вы описали? То есть, что вы видели, что вы делали, и когда вы видели, что он присутствовал или нет при таких казнях?
«Ответ: Кальтенбруннер сопровождался Айгрубером, Шульцем, Цирайсом[937], Бахмайером[938], Штрайтвизером[939] и некоторыми другими людьми. Кальтенбруннер смеясь, вошел в газовую камеру. Затем людей перетащили из бункера для казни, и затем были продемонстрированы все три вида казни: повешение, расстрел в шею и газация. После того как пыль исчезла мы вынесли тела.
«Вопрос: Когда вы увидели эти три типа казней? Это были демонстрационные казни или обычные казни?
«Ответ: Я не знаю, были ли они обычными казнями, или просто демонстрацией. Во время этих казней, кроме Кальтенбруннера, также присутствовали руководители бункера, гауптшарфюрер Зейдель и Дюссен. Последний упомянутый затем провел людей вниз.
«Вопрос: Вам известно, эти казни объявлялись в этот день либо они были просто демонстрацией или казни ставились для развлечения посетителей?
«Ответ: Да, об этих казнях было объявлено в тот день.
«Вопрос: Откуда вам известно, что они были назначены на тот день?
Кто-либо говорил вам об этих объявленных казнях?»
«Ответ: Гауптшарфюрер Рот, руководитель крематория, всегда вызывал меня в свой кабинет и говорил мне, Кальтенбруннер прибудет сегодня, и мы подготовим все для казни в его присутствии. Затем мы были обязаны разжечь и очистить печи».
Кальтенбруннер: Могу я ответить?
Амен: Подсудимый, это правда или ложь,?
Кальтенбруннер: Я желаю под присягой торжественно заявить, что ни единое слово из этих заявлений не правда. Я могу начать с первого документа.
Амен: Подсудимый, вы можете заметить, что ни одни из этих письменных показаний не брались в Нюрнберге, но что все они, кажется, брались за рамками Нюрнберга в связи совершенно иными следственными действиями. Вы это заметили?
Кальтенбруннер: Нет, но они не относятся к делу в том, что касается показаний. Могу я начать рассказывать об этом документе:
Амен: Да, начинайте.
Кальтенбруннер: Свидетель Карвински заявляет, что видел меня в 1934 в связи с голодовкой в лагере задержанных Кайзерштайнбрух. Он отметил барак в котором были беспорядки в котором находился высокий мужчина, означающий меня. Согласно нему, я был задержан, из-за моей незаконной деятельности в Австрии. Что касается этих заявлений, они совершенно ошибочны.
Прежде всего, я не был задержан из-за национал-социалистической деятельности. В письменном уведомлении о задержании, которое должно было быть известно Карвински, который тогда являлся австрийским государственным секретарем по безопасности, буквально заявлялось, что мы были арестованы для предотвращения осуществления национал-социалистической деятельности. Так что в отношении меня тогда не предъявлялись обвинения в осуществлении запрещенной деятельности. Затем, далее, когда прибыл Карвински, голодовка шла девятый день. У нас не было…
Амен: Подсудимый могу я прервать вас на секунду. Меня полностью устроит, если вы свидетельствуете, что эти показания ложные. Если вас устраивает, меня совершенно устроит такой ответ. Мне не нужны объяснения всех этих параграфов, когда у нас нет способа удостоверить, то что вы говорите.
Кальтенбруннер: Господин обвинитель, меня не устраивает, если Высокому Трибуналу и всему миру на многих страницах представляются показания и документы, которые вы считаете правдой, и которые инкриминируют меня тягчайшим образом. У меня точно должна быть возможность ответить более чем «да» или «нет». Я просто не могу как какой-то бессердечный преступник…
Председательствующий: Вам лучше позволить ему. Мы не хотим спорить об этом. Продолжайте комментировать документ.
Кальтенбруннер: Карвински прибыл на восьмой день голодовки. Он не входил в наши бараки, но нас занесли на носилках в административное здание этого австрийского лагеря задержанных. Никто из нас даже не мог как-нибудь ходить. И этому факту, есть огромное множество свидетелей — 490 заключенных, которые находились со мной в лагере. Карвински разговаривал с нами в этом административном здании и заявлял, что если голодовка прекратиться, правительство согласится рассмотреть освобождение всех заключенных. Мы были задержаны в отсутствие какого-либо правонарушения, и до этого правительство уже давало свои обещания три раза освободить нас, но никогда не выполняло своих обещаний.
Поэтому, мы запросили письменного заявления от Карвински, также подписанного им или подписанного федеральным канцлером. Мы хотели этого заявления, чтобы была уверенность в обещании, а затем мы бы немедленно прекратили забастовку. Он отказался. Голодовка продолжалась, и нас забрали в госпиталь Вены. На 11 день, голодовка прекратилась, потому что в тот день запретили давать даже воду. Таковы факты, а не то, что мы организовали беспорядки.
Председательствующий: Когда я сказал, что вы можете комментировать, я не подразумевал, чтобы вы вдавались в подробности голодовки.
Кальтенбруннер: Ваша честь, я просто указывал на то, что свидетельские показания неверны — что я был руководителем сопротивления и что я еще находился в бараках. Меня пронесли на носилках через весь лагерь; никто из нас тогда не мог ходить.
Пункт 2: позднее я снова и снова разговаривал с кузеном Карвински. Его кузен был ответственным за отдел социального страхования в Линце. Он рассказывал мне, что его кузен, то есть свидетель упоминавшийся здесь, никогда не находился в Маутхаузене, что он с первого дня заключения был в Дахау[940]. Есть разница, было ли это в Маутхаузене или Дахау, куда его отправили как бывшего члена австрийского правительства, который совершил преступления против национал-социалистов. Он был арестован РСХА, которое уже существовало, я уверен с Гейдрихом в Берлине, а не каким-нибудь австрийским ведомством. Позднее я также никогда не видел этого человека. Я также никогда не посещал Дахау. Следовательно, должно быть просто, установить находился ли с самого начала своего заключения этот человек в Дахау или в Маутхаузене. Если он был в Дахау, как я утверждаю, тогда все это ложь. Если он был в Маутхаузене, должно быть сначала подтверждено, не перепутал ли он меня с каким-то другим человеком. Это первое доказательство, не ошибся ли он с лицом, это не ко мне. Если обвинение стремится понять находился ли он с самого начала в Дахау — а я знаю, что он был в Дахау; он был арестован в Инсбруке, когда пытался сбежать в Швейцарию, его кузен дал мне знать об этом, когда по его просьбе он попросил меня вмешаться. Я не мог вмешаться, потому что человека отправляли в Дахау прямо через Инсбрук— Миттенвальд. Таким образом, он был совершенно вне моей сферы влияния в качестве государственного секретаря по безопасности австрийского правительства.
Председательствующий: Мы прервемся.
(Объявлен перерыв до 14 часов)
Вечернее заседание
Председательствующий: Полковник Амен, я полагаю, подсудимый хочет сказать, что-либо об остальных документах. Он ответил об одном, не так ли?
Амен: Ваша честь, я не знаю, закончил ли он.
Председательствующий: (Обращаясь к подсудимому): Вы закончили с письменными показаниями Карвински?
Кальтенбруннер: Ваша честь, не совсем.
Председательствующий: Тогда продолжайте.
Кальтенбруннер: У меня больше нет документа и я прошу, чтобы мне его вернули. Пожалуйста, могу я попросить вас вернуть мне документ?
Амен: Да, вот он.
(Документ передается подсудимому)
Кальтенбруннер: Этот документ во время предыдущих допросов до суда мне не показывался. Иначе, я бы немедленно обратился с просьбой, чтобы кузен свидетеля Карвински, который являлся начальником отдела социального страхования в Линце, который подписывался тем же именем, был вызван в качестве свидетеля и был опрошен, правильно ли он выражался, рассказывая мне, что этот Карвински содержался в Дахау и никогда в Маутхаузене. Могу я добавить, что свидетель доктор Скубль[941], который появится в суде по другому вопросу, может, вероятно, сделать заявление по тому же вопросу, в частности в отношении факта, что этот свидетель Карвински был арестован около швейцарской границы, когда пытался сбежать после аншлюса и что он был направлен в Дахау.
Причина его направления в Дахау точно мне не известна, но доктор Скубль сможет дать информацию по этому предмету, предварительно в отношении, что намерением было предотвратить какую-либо интервенцию в Австрию в связи с бывшим членом австрийского правительства, поскольку у Гиммлера было мнение о том, что что-нибудь может быть предпринято новым австрийским правительством в пользу Карвински.
Председательствующий: Ваш защитник может ходатайствовать о вызове для опровержения любого свидетеля, какого вы захотите. Он может представить ходатайство о таком запросе. Нет необходимости сейчас в это вдаваться.
Кальтенбруннер: Ваша честь, очень хорошо. Я хочу сделать следующее заявление относительно остальных двух документов. Я объявляю все их содержание не правдивым и неправильным. Если бы они были мне представлены перед моими допросами, тогда, как и в других случаях — я ссылаюсь на показания свидетеля Зюттера[942] — я сделал бы срочный запрос, чтобы этого свидетеля поставили лицом к лицу со мной. Относительно свидетеля Зюттера, по крайней мере, дважды я просил обвинителя, у которого было звание майора и сидевшего за столом рядом с полковником Аменом, чтобы этого свидетеля, который выдвинул настолько серьезные обвинения против меня поставили лицом к лицу со мной. Сегодня обвинитель полковник Амен также присутствовал, когда я делал этот запрос при обсуждению вопроса Маутхаузена. Господа решили посоветоваться с третьим офицером и обсуждали по-английски можно или нет вызвать Цирайса или Зюттера. Оба в тюрьме. Все это неправда.
Председательствующий: Я уже сказал вам, что ваш защитник может ходатайствовать о вызове любого свидетеля для опровержения, какого вы пожелаете.
Кальтенбруннер: Я прошу моего защитника ходатайствовать о вызове этих двух свидетелей.
Амен: Подсудимый, кто был ответственным за приказ убить всех заключенных в концентрационном лагере Маутхаузен незадолго до конца войны?
Кауфман [943]: Господин Председательствующий, могу я сказать несколько слов в связи с этими двумя документами? Только сейчас они были впервые представлены суду, и только сейчас для меня, возможно, обсудить с подсудимым эти серьезные обвинения. Он также сказал мне, что он отрицает правдивость этих заявлений. Я думаю, я бы пренебрег своим долгом как защитника, если я немедленно не попрошу, чтобы эти свидетели были заслушаны. Может быть, что обвинение позднее…
Председательствующий: Доктор Кауфман, в чем причина затягивать суд? Я просто сказал, чтобы вы заявили ходатайство и вам прекрасно известно, что ходатайство делается в письменном виде.
Я дважды сказал свидетелю, что вы, доктор Кауфман, его защитник, можете ходатайствовать о любом свидетеле для опровержения. Что хорошего в затягивании Трибунала выступая и устно заявляя ваши ходатайства.
Кауфман: Я далек от того, чтобы называть это затягиванием, но я хотел заявить здесь и сейчас, что я хочу вызвать этих свидетелей и я безусловно заявлю ходатайство в письменном виде.
Амен: Подсудимый вы поняли вопрос?
Кальтенбруннер: Да. Вы спросили меня, кто отдал приказ об убийстве заключенных в Маутхаузене в конце войны, и на это я отвечу, что такой приказ мне не известен. Я отдал в отношении Маутхаузена единственный приказ, и он был в отношении того, чтобы весь лагерь и всех заключенных передали противнику без какого-либо жестокого обращения. Этот приказ был отдан мной в присутствии свидетеля доктора Хоттля, и направлен в Маутхаузен через курьера. Я обращаю ваше внимание на заявление доктора Хоттля в котором он подтверждает данный факт. Вопросник был направлен моим защитником второму лицу. Я запросил похожее заявление от него, но на него еще нет ответа.
Амен: Я не спрашиваю вас об этом приказе. Я спросил вас о приказе убить всех заключенных в концентрационном лагере Маутхаузен незадолго до конца войны. Кто был ответственным за этот приказ? Вы были?
Кальтенбруннер: Нет.
Амен: Вы знакомы с лицом, которое рассказало историю, Цирайсом?
Кальтенбруннер: Да, я знал Цирайса.
Амен: И у вас есть фотография с ним и с Гиммлером, и она теперь в доказательствах этого Трибунала. Вы вспоминаете?
Кальтенбруннер: Я не видел фотографии. Она была передана Трибуналу пока я находился в госпитале.
Амен: Что же, тогда забудем про фотографию.
Я прошу показать подсудимому документ номер 3870-ПС, который будет экземпляром США-797.
Итак, с позволения Трибунала это довольно длинный документ, который я не предлагаю читать целиком, но он один из наиболее важных документов в этом деле, так что я надеюсь, что Трибунал прочитает все заявление, даже хотя я сегодня не приведу все заявление в интересах экономии времени.
Председательствующий: Это новый документ?
Амен: Ваша честь, новый документ.
Председательствующий: Он на немецком?
Амен: Да.
(Документ передан подсудимому)
Подсудимый, заметьте, он ссылается на предсмертное признание Цирайса, как доложено лицом, дававшим письменные показания, и я обращаю ваше внимание сначала на два последних параграфа на первой странице, которые мы прочитаем вместе:
«Здесь было по одному эсэсовцу на 10 заключенных. Наибольшим числом заключенных было около 17 000 не считая подразделений лагеря. Наивысшим числом в лагере Маутхаузен, включая подразделения лагеря, было около 95 000. Общее число заключенных, которые умерли было 65 000. Укомплектование производилось из подразделений «Мертвая голова[944]«численностью 5000, включая охрану и командный состав».
И, теперь в середине следующей страницы, начинается параграф:
«По приказу рейхсфюрера СС, я должен был ликвидировать всех заключенных по инструкциям обергруппенфюрера СС доктора Кальтенбруннера; заведя заключенных в туннели выработок «Горный хрусталь[945]«Гузена оставив открытым только один вход»
Кальтенбруннер: Я еще не нашел отрывок.
Амен: Он в середине страницы 2. У вас есть?
Кальтенбруннер: Да, сэр.
Амен:
«Затем я должен был взорвать этот вход в туннели взрывчаткой и таким образом убить заключенных. Я отказался осуществлять этот приказ. Это значило уничтожение заключенных в так называемом «материнском лагере» Маутхаузен, и в лагерях Гузен I и Гузен II. Подробности этого известны господину Вольфраму и оберштурмфюреру СС Эккерману.
«Газовые камеры закамуфлированные, как душевые комнаты были построены в концентрационном лагере Маутхаузен по приказу бывшего гарнизонного доктора, доктора Кребсбаха[946]. Заключенных травили в этой закамуфлированной душевой. В дополнение к этому, между Маутхаузеном и Гузеном, ездил специально построенный автомобиль в котором во время поездки травили заключенных. Идея конструкции такого автомобиля была у доктора Вазицки[947], унтерштурмфюрера СС и фармаколога. Я сам никогда не пускал газ в этой машине; я только водил её. Но я знал, что заключенных травили. Отравление заключенных проводилось по запросу врача, гауптштурмфюрера СС доктора Кребсбаха.