Дикс: Эти выражение дружеских услуг, и трудно предполагать, что покойный посол оказывал эти услуги, если бы считал вас поджигателем войны и другом нацистов, и в особенности — я хочу сказать это Высокому Трибуналу — если вспомнить, что господин Додд был одним из немногих дипломатов аккредитованных в Берлине, который весьма очевидно не имел какого-либо рода симпатии к режиму, фактически он в общем и целом противостоял ему.
Я намеренно сказал «немногих дипломатов» и, доктор Шахт, я хочу, чтобы вы определили своё мнение о том, что я сказал. Вы помните тех дипломатов, которые держались в стороне от режима Гитлера политически и социально, таких как голландский посланник, досточтимый господин Лимбург—Штирум[1335], или посланник из Финляндии, великий и преданный социал-демократ, Вуолийоки[1336], что большинство этих дипломатов были отозваны своими правительствами. Как получилось так, что такой противник нацистов как Додд оказывал дружеские услуги кому-то, кого он считал другом нацистов? Вы согласны с моим мнением?
Шахт: Да. У меня совершенно такое же мнение.
Джексон: Я точно возражаю ведению такого рода проповеди и метанию взад и вперед от места свидетеля к трибуне. Мне кажется, что свидетелю позволено говорить обо всём, что господин Додд когда-либо написал и обдумывать, что подразумевал Додд. Ему позволено пространно характеризовать всех американских представителей, но мне кажется, что это совершенно за рамками и неподходяще для этого свидетеля давать характеристики о его сравнении с остальными послами и остальными дипломатическими представителями.
В этом нет просьбы об информации по фактам. Я повторюсь, мы не обвиняем доктора Шахта за его мнения. Мы обвиняем его из-за особых фактов, которые важны для разбирательства.
Председательствующий: Я думаю, вы должны продолжать, и перейти от этой части, перейти от этих документов.
Дикс: Вероятно, я могу упомянуть очень коротко, что это совершенно далеко от меня или от доктора Шахта чувствовать необходимость выражать здесь наши мнения о политических или дипломатических личностях, но, с другой стороны, если обвинение подготовило письменные показания или дневники этих дипломатов и использует эти документы в качестве вещественных доказательств против подсудимого на этих слушаниях, подсудимый…
Председательствующий: Трибунал думает, что если вы поставите и зададите вопросы кратко, будет намного лучше, и мы продолжим быстрее.
Дикс: Да. Ваша светлость в целом я ставлю краткие вопросы. Я лишь сказал сейчас, потому что я хочу следовать принятой процедуре, я думаю Высокий Трибунал, разбирается с вещественными доказательств на данной стадии; и значит я хочу выяснить достоверность дневника Додда. Это документ Шахт-43; английский текст, страница 202. Здесь мы касаемся переписки между издателем дневника Додда и сэром Невиллом Гендерсоном, который занялся несколькими ошибочными заявлениями в дневнике. Я опущу достаточно длинное письмо сэра Невилла Гендерсона — здесь пять листов — и мы процитируем несколько предложений.
На странице 196 немецкого текста, сэр Невилл Гендерсон пишет:
«Возьмем, например, первое заявление приписываемое мне о Нейрате. Это совершенно невозможно, чтобы я, перед Гитлером…»
И так далее и так далее.
Затем на той же странице, в середине страницы, следующий параграф: «И то же самое с общей дискуссией. Совершенно непостижимо, чтобы я говорил, как записано, о Бисмарке[1337] и аннексии Чехословакии и остальных стран».
И на той же странице, немного ниже, следом за последним параграфом:
«Невозможно, чтобы я мог сказать, что «Германия должна доминировать в дунайско—балканской зоне».
И на следующей странице, второй параграф:
«Замечание, приписываемое мне о том, что Англия и Германия «должны контролировать мир» чистая галиматья и вряд ли согласуется с предшествующим предложением о Соединенных Штатах»
Итак, есть другие похожие отрывки на этой и на следующей странице, но я не думаю, что мне необходимо цитировать их. Я прошу Высокий Трибунал принять официальное уведомление об этом документе во всёй полноте, и я хочу его как таковой приобщить.
(Обращаясь к подсудимому)
Доктор Шахт, немного раньше вы упоминали предупреждение со стороны посла Додда в отношении опасности угрожавшей вам. Это была нападка на вашу жизнь?
Шахт: Тогда — и я только услышал об этом в январе после сказанного мне господином Доддом — я был проинформирован о том, что СС[1338] планировало на меня нападение. Намерением было, технически выражаясь «устранить меня». Что-то вроде этого должно было витать в воздухе; иначе, зарубежному послу и окружению близкому мне не было бы известно об этом.
Дикс: Немного ранее, вы обозначили то, как вы своей политикой отвергали использование оружия в получении равенства немецких прав и средств существования. Вы пытались практическим способом делать, что-либо в вашей дальнейшей политике мирного соглашения с зарубежными странами, например, когда вы были президентом банка?
Шахт: Вся моя работа в качестве президента Рейхсбанка была в основном основана на принципе работы с банками зарубежных стран настолько гармонично насколько возможно, преследуя политику взаимопомощи и поддержки.
Во-вторых, я пытался войти в личные, дружеские отношения с директорами всех этих банков в надежде встретить понимание проблем Германии и таким образом внести вклад в решение путём сотрудничества и взаимного решения этих сложных проблем, которые возникли в Центральной Европе. Слово «сотрудничество» являлось лейтмотивом нашего окружения.
Дикс: Переходя от директоров банков, что с вашими зарубежными кредиторами?
Шахт: Как я уже немного раньше сказал, сначала я был против всех этих делателей денег, тех людей, которые наживались на немецких займах в зарубежных странах, так как я был против вовлечения Германии во внешние займствования, и я занимал очень твердую позицию по этому положению.
Затем позже, после наступления неудачи, которую я действительно предрекал, после финансового краха в 1931 году, эти самостоятельные финансисты и денежные люди упрекали меня за тот факт, что выгода от их денег больше не поступала к ним. Поэтому в таких кругах я не находил каких-либо друзей, но среди серьезных банкиров и крупных банковских учреждений, которые были заинтересованы в постоянном и регулируемом предпринимательстве в Германии, мне кажется я, не нажил врагов, потому что все меры, которые я позже предпринимал с целью защитить немецкую валюту и поддержать немецкую внешнюю торговлю, все эти меры я всегда обсуждал совместно с представителями зарубежных кредиторов. Мы встречались приблизительно каждые шесть месяцев, и я всегда давал им подробные отчеты о немецких условиях. Им было разрешено изучать книги Рейхсбанка. Они могли проверять и опрашивать чиновников Рейхсбанка и они всегда подтвердят, что я говорил им обо всём в наиболее откровенной и открытой манере. Так что я могу сказать, что работал честно и дружески также с этими людьми.
Дикс: И как вы осуществляли свою политику мирного соглашения в отношении внешней торговли, экспорта, кредита, и так далее?
Шахт: Я думаю, что после событий, что случились, сейчас даже яснее чем раньше, что Германия не могла и не может жить без внешней торговли, и что поддержание экспортной торговли должно быть основой будущего существования немецкой нации. Впоследствии, я делал всё с целью поддерживать немецкую внешнюю торговлю. Я могу привести несколько отдельных примеров поддержки общих принципов. Я например пытался, делать дела в Китае с целью нашего экспорта в Китай. Я был готов дать Китаю кредит и делать. Я приветствовал факт, что Советский Союз сохранял с нами обширный уровень торговли, и я всегда оправдывал расширение и стабилизацию этой внешней торговли в случае с Россией так же как и с Китаем. О возможности и готовности платить и быстроте платежей контрагентам я никогда не имел каких-либо сомнений.
Председательствующий: Он вдаётся в излишние подробности, поддерживая утверждение о том, что он пытался поддерживать экспортную торговлю. Для нас это лишнее.
Дикс: Что касается Советского Союза, это картина большого значения и относимости к делу. Она показывает, это противоречие и оппозицию Шахта политике осуществляемой Гитлером. Гитлер был враждебен Советскому Союзу и этой враждебности противопоставлялось открытое дружелюбие в лице министра экономики. Если я хочу подтвердить, что Шахт был пионером политики понимания между нациями, даже в фазах, где Гитлер вёл мирную битву, так сказать, с другой страной, такую как пропагандистскую войну против Советского Союза, тогда, по моему мнению, это положение очень важно для фундаментального отношения Шахта — с одной стороны война, а с другой понимание. Это абсолютно относиться к делу.
Председательствующий: Подсудимый сделал предположение. Это для оспаривания обвинением в перекрестном допросе и если оно так сделает, тогда подробности могут стать материалом для повторного допроса.
Дикс: Я думаю, на вопрос было отвечено, и теперь я перехожу к совершенной иной фазе допроса.
Поскольку типично его желание понять о его прямой оппозиции политике Гитлера, я хочу сослаться на документ номер Шахт-34, который письменные показания Шнивинда[1339], банкира и шведского генерального консула в Мюнхене. Это экземпляр 34, страница 114, английского перевода, и я хочу процитировать короткий параграф на странице 112 немецкого текста, который подтверждает замечания доктора Шахта. Шнивинд, который был высокопоставленным чиновником министерства экономики, сказал здесь:
«Мой департамент занимался гарантиями Рейха поставкам в Россию, и таким образом я был в состоянии знать, что Шахт считал ошибочной борьбу Гитлера с Россией. Посредством больших усилий, он получил разрешение Гитлера отправлять в Россию крупные поставки, в особенности машины. Непрерывно у меня складывалось впечатление, что господин Шахт благоволил к этим поставкам, потому что, они давали инструмент для занятости, а не для пользы перевооружения. Господин Шахт по нескольким публичным поводам с удовлетворением указывал на то, что торговые поставки в Россию были своевременными и упорядоченными».
Ваша честь, есть еще немного минут до установленного перерыва, и до перерыва, я прошу разрешения кратко ответить на замечания вашей светлости несколько минут назад. Подсудимый должен вести, в определенной степени, очень сложную защиту. Обвинение очень просто утверждает: «Вы помогали финансовому перевооружению и это перевооружение в окончательном анализе привело к войне и не только к войне, но агрессивной войне; поэтому, вы как подсудимый также заговорщик или пособник и это военное преступление».
Что касается этого аргумента, он должен, по моему мнению, быть открыт для подсудимого, первое — и мы разберемся с этим позже — указав на то, что перевооружение как таковое не составляло средства возникшего желания агрессивной войны; и во-вторых, показав, что его действия в действительности указывали на противоположное, а именно, его желание согласия и мира; и по этим фундаментальным причинам, я прошу Трибунал не сокращать меня в таких доказательствах, но скорее дать мне время разобраться с ними подробно. Этим объясняется моё желание описать политику Шахта к Советскому Союзу, политику которой он прямо противоречил Гитлеру, донося её во всей полноте, и также моё желание показать, что он работал для соглашения на всех уровнях — с директорами банков и работниками кредитной сферы — то есть, он оправдывал политику давать и брать, нежели чем односторонне терроризировать и разжигать.
Господа в ложе, это главное в психологической простоте в которой я веду защиту; это очень чувствительная и деликатная сфера, и снова попрошу, чтобы мою задачу не усложняли. Тогда, когда вызывались свидетели, я со своей стороны наиболее хотел ограничиться одним свидетелем, и я прошу, чтобы это учитывалось. Ваша светлость считает, что подошло время прерваться?
Председательствующий: Да, именно, доктор Дикс. Я думаю, что Трибунал демонстрирует вам полное внимание, и мы сейчас прервемся.
(Объявлен перерыв)
Дикс: Доктор Шахт, каким было ваше отношение к фюрер-принципу? Вы не сознавали опасность давать карт—бланш, опасность утраты своей собственной ответственности? Вы слышали о том, что сэр Дэвид[1340] считает фюрер-принцип сам по себе преступным.
Шахт: О том, являлся ли фюрер-принцип преступным или нет, мнения в истории сильно разнятся. Если мы оглянемся на римскую историю мы увидим, что время от времени в периоды отчаяния и бедствия отбирался руководитель, которому все подчинялись. И если я прочту «Провал миссии» Гендерсона, там, я также найду предложения в которых он говорит:
«Народ в Англии иногда забывает и не осознает, что все диктаторы могут быть, до поры до времени, необходимы на период и даже чрезвычайно выгодны для нации»
Другой отрывок той же книги говорит:
«Диктатура не всегда зло»
Другими словами, это зависит от того, что давалось фюреру, как много доверия имелось у фюрера, и на какое время. Конечно, абсолютно невозможно для кого-либо предполагать руководить страной без предоставления нации время от времени возможности сказать хочет ли она сохранять его фюрером или нет. Выбор Гитлера в качестве фюрера не являлся сам по себе политической ошибкой; по моему мнению, можно ввести достаточное количество предупредительных ограничений с целью предотвратить упоминавшуюся вами опасность. С сожалением скажу, что этого не было сделано, и это было величайшей ошибкой. Но вероятно можно в итоге полагаться на факт, что время от времени имевшие место референдум, плебесцит, новое выражение воли народа, могут поправлять фюрера, потому что руководитель, который не мог быть поправлен, становится угрозой. Я очень хорошо осознавал опасность, я боялся этого, и я пытался встретить её. Могу я сказать еще одну вещь? Безграничная партийная пропаганда пыталась внедрить идею о фюрере как о вечном политическом принципе. Что конечно полная бессмыслица, и я, воспользовавшись возможностью — я всегда пользовался такой возможностью, когда было возможно — публично выразил своё диссидентское мнение. Я воспользовался возможностью приветствия Академии германского права[1341], в которой членами являлись не только нацисты, но и юристы всех групп, и в той речи я выступил иронично и сатирически, к сожалению это моя привычка, и сказал, что не требуется иметь фюрера для каждой чулочной фабрики, что фактически, этот принцип был совсем не принципом, но исключительным правилом, которое требовало осторожного обращения.
Дикс: Я знаю это, потому что я присутствовал при этом приветствии. Что вы думали об идеологии высшей расы?
Шахт: Я всегда считал очень нерадостным прецедентом говорить об «избранных людях» или «страной с собственным богом», или о подобных вещах. Как убежденный сторонник христианской веры я верил в христианское милосердие, которое обязывало меня распространять любовь на всех людей независимо от расы или веры. Я хочу также упомянуть, что глупые разговоры о высшей расе, которые некоторые партийные руководители сами заводили, вызывали постоянные насмешки немецкой публики. Это не было удивительно, потому что большинство руководителей гитлеровской партии не соответствовали типажам нордической расы. И в этой связи, когда эти вещи обсуждались среди немецкого населения, невысокий Геббельс ссылался на «Der Schrumpfgermane» — сморщенных тевтонцев.
Лишь одна вещь — я скажу это для справедливости — объединяла руководителей партии со старыми тевтонцами — и это было пьянство; чрезмерное пьянство являлось основной частью нацисткой идеологии.
Дикс: Что вы думаете о так называемом национал-социалистическом мировоззрении?
Шахт: Мировоззрение, по моему мнению, это сумма всех моральных принципов, которая позволяет мне ясно судить обо всех аспектах жизни. Поэтому, само собой подразумевается, что мировоззрение не росло в мире предметов, но должно было превосходить его; это нечто метафизическое, то есть, основанное на вере, на религии. Мировоззрение который не произрастало из религии это совсем не мировоззрение. Впоследствии я отверг национал-социалистическое мировоззрение, которое не произрастало из религии.
Дикс: В судебном обзоре против вас прямо заявлено, что против вас нет обвинений относительно еврейского вопроса. Вместе с тем я поставлю вам несколько вопросов по данной теме, потому что судебный обзор взял несколько ваших слов по еврейскому вопросу; то есть, судебный обзор непрерывно обвиняет вас в нацистской идеологии, в которой как составной строго соблюдался антисемитизм.
Джексон: Я просто не могу хранить молчание после такого вопиющего искажения нашей позиции сделанного в показаниях данного свидетеля. Это неправда, что мы не предъявляли обвинений против доктора Шахта со ссылкой на евреев. Правда заключается в том, что мы сказали, что ему не был полностью симпатичен этот аспект нацистской программы которая включала полномасштабное уничтожение евреев, и время от времени по этому поводу на него нападали. Далее признаётся, что он преоставлял помощь и уход отдельным евреям, но мы обвиняем его в том, что он верил в то, что евреи Германии должны быть урезаны в своих гражданских правах, и что он помогал и участвовал в их преследовании. И я не хочу, чтобы наша позиция искажалась и затем сталкивалась с требованием лишения права на возражение путём молчания.
Дикс: Я благодарен вам, господин судья Джексон, за ваше поясняющее заявление, и теперь всё еще есть необходимость того, чтобы я поставил вопросы господину Шахту, но сейчас я хочу указать…
Председательствующий: Пожалуйста, поставьте их.
Дикс: Ваша светлость, это не только вопрос, но это проблема, и я хочу попросить обвинение разъяснить это сейчас, потому что это всё еще требует разъяснения даже после заявления господина судьи Джексона. Если Трибунал не думает, что сейчас подходящее время я вернусь к ней позже. Однако, я думаю, что будет правильным поднять её сейчас.
Как я вижу, есть противоречие в обвинительном заключении, и я хочу разъяснить его для того, чтобы мы не пересекались в своих заключительных речах.
Я могу представить это совершенно кратко. Это вопрос был ли доктор Шахт обвинен также в преступлениях против человечности, то есть, не только в преступном заговоре, касающемся агрессивной войны, но также типичных преступлениях против человечности, в этом положении отдельные отрывки, как в обвинительном заключении и речи обвинения в которой представлялись обвинения, расходятся. Я хотел взять на себя смелость отметить противоречивые отрывки и попросить обвинение, любезно окончательно заявить по какому-нибудь дальнейшему поводу о том, обвиняется ли также Шахт по пунктам три и четыре обвинительного заключения. В представлении обвинений заявлено, и это указывает на то, что обвинение ограничивает себя пунктами один и два:
«Наши доказательства против подсудимого Шахта ограничены планированием и подготовкой агрессивной войны и его участием в заговоре для агрессивной войне».
Похожие заявления на странице 3 судебного обзора. Также, в приложении А обвинительного заключения, обвинения против Шахта ограничены пунктами один и два. Однако, на странице 1 обвинительного заключения мы находим следующее:
«…обвиняются как виновные… преступлениях против мира, военных преступлениях и преступлениях против человечности, и в общем плане или заговоре для совершение данных преступлений…»
И затем все подсудимые выслушали, включая подсудимого Ялмара Шахта.
На странице 17 немецкого текста обвинительного заключения мы читаем:
«На основании ранее заявлявшихся фактов, подсудимые» — то есть, все подсудимые — «виновны»
То есть, все подсудимые виновны по пунктам один, два, три, четыре. Оно также заявляет, на странице 18 обвинительного заключения:
«Все подсудимые совершили, с 1 сентября 1939 по 8 мая 1945, военные преступления в Германии, в странах и на территориях оккупированных германскими войсками после 1 сентября 1939 и в Австрии, Чехословакии, Италии, и в открытом море».
На странице 46 оно гласит:
«В течение лет до 8-го мая 1945, все подсудимые совершили преступления против человечности в Германии». — так далее.
Следовательно, некоторые части устного представления и обвинительного заключения демонстрируют, что обвинение ограничило свои обвинения против Шахта пунктами один и два, но остальные отрывки выражают без сомнения, что он также обвинен в преступлениях против человечности.
Я думаю это будет полезно — нет необходимости делать это немедленно, но я хотел, в качестве предосторожность выразить это сейчас — если в подходящее время обвинение заявит о степени обвинений вменяемых Шахту.
Джексон: Ваша честь, ответ на это займёт одну секунду, и я думаю перекрестный допрос — допрос не должен проходит при каком-либо недопонимании.
Всё время, и во всех документах, о которых я осведомлен, подсудимый Шахт обвинялся в виновности по пункту один.
Пункт один, как заявление обвинения говорит:
«Общий план или заговор охватывает преступления против человечности в том, что подсудимые планировали, подготовляли, и начали агрессивные войны…в развитии и ходе общего плана он охватил совершение военных преступлений, настоящим предполагается, и установлено совершение подсудимыми безжалостной войны…»
И это также включает преступления против человечности.
Наше утверждение в том, что в то время как подсудимый Шахт сам не в сфере совершения индивидуальных жестокостей, он ответственен за каждое правонарушение совершенное любым из подсудимых или их со—заговорщиков до времени, когда он открыто порвал с этим окружением с которым стал ассоциироваться.
Таково наше утверждение и доктор Дикс должен проводить свой допрос с предположением о том, что каждое обвинение против Шахта до того времени, когда он открыто, и под запись, о которой кто-либо знал, стал отделять себя от компании, с которой он решил путешествовать.
Дикс: Вероятно, это была моя ошибка, но я всё еще ясно не понимаю. Первое, я не знаю, какую дату обвинение подразумевает, когда оно признает, что Шахт открыто, порвал с режимом. Я должен в ходе моего допроса…
Председательствующий: Я думаю, вы должны подумать о том, каким было это время, время, когда он открыто порвал.
Вы не способны слышать?
Дикс: Я должен подумать прямо сейчас?
Председательствующий: Да. Я думаю вам лучше продолжить с доказательствами.
Дикс: Хорошо. Я позже смогу сослаться на предмет.
(Обращаясь к подсудимому)
Что же тогда, пожалуйста, не делайте каких-либо принципиальных заявлений касающихся еврейского вопроса, но расскажите Трибуналу, и приведите несколько примеров, о вашем отношении к еврейскому вопросу.
Шахт: Еврейский вопрос возник достаточно рано, когда в 1933, нью—йоркский банкир, покойный Джеймс Майер, объявил о намерении посетить меня. Я тогда отправился к Гитлеру и сказал ему: «Господин Джеймс Майер, один из наиболее уважаемых нью—йоркских банкиров и великий благодетель своей родной страны Германии, посетит меня, и я намереваюсь дать ужин в его честь. Я полагаю, что у вас нет возражений». Он немедленно сказал, в очень определенной и выразительной манере: «Господин Шахт, вы можете делать, всё». Я полагал, что он дал мне полную свободу сохранить контакт с моими еврейскими друзьями, что я сделал. Ужин действительно прошел.
Я упоминаю это, потому что это был первый раз, чтобы еврейский вопрос возник между нами. По каждому поводу я занимал чёткую позицию в еврейском вопросе — и везде где возможно, публично — я всегда искал такой возможности.
Я приведу лишь два примера этого.
Было отделение Рейхсбанка в Арнсвальде в провинции Бранденбург. Имя управляющего этим отделением было однажды размещено на одном из киосков «Sturmer[1342]«в его городе, и названо предателем народа, потому что его жена купила за 50 пфеннигов ленту или похожее в еврейском магазине. Я сразу же связался с компетентным чиновником в Арнсвальде и потребовал немедленно убрать плакат и немедленно изменить отношение к человеку, не являвшемуся предателем народа. В этом было отказано; впоследствии, не спрашивая кого-либо я закрыл отделение Рейхсбанка в Арнсвальде. Это заняло ряд недель, пока в конце, оберпрезидент, который являлся, конечно, также нацистским заправилой, прибыл ко мне и попросил открыть отделение. Я сказал ему: «Как только они публично опровергнут случай я открою отделение в Арнсвальде». Заняло лишь несколько недель, прежде чем оберпрезидент и гауляйтер Бранденбурга, Грубе, публично объявил в газете Арнсвальда, крупным шрифтом, и я открыл отделение в Арнсвальде. Таков пример.
Второй пример кратко упоминался; я просто хочу подытожить его еще раз, потому что его эффект был проникающим.
По поводу празднования рождества для курьеров ведомства Рейхсбанка я сослался на погром от 9 ноября 1938[1343], и я сказал ребятам, в присутствии многих — родителей, руководителей партии и членов партии — что я надеюсь, на то, что они не имели никакого отношения к тому, что должно было заставить каждого достойного немца краснеть от стыда. Но если бы они участвовали им бы следовало покинуть Рейхсбанк, потому что в таком учреждение как Рейхсбанк, которое было построено на чистой совести, не было места для людей, которые не уважали собственность и жизнь остальных.
Дикс: Доктор Шахт могу я прервать вас, и указать на то, что Трибунал в документе номер Шахт-34, который представлен как письменные показания доктора Шнивинда на странице 118 немецкого текста и на странице 126 английского текста упоминается тот же инцидент, на который ссылался доктор Шахт. Могу я кратко процитировать:
«Известно, что на праздновании Рождества в Рейхсбанке в декабре 1938 он» — то есть Шахт — «сказал следующее в адрес молодых служащих:
«Несколько недель назад в нашем отечестве случились вещи, которые позорят цивилизацию и которые должны заставить краснеть от позора каждого достойного немца. Единственное на, что я надеюсь, что никто из моих молодых служащих не участвовал в них, потому что таким особам не место в Рейхсбанке».
(Обращаясь к подсудимому)
Простите меня. Пожалуйста, продолжайте. Вы хотели, что-то добавить?
Шахт: Когда в августе 1934 я принял министерство экономики Рейха, конечно, я сразу же поставил Гитлеру вопрос: «Как обращаться с евреями в нашей национальной экономике?» Гитлер сказал мне, дословно: «Евреи могут быть активными во внутренней экономике, как и прежде».
Это являлось директивой, которую Гитлер пообещал мне, и в течение всего времени, когда я находился в должности министра экономики я действовал соответственно.
Однако, я добавлю, что каждые несколько недель бывали ссоры по некоторым еврейским вопросам с некоторыми гауляйтерами или другими партийными чиновниками. Также, я не мог защитить евреев от физического насилия и похожего, потому что это находилось в компетенции прокуратуры, а не моей; но в экономической сфере я помогал всем евреям, которые обращались ко мне за приобретением своих прав, и в каждом отдельном деле, я уговаривал Гитлера и одолевал гауляйтеров и партийных чиновников, иногда угрожая отставкой.
Я думаю, заметно, что погром ноября 1938 мог случиться только после моей отставки с должности. Если бы у меня еще была должность, тогда погрома, несомненно, не случилось бы.
Дикс: Свидетель Гизевиус[1344] уже свидетельствовал о том, что во время развития с 1933, фундаментальные изменения имели место в вашем суждении об Адольфе Гитлере. Я сейчас попрошу вас, потому что это самый решающий вопрос, дать Трибуналу подробное описание вашего действительного отношения и вашего суждения об Адольфе Гитлере в течение лет — исчерпывающе, но также настолько кратко, насколько возможно.