Дёниц: Я не вижу какого-либо противоречия, потому что доктор Рудольфи сказал, что я был против передачи юридических дел судам вне флота и потому что дело «Kormoran» касалось акции старшего в лагере, в далёком лагере для военнопленных за рубежом. Он решился на эту акцию лишь после тяжкого раздумья, зная, что дома он будет в ответе перед военно-полевым судом. Он сделал это, потому что считал это необходимым, в интересах ведения войны, недопущения потерь в субмаринах из-за измены. Это две совершенно противоположных вещи. Здесь мы касаемся отдельного случая лагеря «Kormoran».
Покровский: О чём вы свидетельствовали сейчас, это повторение сказанного вами ранее; и, как вы слышали Трибунал не хочет больше этого слышать. Это в действительности не ответ на мой вопрос.
Дёниц: Да. Отвечая на ваш вопрос, я не могу говорить ничего кроме правды, и это я и делаю.
Покровский: Конечно, наши идеалы правды могут быть совершенно противоположными. Я, например, смотрю на этот вопрос совершенно по-иному. Этот факт…
Дёниц: Простите меня. Я здесь под присягой, и вы не хотите обвинить меня, что я говорю неправду, не так ли?
Покровский: Мы не говорим о ложных показаниях, но мы говорим о различном подходе к идеалу правды. Я, например, считаю, что отдав приказ, вы раскрыли себя как настоящего…
Дёниц: Нет, я не могу с этим согласиться.
Председательствующий: Будьте добры поставить вопрос, если вы хотите задать вопрос?
Покровский: Мой лорд, я хочу задать ему один вопрос, и я должен объяснить ему почему я задал этот вопрос.
(Обращаясь к подсудимому)
Я считаю этот приказ раскрытием вашей преданности, вашей фанатичной преданности, фашизму; не считаете ли вы, что именно потому, что вы проявляли себя фанатичным последователем фашизма, фашистской идеологии, на вас как на своем преемнике и остановился Гитлер, которому вы были известны как его фанатический последователь, способный призывать армию к любому преступлению в духе гитлеровских заговорщиков и называть эти преступления чистым идеализмом? Вы поняли мой вопрос?
Дёниц: Да, на это я могу лишь ответить, что я этого не знаю. Я уже объяснил вам, что законным преемником был рейхсмаршал, но что в результате прискорбного недоразумения, возникшего за несколько дней до моего назначения, он был исключен из игры, и я после него был следующим старшим по чину солдатом из самостоятельного рода вооруженных сил. Я думаю, что этот момент был решающим. То, что фюрер доверял мне, возможно, тоже играло при этом некоторую роль.
Покровский: Господин Председательствующий у советского обвинения, больше нет вопросов к подсудимому.
Председательствующий: Доктор Кранцбюлер, вы хотите повторно допросить?
Кранцбюлер: Господин Председательствующий, я должен задать ещё несколько вопросов.
(Обращаясь к подсудимому)
Адмирал, во время перекрестного допроса сэром Дэвидом вас спросили о ваших сведениях, об условиях в концентрационных лагерях; и вы хотели сделать дополнительное заявление, которое тогда не смогли сделать. Какие личные связи у вас были с какими-либо заключенными концентрационных лагерей, или же у вас вообще были какие-либо связи?
Дёниц: У меня ни с кем не было связей кто был отправлен в концентрационный лагерь; за исключением пастора Нимеллёра[1738]. Пастор Нимеллёр был моим товарищем по флоту. Когда моего единственного сына убили, он выражал соболезнования; и по этому поводу я спрашивал как у него дела.
Кранцбюлер: Когда это было?
Дёниц: Это было летом 1944, и я получил ответ, что у него всё в порядке.
Кранцбюлер: Вы прямо ему написали, или как это произошло?
Дёниц: Нет. Я получил эту информацию от третьего лица.
Кранцбюлер: Это было единственным сообщением, полученным вами из концентрационного лагеря?
Дёниц: Единственным которое я получал.
Кранцбюлер: В перекрестном допросе был представлен доклад капитана Ассмана о совещании с фюрером в мае 1943. Вы помните его содержание. Вы предположительно сказали, что в виду настоящей военном-морской обстановки, было желательно, чтобы Германия овладела Испанией и Гибралтаром. Вы делали в этой связи какое-либо положительное предложение? Этого нельзя увидеть из документа.
Дёниц: Конечно, когда я обсуждал обстановку, я упоминал опасность от узкой полосы вдоль Бискайского залива; и я сказал, что будет более благоприятно для нас, если мы сможем выпускать свои подводные лодки из расширенного района. В то время никто даже не помышлял о действиях против Испании, также с согласия Испании или в форме нападения. Это совершенно очевидно, что наши силы не были достаточны для этого. С другой стороны, совершенно понятно, что в демонстрации моей озабоченности об узкой полосе, я должен сказать, что чем шире район, тем лучше. Вот что я имел в виду своим заявлением. Я ссылался на подводную войну, а не какой-либо шаг против Испании на суше. Для меня точно было невозможно как для морского офицера вносить предложение напасть на Испанию.
Кранцбюлер: В связи с потоплением «Athenia» было замечено, что ваше заявление рассматривалось как извинение; то есть, что командующий субмариной перепутал «Athenia» с вспомогательным крейсером. Поэтому, я хочу представить вам выдержку из судового журнала офицера командовавшего в той акции и я хочу, чтобы вы подтвердили, что это действительно тот же самый командующий офицер. Я должен зачитать вам из документальной книги обвинения, экземпляра Великобритания-222, на странице 142 моей документальной книги, том III. Это судовой журнал субмарины Ю-30. Отрывок датирован 11 сентября 1939, страница 142 документальной книги, том III.
«Замечено затемненное судно. Преследую. Зигзагообразный курс выдает торговое судно. Требую остановки светопередачей морзе. Пароход сигнализирует «не понял» пытается скрыться в сильном шквале и отправляет SOS «преследуем субмариной» и докладывает о позиции по радиотелеграфу.
«Посылаю сигнал «стоп» по радио и световым сигналом морзе.
«Обгоняю. Первые 5 выстрелов из пулемёта перед носом корабля. Пароход не реагирует. Частично развернулся, около 90 градусов, прямо на лодку. Отправляет, «всё еще преследуюсь». Поэтому, открыт огонь с кормового 88 мм орудия. Английский пароход «Blairlogie[1739]«, 4 425 тонн.
«После 18 выстрелов и трёх попаданий, пароход остановился. Экипаж погружается в шлюпки. Последнее радиосообщение, «Обстреляны, садимся в шлюпки». Огонь немедленно прекращён, когда показан аварийный сигнал и пароход остановился.
«Подошли к спасательным шлюпкам, отдали приказы следовать на юг. Пароход потоплен торпедой. Потом экипажи на шлюпках обеспечены сигаретами и джином. 32 человека в двух шлюпках. Стреляем красными ракетами до рассвета. Поскольку американский пароход, «American Skipper», поблизости, мы отплываем. Экипаж спасен».
Адмирал, вы можете подтвердить, что эта запись того же самого командующего офицера, который девятью днями ранее торпедировал Атению?
Дёниц: Да, это тот же самый командир, который незадолго до этого совершил ошибку.
Кранцбюлер: В перекрестном допросе ещё сильнее и очень четко поддерживалось, что вы отправили командирам приказ уничтожать. Я хочу представить вам письмо, подписанное различными командирами подводных лодок. Вам известно это письмо и известны эти подписи, и я хочу попросить вас рассказать мне, были ли эти командиры подводных лодок кто его подписал, помещены в тюрьму до сентября 1942, то есть, до ваших предполагаемых приказов по уничтожению, или они были захвачены позже.
Я читаю из документальной книги, том II, страница 99, Дёниц-53, который я приобщу Трибуналу. Оно адресовано командиру лагеря военнопленных, лагерю 18, в Фезерстон парке в Англии. Я получил его через британское военное министерство и генерального секретаря суда. Я читаю под датой от 18 января 1946, и текст следующий:
«Нижеподписавшиеся командиры, которые сейчас в лагере и чьи подводные лодки действовали на фронте, желают сделать следующее заявление вам сэр, и выразить просьбу, чтобы это заявление было доставлено в Международный военный трибунал в Нюрнберге.
«Из прессы и радио мы узнали, что гросс-адмиралу Дёницу вменяется принятие приказа уничтожать выживших из экипажей торпедированных кораблей и не брать никаких пленных. Нижеподписавшиеся заявляют под присягой, что ни письменно, ни устно, такой приказа гросс-адмиралом Дёницем не отдавался. Был приказ по причинам безопасности лодки, потому что возросла опасность от оборонительных средств всех видов, чтобы мы не находились на поверхности после торпедирования. Причиной этого был опыт показывающий, что если лодка всплыла для спасательной операции, как делалось в первые годы войны, мы ожидали своего уничтожения. Этот приказ не мог быть недопонят. К нему никогда не относились, как к приказу уничтожать экипажи потерпевшие кораблекрушение.
«Нижеподписавшиеся заявляют, что немецкий флот всегда обучался своим руководством в уважении писанных и неписанных законов и обычаев моря. Мы всегда считали своей честью следовать этим законам и рыцарски бороться в море».
Затем идут подписи 67 немецких командиров субмарин, которые в настоящее время находятся в британских руках.
Адмирал, я спрошу вас — вам известны эти подписанты — этих командиров захватили до сентября 1942 или после сентября 1942?
Дёниц: Большинство из них без сомнения стали пленными после сентября 1942. С целью проверить со всех сторон. Я снова хочу посмотреть на список. Но большинство из них без сомнения были захвачены после сентября 1942.
Кранцбюлер: Этого достаточно. У меня больше нет вопросов.
Латерзнер: Господин Председательствующий, я хочу разъяснить лишь одно положение, которое возникло в перекрестном допросе.
Адмирал, во время перекрестного допроса, вы заявили, что вы присутствовали на совещания по обстановке 19 и 20 февраля, и вы сказали…
Дёниц: Нет, эту дату…
Латерзнер: Я сделал пометку об этом, и вы сразу узнаете о совещании. Во время совещания по обстановке 19 февраля Гитлер предположительно предложил выйти из Женевской конвенции. Я прошу сказать мне: какие высшие военные руководители присутствовали на совещании по обстановке?
Дёниц: Я думаю тут ошибка. Я не слышал этого вопроса или предложения фюрера из его собственных уст, но мне сказал об этом морской офицер, который регулярно принимал участие в этих совещаниях по обстановке. Следовательно, мне, не известно верна ли дата, и мне также неизвестно, кто присутствовал, когда фюрер сначала сделал заявление. В любом случае, я помню, что вопрос снова обсуждался на следующий день или двумя днями спустя; и затем я думаю, рейхсмаршал, и конечно Йодль и фельдмаршал Кейтель, присутствовали. В любом случае, весь Вермахт был единодушно против этого; по моим воспоминаниям, фюрер, из-за наших возражений, снова не возвращался к вопросу.
Латерзнер: Спасибо. У меня больше нет вопросов.
Председательствующий: Подсудимый может вернуться на скамью.
(Подсудимый покидает место свидетеля)