Тогда Бхимасена разгневался снова,
Сказал, на царевича глядя сурово:
«Стрелою меня поразил ты со злобой,
Удар моей палицы ныне попробуй!»
И с ненавистью, что полна упоенья,
Схватил он ту палицу для убиенья
И крикнул: «Теперь трепещи ты заране:
Напьюсь твоей крови на поприще брани!»
Но дротик свой, смерти подобный обличьем,
Царевич метнул с победительным кличем.
Бхима́ раскрутил свою палицу яро
И, гибельную, отпустил для удара,
И палица, дротик разбив смертоликий,
Низверглась на голову сына владыки.
Бхима же, как слон в пору течки, ярился,[123]
И пот по вискам его гневно струился.
Отбросил Духша́сану на расстоянье
В одиннадцать луков сей страшный в деянье!
Упал твой царевич, сраженный ударом,
Объятый предсмертною дрожью и жаром.
Возничий и кони мертвы; колесница –
Зарылась во прах, чтобы с прахом сравниться;
Свалились доспехи, гирлянды, одежды;
Смежил он, страданьем терзаемый, вежды.
Средь воинов знатных и бранного шума
Бхима на царевича глянул угрюмо, –
И многое-многое было в том взгляде!
Он вспомнил, – кто платье срывал с Драупади,
Во дни ее месячного очищенья,[124]
А братья-мужья от того поношенья
Глаза отвернули, – о, где их гордыня!
Со смехом Духша́сана крикнул: «Рабыня!».
За волосы низкий схватил Драупади…
Так нужно ль Бхиме размышлять о пощаде?
Он жертвенным вспыхнул огнем, напоенным
Для гневного действия маслом топленым.
«Дуръйодхана, – крикнул Бхима разъяренный, –
О Крипа, Карна́, Критава́рман, сын Дроны!
О, как ни старайтесь, оружьем владея, –
Духшасану я уничтожу, злодея!»
С тем словом возмездия, страшным для слуха,
|
|
Он ринулся в битву, – Бхима, Волчье Брюхо[125], –
Как лев на слона. Велика его злоба!
Карна и Дуръйодхана видели оба:
Напал на Духшасану, мощью обильный,
Потом с колесницы он спрыгнул, и пыльной
Тропою пошел, и уставил он дикий
Свой взгляд на поверженном сыне владыки,
И, меч обнажив, наступил он на горло
Духшасаны: тень свою гибель простерла!
Он грудь разорвал его, местью объятый,
И крови испил он его тепловатой.
Он сына, о царь, твоего обезглавил,
И голову ту покатиться заставил. –
Исполнил он клятву, – явился с расплатой,
И крови испил он его тепловатой.
И пил, и смотрел он, и пил ее снова.
С волненьем воинственным выкрикнул слово:
«Теперь я напиток узнал настоящий!
О, ты молока материнского слаще,
Ты меда хмельнее, ты масла жирнее,
О кровь супостата, – всего ты вкуснее!
Я знаю, – ты лучше божественной влаги,
О кровь, что добыта на поле отваги!»
И, вновь твоего озирая потомка,
Чья жизнь отошла, – рассмеялся он громко:
«Что мог, то и сделал я в этом сраженье.
Лежи, ибо в смерти обрел ты спасенье!»
Казалось, той крови вкусил он с избытком.
На мужа, довольного страшным напитком,
Смотрел неприятеля стан оробелый.
Иные решились метнуть свои стрелы,
Другие, в смятении выронив луки,
Застыли, к земле опустив свои руки,
А третьи, с закрытыми стоя глазами,
Кричали испуганными голосами!
Бхима, напоенный напитком кровавым,
Погибельный ужас внушал кауравам:
«О нет, не дитя человечье, а дикий
Он зверь!» – отовсюду их слышались крики.
Бхима, пьющий кровь, убежать их заставил.
|
|
Читра́сена, сын твой, бегущих возглавил.
Кричали: «Чудовище сей Бхимасена,
Он – ра́кшас, и он – трупоед, несомненно!»
Юдха́манью, витязь, привыкший к победам,
Пандавов умчал за Читрасеной следом.
Летел он, как вихрь, за его колесницей,
Пронзил его стрелами – острой седмицей.
Читрасена, словно змея извиваясь,
Как яд, заключенный в змее, извергаясь,
Метнул три стрелы, – и летящая сила
Юдха́манью вместе с возничим пронзила.
Тогда-то, исполнен отважного духа,
Из лука, натянутого вплоть до уха,
Юдхаманью, ожесточенный бореньем,
Стрелу, удивлявшую всех опереньем,
О раджа, в Читрасену метко направил,
Царевича острой стрелой обезглавил.
Карна, потрясен этой смертью нежданной,
С воинственным гневом, с отвагою бранной,
Пандавов погнал, проявляя упорство,
И с Накулой начал он единоборство.
А тот, кому были победы не внове,
Кто снова пригоршню попробовал крови,
Духшасану смерти предав, – Бхимасена
Сказал: «Посмотри, из презренных презренный, –
Я пью твою кровь! Не забыл я и крика:
«Эй, буйвол!» – кричал ты мне. Ну, повтори-ка!
«Эй, буйвол!» – крича, вы плясали на нашем
Позорище… Ныне мы сами попляшем!
Мы ложе забудем ли в Праманако́ти,
И яд, что вкушали от вас, плоть от плоти,
И в кости игру, страшный проигрыш царства,
И тяготы наши в лесу, и мытарства,
И змей нападенье, и дым пепелища –
Коварный поджог смоляного жилища,
И то, как Духшасана, подлости ради,
За волосы нашу хватал Драупади,
И стрелы, из луков летящие сдуру,
|
|
И горе пандавов, и смерть в доме Куру…
Мы счастья не знали! Мы счастья не знали!
А наши страданья, а наши печали –
От зла Дхритараштры, с которым едина
И злоба его скудоумного сына!»
Над трупом врага усмехаясь надменно,
Так Арджуне, Кришне сказал Бхимасена:
«Исполнил я клятву на этой равнине.
Духшасаны кровь я отведал отныне.
Но так же я выполню клятву другую,
Потом успокоюсь, потом возликую:
Дуръйодхану жертвенным сделав животным,
Прирежу, – и стану тогда беззаботным!» ё
[Поединок великих лучников]
Санджайя сказал: «Государь именитый, –
Так были твои кауравы разбиты.
Как молния мести, – достигнув накала, –
Оружие Арджуны грозно сверкало,
Но Арджуны лук, что был страшен и дивен,
Карна уничтожил: он выпустил ливень
Стремительных стрел, – оперило их злато, –
И, мощный, он лук расщепил супостата.
Оружье, что гибельным блеском сверкало,
Что рать кауравов на смерть обрекало,
Оружье, врученное Арджуне Рамой:
Карна от него да погибнет упрямый, –
Оружье, что мощью блистало военной,
Как бога Атха́рвана лук несравненный,
Оружье героя, подобное чуду, –
Карна уничтожил! И вот отовсюду
Твоих кауравов послышались клики:
«Сей лук уничтожил Карна солнцеликий,
И в Арджуну, гневным пылая гореньем,
Он стрелы метнул с золотым опереньем!»
Так Арджуна ринулся в битву с Карною:
То было воистину страшной войною!
Один – слоновидный, другой – слонотелый,
Сверкали, казалось, клыки, а не стрелы!
Казалось, что поле – от падавших с гневом
Бесчисленных стрел – зашумело посевом.
Казалось, что поле войны непрерывным
Струящихся стрел заливается ливнем.
Казалось, что стрелы и день побороли,
Всеобщую ночь воздвигая на поле.
Те двое, что всё украшали живое,
Из рода людского те лучшие двое, –
Почувствовали ратоборцы усталость,
Но с мужеством сердце у них не рассталось!
Следили за ними в небесном чертоге
Святые мужи, полубоги и боги,
Смотрели и праотцы, радуясь громко,
Как славно сражаются два их потомка.
А те, пламенея, сходились в сраженье,
Постигнув могучее вооруженье,
Искусно свои применяя приемы:
Все тонкости битвы им были знакомы!
То мнилось: Карна, сын возничего гневный,
Одержит победу в борьбе многодневной,
То Арджуна, мнилось, короной венчанный,
Врага одолеет отвагою бранной.
Той битвы жестокостям невероятным
Дивились мужи в одеянии ратном.
Распался весь мир в эти дни на две части:
Все звезды на небе желали, чтоб счастье
Досталось Карне, а земные просторы, –
Леса, и поля, и долины, и горы, –
Для Арджуны быстрой победы хотели.
Повсюду в земном и небесном пределе
И боги и люди кричали пристрастно:
«Карна, превосходно!», «Сын Кунти, прекрасно!».
Земля сотряслась: на истоптанном лоне
Шумели слоны, колесницы и кони.
Из глуби земли выползал постепенно
Опасный для Арджуны змей Ашвасена.
Его существо было гневом объято:
Сжег Арджуна мать Ашвасены когда-то.
И змей, увидав ратоборцев деянья,
Подумав, что время пришло воздаянья,
В стрелу превратился на поприще брани
И вот у Карны оказался в колчане.
Тогда потемнело вблизи, в отдаленье:
Вселенную стрел закрывало скопленье.
Земля из-за их густоты совокупной
Для воинов сделалась труднодоступной.
И со́маки, и кауравы от страха
Тряслись при смешении ночи и праха,
Во тьме, что возникла от стрел быстролетных,
Дрожали воители ратей бессчетных.
Сходясь, расходились противники снова:
Устали два тигра из рода людского!
Двух лучников лучших, блиставших отвагой,
Обрызгали боги сандаловой влагой,
Небесные девы прелестной гурьбою
По тропам надмирным приблизились к бою,
Повеяли пальмовыми веерами,
А Индра и Сурья, восстав над горами,
Простерли к воителям лотосы пальцев
И вытерли потные лица страдальцев.
Карна, оперенными стрелами мучим,
Поняв, что не справится с мужем могучим,
Решил: он метнет среди гула и воя
Стрелу, что берег для последнего боя.
Он вынул стрелу, что врагов устрашала
И чье острие – как змеиное жало.
Она обладала губительным ядом;
Лежал порошок из сандала с ней рядом;
Ее почитали, как страшного духа…
Карна тетиву натянул вплоть до уха,[126]
Прицелился в Арджуну грозной стрелою,
Недавно змеей извивавшейся злою,
Стрелою, чьим предком был змей Айравата.
Теперь обезглавит она супостата!
Весь мир засветился, всем людям открытый,
И с неба посыпались метеориты.[127]
Увидев змею, засверкавшую в луке,
Миры вместе с Индрой заплакали в муке:
Не ведал Карна то, что видели боги:
Змея превратилась в стрелу силой йоги!
Царь мадров[128], возничий Карны, – молвил Шалья:
«Твою, мощнорукий, предвижу печаль я,
Метни в сына Кунти стрелу поострее,
А этой достичь не дано его шеи».
Карна возразил ему, ярость являя,
С огромною силой стрелу направляя:
«Бесчестье – стрелу устанавливать дважды.
Мне это не нужно, – да ведает каждый!»
И в голову Арджуны, яростью вея,
Метнул он стрелу – сокровенного змея.
Сказал: «Ты погиб, о Пхальгу́на, Багряный!»
Стрела, точно пламень прожорливый, рьяный,
Взвилась, понеслась по небесным просторам,
Как волосы, их разделила пробором,
И стало везде громыхание слышно.
Увидел ее, огневидную, Кришна,
Ужасную, – смерти предвестье, – зарницу,
И быстро ударом ноги колесницу
Он в землю на локоть вдавил, и пригнулись
К земле скакуны, – и на ней растянулись!
Все боги, на небе следя за стрелою,
Могучего Кришну почтили хвалою,
Речами они огласили пространство,
Цветы ниспослали[129]– героя убранство.
Послышались также и львиные рыки:
Он, демонских сил сокрушитель великий,
Свою колесницу, – сей славный возница, –
Заставил на локоть во прах погрузиться,
И цели стрела не достигла желанной,
Но с Арджуны сбила венец несказанный.
Прославленный всюду людьми и богами,
Украшенный золотом и жемчугами,
Сияющий пламенем чистым и грозным,
И солнечным светом, и лунным, и звездным, –
Был Брахмой, создателем нашей вселенной,
Для Индры венец сотворен драгоценный,
А Индра, суровый глава над богами,
Вручил его Арджуне, ибо с врагами
Богов, – бился с бесами Арджуна юный.
Ни Шивой, ни влаги владыкой Варуной,
Ни богом Куберой, Богатства Таящим,
Ни палицей и не трезубцем разящим,
Ни воинской мощью, ни славой небесной
Венец еще не был низринут чудесный,
А ныне Карна его сбил при посредстве
Коварного змея, желавшего бедствий.
Красивый, блестящий, пылающий, сбитый
Не острой стрелой, а змеей ядовитой,
Свалился венец: за высокой горою
Так падает солнце вечерней порою.[130]
Змеи ядовитая, злобная сила
Венец с головы сына Кунти свалила, –
Как будто бы Индра, громами играя,
С горы, многоплодной от края до края,
Сбил быстрой стрелой громовою[131]вершину!
И небо, и землю, и моря пучину
Стрела содрогнуться заставила в муке,
Казалось, что были расколоты звуки,
Над миром такие гремели раскаты,
Что трепетом были все люди объяты,
Но Арджуна, снова готовый к деянью,
Прикрыв свои волосы белою тканью,
Казался горой, над которой с востока
Рассвет разгорается утром широко, –
И радостно мир озаряется сонный…
Да, был он горой, но с вершиной снесенной!
А змей Ашвасена, явивший подобье
Стрелы в этом гибельном междоусобье
И к Арджуне давней враждою палимый,
Вернулся, венец сокрушив столь хвалимый.
Он сжег, он разбил сей венец, чьи каменья
И злато сверкали сверканьем уменья,
И молча опять оказался в колчане,
Но, спрошен Карною, нарушил молчанье:
«Неузнанный, был я тобою направлен, –
Поэтому не был наш враг обезглавлен.
Вглядевшись в меня, ты пусти меня снова
С твоей тетивы, и даю тебе слово,
Что Арджуну без головы мы увидим:
Недаром мы оба его ненавидим».
Карна, чей отец величался возничим,
Спросил: «Кто ты есть, со свирепым обличьем?»
«Я змей, – молвил змей, – я возмездья желаю,
Я к Арджуне давней враждою пылаю:
Он сжег мою мать. Но погибнет Багряный,
Хотя бы сам Индра ему был охраной.
Внемли мне, Карна, и взлечу я крылато,
Взлечу и убью твоего супостата!»
Карна: «Не надеюсь на силу другого.
В бою моя доблесть – победы основа.
Пусть Арджун убить мне придется десятки, –
Вторично стрелу не пущу в этой схватке.
Усилья умножу и ярость утрою,
Врага уничтожу другою стрелою,
Другой, змеевидной, врага поражу я, –
Ступай же, подмоги твоей не прошу я».
Но змей-государь недоволен был речью
Карны – и последовал битве навстречу.
Он принял свой истинный облик змеиный, –
Да гибели Арджуны станет причиной!
Открылся предательский замысел Кришне.
«Сын Кунти, – сказал он, – твой недруг давнишний
К тебе устремился, возмездье лелея.
Убей же, о мощный, огромного змея».
Так Арджуне Кришна сказал справедливый.
Спросил его лучник, владевший Гандивой:
«О, кто этот змей, что ко мне, крепкогрудый,
Спешит ныне сам, словно в когти Гаруды?»
А Кришна: «Когда, богу Агни служенье
Свершая, ты леса устроил сожженье,
Стрелою змею поразил ты во гневе,
Но сын, у нее пребывавший во чреве,
Ушел из горящего леса Кхандавы.
Теперь, – многоликий, жестокий, лукавый, –
Летит он, пугая сжигающим взором, –
Иль огненным с неба упал метеором?
Смотри же, о воин, цветами увитый:
Тебя уничтожить решил ядовитый».
Снял воин гирлянду, сверкавшую пестро,
Шесть стрел он уставил, отточенных остро,
Метнул их, – и змей, ему зла не содеяв,
Распался на шесть уничтоженных змеев.
Так страшного змея убил Венценосный!
Склонясь к колеснице своей двухколесной,
Из праха извлек ее Кришна могучий,
И наидостойнейший и наилучший.
Тогда десять стрел, хорошо заостренных,
На камне отточенных и оперенных
Павлиньими перьями, в Арджуну целясь,
Направил Карна, – но они разлетелись
И Кришну поранили, падая глухо.
Но Арджуна лук натянул вплоть до уха,
Уставил стрелу, что врагу угрожала,
Как сильной змеи ядовитое жало.
Стрела, видно, смерти Карны не хотела:
Она сквозь доспехи вошла в его тело,
И, выйдя, бессильно поникла в унынье,
И были в крови ее перья павлиньи.
Как змей, потревоженный палкой бродячей,
Карна раздосадован был неудачей.
Как змей, выпускающий капельки яда,
Он выпустил стрелы, – чужда им пощада!
Двенадцатью Кришну пронзил он сначала,
И в Арджуну сто без единой попало,
Потом поразил он пандава и сотой, –
И начал смеяться, довольный работой.
Сын Кунти от смеха врага стал жесточе
И, зная, где жизни его средоточье,
Как Индра, сражавшийся с демоном Балой,
Пустил в него стрелы с их мощью двужалой.
Они, – девяносто и девять, – той цели
Достигнув, как скипетры смерти, блестели.
Когда они тело Карны поразили,
Карна задрожал в разъяренном бессилье.
Не так ли дрожит и гора от удара
Стрелы громовой, что грозна, словно кара?
Упали доспехи, что гордо блестели, –
Усердных, искусных умельцев изделье, –
Упали и вдруг потускнели от пыли:
Их Арджуны острые стрелы пробили.
Когда, среди гула, возникшего в мире,
Остался Карна без доспехов, – четыре
Стрелы в него Арджуна быстро направил,
И Солнцем рожденного он окровавил,
И тот ослабел, будто чуждый здоровью
Несчастный, что харкает желчью и кровью.
Сын Кунти, бесстрашный на поле сраженья,
Из лука, округлого от напряженья,
Прицелился в жизни его средоточье, –
Да станет от стрел она сразу короче.
От стрел, развивавших ужасную скорость,
Карну одолела тяжелая хворость,
Горой он казался, где залежи охры
Дождями размыты, – и высился, мокрый
От красных потоков, бегущих с вершины!
Вновь Арджуна, в этих боях неповинный,
Метнул в него стрелы: прожгли бы и камень
Те скипетры смерти, одетые в пламень!
Пронзил он Карну, кауравов опору,
Как бог семипламенный – древнюю гору.[132]
Карна без колчана и лука остался,
Он, мучимый болью, дрожал и шатался,
И вдруг застывал, неподвижный, и снова,
Изранен, удара он ждал рокового.
Но Арджуны ярость погасла былая.
Он медлил, врага убивать не желая.
Тогда ему Кришна сказал возбужденный:
«Чего же ты медлишь, для битвы рожденный?
Боец о пощаде к врагам забывает,
Он даже и тех, кто ослаб, – убивает,
А если убьет неразумных, – по праву,
Разумный, и честь обретет он, и славу.
Великий воитель, твой недруг давнишний,
Да будет убит, а сомненья излишни,
Не то к нему силы вернутся, быть может,
И витязь, окрепнув, тебя уничтожит.
Как Индра, небес повелитель, – Шамбару,
Его ты пронзи – и сверши свою кару».
«Да будет, как ты говоришь, повелитель!» –
Так Арджуна Кришну почтил, и воитель
Карну поразил бесподобной стрелою,
Как демона – Индра, окутанный мглою,
Осыпал он стрелами кары и мести
Карну с лошадьми и возницею вместе.
И стрелы, как облако черного цвета,
Внезапно закрыли все стороны света.[133]
Карна, крепкогрудый и широкоплечий,
Облитый калеными стрелами в сече,
Казался горой, где листва трепетала,
Где тихо дрожали побеги сандала,
Где шумно цвели на вершинах и скалах
Деревья со множеством листиков алых,
Где ветви вздымала свои карникара[134]
С цветами, что были краснее пожара.
Карна, сонмом стрел обладавший когда-то,
Сверкал, словно солнце во время заката,
Лучи его – острые стрелы, и близко
Сверканье его красноватого диска.
Но стрелы Карны, что, казалось, как змеи
Огромные, жалили злее и злее, –
Погибли от стрел сына Кунти, как тучей
Закрывших весь мир своей тьмою летучей.
Карна, свою боль, на мгновенье развеяв,
Метнул двадцать стрел – двадцать яростных змеев:
Двенадцать вонзил в сына Кунти, а восемь –
В премудрого Кришну, чей ум превозносим.
Из лука, что грозно гремел, потрясая
Окрестность, как Индры стрела громовая,
Задумал направить сын Кунти правдивый
Стрелу, что сравнима с оружием Шивы.
Но Кала, невидимый, сильноголосый,
Воскликнул: «Твоей колесницы колеса
Поглотит земля, о Карна, ибо скоро
Придет твоя смерть, кауравов опора!»
(Теленок жреца был Карною случайно
Когда-то убит; рассердясь чрезвычайно,
Карну проклял брахман: «Твоя колесница
Да в землю во время войны погрузится!»)
И то колесо колесницы, что слева,
Земля начала поглощать, ибо гнева
Святого должно было слово свершиться,
И стала раскачиваться колесница!
Не так ли священное дерево в храме[135]
Дрожит на дворе всей листвой и цветами?
Карна всем своим существом удрученным
Забыл об оружии, Рамой врученном.[136]
Его одолела в сраженье усталость, –
Меж тем колесница землей поглощалась.
Оружье, врученное Рамой, забыто,
Стрела со змеиною пастью разбита,
Дрожит колесница, подвластна проклятью, –
И вот, окруженный поникшею ратью,
Карна пред соратниками и врагами
Стал жаловаться, потрясая руками:
«Гласят мудрецы: «Будет дхармой поддержан,
Кто дхарме – Закону и Долгу – привержен».
Ничто меня, верного ей, не порочит,
Но дхарма в несчастье помочь мне не хочет!»
Ослаблен, он так говорил о Законе.
Шатались его колесничий и кони.
Он стал неуверенным в каждом движенье,
И дхарму – свой Долг – порицал он в сраженье!
Метнул три стрелы в сына Кунти, а следом –
Семь новых направил, подверженных бедам,
И стал он смеяться, узрев свою меткость.
Но Арджуна выбрал семнадцать на редкость
Ужасных, пылающих, змееподобных,
И выпустил их, уничтожить способных.
Карну поразив, наземь рухнули стрелы.
Карна содрогнулся, но, стойкий и смелый,
Стал снова уверенным в действиях мужем, –
Стал действовать Рамой врученным оружьем.
Но Арджуна тоже родился для битвы!
Заклял он стихами священной молитвы
Свой лук, что в сраженье разил супостата, –
Оружье, врученное Индрой когда-то, –
И стрел своих ливень обрушил жестокий:
Так Индра дождей низвергает потоки, –
И пред колесницей Карны засверкали
Те стрелы, соперничавшие в накале.
Карна не смутился пред мощью железной, –
Разбил их и сделал их мощь бесполезной.
Сын Кунти услышал от Кришны-провидца:
«Сын Радхи[137], – смотри, – твоих стрел не страшится.
Оружие Брахмы теперь примени ты!»
Священными мантрами[138]лук знаменитый
Сын Кунти заклял, – и стрела за стрелою
Облили Карну дождевою струею.
Но скорость и стрелы Карны развивали, –
И сына Панду тетиву разорвали.
Потом тетиву, ударяя, как плетью,
Они разорвали вторую и третью,
Четвертую с пятой, шестую, седьмую,
Восьмую, – летели они не вслепую,
Девятую тоже с десятою вместе!
Запасом в сто стрел обладая для мести,
Не думал сын Радхи, презревший обманы,
Что сотней тетив обладает Багряный.
А тот, будто смертному радуясь бою,
Одну тетиву натянув за другою,
Карну обливал сонмом стрел с остриями,
Одетыми в злато и мечущих пламя,
Карна разбивал тетиву, но тугую
Натягивал Арджуна быстро другую.
Дивился Карна быстроте этой смены:
Так витязь не действует обыкновенный!
Но все же, воитель с отважной душою,
Карна превосходства достиг над Левшою[139].
Тогда крикнул Арджуне Кришна-возничий:
«Ты видишь ли, Завоеватель Добычи,
Что враг превзошел тебя яростью злою?
Срази же его наилучшей стрелою!»
Сын Кунти решил, что врага беспощадно
Сразит он стрелой, изготовленной ладно
Из горной скалы, – чтобы в сердце вонзилась!
Но тут, наконец, колесом погрузилась
В суровую землю Карны колесница, –
А смерть над Карною спешит разразиться!
Тогда, со своей соскочив колесницы,
Ее приподнять порешил сын возницы.
Двумя колесо обхватил он руками,
И землю обширную, с материками
Семью[140], с родниками, с травою густою,
Приподнял на уровень он, высотою
В четыре перста. И, от ярости плача,
Он крикнул: «Постигла меня неудача,
Помедли, о Арджуна Багрянолицый,
Дай вытащить мне колесо колесницы!
По воле богов оно в прахе увязло, –
Коварств и предательств не делай мне на́ зло!
Отшельник, и брахман – блюститель науки,