Послушница Настя Арбатова начала полнеть. Через пять месяцев все стало ясно. И поздно было виниться, и не делать же было аборт. Настя почти перестала выходить на улицу, сказываясь больной. К игуменье она идти страшно боялась: матушка была очень сурова. Но что скроешь в монастыре — наверняка кто-то уже все рассказал ей про настины дела, однако отчего-то она Настю не вызывала. На стя мучилась, а живот все рос да рос.
Наконец девушка не выдержала и сама пришла в игуменский кабинет. Глянув на нее, игуменья лишь обронила: — И что ты с этим будешь делать?
Настя всхлипнула и утерлась кулаком.
- Нашла ли ты себе акушерку? На что собира ешься кормить ребенка?
Настя ничего не отвечала.
Тогда игуменья наложила на нее епитимью:
Из монастыря тебе придется уйти. Как ро дишь. так душу положи, а воспитай дитятю в христианском духе. С деньгами тебе будем помо гать.
Настя замотала головой, но услышала:
А ты не отказывайся, я виновата, за тобой не уследила, это первый мой пред Богом долг, так что выкормим вас обоих. Потом, как войдет ребенок в совершенный возраст, отдашь его вместо себя в монастырь. Это моя тебе епитимья. Поняла ли?
Настя поняла, благодарила, плакала и обещала сделать все так. как велит игуменья.
Ехать ей было некуда, была она сиротой, из бе женцев, и Настя поселилась неподалеку от мона стыря, в небольшом городе.
Вскоре у нее родился мальчик, да такой удиви тельный! С младенческих лет больше всего на свете он любил играть в церковь, в дьякона, а на втором месте были книжки, по истории и биоло гии. Монастырь, по распоряжению игуменьи, по могал Насте материально, и мать с сыном не зна ли нужды. Жили они душа в душу, каждое вос кресенье посещали местную церковь. Настя ду -
|
|
ши не чаяла в своем Алеше. И чем старше он становился, тем беззаветней она его любила. И больше всего боялась, что сын как-нибудь узнает о ее давнем обещании отдать его в монастырь. Отда вать его ей совсем не хотелось, хотелось побыть бабушкой, понянчить внуков, в общем, пожить как все люди. И все шло хорошо, мальчик уже за канчивал школу, учился на подготовительных курсах во Владимире (ездил туда два раза в неде лю из городка). Вскоре до Насти дошла весть - игуменья, наложившая на нее епитимью, почила в Бозе, и словно камень упал у Насти с сердца.
Однако когда Алеше исполнилось семнадцать лет, как раз на следующий день после выпускно го вечера, он вдруг встал после ужина, поклонил ся матери в ноги и попросил благословить его на иночество.
Настя обмерла. Как он узнал? Неужели кто-то сказал ему?
— Кто тебе рассказал?
— Никто мне ничего не рассказывал, — отве чал Алеша, — просто, мама, я хочу стать мона хом.
Только туг Настя открыла сыну свою страш ную тайну про епитимью, которую столько лет скрывала от него. Алеша лишь усмехнулся в от вет: "Вот оно, игуменское благословение!". И че рез неделю уехал в далекую недавно возродившуюся обитель. А Настя, еще нестарая женщина, так и не вернулась в монастырь — видно, все-таки не ее это был путь. Она переехала в поселок, находящийся неподалеку от монастыря, в кото ром поселился ее Алеша, дождалась его хирото нии в архиепископы и после этого тихо сконча лась в мире с собой и Богом.
Балерина
Понимаешь ли, батюшка. — говорила одна послушница батюшке, — что-то мне в монасты ре скучно. А ведь я с четырех лет занималась ба летом, чуть не стала балериной, но когда уходила в монастырь выбросила и пуанты, и пачку, и фо тографии, на которых я танцую. Теперь же ино гда мне так хочется потанцевать.
|
|
Батюшка послушнице ничего не ответил, но через месяц на день ангела подарил ей подарочек — розовые атласные пуанты и настоящую пачку.
Послушница очень обрадовалась, примерила пуанты, и они оказались ей впору.
Когда вспомнишь ты про свое далекое про шлое, — сказал батюшка, — и захочется тебе встать в третью или шестую позицию, благослов ляю тебя надевать пуанты, пачку и танцевать, сколько пожелает твоя душа. Хоть в нашем кон ференц-зале, пока никого там нет. А ключ возьми у Евстафии. Но с тех пор танцевать послушнице расхоте лось. Ключа от зала она так и не попросила, сло жила пуанты и пачку в дальний сундучок, и не вспоминала о них долгие месяцы. Однако прохо дил год, и вечером своего прежнего дня ангела (потому что вскоре она стала монахиней, и имя ей поменяли) матушка открывала крышку, смот рела на батюшкины подарки, вспоминала его те пло. бесконечную любовь и молилась об упокое нии иеромонаха Андриана — батюшки давно уже не было в живых.
ЦИКЛ 8
Православные чудеса в XXI веке
Смерть грешника люта
Один мужик поехал в паломничество. Это его надоумила соседка, Сергеевна. Она сама недавно вернулась из паломничества, при этом с исцелен ной ногой. Ездила не так уж и далеко, в Бобренев монастырь. Никаких особых святынь в Бобрене ве не хранилось, была только икона Федоровской Божией Матери. Икона самая обыкновенная, на писанная в Софрино, но в народе давно уже по говаривали, что икона чудотворная. Сергеевна, подойдя к иконе, не знала о чем попросить, как- то все выскочило из головы, но вдруг вступило в ногу, и она попросила: «Матерь Божия, чтоб ко ленка моя прошла!». Наутро коленка совершенно прошла, отпустило, Сергеевна начала ходить, как девочка. И, вернувшись домой, поделилась с со седом чудом. Сосед помнил, как Сергеевиа хро мала, удивился, и хотя не поверил, тоже решил съездить. Интересно все-таки.
|
|
Приезжает, а подойти к иконе не может. Не пу скает его какая-то сила. Он уж и так, и эдак, и справа, и слева, и спереди! Стоп, и все тут. Ближе
чем за метр подойти не может. А все подходят: и дети, и бабы, и парень какой-то заполошлый, все. Только не он. И такая злость взяла мужика, что он аж лицом почернел. Идет к монаху, что свеч ки продает, спрашивает его, в чем дело. Может, слова какие надо знать особенные. А монах сквозь очечкн так посмотрел, и говорит:
Не допускает вас к себе Матерь Божия. Ви димо, за грехи.
За какие еще грехи! — заорал мужик. А монах ему снова сквозь очечки — сверк!
Кричать в храме Божием не положено. Мужик, что поделаешь, замолчал. А монах
дальше жмет, тоже разошелся уже.
Покайтесь. Завтра утром будет служба, в во семь начнется исповедь, подходите к исповеди. Вы раньше-то исповедовались?
Никогда.
Ну, вот и наступило время. Только вспом ните все хорошенько.
Хотел ему мужик сказать, что нечего ему вспо минать, да только плюнул. Правда, уже когда из церкви вышел. А потом как побежит обратно, на зад, прямиком к иконе, думал с налету взять.
За метр — бабах!— стена! И лбом об нее му жик ударился, вроде как об дерево, хотя стены-то никакой ие видать. Воздух один. Схватился му жик за лоб и ни на кого не глядя — на электричкy! "Вот тебе и икона. Собаки, а не люди". Вот что он думал, пока ехал домой. А дома смотрит, Сергеевна за забором в огороде картошку копает и не хромает. Мужик думает: подойду сзади и придушу. Но Cepгсевна его заметила, окликну ла, подбежала к изгороди, заворковала — как ты. да как иконочка, да как благодать. Ну, мужик по стоял, постоял, слова ей не сказал, развернулся и пошел. Всю неделю проходил он черный. И ни с кем ни о чем не говорил. А через неделю умер.
Сергеевна, конечно, не выдержала, поехала в монастырь выведывать, что ж такое с се соседом случилось, что вот даже умер человек. А в мона стыре как узнали про соседову смерть, головами закачали — как мужик ударялся о невидимую стену, многие видели. А тот, самый умный, в очечках, что свечки продавал, только плечами пожал: «А что тут удивительного?".
Из жизни молодых мам
Тоня залетела. Будущий десантник, из военно го училища, познакомились на дискотеке. Же ниться. конечно, не собирался. А Тоне семнад цать лет, на выпускном танцевала уже с животи ком. Мама как узнала, обрадовалась — хорошо, что не сделала аборт, дочка, ничего, выкормим. Вдруг врачи говорят: «Плод обвит пуповиной, очень неудачно, при родах задохнется». И стали советовать делать Тоне кесарево. Тут уж и мама с врачами заодно. А Тоне живот резать не хочет ся, свой все-таки, красивый такой животик, и вдруг его резать ножом! Тоня говорит врачам: "Боюсь". А врачи Тоне: "Убьете ребенка". И То ня затосковала. Но тут маме посоветовали — в Бобреневе, после окружной первый поворот на право, монастырь, там Федоровская икона, надо ей помолиться, и все будет хорошо. Но Тоня уже на девятом месяце, не сегодня-завтра родит, а транспорта до Бобренева не ходит никакого. Хо дит только до поворота, дальше три километра пешком по полю. На дворе зима, конец ноября. Но мама взяла Тоню за руку, доехали на автобу се, выходят, и вперед. Ветер дует, скользко, но ничего, как-то топают.
Еле дошли. Калитку чугунную толкнули — от крыто. Вошли на территорию, подходят к церк ви, а церковь закрыта. Тоня в слезы. Мама заме талась по монастырю. Тут выходит из какого-то каменного здания монах и объясняет: у нас служ ба только по воскресеньям, но приложиться, свсчку поставить — это мы никому не отказыва ем. И громадным ключом открывает церковь. Тоня как зашла — сразу к иконе, хотя никто ей не говорил, какая икона, но она как сердцем почув ствовала. Ну, постояли, перекрестились, поста вили свечку, а что дальше делать — непонятно.
Тоне все равно грустно и страшно очень. И еще ведь идти обратно по полю.
Монах, что им дверь открыл, подходит к ней и говорит:
Не знаю, что у тебя случилось. Но ты про сто постой здесь, или посиди, помолись, и все бу дет хорошо.
Тоня села на лавочку, мама рядом, посидели, отдохнули немного, ушли.
Через два месяца приходит мама в монастырь, рассказывает:
Только мы из монастыря в тот день вышли, Тоня вдруг, как закричит: «Мама, что со мной происходит!». Я подумала: схватки. «Тянет внизу живота?» «Нет, мама, нет! Тянет вверх-. И сама чуть не бежит. Я за ней. Тоня, скользко, Тоня, по дожди! Добежали до поворота. Тут же подъехал автобус. Через два дня и правда схватки. Маль чик. Здоровый, крепкий, 4 кг, врачи собрались со всего отделения, смотреть на Тоню и ребенка, один даже, вроде профессор, сказал: «Впервые в моей врачебной практике!» Только приехали до мой из больницы, из военного училища прихо дит курсант, друг того, непутевого, от кого ребе нок, и спрашивает: «Вам папа не нужен?». Мы растерялись. Он снова: «А муж?». Оказывается, он на Тоню давно глаз положил и давно бы уж пришел, но родители его были сильно против.
Но он их уговорил все-таки и сразу же прибежал к нам. Позавчера расписались.
Еще через месяц младенца привезли в монастырь крестить. Тоня была совсем другая, серьезная, но очень спокойная. На крестинах мальчик ни разу не вскрикнул, только тихо гулил. Маме очень хотелось, чтобы дочка сама все еще раз рас сказала. как и что было, но Тоня стеснялась. Ска зала только:
— Тогда, на поле, когда мы вышли из монасты ря, меня словно подхватило что-то, и радость просто невозможная началась. Тут я поняла, что бояться больше нечего.
Анютины глазки
Отец Антипа получил благословение на жи тельство в ближней пустынке, что располагалась в пяти километрах от монастыря. Озеленитель по своему мирскому образованию, отец Антипа пре вратил пустынку в чудный сад — каких только цветов не росло у него на клумбах, от первых ве сенних дней до глубокой осени. В ветреные дни благоухание от его сада доносилось до монастыр ских стен. Даже в келье он устроил небольшую оранжерею, вел переписку с Тимирязевской ака демией, получал в конвертах семена новых сор тов, при этом пребывая в непрестанной молитве, всегда оставаясь радостным и бодрым. Братья, навешавшие его в уединении, неизменно восхища лась плодами его трудов, но отец Антипа обычно отвечал: "Как желал бы я обонять благоухание цветов райских". Пришедший же к нему однажды один прозорливый авва отвечал ему на это: "Уже недолго тебе ждать". Через несколько месяцев отец Антипа умер. Стояла поздняя осень, падал первый снег, и Господь явил братии чудо. На сле дующий день после похорон батюшки-садовода на его свежей могиле прорости и расцвети анюти ны глазки. Так и цвели несколько дней, не увядая ни от холода, ни от ветра, пока снег не засыпал их совершенно.
Не зря
Нина Андреевна стала верующей в сорок лет. Ее оставил любимый муж, и сердце ее обратилось к Богу. У нее было трос детей, и она их очень люби ла. И ей было их очень жаль. Как и всякой мате ри, ей очень хотелось, чтобы жизнь их складыва лась светло и прямо. Чтобы Бог не взыскивал с них за ее и за отцовские грехи, которые, как она прочитала в одной православной книжке, накап ливаются и давят на многие поколения вперед. А в том, что грехов этих очень много, она не сом невалась — ее отец и бабушки с дедушками были безбожниками, а в роду ее мужа вообще было много неправославных и некрещеных.
И вот однажды от одной умершей женщины Нине Андреевне досталась старая и несколько странная икона с надписью "Царь". Стояло глу хое для церкви время — середина 1980-х, насто ящие, не софринские иконы, написанные краска ми на дереве, были редкостью. И Нина Андреев на иконе очень обрадовалась.
На иконе был изображен святой с копьем в ру ках, в багряной царской порфире — значит, это и был царь, только непонятно какой, имени его на писано не было. Тогда Нина Андреевна показала иконку знакомому священнику. Он прочел это странное слово и объяснил ей, что на иконе напи сано «Уаръ». Только по-церковно-славянски, поэ тому «у» похоже на «ц», а в конце стоит «ер». Ни на Андреевна отыскала в минеях житие этого свя того и узнала, что мученику Уару молятся о не крещеных родственниках, и живых, и усопших. Так что род твой, накопивший грехи, по ходатай ству мученика, от всех этих тяжких тонн безобра зия освобождается. Это было как раз то, что нуж но.
У того же батюшки, который помог ей прочи тать надпись, Нина Андреевна взяла благослове ние — каждый день читать мученику Уару канон, попутно поминая своих родных, и по линии му жа, и по своей. И так весь Великий пост. Каждый день. Батюшка ее благословил.
Весь день Нина Андреевна ждала не могла до ждаться позднего вечера. А вечером, сделав все дела и уложив детей спать, зажигала лампадку пе ред иконой Уара, открывала книжечку с каноном и молилась. И после каждой песни канона поми нала всех своих и мужниных родных, живых и умерших, всех, кого только помнила и знала, и чьи имена могла выяснить у родственников.
Молиться ей очень нравилось. В душе после канона теплилась радость, мир озарялся светом. Непонятно только было, отпускались ли всем по минаемым их грехи? Или пока нет? Прошло три недели, наступила крестопоклонная, Нина Анд реевна молилась. Но все чаше думала: «Господи, да не зря ли я все это делаю?».
И вот уже на пятой седмице поста, глубокой ночью она проснулась вдруг от страшного крика. «Мама! Открой окно!» — кричал ее младшим сын, семилетний Ванечка. Нина Андреевна побе жала в детскую, распахнула форточку, а Ванечка сидел на кровати и тер глаза.
Очень плохо пахнет, — уже намного тише сказал он.
Тебе что-то приснилось?
Это был как будто не сон. а правда. Я лежал здесь, на своей кровати, и вдруг вон в том уг лу, — Ванечка показал рукой, — появился он, в фиолетовой короне, только не настоящей, а из
бликов света. Он был совсем маленький, ростом с ладошку, но шел прямо на меня и говорил: «Будь проклят тот день, когда ты узнал имя Хри ста. Будь проклят тот день, когда ты крестил ся», — Ванечка вздохнул. — Но тут напротив по явился мученик Уар, такой же маленький, только от него исходили яркие лучи, и одним он попал в того, а фиолетовый извивался и все хотел увер нуться, но не мог — и вдруг лопнул!
Тут же по комнате разнеслась ужасная вонь, от которой Ваня проснулся.
Мама поцеловала сына в лоб, погладила по го лове, и мальчик уснул, крепко-крепко, тихо поса пывая во сне.
Всем, кого встречала и знала, Нина Андревна рассказывала про этот удивительный случай и ка ждый раз повторяла: «Никогда нельзя испыты вать Господа и задавать Ему глупые вопросы, по тому что никакое усилие не бывает напрасным".
Испорченный шкаф
Одна девушка тайно от родителей молилась Богу. Когда они ложились спать, она отодвигала книги с полки книжного шкафа, ставила иконки, зажигала лампаду и начинала читать правило и псалтырь. И вот однажды она так увлеклась мо литвой, что не заметила, как огонь лампады стал очень высоким и начал прожигать шкаф. Она за-
дула пламя, но было поздно — от огня в верхней панели шкафа образовалась черная дырка.
Девушка ужаснулась. Что скажут родители? И она начала молиться о том. чтобы дырка как- нибудь чудесным образом затянулась, а шкаф стал как новенький. "Верую, что Господь может сотворить это», — повторяла девушка. Она про стояла на молитве несколько часов, закрывала и открывала глаза в надежде, что чудо свершится, но черный круг так и не исчез. В скорби девушка легла спать.
Наутро она сразу же взглянула на полку — дыр ка была на месте. И скрыть се было невозможно, даже высокие книги не заслоняли ее. Девушка ждала разгрома. Но вот вошла ее мама, и ничего не заметила. Вошел папа, и тоже ничего не сказал. Они смотрели прямо на шкаф, и ничего не гово рили! Лишь спустя три года мама девушки обра тила внимание на то, что шкаф прожжен, к тому времени она и сама начала ходить в церковь, и все поняла. А шкаф все равно купили новый, этот со всем развалился.
Отец Павел и Агриппина
В далекие края
Жила-была девочка Груня. Роста она в благо честивой купеческой семье, росла и думала: вы-
подбежала. «Что, все двести верст будешь так бе жать?- Она ответила: «Буду». И ее посалили в сани.
Они сняли с отцом Павлом комнату в городе, посреди комнаты повесили веревку и разделили комнату простыней. Отец Павел служил литур гию. а Груня подпевала, и еще готовила еду. зани малась хозяйством, стирала. Однажды пьяный милиционер, казах, зашел к ним и стал требовать у отца Павла денег. Но денег у отца Павла не бы ло. Тогда милиционер выстрелил в батюшку в упор. Но не попал. Попал в Груню, потому что она успела загородить отца Павла собой. Пуля ударила ей в щеку, рана была не страшной, но все равно пришлось ехать в больницу. И опять отец Павел ругался: "Разве так можно? Что ты дела ешь?!".
{ЗДЕСЬ ПРОПУЩЕНА СТРАНИЦА! стр.170-171}
Сходи еще разок
Однажды зимой в доме кончилась вода. Груня взяла ведро. За окном выла вьюга, нести полное ведро было скользко и тяжело, и отец Павел ска зал: «Принеси полведра». Но придя на реку, Гру ня подумала: «Что же, я принесу полведра и пой ду второй раз? Нет уж, принесу-ка сразу полное!» И принесла полное. Отец Павел смотрит: ведро полное, не послушалась Груня! "Иди обратно, полведра вылей в реку".
Без слов
Больше двадцати лет отец Павел провел в ссылках и лагерях. В 1955 году он поселился в за творе в Тверской области. Кроме двух келейни ков и Агриппины Николаевны (конечно, уже не Груня) никто нс знал, где находится его дом. Из затвора отец Павел писал письма некоторым свя щенникам и мирянам. Гонения отступили, но жизнь священников была еще очень тяжела. Отец Павел помогал им идти верно, и писем его ждали, как встречи с Господом Богом, потому что батюшка знал волю Божию. Только одному человеку писем он не писал — Агриппине Нико лаевне. "Что писать, и так все ясно, я тебя люблю и за тебя молюсь. А остальное тебе скажет твой духовник", — так говорил ей отец Павел. И Аг риппина Николаевна не обижалась. Она верила, что так и нужно. И жила без писем. Все вокруг говорили: «Да вы же спасли ему жизнь!». Она от вечала: «О чем писать, и так все ясно. Батюшка меня любит и за меня молится. А остальное мне говорит мой духовник».
5. Спасите меня от Агриппины!
Отец Павел благословил 56-летнюю Агрип пину выйти замуж за больного старика, чтобы ухаживать за ним и не дать ему погибнуть без
ухода. Они не венчались и, конечно, были му жем и женой лишь на бумаге. Агриппина Ни колаевна ухаживала за ним до самой его смер ти.
А потом попала в дом к одному пожилому свя щеннику, очень хорошему и очень известному, Агриппина Николаевна стала его домработни цей и духовной дочерью. Отец Павел начал пи сать этому священнику письма. И почти в каж дом письме утешал его и просил не сердиться на его Агриппину. Потому что Агриппина-то оказа лась невозможной! Ее несгибаемый характер по вернулся другой стороной. Старенький священ ник, опытный, мудрый, интеллигентный, никак не мог с ней ужиться. И жаловался на нее отцу Павлу. Но отец Павел отвечал: "Это воля Божия, потерпи, воля Божия". А потом устал пи сать одно и то же и написал — можно отпустить ее и делать, как легче, но только... быть с ней во ля Божия.
Кончина
Агриппина Николаевна умерла глубокой ста рушкой, в 1992 году. 15 священников отпевали ее, и никак не могли решить, кто понесет гроб, — хотелось всем. Гроб носили вокруг церк ви. храма святителя Николая в Кузнецах, пели и плакали.
Видел, что хотел
Все это были истории про Агриппину Никола евну, а об отце Павле писать невозможно. Страшно.
Последние тридцать с лишним лет он провел в затворе, но видел то, что происходит за тысячи километров от него, слышал разговоры, которые говорили в других городах, читал мысли, кото рые человек никому никогда не открывал. Он пи сал письма тем, кого выбрал, иногда присылал телеграммы, и там пересказывал эти разговоры, называл фамилии людей, которых не встречал, посылал по адресам в места, где никогда не был. То есть и видел, и был, но как-то по-своему, не понятно как, можно сказать "духом", но от этого не станет ясней. Часто в письмах были ответы на вопросы, которые ему только собирались задать. Все конкретные примеры — из области научной фантастики.
Только один. Во время операции отца Всево лода Шпиллера Агриппина Николаевна как раз сидела у отца Павла в гостях, отец Павел уго щал ее чаем и между прочим спросил се о сыне отца Всеволода: «Почему это Иван Всеволодо вич все время стоит у двери в операционную?». Но потом спохватился: -Ах да, ты же этого не можешь видеть!» Все, конечно, так и было. Иван Всеволодович все время, пока опе -
рировали его отца, простоял у двери в операци онную.
Отец Павел умер в ноябре 1991 года и возрас те 98 лет. Никто не знает, где его могила и под каким именем он похоронен. Он как будто зашел в XX век в гости из времен Авраама и Иса ака, когда дух Святой дышал в ноздрях праотцев, и они слышали голос Божий также, как сейчас люди слышат звуки радио и шум машин под окном.
ЦИКЛ 9
Американские ИСТОРИИ
Ненависть
Саша Гундарев ненавидел попов. Вид их вы зывал у него такое глубокое отвращение, что ед ва их показывали по телевизору, или он видел их живьем, но особенно все-таки по телевизору, Саша программу сразу переключал, и долго еще потом плевался. А несколько раз даже бе жал тошнить в туалет.
За что ты так их ненавидишь? — со слезами спрашивала у него православная жена Вера.
Ты знаешь, — цедил Саша.
Вера и правда знала, и спрашивала Сашу из одного только отчаяния. Давным-давно Саша ей все про попов объяснил. Книжки он все Верины прочитал, был подкованный, и этими же книжками ее побивал. Во-первых, говорил Са ша, почему они такие самодовольные? Что они хорошего сделали? Ничего. Значит, нечем и надмсваться. Во-вторых, почему половина ан тисемиты? А вторая половина — национали сты, земле русская. Русский дурдом по треть ему каналу, а Англия и Франция тоже между прочим святые, и Испания, и Новая Гвинея, и Христос главный был интернационалист. Иска -
жают твои попы, Верочка, Священное писание. В-третьих, почему так любят власть, и светскую и духовную, хлебом не корми, дай только поуп равлять заблудшими душами, этим же бедным душам во вред, и поцеловать в компании прези дента икону. В-четвертых, почему так любят деньги? Почему не стесняются ездить на ино марках, почему строят четырехэтажные «доми ки» притча и говорят о гонениях на церковь? А народ голодает. Но тут Вере иногда удавалось Сашу убедить, что подальше от столиц, в глу бинке, вместе с этим народом и священники го лодают тоже.
—Дают им развалины, говорят «восстанови», а на что? И они тоже голодают, молоденькие маль чики из семинарии!! — кричала на Сашу Вера.
— Мальчики голодают и рвутся к власти! Что бы не голодать, — резал Саша. — Копят денеж ки на епископскую должность. Все продается и покупается, думаешь, я не знаю?
Но Вера и сама про это ничего не знала. И за молкала. А Саша не замолкал. И поправлялся, что попов, ладно, тем более мальчиков готов простить, но только не епископов и митрополи тов.
Тут Вера на собственную голову уговорила Са шу сходить с ней в -ий монастырь полюбоваться на службу архиерейским чином. Вера думала сра-
зитъ Сашу красотой и величием торжественной службы, но Саше все, наоборот, страшно не по нравилась. Особенно выражение лица епископа, надменное, как показалось Саше. И не понрави лось, что все вокруг этого епископа увивались, подавали ему расческу, бегали за ним со свечами. В общем Вера ни в чем Сашу убедить не могла. Только плакала и молилась о муже Богу.
И вот однажды Саша отправился на два месяца поработать в Америку и там случайно познакомил ся с одним русским по имени Peter Grigoryev. Петя оказался православным и в ответ на Сашину крити ку поповства предложил Саше посмотреть на их местного епископа.
— Не хочу я на них смотреть! — отрезал Саша.
Да мы уже приехали, — ответил его новый
друг.
И остановил машину возле какого-то зеленого дворика. Тут Саша рассмотрел над деревьями зо лотой куполок.
Только они с Петей вышли из машины и при открыли чугунную калитку, как увидели дворни ка. Пожилой дворник с белой бородой и в кожа ном фартуке мел метлой двор. Просто Пиросма ни какой-то, а не штат Пенсильвания. Увидев гостей, дворник страшно смутился, бросил мет лу и позвал пить чай. Но за чаем дворник был уже не в фартуке, а в черной рясе, потому что
оказался местным епископом. Весь чай Саша промолчал, а дворник-епископ, смеясь собствен ным шуткам, рассказывал гостям что-то про своих бабушек и дедушек из России. Он был дво юродным внуком известного русского пере движника и племянником не менее известного композитора. Только Саша слушать ничего не желал. И в воскресенье приехал на службу. Убе диться. что дворничество с метлой было одним маскарадом.
Но служил владыка не по-архиерейски, а как простой священник, «иерейским чином» — объ яснил Саше Петя. Без свечей, юношей и расче сок.
И трапезы никакой волшебной после службы не было, только чай с донатсами, типа русских пончиков, но по-американски. Сам владыка, как сообщил Петя, предпочитает овсяную кашку, ко торую и варит себе каждое утро.
Что, прям сам варит?
Хотели, конечно, помочь, много раз пова рих всяких к нему приставляли, но он их незаметненько прогонял...
Ну, хоть машина-то у него есть хорошая? — обреченно спросил Саша.
Машина есть. Без машины в Америке про падешь, — ответил Петя и кивнул в сторону.
В стороне стоял ветхий фольксваген.
1976-го года, — сообщил Петя. — Владыке на епископскую хиротонию подарили, вот он с ней с тех пор и не расстается. То одно поменяет, то другое. А мотор крепкий, до сих пор отлично
работает.
Да как ему не стыдно! — не выдержал Са ша. — Он же владыка!
Думаешь, ему не дарили хороших машин? Каждый год кто-нибудь дарит. Он благодарит, принимает, и даже недельку-другую ездит на ней. Ну, а потом... — Петя вздохнул. — Девает он их куда-то, а куда — никто не знает. Спраши вают его, а он как дурачок сразу сделается — разбил, простите, братья и сестры, старика, раз бил вашу красавицу, в металлоломе лежит. И на колени — бух! Простите, грешного маразмати ка!
Саше, конечно, все это очень понравилось. И владыка, и службы его скромные, и сам он, яс ный, веселый, бодрый такой старичок. Хоть и с хитрецой.
С Сашей владыка даже долго беседовал, про математику про Сашину, про людей американ ских, и незаметно дал один совет, Саша сразу не понял, к чему это владыка какую-то жизненную историю ему рассказал. А потом понял, и тоже так поступил, как в этой жизненной истории. После этого его пригласили и на следующий год
в Америку приехать, поработать над новым про ектом. Саша не отказался.
Конечно, не то чтобы Саша тут же поверил в Бога, начал ходить в церковь и полюбил попов, но смягчился. Возвращается в родную Россию, а там жена Вера ждет его не дождется, хоть и пра вославная, а все равно ж жена. И с тех пор Са ша попов ненавидеть перестал. Поставил фото карточку владыки на письменный стол, и толь ко по телевизору покажут какого попа, про граммы уже не переключает, а просто бежит к письменному столу «подышать свежим возду хом». Подышит, и ничего — опять добрый. Да же и скажет иногда Вере в утешение: «Просто менталитет у них советский, но лет через девя носто будут и у нас свои владыки, Верочка, так что ты не расстраивайся».
Отец Василий
Отец Василий был очень скромным. Несмотря на то, что был епископом. Правда, американским. Когда он начал приезжать из Америки в Россию и, идя после службы, гладил детей по голове, дарил им конфетки и тихо улыбался, все очень удивлялись: вот, какими, оказывается, бывают епископы. Однажды отец Василий ехал на машине к одному батюшке, в страшную глухомань, потому что батюшка служил в далекой деревне, но очень звал владыку в гости, посетить его храм, между прочим XVI века. И владыка согласился. Дорога пошла плохая, машину трясло, но все терпели, и вдруг водитель остановился. Ехать дальше было нельзя, только что здесь произошла авария. Мотоцикл врезался в грузовик. У мотоцикла вниз лицом лежал седой человек. Второй человек смотрел на него и, сжимая в руках шлем, плакал, потому что на земле лежал его собственный отец, от удара скончавшийся на месте.
— Если ваш отец был верующим, — сказал владыка, — можно отслужить панихиду.
— Да-да, — закивал молодой человек. — Мой отец всегда верил в Бога, молился. В церковь он не ходил, у нас тут вокруг все церкви давно разрушены, но всегда говорил, что у него есть духовник.
Из машины принесли облачение, отец Василий начал облачаться, но прежде, чем начать панихиду, спросил:
— И все-таки это удивительно — ваш отец никогда не ходил в церковь, кто же тогда был его духовником?
— Он ловил религиозные передачи из Лондона и слушал их почти каждый день. Вел эти передачи батюшка, имени не помню, а фамилия — Родзянко. Этого батюшку отец и называл своим
духовником, хотя, конечно, никогда не видел его. Отец Василий медленно опустился на колени перед своим духовным сыном, с которым встретился первый и последний раз в жизни.
{Здесь пропущены страницы 184-185}
особенного не делал, только молился, но всегда теперь был грязным. Он не жил больше дома, ночуя по подъездам, а в теплое время — на ули цах и в парках.
Прошло несколько лет. К Грише привыкли, он стал частью пейзажа, тем более, что поначалу в основном молчал. И вот однажды молодой свя щенник той самой церкви, где Гриша любил мо литься, начал сильно грешить одним тяжким грехом. Никто, разумеется, не знал об этом. Как- то раз батюшка проходил мимо Гриши, стоявше го, как всегда, у входа. Внезапно Гриша преградил ему путь и обругал его матом, пригрозив ему Су дом Божиим и назвав скороговоркой тот самый тайный батюшкин грех.
Батюшка Гришиному мату не внял. Тогда Гри ша помочился на его машину, прямо на передние стекла, и проколол ему шины. А батюшка после службы собирался ехать как раз туда, где совер шал свой грех. И поехать туда не смог. Но и пос ле этого он не вразумился. Съездил в шиномон таж, все заменил, снова начал ездить, как ни в чем ни бывало — и в храм и не в храм. Тогда Гри ша снова проколол ему шины, и заодно уж раз бил стекла. Батюшка как вышел после службы, как увидел во дворе свою в очередной раз опозо ренную машину, так вдруг как-то сразу устал. И себя ему стало жалко, и машину, да и денег откуда столько взять. А Грише покровительствовал сам отец настоятель, тоже его не тронь. К тому же он мог отцу настоятелю на этого самого ба тюшку настучать. И батюшка сначала решил Гри ше все-таки отомстить, засадить его в тюрьму, но потом подумал-подумал да и оставил свой грех. Грише об этом сообщать, конечно, не стал, но Гриша при встрече подарил вдруг батюшке крас ный тюльпанчик. От этого тюльпанчика у ба тюшки на сердце вовсе уже потеплело, и никогда он больше о грехе своем не жалел. Когда Гриша умер, батюшка эту историю сам всем смиренно рассказывал. Все слушали, разинув рот, и, конеч но, ждали, когда батюшка сообщит, что же это был за грех. Но этого батюшка так никогда и не рассказал.
2 Однажды Гриша надел шапочку в виде покемона, детскую кофточку с желтой мордочкой покемона, волосы со всех сторон заколол заколочками с мордочками покемонов, сапоги тоже надел с по- ксмонами. В руки он взял тетрадки с покемоном на обложке, и одного покемона посадил к себе на плечи. В таком виде Гриша отправился к воскрес ной школе. Занятия как раз кончились, дети вы сыпали на улицу и стали смеяться над Гришей. Тут Гриша достал йогурт с покемоном на крышке, от крыл его и стал есть прилагавшимся к йогурту па-
лочкой-поксмоном. А из карманов у него посыпа лись мячики-покемоны. Тут уж все совсем пока тились со смеху.
Родители же стали Гришу вежливо отгонять. А Гриша снял с плеч большого покемона, начал укачивать его, как ляльку, но потом вдруг бро сил его на землю, туда же полетели тетрадки, кофточка, сапоги с шапочкой и заколки. Гриша убежал босой. Дети с радостью начали подби рать тетрадки и мячики, но родители объясни ли им, что так юродивый обличал всеобщее ув лечение покемонами, и поэтому игрушки под бирать не надо. А Ромин папа даже крикнул, что покемоны — это бесы. Тогда дети быстро спрятали игрушки в карманы и разошлись по домам.
Только мальчик Рома, отличник воскресном школы, продумал целый воскресный вечер, а пе ред сном сказал маме: «Мама, Гриша обличал не только детей, которые увлекаются покемонами, но и родителей. Ведь он оставил их нам играть, чтобы родители не так уж сильно боялись покемонов». Но мама только приложила к губам пальчик и ответила: "Тс-с". В соседней комнате папа читал вечернее правило.
3 Мальчик Сеня не любил ходить в церковь. Но папа с мамой каждое воскресенье его туда все-таки
водили. И заставляли стоять от начала и до конца, хотя Сенс на службе было жутко скучно. То на одной ноге постоит, то на другой, то вста нет на колени, то закроет глаза, то откроет, то свечки посчитает, то с Вовкой Авдеевым на язы ке глухонемых пообщается. А служба все не кон чается.
И вот однажды во время воскресной литургии к Сене подошел Гриша и протянул ему серебри стую дудочку.
Подуди! — сказала Гриша.
Да ведь служба, как же я подужу? — уди вился Сеня.
Ну и что, что служба? Скучаешь, вот и по дуди. И всегда, как станет тебе скучно, дуди в дудку, она волшебная!
С этими словами Гриша растворился в толпе. А Сеня все-таки побоялся папу и маму и не стал дудеть во время службы, зато всласть надудслся дома. Папа с мамой, узнав, что дудка от Гриши, весь этот ужас терпели. Тем временем Сеня вскоре научился выдувать разные мелодии. И собственные, и чужие. Да так ловко, что ма ма отдала его в детский оркестр при Дворце творчества. И Сеня стал там местной звездой, без него не обходился ни один праздничный концерт. Правда концерты все проходили по воскресеньям, и на службы Сеня успевал все ре -
же. Мама с папой расстраивались, однако пони мали: у мальчика талант. Ну, а потом Сеня окончил музыкальное училище, консерваторию, играет теперь в Лондонском оркестре и по вос кресеньям, если не на гастролях, обязательно едет в церковь, в ту, где служил митрополит Ан тоний. Сеня его, конечно, застал, не раз слушал, и на службе всегда стоял не шелохнувшись. А Гришину дудочку, потертую и давно охрип шую, Сен я хранит в отдельном бархатном фут ляре, у себя в столе.