Любовный роман для старшего возраста 9 глава




Люблю тебя,

мама

P.S. А что там с синим платьем, которое я купила тебе для судебного заседания?

Речь шла об умопомрачительном наряде с юбкой‑клеш, синего цвета, который мне показался цветом неудачников, – он пошел на ковер и занавески в картонном обиталище Барби.

Р. Р. 5. Ты посадила Сэма на низкоуглеводную диету?

Игнорируя собственную мамочку – в этом я давно достигла вершин мастерства, – я пошла одеваться к ланчу со своим агентом. В кои‑то веки я точно знала, из чего составлю ансамбль: новые обтягивающие джинсы (ярлыки оторваны), простенький, но изящный свитер (ну, ладно, ладно: Марджин простенький, но изящный свитер), Дарсина сумочка в ковбойском стиле, с замшевой бахромой, и сапоги. Я посмотрела на себя в зеркало и решила, что выгляжу почти хорошо, нужно только слегка подправить некоторые детали, например ногти и брови.

Я как раз чихала в зеркало – кожу под поредевшими бровями отчаянно щиплет, в руке пинцет, – когда подъехал фургон Билла. Среди посланий в адрес «Старого молочника» затесалось письмецо с шестью марками. Адрес был написан крайне коряво, без имени адресата. Я вскрыла конверт, оттуда выпала прядь темных волос. В конверте лежал розовый листок почтовой бумаги. На нем было накорябано: «Я асригла волсы. ДАРСИ».

Я стала гадать, с какой части Даренной головы срезана эта прядка. Скорее всего, спереди и по центру – где можно стричь, глядя в зеркало. Я сжала прядку в кулаке. Длиной сантиметров семь‑восемь. Похоже, Дарси срезала ее у самого корня.

До их приезда еще целых восемнадцать дней. А до тех пор у меня есть собака. Самой было противно, какой необходимой мне становится Матильда. Особенно потому, что она оставалась ко мне совершенно равнодушной, позволяла себя почесать или погладить без всякого энтузиазма, оживлялась, только когда я ее кормила.

Весь декор ресторанного зала громким голосом кричал «бистро»: стены обиты узкими деревянными реечками, овальные зеркала, скорбное мяуканье Пиаф, реклама абсента и афиши Тулуз‑Лотрека. Тем не менее запах тут был правильный, сочетание мяса и горячего жира.

Перед Марджи стояла тарелка карпаччо – тонкие ломтики сырого мяса, присыпанные каперсами и сбрызнутые оливковым маслом. Я заказала салат с козьим сыром и с чем‑то еще – слово мне было незнакомо, – оказалось, это мороженый чернослив, странно, но вкусно, и с листьями горьковатого салата фризе, которые щекотали горло. Есть продукты, с которыми я не была знакома со времен их жизни в виде полуфабрикатов на полках «Апекса», было просто божественно.

За соседним столом две мамочки обсуждали домашнее обучение. Под столом сидели двое детишек и, кажется, складывали костер из хлебных палочек, а также, возможно, спичек. Одна мамочка подпирала плечом младенца – он смотрел на нас. Он – похоже, это был мальчик – сжимал в кулачке хлебную палочку. То был один из серьезных, немигающих младенцев. Он наблюдал за Марджи, которая наматывала лепестки сырого мяса на вилку и алчно, эстетично их поглощала.

– Хочу вам доложить, как продвигается книга, – сказала Марджи, как следует заправившись мясом.

Мороженая черносливина примерзла к моему языку. Я почувствовала: сейчас моя жизнь изменится. Перед мысленным взором возникли просторные витрины книжного магазина, заставленные экземплярами утраченного романа Набокова (написанного «Лукасом Шейдом», и тут мы лукаво подмигиваем). Возникло складское помещение, а в нем – палеты обернутых защитной пленкой книг в твердом переплете, с блестящей суперобложкой. Возникла скромная пояснительная надпись на последней странице, где упоминалось мое имя, – имя той, что нашла эту рукопись.

Марджи оттолкнула наполовину съеденное карпаччо. Огляделась в поисках сигареты, курить которую было запрещено. Смяла салфетку и бросила на стол.

– Первый редактор, прочитавший рукопись, сказал, что центральная бейсбольная сцена написана в манере газетных объявлений в разделе «Знакомства», – сказала Марджи. Процитировала письмо редактора: – «Сравнить эту сцену могу лишь с „Титаником“ – она так же идет ко дну».

Тем самым редактор в ученой манере сообщал, что сцена совсем хреновая.

Я поперхнулась своим фризе.

– В нашем ремесле поневоле станешь толстокожей, – сказала Марджи, накалывая на вилку еще один кусочек мяса. – Не переживайте, мы ждем ответа еще от нескольких редакторов.

Я попыталась проглотить облепившую нёбо гадость.

Над нами навис официант – можно было подумать, он только что выучился реанимировать людей по методу Генри Хаймлиха и ему не терпелось на нас попрактиковаться. Марджи принялась рассказывать об огромном читательском рынке из людей предпенсионного возраста и женщин в жизненной фазе «постэректильных отношений» – среди них огромный спрос на любовные романы. Она сказала, что сразу несколько издательств запускают целые серии, вовсю рекламируют их через Американскую ассоциацию пенсионеров и сайты для бабушек и печатают в них романы под заглавиями «Позднее лето любви» или «Счастье с третьей попытки». Марджи подначивала меня написать любовную сцену для пожилых читательниц.

– Оно почти как спорт, – сказала она, а потом от доброты душевной добавила: – Только в этом вы лучше разбираетесь.

Я не была уверена в ее правоте.

Младенец загулил и уставился Марджи в глаза. Мы дружно подмигнули милому серьезному существу, обреченному на домашнее обучение и жизнь среди поджигателей. Малыш выпятил в сторону Марджи верхнюю губу и издал четкий, хорошо отработанный пукающий звук. Она в ответ улыбнулась. Младенец ткнул в небо хлебной палочкой, словно чудаковатый дирижер, мобилизовал все лицевые мускулы и улыбнулся в ответ.

Разговоры вокруг смолкли – обедающие наслаждались этой сценой зарождающейся любви.

Я отчаянно ревновала к младенцу, на долю которого выпало столько внимания моего агента.

– Попробую, Марджи, обязательно попробую.

Марджи с дитятей глядели глаза в глаза. Я воспользовалась случаем и выплюнула несъедобную траву в салфетку. Официант пошел искать более вероятного кандидата на удушье.

– Как вы думаете, когда остальные редакторы дадут ответ? – спросила я, тактично напоминая, зачем мы сюда пришли.

– Через месяца два, – отозвалась Марджи, не сводя глаз с младенца. Ни тот, ни другая не мигали.

Официант принес десертные меню. Мне было непросто выбрать между крем‑брюле и «Тарт Татеном», но «Татен» выглядел как‑то заманчивее. Марджи грохнула своим меню о столешницу из искусственного мрамора.

– Не могу я так издеваться над своим телом, – сказала она. – А вы валяйте.

Ну, тогда и я не буду издеваться. Я положила меню на стол, хотя сладкого хотелось так, что аж в жар бросило.

– Вы лучше пока напишите эту любовную сцену, – посоветовала Марджи. – Отвлекитесь от бейсбола. Тянуть время – значит все загубить.

– Можно спросить совета: а как пишут любовные сцены? – Я все пробовала языком несуществующий десерт.

Марджи повернулась ко мне. Я почувствовала – она внутренне собралась, будто мы только сейчас заговорили о том, ради чего встретились.

– Напишите сцену, в которой женщина впервые осознает, что у них с мужчиной возникло взаимопонимание; в которой она открывает, что небезразлична ему. Женщины – а такое читают только женщины – очень любят взаимопонимание.

Я вздохнула.

 

– Все у вас получится, Барб. – Марджи махнула официанту, прося счет. – И не нужно для этого никакого особого ума, зря вы так думаете. – Она вытащила из сумки большой конверт и подвинула ко мне через стол. – Вот здесь обложки к одной из новых пенсионерских серий. Рассмотрите, может, они вас вдохновят. По ним ясно, на каких читателей это рассчитано. – Она расписалась на счете. – Ничего сложного, следуйте правилам и пишите посексуальнее.

Следовать правилам, подумала я, ладно.

Горло, ободранное фризе, горело, по‑прежнему хотелось сладкого, так что я заехала в мороженицу «Наша вера», чтобы утешится шариком кофейного пломбира.

В основе «Нашей веры» лежало почитание молочных продуктов, включавшее в себя преклонение перед крупными млекопитающими. По их заповедям, строго запрещалось доить коров с помощью какой бы то ни было техники. Не то чтобы они были совсем амишами, но не были и ничем другим.

Была у них как минимум одна позорная тайна, вернее, я знала только одну, а именно: мороженое они закупали в «Старом молочнике», но подавали как самодельное, приготовленное из молока их собственных «пасущихся на травке коров», – можно подумать, что бывают другие коровы. Мистер Дейч‑младший с гордостью открыл мне эту тайну. Он не считал их поведение надувательством, скорее, хитроумным маркетинговым ходом.

Высокие своды «Нашей веры» были мягко подсвечены – создавалась необходимая обстановка для мирного поглощения мороженого. Кто‑то всю душу вложил в реставрацию этого здания, бывшего железнодорожного вокзала. Сохранился потолок из рифленой жести, весь в квадратах. Медленно вращались лопасти вентилятора, возгоняя теплый воздух к потолку, не давая уснуть нескольким медлительным зимним мухам. Над столами висели на длинных медных цепях лампы. Стены из светло‑серого мрамора и пол были неуместно красивыми. Билетную кассу превратили в стойку, где продавали молочные коктейли, мороженое в стаканчиках и вафельных рожках. Во всем этом городе только в «Нашей вере» подавали настоящие сливки, они стояли в кувшинчиках на столах.

Как символично, что железнодорожный вокзал Онкведо превратился в кафе‑мороженое. Отсюда, из Онкведо, никто никуда не едет. Мы не лежим на торговом пути. Онкведонцы сидят на месте и потребляют. У нас здесь конец пути.

Я оказалась единственной посетительницей и села за угловой столик, откуда видно было улицу и стоянку. Какой‑то мужчина прибивал что‑то к стене над доской, где перечислялись сорта мороженого.

На подавальщице было платье из коричневой мешковины, а может, из конопли, а на бирке значилось имя: Пенитенс. Положив мне мороженого, она вернулась к своему занятию – полировала металлические креманки и составляла их в аккуратные стопки по шесть штук.

Если вылить на мороженое медленную струю сливок, получится тонкая лакомая корочка. Это открытие сделал Сэм. Он – единственный известный мне человек, который разобрался, что происходит, если полить мороженое сливками. Я практиковалась за угловым столиком «Нашей веры» – медленно выливала сливки на кофейное мороженое, потом разбивала корочку кончиком ложки. Внутри мороженое было мягким, подтаявшим, а затвердевшие сливки приобрели легкий шоколадный привкус, но без сладости, которая помешала бы насладиться совершенством текстуры.

Я вскрыла Марджин конверт, из него вывалилась целая пачка блестящих мягких обложек. На них седовласые пожилые модели гуляли, держась за руки, по взморью или ехали в открытых кабриолетах, закинув головы назад, улыбаясь, а на заднем сиденье маячила корзинка для пикника.

Я подумала: а прочла ли Пенитенс хоть одну такую книгу? Ничего такого не имея в виду, я вообразила себе, как сползает с нее платье. Под ним – целомудренное белье, предписанное верой, вообразить себе его в точности я не могла: никакого эластика, парочка пуговиц, подвязка. Ложка за ложкой отправляя в рот мороженое, я разложила обложки в порядке предпочтения, предпочтения Пенитенс, то есть всю фривольность долой. Подумала, подходит ли она по возрасту в читательницы таких книг. Может, она еще и не стара, но одета как богомолка, спешащая на встречу со старостью.

Ухаживать за Пенитенс должен человек серьезный, порядочный. Человек, которому по душе простые культуры, упорядоченное существование. Какой именно? Работяга, мастер своего дела, чтобы за ним – как за каменной стеной, а еще он должен пробудить в ней огонь желания. Возможно, университетский преподаватель (во мне университетские преподаватели никогда не пробуждали огня желания, но я своими глазами видела, как многие мои однокурсницы отдают свою невинность человеку за кафедрой). Пусть у него будут серебристо‑седые волосы.

Он полностью посвятит себя ей (а именно это, по словам Марджи, женщинам и нужно), заставит ее снять эти нелепые одежки. Его страсть, его любовь, его предупредительность высвободят ее тайные инстинкты и вытолкнут ее в великий современный мир.

Я уставилась на деятеля на стремянке, на заднюю часть его джинсов, и подумала: вот ведь несправедливость, на мужчинах джинсы всегда сидят так хорошо – прямая линия ягодиц превращается в линию ног, и штанины так выгодно подчеркивают все мышцы бедер. Покрутила в голове досужую мысль: почему муж Пенитенс (если этот столяр ей муж) ходит в обыкновенной одежде, а не в мешковине, почему мужчинам в этой секте разрешено одеваться по‑человечески.

Потом вернулась к делу: разложила обложки по прилавку вокруг креманки с мороженым, размышляя, какая из них придется по вкусу Пенитенс. Красный кабриолет – слишком материалистично. Ее старозаветным мозгам нужно что‑то другое. На одной обложке пара стояла перед увитой плющом стеной, которая вполне могла быть стеной библиотеки Вайнделлского университета. «Зрелая любовь зрелых людей». Придумавший это заглавие наверняка коллекционировал палиндромы.

В книге, главной героиней которой будет Пенитенс, все произойдет так: герой слезет со стремянки, отстегнет кожаный пояс с инструментами, положит ватерпас на стойку, уберет дрель в футляр. Его заинтригует незримая красота Пенитенс, ведомая только ему, его поразит мысль о роскошном теле, скрытом под нелепыми тряпками.

Пока я думала, столяр слез со стремянки. Марджи бы сказала о нем: «Сногсшибательный зад». Он стоял, глядя на панно, которое только что повесил. Деревянные планки – я знала, что это мутовки от старинных маслобоек, – расположены полукругом. Оконечники мутовок, гладкие и вытертые, напоминали головы, а деревянные колечки на узких шеях казались простенькими украшениями. Если посмотреть вот так, мутовки напоминали африканскую скульптуру, вроде тех длинных простых изваяний, которые собирал Модильяни. Столяр сотворил очень красивое панно – солидное, уравновешенное.

Пенитенс намотала свою дерюжку на кулак и встала с ним рядом.

Именно здесь в любовном романе он коснулся бы плечом ее плеча, жар его желания проник бы под грубую ткань и воспламенил бы ее нежную кожу. Воспламенил?

В реальной жизни столяр обсуждал с Пенитенс счет. Она жестом подозвала его к стойке, предложила мороженое, но он покачал головой.

«Дубина бесчувственная», – подумала я.

Столяр прислонил сложенную стремянку к стене рядом с моим столом и присел на корточки перед большой сумкой, которую я до того не замечала.

– Мне пересесть? – спросила я, все еще дуясь на него за то, что он пренебрег бедной Пенитенс и ее дерюжкой.

– Вам что‑нибудь еще? – обратилась ко мне Пенитенс.

– Нет, – сказала я, краснея, как десятилетний мальчишка, которого поймали за неприличной мыслью: я воображала себе, как подвязка врезается в ее мешковатые панталоны из натуральной ткани.

– Два доллара, пожалуйста.

Она взяла пустую креманку и заглянула в нее.

Я положила на стойку три доллара. Она церемонно протянула один обратно:

– У нас не полагается давать чаевые.

Столяр положил ватерпас на столешницу со мной рядом и вытащил из‑за уха карандаш.

– Что это такое? – поинтересовался он, указывая на рассыпанные по стойке картинки.

– Книжные обложки.

Я принялась запихивать их в конверт, стараясь делать это побыстрее, но без суетливости.

– Вы их рисуете?

– Нет. – Я закрыла конверт.

– Ну и хорошо.

Он положил футляр с дрелью на столешницу.

– Это почему?

Я засунула конверт в сумку.

– Больно уж уродские. – Стоя рядом с моим столиком, он продолжал собирать инструменты. Кожаный пояс съехал вниз по бедрам. Я старалась на него не смотреть. Рулетка – есть, молоток – есть, шурупы в неглубоком кармашке. – Вы у нас недавно? – Он обращался к моей макушке.

– Да. Вроде того. Два года.

– Вам тут нравится? – Он высыпал шурупы из пояса в коробочку.

– Иногда.

– Сами из Нью‑Йорка?

– Да.

– Часто бываете у озера?

– Нет.

– Вот и зря: если тут и есть что стоящее, так это лес и озеро.

– Понятно.

Хорошо бы он уже ушел. Я инстинктивно взглянула на его руку – нет ли обручального кольца. Он перехватил мой взгляд и улыбнулся всепонимающей улыбкой, вскинул стремянку на плечо и понес на улицу. Я видела в окно, как он крепит ее к боку своего пикапа, потом отпирает большой металлический ящик для инструментов, встроенный в багажник.

На боку машины было написано: «Холдер. Столярные работы».

Я медленно сосчитала до пятидесяти, потом вышла.

От самой двери я услышала Матильдин басовитый лай. Когда я вошла, она обнюхала меня и лизнула в руку. Похоже, мы становимся друзьями.

Я позвонила мистеру Дейчу, который знал всех землевладельцев в окрестностях своей фермы. Он поднял трубку после первого же гудка и, похоже, совершенно не удивился, что я расспрашиваю его про заброшенный охотничий домик. Выяснилось, что домик принадлежит некой Бабуле Брюс – та живет в доме для пожилых, вот ее телефон.

– Бабка‑то еще бодрая, – сообщил мистер Дейч. – Перебралась туда только потому, что там хорошо кормят. Сама терпеть не может готовить.

Я позвонила Бабуле Брюс – автоответчик уведомил, что та в столовой. Я оставила сообщение, что интересуюсь домом у озера.

Потом полазала по сайту Вайнделлского университета, пытаясь сообразить, как ловчее сделать следующий шаг. Там был раздел «Исследовательские проекты», а в нем вкладка «Обзор тем». Если вы официально занимаетесь научно‑исследовательской деятельностью – вот где пригодится моя бывшая работа в «Современной психологии», – вы можете подать заявку на проведение экспериментов в научно‑исследовательский отдел. Я прочитала требования, вполне выполнимые, – в конце стояли флажки «Сохранить» и «Печать».

Описание проекта в одном предложении у меня получилось такое: «Требуются ассистенты для долговременного, финансируемого из частных источников исследования в области человеческой экологии (реакция испытуемых на определенные раздражители). График – два раза в неделю (вторая половина дня), продолжительность – от трех до шести месяцев. Необходима физическая выносливость». Уфф. Звучит ужасно. Я поставила значки доллара в начале и в конце. Повесила объявление в разделе «Исследовательские проекты», а еще в списке вакансий в разделе «Подработка/факультативные занятия/волонтерская деятельность».

Больше мне ничего не оставалось, только заняться готовкой. Я поставила курицу в духовку, начинив ее двумя целыми лимонами, – рецепт от старой задаваки Марчеллы Хазан из ее «Основ классической итальянской кухни».

Матильда уселась прямо перед стеклянной дверцей духовки. Видимо, ждала, когда куриная кожица вздуется пузырем – а это, по словам Марчеллы, обязательно должно произойти, если тушка подготовлена должным образом. У меня еще ни разу не получалось.

Но на сей раз кожица все‑таки вздулась, золотистая, сочная. Жир из противня я вылила в Матильдину миску поверх ее сухого корма, и она деликатно скушала, явно наслаждаясь. Я съела грудку, разглядывая мужественные лица гребцов на газетных вырезках – сложила их в папку, напоминающую ресторанное меню.

Через два часа я снова слазала на сайт – уже пришло с дюжину откликов. Некоторые с фотографиями. Я узнала лица знаменитостей из «Онкведонского светоча». Вот Сидни Как‑его и Дженсон Как‑его‑там, прекрасные, как модели из каталога «Аберкромби и Фитча». Восхитительный момент.

Я составила график интервью для потенциальных секс‑работников моего дома свиданий и написала всем претендентам ответы.

 

Юбка‑карандаш

 

Чтобы провести интервью, я забронировала на всю вторую половину дня аудиторию в главном здании Вайнделлского университета. Марджи, даже не поинтересовавшись, зачем мне это нужно (у нее был в разгаре аукцион на сиквел «Зрелой любви»), сообщила, как следует одеваться на такой случай: пиджак строгого покроя, туфли на каблуках и элегантная юбка. Все это я раздобыла в комиссионке. Тамошняя продавщица, отомкнувшая для меня дверь примерочной, сказала, что это «юбка‑карандаш». В примерочной пахло нафталином, потом и смертью. Если на вас юбка‑карандаш, колени приходится сжимать так плотно, что никакой карандаш не пролезет. Ягодицы мои в этой юбке выглядели двумя стиральными резинками – в чем нет ничего хорошего. Я походила на завуча частной школы. Причем не какой‑нибудь там престижной частной школы, а вроде той, где Джин Харрис[17]была директрисой, пока ее не посадили.

Дома я примерила свой наряд с колготками «в елочку», оставшимися с давних времен, – изящными, как чулки, – мои плоские коленные чашечки выглядят в них крайне эстетично. Когда я надела их в прошлый раз, Дарси вцепилась мне в лодыжки и не отпускала, пока я не пообещала купить ей такие же. «Чулочччки», – дохнула она с шипением, будто говорила на серпентарго[18].

Главное здание Вайнделлского университета – внушительная постройка. Мне выделили аудиторию со сводчатым потолком и прямыми креслами, обитыми кожей. Никто меня не встретил, никто не провел в сто четвертую аудиторию. На искусственных поленьях плясал газовый огонек. Каминную полку украшали бронзовые таблички всевозможных размеров – сообщавшие, кто из выпускников что купил в эту аудиторию. Чета Гарантола – мебель; а мистер и миссис Джон Мэйфилд – поддельный камин с его вечным огнем. Неописуемая роскошь.

Я взяла папку‑планшет и пустые анкетные формы. Интервью были назначены с интервалом в тридцать минут, и я заполнила все выделенные мне четыре часа.

Я нервничала и поэтому принесла закуску для себя и для посетителей – сухие пшеничные хлебцы и сыр бри. Но сразу по приходе я сжевала почти весь сыр. Сто граммов бри легли в желудок куском цемента. Очередная мышка‑норушка погорела на сыре.

Ела я еще и потому, что вроде как ждала: кто‑нибудь придет и скажет мне «перестань». Никто не пришел.

Имена в моем списке были именами членов гребной команды:

Генри Брэдфорд Тим Лейкуэл Скотт Хэррингтон Дженсон Уотерс Ричард Дорсет Брэдли Ламберт Сидни Уокер.

Как список танцоров в котильоне. Я так разнервничалась, что сыр чуть не полез обратно. Я строго напомнила себе, что все эти мужчины с именами учеников частной школы меня моложе. Я раньше их пришла в этот мир. Это меня слегка успокоило.

Я понюхала кожаную обивку дивана. Интеллигентный, дорогой запах; хорошо обработанная кожа, вдумчиво выбранная целой командой художников по интерьеру, архитекторов и декораторов. Я сняла трубку с университетского телефона, послушала гудок. Даже в нем звучало богатство.

А время все еще не настало. Я пересчитала все известные мне бранные выражения. На тридцать втором (дерьмо поднебесное) дверь отворилась и вошел Генри Брэдфорд. Улыбнулся, протянул мне для пожатия могучую руку. Ладонь была крепкой и загрубелой от весла.

Мы присели по обе стороны низкого столика, мои колени были стиснуты твидовой юбкой‑карандашом. Туфли прекрасно подходили для того, чтобы в них сидеть – носы острые, будто заточенные.

– Хотите сыру? – предложила я, пододвигая к нему полупустую тарелку.

– Спасибо.

Генри Брэдфорд сгреб с тарелки оставшийся ломоть (вместе с коркой) и отправил в рот.

– Откуда вы родом? – спросила я и только потом поняла, что говорить он не может, потому что челюсти у него склеены вязким молочным продуктом.

Он что‑то промычал.

– Давайте я расскажу вам, что это за проект.

Я заранее выстроила свою речь так, чтобы представить все чистой наукой, но при этом прозрачно намекнуть, что круг их обязанностей будет весьма широк. Начала я свою отрепетированную тираду так:

– Мы изучаем эротические реакции человека в смоделированных, но эмоционально правдоподобных условиях, я имею в виду эротические реакции женщин. – Я продолжала: – Устоявшиеся представления о типах возбуждения в последнее время поколебались под влиянием новых технологий, таких как томография головного мозга и химический анализ нейро‑трансмиссии.

Этим предложением я особенно гордилась.

Вот только я не могла припомнить, действительно ли произнесла все это, или «Откуда вы родом?» стало моей последней связной фразой, а потом пошел лишенный смысла салат.

Потому что Генри Как‑его спокойно сказал:

– Это звучит ненаучно.

Я ответила: это новое экспериментальное направление. Пришла к выводу, что он маленько коренаст, да и слишком волосат.

Он наконец проглотил сыр.

– А как будет называться моя должность?

Может, ему нужно для будущего резюме?

– Ассистент‑исследователь.

– А оплата?

Я назвала сумму за одну смену, по здешним меркам немалую. А еще, добавила я, скорее всего, будут чаевые. Сказала еще, что ему будет доверено много конфиденциальной информации, которую лучше не разглашать.

– Вас устраивает? – спросила я.

Он поинтересовался графиком работы, я ответила. Протянул к хлебцам огромную ладонь, прикрепленную к очень волосатому запястью. Дай ему волю – съест все до крошки. Я не без труда встала в своих остроносых туфлях и протянула ему руку.

– Я вам позвоню, – сказала я.

Мы снова обменялись рукопожатиями, и он ушел, оставив за собой шлейф запаха хорошего мужского мыла.

Я вычеркнула его имя из списка.

Сыр меня сморил, а может, это от ужаса напала сонливость. Оставалось еще шесть кандидатов, а хлебцы почти закончились. Я поняла, что вычеркнуть могу еще только одного. Потренировалась, чтобы речь моя звучала ровно и ненавязчиво.

Следующие два интервью прошли без задоринки. Оба кандидата, похоже, заранее знали, о чем пойдет речь; впрочем, Тим Лейкуэл вел себя так тихо, что сказать наверняка было трудно. А еще он оказался великаном.

Я решила: это уже повод взять его на работу, пусть он ни разу не взглянул мне в лицо.

Третий, Дженсон, выслушал мою речь, которая уже звучала вполне гладко, и осведомился:

– Так речь о сексе, да? Я буду заниматься сексом с женщинами?

– Именно так.

– За деньги, да?

– Да.

– Класс.

Я предложила ему хлебцев, отодвинув тарелку так, чтобы ему пришлось к ней тянуться. При этом обнажилось его запястье. Никаких волос.

Он снова откинулся на кожаную спинку дивана, раскинул руки. Широкая грудь, размах крыльев, как у кондора, – просто изумительно.

– Секс будет безопасный, – предупредила я.

– Другим не занимаемся. – Он встал. – Мне пора на тренировку.

Я съела еще один хлебец. Уж не знаю, выдержу ли я остальные интервью без сыра.

Позвонила с их выпендрежного телефона, проверила сообщения на своем автоответчике. Обычно их не бывало, так что я просто тянула время. Но на сей раз сообщение имелось – звонившая представилась Бабулей Брюс. Сказала, что с радостью сдаст мне домик до лета. В голосе искрился смех: «Покрасьте его в веселенький цвет, протопите, и будет вам как песенка, янки‑дудл‑денди. – Она напела мелодию. – Ключ потерялся, так что, если хотите заглянуть внутрь, приходите с отмычкой». Продолжая напевать, она повесила трубку.

В ходе последнего интервью обнаружилось, что товарищи по команде все рассказали Сидни Уокеру, мне даже не пришлось повторять свою речь, он уже знал, что за проект я затеваю.

Не спросив разрешения, Сидни Уокер аккуратно поставил на каминную полку крошечный айпод и колонки толщиной в пару кредитных карточек. Включил «Небеса» группы «Los Lonely Boys» и начал раздеваться. Я не видела ничего занимательнее с тех пор, как при рождении Дарси над креслом повесили зеркало.

Я перестала жевать хлебцы, на языке образовалась вязкая кучка. Судя по всему, юноша репетировал у себя в общежитии, точно подгадал к концу песни – остался в одних носках.

У него было дивное тело, как у вскормленного на зерне теленка, молочное, гладкое. Он наслаждался процессом («явственно», как принято говорить).

– Заводит?

Щекотливый вопрос повис без ответа. «Los Lonely Boys» грянули куда менее задушевную песню на смеси испанского и английского.

– Нет, – ответила я решительно, пытаясь изобразить на лице приветливую улыбку и одновременно протолкнуть в горло непрожеванные хлебцы.

Глядя, как он одевается, я вспоминала, сколько раз в жизни говорила «нет», – длинный список пропущенных развилок на всех моих неверных путях.

– Расскажите о себе, – попросила я.

Он прервал свое занятие – любовно запихивал рубашку в брюки – и посмотрел на меня:

– А зачем?

А ведь и верно, подумала я, больше мне ничего знать не нужно.

– Если согласны, я вас беру на работу. Начинаем в следующем месяце, вторник и четверг с двенадцати до пяти дня.

Я выбрала это время, потому что в эти часы не было занятий физкультурой и футболом. Были репетиции оркестра и плаванье, но туда ходили только уж совсем чокнутые мамочки.

Он запихал неправдоподобно большие ступни в туфли без задников. Я подумала: а ведь это первое поколение, для которого завязывать шнурки – утраченное искусство.

– Зачем вам это? – поинтересовался он.

– Ради науки, – ответила я. Он продолжал таращиться на меня как человек, привыкший слышать неприкрытую правду. – И ради денег. – Он не сводил с меня глаз, распахнутых широко, как амбарные двери.

– В этом городе об этом забыли, – сказала я. – По крайней мере, женщины. Они принимают лекарства. Едят. Вяжут. Просто какое‑то пуританство.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: