– Два иммобилизатора для позвоночника! – крикнул он. – Размер третий. И две коротких доски для фиксации тела.
Он вновь заполз в машину и спросил у младшего мальчишки:
– Ты меня слышишь? Скажи что‑нибудь.
Тишина. Ни ответа, ни движения. Лицо и шея мальчика были залиты кровью, глаза и губы плотно сжаты.
Другой закон спасателей гласил: если ребенок тих и спокоен, жди беды.
Флорио наложил фиксатор на шею мальчишки, подсунул под его спину иммобилизатор, а затем ножом перерезал ремень безопасности. Одним движением он вытащил пострадавшего из машины. Мальчик был совсем легкий, фунтов восемьдесят, не больше, и Флорио лишь удивило, что на его правой руке надета бейсбольная перчатка.
– Зрачки не реагируют, – объявил напарнику Флорио, посветив Сэму фонариком в глаза. – Дыхание не прослушивается. Кровотечение из ушей.
Все это были очень плохие признаки. Настала очередь вытаскивать второго пострадавшего. Флорио вновь забрался внутрь салона. Подростка на водительском сиденье зажало рулевой колонкой. Спасатель затащил в машину гидравлический упор и, выбрав подходящее место, включил механизм. Когда металлическая деталь разделилась, он увидел, что у парня, ко всему прочему, открытый перелом бедра. В нос ударил отвратительный запах: смесь охлаждающей жидкости из пробитого радиатора и крови.
Флорио быстро наложил шейный фиксатор и притянул парнишку жесткими скобами к иммобилизатору. Теперь оставалось только вытащить его наружу и аккуратно положить на асфальт.
– Ты меня слышишь? – спросил Флорио.
Ни слова в ответ.
– Сожми мою руку, если слышишь, – сказал он.
Ни звука.
Оба пострадавших лежали теперь бок о бок рядом с машиной на досках‑фиксаторах. С собакой на заднем сиденье все было ясно: пса просто расплющило между стенкой багажника и задней осью, которую ударом вогнало в салон. «Святой Франциск, – прошептал Флорио, – ниспошли свою благодать на эту тварь Божью».
|
|
Он бросил взгляд на часы. Они неумолимо отсчитывали минуты «золотого часа»: на то, чтобы спасти этих парней, оставалось совсем мало времени – меньше шестидесяти минут. Если удастся стабилизировать их состояние и быстро довезти до хирургов и реаниматологов в больнице, они еще могут выжить.
Спасатели отнесли в свою машину сначала одного мальчика, затем второго. Триш вскочил на водительское место. Флорио остался в реанимационном отсеке и наклонился, чтобы закрыть распахнутые задние двери. На горизонте он увидел полную луну. Это по воле Божьей она здесь именно сейчас – словно напоминание о том, как мимолетна наша жизнь в этом мире, как зыбко и преходяще все прекрасное.
«Скорая помощь» рванула вперед, завыла сирена. Флорио захлопнул двери. На миг его пальцы прикоснулись к потертому золотому медальону, висевшему у него на шее. Это был святой Иуда, брат апостола Иакова, покровитель тех, кто попал в безвыходную ситуацию.
«Научи меня…»
Приложив стетоскоп к груди младшего мальчика, он прислушался и все понял.
Настало время чудес.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мгла укрыла землю как саваном, приглушив все звуки мира. Чарли, Сэм и Оскар сбились в кучку, стараясь не потеряться в этой сырой и промозглой темноте. Никого, кроме них, здесь не было. Они могли быть где угодно – или нигде. Впрочем, какая разница. Они были вместе.
|
|
– Мама нас за это убьет, – дрожа, сказал Сэм. Засунув руку поглубже в перчатку, он добавил: – Ну и рассердится же она – мало не покажется.
– Не волнуйся, старик, – ответил Чарли и убрал со лба младшего брата непослушные кудри. – Маму я беру на себя.
Он и сам хорошо представлял себе реакцию матери: ее покрасневший лоб, пульсирующие на висках синие жилки, хмуро сведенные брови и морщинки, сбегающие к поджатым губам.
– Нас ведь за это в тюрьму посадят, – сказал Сэм. – Миссис Панг потребует, чтобы мы заплатили ей за разбитую машину, а у нас же нет столько денег.
Он повернул голову и не без труда сосредоточил взгляд на зыбкой тени, едва проступавшей в полумраке. Ну да, это он – кузов разбитой машины. Все, что уцелело при аварии, спасатели разодрали своими клещами и распорками.
– Не посадят тебя ни в какую тюрьму, – заверил Чарли брата. – Ты еще мал. Они не сажают двенадцатилетних детей. Меня могут, тем более что я был за рулем, но не тебя.
– И что нам теперь делать? – испуганно спросил Сэм.
– Ничего. Что‑нибудь придумаем.
– Прости меня, – сказал Сэм. – Это я виноват.
– Ерунда, ни в чем ты не виноват.
– Это я отвлек тебя разговорами о луне.
– Да не в этом дело. Я вел машину, а значит, должен был увидеть грузовик и объехать его.
Сэм хлопнул перчаткой и удивился, как глухо прозвучал знакомый звук в этой вязкой темноте. Еще один хлопок.
– Ну а теперь что? – спросил он.
– Подожди минутку, – сказал Чарли. – Дай подумать.
Он оглядывался, пытаясь понять, где же они все‑таки находятся. Не было видно ни моста, ни изгиба реки, ни силуэта города на горизонте. Небо нависало черным покрывалом. Чарли попытался найти Полярную звезду или какое‑нибудь созвездие, чтобы сориентироваться, но увидел лишь неясные тени где‑то поодаль. Впрочем, не столько увидел, сколько ощутил присутствие чего‑то более плотного в текучей и бесформенной пустоте этой ночи.
|
|
Постепенно, словно продираясь сквозь окружавшую его мглу, Чарли начал понимать, куда они попали. Каким‑то загадочным образом они перенеслись на холм с двумя ивами, на тот его склон, что спускался к заливу. Он узнал изгиб береговой линии и шеренгу мачт: это выстроились вдоль причала катера и шхуны. Вскоре Чарли удалось разглядеть сквозь темноту и зеленый сигнал маяка на противоположном берегу бухты.
– Похоже, мы дома, – сказал он.
– Как же это получилось?
– Без понятия. Но ты посмотри – это же причал Такера.
Он махнул рукой в ту сторону, но Сэму было неинтересно.
– Мама нас точно убьет, – продолжал хныкать он. – Надо срочно что‑то придумать, да так, чтобы она поверила, а то сразу за ремень возьмется.
– Да не будет она тебя бить, – заверил Чарли. – Я же сказал – что‑нибудь придумаю. Можешь мне поверить.
На самом деле он понятия не имел, что делать и как выбраться из этой передряги. Вдруг вдалеке забрезжил свет. Слабый луч с трудом пробивался сквозь густую мглу, но постепенно приближался и становился все ярче. Чарли подумал, что это, скорее всего, фонарик в руках у спасателей, которые отправились на поиски куда‑то запропастившихся подростков. Оскар залаял – сначала дружелюбно, но вдруг перешел на протяжный унылый вой.
– Смотри, – сказал Сэм, – кто это там?
– Твою мать! – невольно вырвалось у Чарли.
Сэм никогда не слышал таких слов от брата и перепугался не на шутку.
– Это мама?
– Нет, братишка, я так не думаю.
– А кто же? Кто это идет? Я боюсь.
Свет все приближался и стал теплым и ярким.
– Не бойся, – сказал Чарли.
Они были мертвы. Мертвее мертвых.
Без пульса. Без дыхания. Гипоксия. Без кислорода в крови, остановка сердца, вызванная тяжелейшей травмой грудной клетки тупым предметом. Мертвее мертвых. Флорио еще раз посветил фонариком в зрачки старшего подростка. Его глаза по‑прежнему были черными и бездонными.
Он подсоединил свинцовые электроды к запястьям мальчишки и к его груди с левой стороны, ткнул не глядя в нужную кнопку и впился глазами в монитор. Линия шестисекундной электрокардиограммы была абсолютно прямой.
«Говорит вторая бригада, – произнес он в микрофон рации. – Без пульса и без дыхания».
Флорио вскрыл набор для интубации и сунул изогнутый стальной наконечник ларингоскопа в рот парню. Отодвинув в сторону безвольно запавший язык, он, хорошенько прицелившись, ввел наконечник в трахею через узкую щель между голосовыми связками. Он нажал чуть сильнее, и инструмент занял нужное положение. Отлично. Чуть повернув трубку, он надул манжету, присоединил к ней кислородный мешок и начал качать.
Машина неслась в сторону Норт‑Шорской больницы скорой помощи, и Флорио понимал, что у него остается последний, единственный шанс. Он вынул из контейнера электроды дефибриллятора, прижал к груди парнишки, нажал большим пальцем на кнопку и обрушил на бездыханное тело разряд в двести пятьдесят джоулей.
Черт возьми!
Сердечная деятельность, судя по показаниям монитора, не возобновилась. Фибрилляция желудочков не прекращалась: сердце по‑прежнему безвольно болталось в грудной клетке, как желе в чашке. Быстрыми, доведенными до автоматизма движениями Флорио наложил парню на руку жгут, нашел вену чуть ниже локтя, ввел в нее иглу и вкачал ему адреналин. После этого он повернул рукоятку дефибриллятора на триста джоулей.
Флорио нажал на кнопку, и тело конвульсивно содрогнулось. Опять никакого результата, но Флорио не сдавался. Он был опытным парамедиком и спас бессчетное количество диабетиков в состоянии гипогликемической комы, вкалывая им ударные дозы декстрозы. Он вытащил с того света десятки наркоманов с передозой, кубик за кубиком вводя им наркан. Он никогда не сдавался. Не бывает слишком поздно для того, чтобы свершилось чудо. Даже когда гроб засыпан землей, еще нельзя сказать, что все кончено. Долгие годы Флорио собирал слухи и правдивые истории о том, как мертвые воскресали и начинали изнутри колотить по крышке гроба, стараясь выбраться. Особенно ему нравился случай в Южной Африке, когда один священник до смерти напугал плакальщиц на собственных похоронах, присоединившись к их хору прямо из гроба, когда те запели его любимый псалом. А еще был один епископ греческой православной церкви, преспокойно лежавший в открытом гробу, пока прихожане отдавали ему последние почести. Когда же зазвонили церковные колокола, он словно проснулся, слез с катафалка и поинтересовался у присутствующих, почему они все так странно на него смотрят.
В общем, Флорио переставил переключатель дефибриллятора на триста двадцать джоулей и нажал на кнопку. От электрического разряда лежащее перед ним тело изогнулось дугой. Это был последний шанс. Если сейчас он не заставит сердце мальчишки забиться в нормальном ритме, значит – все, конец.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мгла рассеялась, и теперь свет окружал их почти со всех сторон.
Сэм весь дрожал, и, чтобы хоть чуть‑чуть успокоиться, он крепче прижал к себе Оскара.
– Я боюсь, – сказал он. – Я не хочу неприятностей. Не хочу, чтобы мама ругалась. Не хочу, чтобы нас забрали чужие.
– Все будет хорошо, – ответил Чарли. – Поверь мне.
Сам он почувствовал, как тепло, исходившее от света, проникает внутрь и как слабеет терзавшая его боль.
– Обещай, что ты меня не бросишь, – сказал Сэм, протягивая ему руку.
– Обещаю.
– Клянешься?
– Клянусь.
– Клянешься всем, что у тебя есть? Клянешься жизнью и смертью?
– Да, – ответил Чарли. – А теперь обещай, что ты тоже не бросишь меня.
– Никогда, – сказал Сэм.
Глаза у него были широко открыты, и он смотрел прямо перед собой. Лицо его вдруг стало спокойным и умиротворенным. Никогда еще Чарли не видел брата таким тихим и мирным.
Они обнялись, потом встали рядом друг с другом, чувствуя, как сгущается свет вокруг них, превращаясь в ослепительное бело‑золотое сияние.
– Ты, главное, не волнуйся, малыш, – снова сказал Чарли. – Все будет хорошо. Я тебе обещаю.
Флорио услышал писк монитора.
Может быть, это был святой Флориан. Или святой Иуда, брат Иакова. Или это была просто Божья благодать. Он снял электроды с груди мальчика и увидел на коже следы от ожогов. Линия электрокардиограммы показывала, что сердце внезапно забилось в нормальном синусовом ритме. Потом, к удивлению даже видавшего всякое Флорио, глаза парня медленно открылись – светло‑карие, в окружении сеточки лопнувших капилляров. Он прокашлялся и уставился в потолок. Это был взгляд человека, только что вернувшегося из долгого и далекого путешествия.
– С возвращением, – сказал Флорио.
Парень выглядел смущенным и встревоженным, что, впрочем, ничуть не удивляло, учитывая обстоятельства.
– А где Сэм? – пробормотал он. – Я только что говорил с Сэмом. Я ему обещал…
– Как тебя зовут?
– …я обещал Сэму, что не брошу его.
– Скажи, как тебя зовут, сынок.
– Сент‑Клауд, – отозвался тот слабым голосом. – Чарли Сент‑Клауд.
– Все будет хорошо, Сент‑Клауд. Сейчас я займусь Сэмом и обещаю тебе сделать все, что в моих силах.
Флорио перекрестился и мысленно вознес молитву:
Благодарю тебя за дар дыхания.
За дар жизни.
За дар каждого движения…
Потом он услышал, как Чарли снова сказал:
– Где же Сэм? Где мой брат? Я не могу бросить его…
Смысла этих слов Чарли как следует не понимал, зато отлично чувствовал напряженность в голосе мужчины. Так всегда говорят взрослые, когда выясняется, что дела идут неважно. Впрочем, нет: в тех случаях, когда все идет чертовски плохо. Парамедик, произнесший эти слова, продолжал возиться с Сэмом.
Систолическое давление – шестьдесят.
Сердечная деятельность отсутствует.
Интубировать не удается.
Тут Чарли вдруг почувствовал волну ужасной боли в спине и шее. Он вскрикнул, лицо перекосилось.
– Я здесь, с тобой, – сказал парамедик. – Я сейчас дам тебе кое‑что, и ты поспишь. Не волнуйся, больно больше не будет.
Чарли ощутил, как по всему телу, от плеч к ногам, растекается тепло. Все вокруг стало расплываться, терять привычные очертания, но лишь одно он помнил ясно и отчетливо: он дал слово не бросать младшего брата. Пообещал заботиться о нем. Отцы могут приходить и уходить, но, что бы ни случилось, он никогда не бросит Сэма.
Конечно, угораздило их вляпаться серьезно. Мама еще очень долго будет сердиться. Ну и что? Долго не значит всегда. И потом, как бы она ни старалась, ей все равно не удастся прервать естественный ход вещей: дети растут, и ничто их не остановит.
В одурманенном мозгу роились и проплывали сбивчивые образы: когда‑нибудь, и вообще‑то уже довольно скоро, они вырастут настолько, что смогут покинуть дом, пойдут в хороший колледж, получат настоящую профессию и станут жить по соседству друг с другом. У них будут семьи. Они будут играть в мяч со своими собственными сыновьями и оба купят сезонные абонементы на матчи «Сокс».
Чарли раньше никогда не задумывался о будущем. Он жил в настоящем – вместе с Сэмом и Оскаром. Но сейчас, в данный момент, с фиксатором на шее и с иглой в вене, он каким‑то образом представил себе жизнь на много дней и даже лет вперед – на дни и годы, которые они с братом проведут бок о бок, оставаясь вместе всегда, несмотря ни на что. Других вариантов не было. Чарли просто представить себе не мог жизнь без Сэма.
Он сумел дотянуться рукой до соседних носилок в кабине «скорой помощи». Пропихнув руку мимо объемистой талии парамедика, он нащупал костлявую ручонку Сэма, с торчащей из нее иглой, и бейсбольную перчатку, лежащую рядом. Он чувствовал руку брата, всю влажную и холодную. И Чарли сжал ее так крепко, как только смог.
Часть вторая
НЫРЯЙ ЗА МЕЧТОЙ
ГЛАВА ПЯТАЯ
Флаги, поднятые на причале, взвились и в унисон эффектно хлопнули на ветру, словно приветствуя Тесс Кэрролл, прибывшую на стоянку в своем потертом жизнью «Шевроле Шайенн» семьдесят четвертого года. Она выбралась из машины и внимательно посмотрела на полощущиеся на ветру флаги. В каждом изгибе, в каждом взмахе полотнищ она видела то, что ей было нужно: информацию о погоде, ждавшей ее там, в море. Одного взгляда на флаги было достаточно, чтобы понять, что здесь, у кромки берега, дует сейчас спокойный юго‑восточный бриз, скорость которого – узла четыре, не больше. Этот воздушный поток формировался на ледяных полях Новой Шотландии, прокатывался над всей Новой Англией и рано или поздно, набирая температуру и скорость, добирался ни много ни мало до самого Карибского бассейна.
Тесс обошла пикап и попыталась открыть задний борт. Ржавая железка даже не пошевелилась. Эту древнюю машину она купила по цене металлолома на свалке, а ее отец вдохнул в автомобиль новую жизнь, поставив под капот другой двигатель – впрочем, тоже весьма почтенного возраста. Когда потребовалось заменить двигатель еще раз, отец сказал Тесс, чтобы она продала эту ржавую консервную банку. Она не послушалась, а когда отец спустя несколько лет неожиданно умер, Тесс поняла, что не сможет расстаться с этим старым «шевроле». Теперь она сама как могла поддерживала машину в работоспособном состоянии, воспринимая ее скорее как часть отцовской души, нежели как транспортное средство.
Тесс перегнулась через боковой борт, вытащила из кузова нейлоновый парус, свернутый в здоровенный тюк, и взвалила себе на плечо. Она была высокая стройная брюнетка, с волосами, туго стянутыми в хвост, который торчал из‑под застежки бейсболки с фирменной раскраской футбольной команды «Патриоты». Поправив тюк на плече, чтобы его вес распределился равномерно, Тесс развернулась и пошла в сторону причала.
Здесь, у самой воды, она поздоровалась с неизменно находившейся на рабочем месте Беллой Хупер. Та сидела в алюминиевом шезлонге, а рядом красовался второй складной стул с закрепленной на нем картонкой – рукописным рекламным объявлением, гласившим: «Женщина, которая умеет слушать». Увидев Тесс, Белла вытащила из уха наушник от плеера и во всю глотку проорала: «А ну, подходи, присаживайся!» Отработав лет тридцать за стойкой в баре «У Мэдди», Белла ушла на пенсию и сумела раскрутить свой собственный бизнес. За пятнадцать долларов в час она готова была выслушать чей угодно рассказ совершенно о чем угодно. Конфиденциальность информации, полученной таким образом, естественно, гарантировалась. Белла не давала никому никаких советов, и ее услуги, само собой, нельзя было оплатить по медицинской страховке. Тем не менее недостатка в клиентах у нее не было. Уверенные, что их выслушают, люди специально шли из города сюда, к причалам, чтобы выговориться. Величайшим даром – или, быть может, даже искусством – Беллы была способность поддерживать разговор минимальными лексическими средствами. Монолог клиента она направляла и стимулировала небольшим количеством разных «угу», «о‑о‑о» и «ах вот оно как».
– Привет, Тесс. Ничего не хочешь мне сказать? Смотри: у меня для тебя особый тариф – специальная скидка для родственников и знакомых, – обратилась Белла к проходившей мимо Тесс. – Всего‑то пять баксов за час квалифицированного выслушивания.
– Жаль, что с тобой нельзя рассчитаться по страховому полису «Голубого креста», – сказала Тесс с улыбкой. – Может, в следующий раз кое‑чем поделюсь, а сегодня – извини, мне в море выходить пора.
– Ну, дело твое, – ответила Белла и откинулась на спинку шезлонга, поправляя наушники.
Чуть поодаль на скамейке играли в карты старые портовые крысы. Это были отошедшие от дел рыбаки, жившие теперь на пенсию и выпадавшие им время от времени выигрыши в лото. Привыкнув к морю, они и теперь проводили день за днем здесь, у причала, присматривая за катерами, отслеживая, кто, когда и на чьей лодке вышел на промысел, предлагая консультации по поводу цены на лобстеров и, само собой, рассказывая доверчивым слушателям бесконечные морские байки, не имеющие ничего общего с действительностью.
– Привет, принцесса, – поздоровался с Тесс один из стариков, водрузивший на свое обветренное и неопрятное лицо моряка очки в стиле телеведущего Ларри Кинга.
– Как дела, Бони? – поинтересовалась в ответ Тесс.
– Проигрываю последнюю рубашку, – сказал тот, отбрасывая карты. – Тебе матрос на сегодня не требуется?
– Тебя нанять – у меня денег не хватит.
– Да ты что! Я старый нищий моряк, – жалобно запричитал Бони. – Готов работать бесплатно, лишь бы на берегу не сидеть.
– Конечно, чего не сделаешь, чтобы в очередной раз в дураках не остаться, – со смехом прокомментировал его слова кто‑то из стариков.
– Ну пожалуйста, Тесс, возьми меня с собой в море.
– Ты что, еще один инфаркт захотел? – спросила Тесс, поправляя тюк с парусом. – Я тебя быстро доведу, ты меня знаешь. – Она подмигнула.
– Фарш! – сказал Бони, воспользовавшись словом, которым в Марблхеде маскировали «блин», под которым, в свою очередь, скрывались другие, совсем уж нецензурные междометия.
– Сваливай, дерьмо летит! – машинально произнесла в ответ Тесс.
Почему‑то уж так повелось в Марблхеде, что именно этой фразой нужно было отвечать на эмоциональные высказывания в свой адрес. Само по себе это выражение восходило к тем далеким временам, когда о канализации в здешних краях еще никто и не слыхал, и ведра с помоями и отбросами после соответствующего предупреждения прохожим опорожнялись прямо в придорожную канаву. Да, Марблхед действительно был старинный город с богатыми традициями, и он сумел сохранить своеобразие и некоторую закрытость. Только те, чьи предки жили здесь на протяжении как минимум четырех поколений, имели право с полным основанием именовать себя настоящими марблхедцами или же сокращенно – просто «хедцами». Все же остальные считались здесь чужаками, и коренные жители с удовольствием использовали присказки типа «фарш!», чтобы продемонстрировать свою непохожесть на тех, кто «понаехал» на этот уединенный полуостров, взвинтил здесь цены на жилье и услуги и ради кого теперь на Плезент‑стрит в каждой забегаловке варили капучино.
– Ладно, пока, увидимся, – сказала Тесс, направляясь к причалу.
– Ты смотри аккуратнее там, погода шалит! – крикнул ей вслед Бони.
– Да уж постараюсь, а ты, пока меня не будет, смотри не разбей сердце какой‑нибудь красотке.
Компания старых рыбаков рассмеялась ей вслед. Тесс была одета в рабочие брюки цвета хаки с заплатками в цветочек на обоих коленях, в белый обтягивающий топик и большую, не по размеру, синюю мужскую рубашку. У нее были светло‑зеленые глаза, а нос имел такую изящную форму, ради какой многие женщины в Лос‑Анджелесе и Нью‑Йорке готовы платить пластическим хирургам тысячи и тысячи долларов. Тесс принадлежала к тому типу счастливых жительниц Новой Англии, которые одинаково хорошо – вне зависимости от времени года – выглядят как на пикниках, устраиваемых яхт‑клубом, так и где‑нибудь на катке в лютый мороз. Ее красота была настолько естественной и сама Тесс настолько привыкла к ней, что могла себе позволить заглядывать в зеркало не слишком часто – в основном только ради того, чтобы удостовериться, нет ли на лице ссадин и не идет ли носом кровь после тяжелой ночи, проведенной в шторм под мачтой с парусами.
Тесс шла по причалу туда, где слегка покачивалась на волнах ее гордость – тридцативосьмифутовый шлюп производства верфи «Аэродин»: серо‑синий корпус, белоснежная палуба и золотыми буквами по корме надпись:
«КЕРЕНСИЯ».
Начинался прилив. Вода быстро прибывала, и Тесс с восторгом вдыхала висящий в воздухе запах водорослей и морской соли.
– Ну что, так и будешь там сидеть или все‑таки мне поможешь? – спросила она, обращаясь к здоровенному парню, который беззаботно сидел на краю палубы, свесив ноги за борт.
– Ты и без меня прекрасно справишься, – ответил ей Тинк Уэзерби.
Он встал и одернул футболку, надпись на которой возвещала, что ее обладателя «можно использовать как спасательное средство на воде». Роста в нем было шесть футов четыре дюйма, грудь его походила на надутый ветром парус‑спинакер, лицо заросло даже не бородой, а мохнатой шерстью, а свои непослушные, вечно спутанные волосы он имел обыкновение стричь самостоятельно. Любимой шуткой Тесс было напомнить Тинку и окружающим, что если ему на шею повесить флягу на веревочке, то больше всего он будет походить на сенбернара на горноспасательной службе в Альпах.
– Чего зря суетиться‑то, – заявил он, когда Тесс шагнула на палубу, стараясь при этом не потерять равновесия, несмотря на увесистый тюк, лежащий у нее на плече. – У тебя у самой сил немерено – для девушки, конечно.
– Ты хотел сказать – для девушки, которая подписывает тебе чек на зарплату и может в любой момент выставить тебя пинком под зад, – огрызнулась Тесс и что было сил швырнула тюк с парусом в сторону Тинка.
Увесистый рулон ткани угодил парню прямо в живот, отчего тот даже был вынужден сделать шаг назад.
– Интересно, какое ей дело до моей задницы? – сказал Тинк, обращаясь к мешку с парусом и при этом искоса поглядывая на Тесс. – И что она в ней нашла?
– Поверь, Тинк, это очень печальное зрелище, – сообщила Тесс, спускаясь в каюту и не забыв при этом как бы случайно заехать Тинку локтем под ребра. – Всего одна неделя, – сказала она, снимая штурвал со стопора. – Одна неделя – и я уеду. Ты будешь по мне скучать?
– Скучать по тебе? Разве рабы скучают по хозяевам?
– Очень смешно, – сказала она, снимая кожухи с навигационных приборов. – Как там наш главный парус? Готов к большим путешествиям?
– Это просто произведение искусства. Лучший парус из всех, какие мы когда‑нибудь шили, – ответил Тинк. – Тебе просто обзавидуются в любом порту мира.
– Звучит многообещающе, – улыбнулась Тесс, потягиваясь и делая несколько энергичных наклонов.
Все ее тело ныло от бесконечных физических упражнений, которые входили в программу подготовки к тому, что она задумала. В течение последних нескольких месяцев девушка беспрестанно качала пресс и бицепсы, пробежала и проплыла сотни миль. Каждый шаг, каждое ее движение были продуманы и тщательно просчитаны. Зато теперь она могла одна поставить и убрать любой парус при десятибалльном ветре, могла отстоять в одиночку несколько вахт кряду и – опять же одна – вытащить тяжеленный якорь.
На следующей неделе по сигналу – выстрелу из стартовой пушки – Тесс предстояло отправиться в кругосветное плавание, в ходе которого, если все пойдет нормально, она должна пройти под парусом больше тридцати тысяч миль. Эта регата была мечтой всей ее жизни – восхитительным приключением и в то же время отличной возможностью прорекламировать собственный бизнес – мастерскую по пошиву парусов. Людей, совершивших кругосветное путешествие под парусом в одиночку, меньше, чем тех, кто покорил Эверест. Целью Тесс было попасть в первую десятку женщин, которым удалось такое предприятие. До нее с этим справились только восемь представительниц слабого пола.
За Тесс переживали и болели, ее поддерживали все друзья, все знакомые и чуть ли не половина города. Чтобы собрать деньги для участия в регате, устраивались благотворительные распродажи домашней выпечки и аукционы, где предметом торгов были полуфабрикаты из лобстера. Даже члены местного муниципалитета приняли на одном из заседаний резолюцию, в которой объявили Тесс Кэрролл послом города в мире. Саму гонку, которая должна была стартовать в Бостонской бухте, намеревались освещать все телеканалы Новой Англии, а журналисты во всех уголках земли готовы были передавать информацию о ходе борьбы за первенство. Даже городские разгильдяи‑подростки и те так или иначе были причастны к знаменательному событию: подопечные миссис Патернины – учащиеся класса с естественно‑научным уклоном – обязались ежедневно сообщать путешественнице по электронной почте новости о жизни родного города.
Тинк опустился на колени и начал вытаскивать парус из упаковочного тюка. Полотнище было сложено как меха гармошки, и он постепенно раскладывал его – складку за складкой. Тесс стала помогать. «Просто шикарно получилось», – сказала она, похлопывая ладонью по внешней поверхности полотнища из зеленой тафты. Да, это произведение парусного искусства весьма слабо напоминало кусок парусины, который Тесс когда‑то вырезала из покрывала и подняла на мачте своей первой лодки. Полотнище было поистине продуктом применения высоких технологий и, учитывая наличие в нем кевларовых нитей, могло выстоять против порывов самого сильного, ураганного ветра. Сотрудники мастерской Тесс затратили не одну неделю на подготовку, изготовление и окончательную обработку этого шедевра.
– Остается только надеяться, что мою фамилию написали без ошибок, – усмехнувшись, сказала Тесс, подтягивая угол паруса к мачте.
Она отстегнула крепежный хомут, пропустила его через галсовую снасть и повернула рукоятку лебедки. Огромное полотнище стало расправляться дюйм за дюймом, складки разгладились, и зеленый парус плавно заскользил вверх по мачте.
Тесс улыбалась, глядя, как вышитое в верхней части треугольного паруса название фирмы – «Кэрролл сэйлз» – устремляется к небу. Эту надпись увидят моряки на пяти континентах, и, как знать, может быть, кто‑нибудь из них захочет заказать себе парус именно в мастерской Тесс.
Парус поднялся до высоты примерно двух третей мачты, и Тесс стала крутить лебедку медленнее. При этом она подсознательно прислушивалась, как шумит ветер, как он треплет ее волосы. Чтобы определить направление ветра, ей не нужен был никакой флюгер. Вот сейчас, например, он дул с северо‑востока, что предвещало скорое падение давления, а следовательно, и смену погоды. Шуршание парусов под порывами легкого бриза, слабый холодок на затылке – все это говорило Тесс, что там, в открытом море, через несколько часов будет совсем не так тихо и спокойно, как здесь.